Текст книги "Не догоняй давно ушедший поезд. Рассказы"

***

«Тойота-Филдер» везёт нас в Иркутск, и под негромкую музыку я предаюсь лёгкой дрёме – сказался-таки ранний подъём. Но при въезде в город стряхиваю её с себя и с любопытством ребёнка разглядываю новостройки. Да, столица таёжной Сибири преображается на глазах. Признаться, мне немного жаль, что уже нет того старого Иркутска конца шестидесятых с его добротными деревянными постройками прежних веков, их вытеснили современные строения. Многоэтажные, едва ли не небоскребы. Поражает архитектура жилых новостроек, её индивидуальность. Это вам не «хрущёвки» -близнецы, а, как говорит сын, всё создано в стиле «хай-тек».

Вот что мне не нравится, так это обилие баннеров с их назойливой рекламой. Они повсюду, даже на высотки вскарабкались. Ну, да ладно, в моей деревне их, слава Богу, нет, а в Иркутск я ненадолго, могу и потерпеть.

Предварительно предупредив звонком своих родственников, мы подъехали к их дому. А вот здесь не обошлось без форс-мажора. Как-то так сложилось, что за то время, что наша Наталья здесь проживает, мы так и не удосужились запомнить номер её квартиры. Вот не приходилось нам пользоваться домофоном в этом подъезде – и всё тут! Стоим, звоним. Дочь трубку не берёт, а на домашний телефон ни я, ни Дима никогда не звонили.

На балкон выходит соседка по лестничной площадке и любезно открывает дверь подъезда. Но, несмотря на наши настойчивые звонки, дверь квартиры нам никто не открывает. Вот так номер!

Расстроенные, мы уже было поехали домой, но тут затрезвонил мой мобильник.

– Мама, вы где?

– Где, где, – обиженно пробурчала я, – домой направляемся.

– Ой, я выскочила на пару минут в киоск, потом занялась салатом и совсем забыла о том, что не выложила из сумки телефон. А звонок в квартире не работает, да он, по сути, нам и не нужен как-то.

Недоразумение выяснено, и сын разворачивает машину на сто восемьдесят градусов.

Теперь я обращаю внимание на сам подъезд. Раскрашенный весёлыми красками, с горшками цветов на лестничных площадках, он радует глаз чистотой и ухоженностью. Чистотой и ухоженностью меня радует и квартира, где живёт моя дочь с мужем. Там нет ничего лишнего, но присутствует и находится на своих местах всё необходимое.

После чаепития мы поехали в торгово-развлекательный центр со смешным названием «Карамель» – дети решили «выгулять» меня по полной программе. Для начала повели на сеанс в «Пять Д» и пятнадцать минут дуэтом переживали за мой вестибулярный аппарат.

– Ну, как? Тебя не укачало? Голова не кружится? – озаботилась дочь на выходе из кинозала.

Укачало? Здесь? Ой, умоляю, не смешите меня, пожалуйста!

Я с откровенной насмешкой посмотрела на них.

Разве этой качкой можно удивить человека, который познал езду на КрАЗе по леспромхозовским дорогам, да не пятнадцать минут та тряска длилась, а по часу или даже по полтора?

Именно столько времени требовалось, чтобы преодолеть расстояние в двадцать километров от Басалаевки до Междугранки, где я в середине семидесятых работала в школе. Частенько из-за размытых дождями дорог рейсовый автобус не доезжал до конечного пункта маршрута, и преодолевать это расстояние приходилось на попутных лесовозах, а то и пешком. Вообще-то, и в автобусе трясло не меньше, чем на КрАЗе.

Потом был тур по скверу Кирова. Красота! Причудливые фонтаны, множество памятников и скульптур, море цветов и всюду негромкая музыка. Нарядные люди, приветливые лица, озорная ребятня. Отдохнула прекрасно, жаль, петуха Мессинга увидеть не довелось, а то попросила бы его предсказать, что ждёт меня в этом году: сумасшествие от чрезмерного увлечения политикой или сохранение адекватности при умеренном её потреблении? Вообще-то, мне хотелось бы простого созерцания происходящего в этом безумном мире. Созерцания без всяких эмоций. Только это вряд ли возможно.

Но не исключено, что способности уникального петуха дальше предсказаний итогов футбольных матчей и не распространяются. Ну, тогда и жалеть не о чем.

***

Покидая Иркутск, я с грустью подумала: «И почему Сибирь считают провинцией, а сам Иркутск – захолустным городком? Неправильно это. Несправедливо. Обидно очень». Впрочем, зачем обижаться на тех, у кого нет Байкала-батюшки? Жаль, что нет. Ведь мудрый старик мог бы и им открыть непреложную истину нашего бытия:

«Всё пройдёт… Ничто не вечно… Уходят страдания людские… Придут новые, чтобы так же уйти… Приходит и радость… Главное, надо сохранять чистоту свою, как сохраняю её я… Примеси чужеродны, душа же изначально чиста… А чистота – непреходящая ценность… Она вечна…»

Иркутск – Веренка

Июль, 2014 г.

Кедровое царство

1

Память отдыхающих в санатории-профилактории «Кедр», что вольготно раскинулся подле славного сибирского города Саянска, будет долго хранить этот концерт Натальи Хороших, чей сильный, чарующий голос вкупе с непринуждённой манерой общения сразу расположил к ней абсолютно всех, сидящих в зале. Даже очень притязательных. Даже тех, кто пришёл сюда вовсе не из любви к эстрадной песне, а от делать нечего.

Я отношусь к первым, потому что требую от исполнителей очень многого. Во-первых, певец (или певица) обязан, как минимум, иметь хороший голос и не должен оскорблять зрителя своим внешним видом. Увы, оккупировав эстраду, безголосые, но эпатажные особи превратили её сегодня в креативный бордель, да ещё местами с голубым окрасом, и лишили молодёжь знакомства с эстрадой настоящей. Вот потому-то, прочитав приглашение на концерт, я окончательно и бесповоротно решила его проигнорировать, так как ничего хорошего не ожидала. Но вечером, проходя мимо концертного зала, любопытства ради заглянула и уселась во втором ряду. Сцена была ещё пуста. Вскоре полилась музыка, откуда-то сверху зазвучал чудесный голос и раздались приветственные аплодисменты – в русском национальном костюме по ступенькам спускалась Наталья Хороших.

***

Пусть предвзятые ценители эстрадного искусства скажут мне, что она не профессиональная певица, пусть скажут, что нет у неё титула ни заслуженной, ни, тем более, народной. Но прежде пусть ответят на один – единственный вопрос: а где они, профессиональные-то, и чем заслуженные? Папиной нефтегазовой педалью, как Алсу? Или ещё чем-то? Народные артисты, в моём понимании, всенепременно должны быть народом любимы, а значит, и востребованы. Только вот все ли, получившие титул сей, его достойны?

Да простится мне моя вольность, но тут совершенно кстати слова одной вульгарной певички, которыми она напутствовала молодых девочек, рвущихся к вершинам славы:

 
Если хочешь стать звездой,
Поработай-ка…
 

Не голосовыми связками, прошу заметить. А также прошу заметить, что не я это сказала.

Ну, а эстрадных «звёздных» мальчиков делают уже звёздные бабки. Но кого делают-то? Заслушанных артистов без публики?

***

Всё это молнией пронеслось в моей голове и тут же исчезло: я давно не слышала такого по-настоящему талантливого исполнения народных песен. Казалось, голосом этой удивительно красивой женщины с царственной осанкой пела моя необъятная Сибирь.

Во втором отделении концерта были современные песни, и Наталья Хороших представала пред нами то в обличьи озорной девчонки, то в образе грозной жены, не смирившейся с изменой мужа. В общем, певица не противилась своим внешним видом требованиям репертуара, она им соотвествовала. А контакту со зрителями, что был установлен с самого начала концерта, могла бы позавидовать не одна звезда, причём, звезда не только отечественной, но и мировой величины.

И лишь одно омрачало праздник моей души: отсутствие цветов в руках слушателей. Какая несправедливость! Ротару собирает их чуть ли не возами, а чем наша сибирячка хуже? Но несправедливо и сидящих в зале осуждать: где купить букет, если санаторий в дремучем лесу расположен? Правда, цветов здесь море, но растут-то они на клумбах, а покуситься на них может только сумасшедший или я.

Выскользнув из концертного зала, я вышла на улицу и, воровато оглядевшись по сторонам, свинтила с ближайшей клумбы три яркие лилии, потом, наплевав на остеохондроз, лихо взлетела на сцену, всучила скромный букетик оторопевшей Наталье и, взяв у неё микрофон, покаялась в преступлении. Зал квалифицировал моё деяние как мелкое административное правонарушение, меня реабилитировал и даже гарантировал поддержку по части выплаты штрафа, если таковой присудит мне администрация «Кедра».

Чем-то зацепила меня эта женщина, и назавтра, отбросив все правила этикета (чай, не к английской королеве маршрут наметила), без всяких церемоний я ввалилась к Наталье Викторовне в её рабочие апартаменты. Беседа завязалась сразу и протекала так непринуждённо, что со стороны могло показаться, будто две старинные подруги встретились. О чём речь вели? О многом. Всё больше о своём, о девичьем. И дольше бы вели её, да ребятишки, коих в этот сезон немало в «Кедре» здоровье поправляет, ревниво косясь, хоть и деликатно, но весьма настойчиво оттеснили меня от своей любимой Натальи Викторовны.

Кто же она такая, Наталья Хороших? Официально – методист по развлекательным программам, ещё ведёт занятия в детских группах. А неофициально – самородок, которому нет цены!

2

На курортах я и раньше бывала… Один раз… Двадцать два года назад. Тогда мне всучили по линии РОНО горящую путёвку в санаторий «Мать и дитя», чтобы я поправила здоровье после перенесённой двусторонней пневмонии. Санаторий находился на двадцать третьем километре Байкальского тракта, назывался «Еловой падью», располагался в бывших обкомовских дачах, но оказался детским, и единственное, что там мне предложили, был Душ Шарко, о котором даже по прошествии стольких лет я не могу вспоминать без ужаса. Почему? Да потому, что при постоянном дефиците массы тела он человеку не только без надобности, но и вреден. Подтяжки на моём теле природа сама предусмотрела – так натянула кожу на кости, что жиру места не оставила даже там, где ему совсем не лишне было бы поприсутствовать, пусть даже и в небольших количествах.

Но это уже в прошлом, а сегодня я опять на курорте.

Сибирь. Саянск. «Кедр».

***

В первый день я долго разбиралась, где находятся кабинеты, в одном из которых меня будут мазать грязью, в другом – обдувать радоном, в третьем – поправлять диски на моём многострадальном позвоночнике… и так далее. А ещё нужно было запомнить, в какое время куда идти и что с собой брать.

И вот я, такая продвинутая в своей деревне, оказалась в полной растерянности перед тем, к чему городской житель, а тем паче завсегдатай санаторно-курортных лечений, давно уж привык. Оробела, конечно. В первую неделю мне не всегда удавалось оказаться в нужном месте в нужное время и принимать то, что доктор прописал. Сложностей не было только с бассейном и посещением столовой. С бассейна начинались все процедуры, а столовая была границей между ними, где можно перевести дух и приготовиться к следующему забегу.

***

«Кедр» просыпается в шесть часов и начинает пить воду. Это совсем не похоже на тот водопой, который описал Лермонтов в своей «Княжне Мери» – здесь нет разделения на элиту светского общества и низший его слой, ибо грани размыты общими процедурами. Да и в столовой блюда не по чинам носят, как у Пушкина в «Евгении Онегине», а по мере того, как подтягиваются к столовой отдыхающе-лечащиеся. Пришёл человек, занял отведённое ему место, и молоденькие симпатичные девушки тут же принесут ему то, что он предварительно заказал на этот день и час. В общем, не девятнадцатый век, а вполне двадцать первый. Что касается питания в «Кедре», так оно выше всех похвал: прекрасно сбалансировано и очень не скупо порционно, проще говоря, ешь, сколько влезет. В общем, даже самый привередливый чревоугодник остался бы доволен. Да и столовая скорее ресторан напоминает. Одним словом, здесь всё не просто хорошо, а очень даже здорово!

Я человек контактный, почти без комплексов, поэтому вскоре у меня появилось очень много знакомых не только среди коллег по санаторно-курортному пребыванию, но и среди медицинского и обслуживающего персонала.

Четвёртый этаж спального корпуса находится на попечении двух горничных. Марина Михайловна, под патронажем которой находился мой 408 номер, оказалась очень симпатичной женщиной, внимательной и совершенно домашней. Именно таким и должен быть человек её должности. Всю неделю мы проживали с ней, как говорится, душа в душу, и о ней я увезу домой самые тёплые воспоминания.

Сегодня смену принимает Валентина Алексеевна. Думаю, что и с этой женщиной мы поладим.

Десять утра. Иду в фитобар пить настойку сабельника, крапивы, клевера и ещё чего-то там – всё в одном флаконе. В стакане, конечно же. Я подружилась с Анной Петровной, которая потчует нас лечебными чаями. Вообще-то, с ней дружат все отдыхающие, но она об этом не знает и даже, по-моему, не догадывается. Анна Петровна каждому подробно объясняет, что за отвар он пьёт, и дает почитать материал о целительных свойствах тех или иных трав.

Потом бассейн, где мы превращаемся в неорганизованную малышню… но только до появления инструктора по лечебной физкультуре. Дашенька, молоденькая девочка с прекрасной фигурой спортсменки, – наша любимица, и хоть она не очень строгая, мы старательно, чтобы она осталась нами довольна, выполняем все упражнения. Потом нам разрешается вновь вернуться в наше, увы, такое далёкое детство. Мы опять резвимся, плаваем, подшучиваем над своими телесами и втайне даже от самих себя завидуем спортивной подтянутости нашего инструктора.

Массаж мне делает Мария Викторовна, Машенька, как называю её я. И не только мысленно. Слава Богу, она прощает мне мою фамильярность. Машенька тоже очень молода, и я была несказанно удивлена, узнав, что её дочери уже три года. Однако молодость совсем не мешает ей весьма искусно делать массаж. Кроме того, Машенька очень приятна в общении.

Если мне посчастливится ещё раз посетить этот санаторий, я непременно буду просить врача прикрепить меня именно к Марии Викторовне Киньшуковой.

Дронов Павел Дмитриевич, физиотерапевт. Это мой врач. Не персональный, конечно, а врач, к которому меня прикрепили. Всякий раз, общаясь с ним, я почему-то всегда начинаю думать о том, как счастлива та жещина, которая жена ему, и как счастливы дети, которым он отец. Про внуков говорить? По-моему, не стоит. Лучше про Павла Дмитриевича.

Все, кого он наблюдает, сходятся в одном: этот человек – сама интеллигентность. Он добр, внимателен к пациентам. А ещё чуточку застенчив. Впрочем, последнее может вытекать из первого – настоящие интеллигенты всегда стараются быть незаметными.

Не могу не упомянуть двух тёзок по имени Любовь. Одна Любовь лечит меня сухим радоном и разделяет мои взгляды на происходящее в Украине – я даже не представляла, что именно здесь встречу полное взаимопонимание по этому вопросу, другая Любовь старательно мажет меня грязью. Нет, не той грязью, которой пытаются облить нас недоброжелатели, а самой что ни есть лечебной, торфяной, напичканной всевозможными минералами. Причём делает это Любовь Александровна с самыми благими намерениями – она явно желает мне быть здоровой.

Неподалёку от моего спального номера находится кабинет, а то, что написано на табличке, прикреплённой к двери этого кабинета, я до сих пор не решаюсь озвучить, столь оно труднопроизносимо. Переписала на бумажку и сейчас воспроизведу на письме: аутокинезитерапия. Вот попробуй-ка выговорить одним духом! А знаете, что и как лечит эта самая ау… уа… иа? Позвоночник. Там стоят кушетки, на которых делают электромассаж. На некоторых кушетках люди лежат, вроде, спокойно, но когда я заглянула за шторку в другое отделение этого кабинета и увидела, как женщину быстро-быстро крутит то в одну сторону, то в другую, то тут же похвалила себя за то, что выбрала ручной массаж: пусть он и не из дешёвых, но вряд ли мне было бы под силу выдержать такой вот, электрический который… даже если бы на каждом сеансе я и радовалась, что колбасят меня совершенно бесплатно.

Но в этот кабинет ходить мне всё же приходится: там Алёна Сергеевна, тоже молодая и тоже красивая, на электрическом коврике лечит мои стопы.

Да… Наколлекционировала ты, Ольга Ивановна, болячек, лечить теперь их не перелечить.

Ну, вот. Процедуры пройдены. Ужин. Затем развлекательные программы, которыми нас ежедневно балует методист по развлекательным программам Наталья Викторовна Хороших. Программы разнообразны: это и встреча с бардом Александром Галыга, лауреатом многих песенных конкурсов, и экскурсии в Храм, и знакомство с музеем Евгения Евтушенко, и прекраснейшие экспромт-концерты самой Натальи Викторовны.

***

А завтра я уезжаю. Немного грустно расставаться с людьми, которые за это время стали моей второй семьёй, но надежда на повторную встречу греет мою душу.

Спасибо вам всем, дорогие мои! Будьте и вы все здоровы и счастливы! До новых встреч!

Август, 2014

Иркутск – Саянск

Женщина из прошлого

Она выходила во двор всегда в одно и то же время, садилась на самый краешек скамейки, будто боялась, что кого-то стеснит своим присутствием, даже если скамейка была абсолютно пуста. Проходившие мимо жители огромной девятиэтажки настолько привыкли видеть её, что, казалось, уже и не замечали. Но если кто-то задерживал свой взгляд на ней, старушка съёживалась, старалась вдавить свою маленькую сухонькую фигурку в решётчатую спинку скамейки, будто хотела слиться с ней, стать незаметной для окружающих и отводила взгляд своих поблёкших от прожитых лет глаз, будто извиняясь за то, что своим присутствием отвлекла внимание человека от чего-то более важного.

А потом скамейка опустела. Старушки не было на ней в привычное время. Один день нет. Другой. Третий. И прохожие, не замечавшие присутствия этой старой женщины, вдруг заметили её отсутствие.

***

Вера возвращалась домой с тяжёлыми пакетами, набитыми продуктами. Она не любила походы по магазинам в выходные дни, поэтому по пятницам забивала холодильник всевозможными полуфабрикатами и на предстоящие выходные, и на последующие будни. Женщина жила одна, была неприхотлива к пище и весьма аскетична в быту.

Подойдя к скамейке у своего подъезда, Вера опустила на неё свою ношу и присела сама. Где же бабулька-то? Опять её нет, хотя по времени, вроде, здесь должна сидеть.

– Фая, – окликнула она проходящую мимо дворничиху, – а где наш брегет-то?

– Кто, кто? – остановилась дворничиха Фая.

– Часы наши, спрашиваю, где? Бабка здесь всегда в это время сидела, всех с работы встречала. А тут, смотрю, уж третий день её не видать.

– Так хворает она.

– А в какой она квартире живёт?

Дворничиха вздохнула, натянула глубже старенькую вязаную шапку и присела рядом с Верой.

– Нет у неё квартиры. У меня живёт. В подсобке…

– А родные-то есть у неё?

– Кто её знает, не говорит про то она. Молчит.

– Да-а, – растерянно протянула Вера и поднялась со скамьи, – ситуация.

Раскладывая продукты, принимая ванну, готовя себе нехитрый ужин, она продолжала думать о старушке. А ночью увидела во сне огромный цветущий луг, себя в ярком сарафане и эту странную женщину, оказавшуюся на закате своей жизни без роду-племени и даже без своего угла. Они рвали ромашки и гадали, но не на «любит, не любит», а на «помру, не помру», потом играли в прятки, и спрятавшаяся Вера очень боялась, что бабулька её найдёт.

«Привидится же такое, – растирая себя после утреннего душа махровым полотенцем, подумала Вера, – однако бабульку навестить надо обязательно». Она никак не могла отделаться от ощущения, что где-то уже встречалась с этой женщиной, где-то видела эти глаза, только тогда они были цвета свинцово-серых туч, прекрасные и холодные. Да и сама женщина являла собой само величие не то королевы, не то жены первого секретаря обкома партии, что в далёкое советское время было одним и тем же.

Но через час позвонил редактор и напомнил о сроках сдачи её материала в журнал. В обед пришла студентка-заочница, дипломную работу которой Вера должна была прорецензировать ещё на прошлой неделе. На письменном столе лежала непрочитанная научная статья, а в ванной – куча приготовленного к стирке белья. Мысль навестить странную бабульку сначала отодвинулась на задний план, а потом и вовсе исчезла.

Только в понедельник, возвращаясь вечером домой, увидев пустую скамью, Вера вспомнила о старушке и решила зайти к Фае.

Дворничиха была из гастарбайтеров. Откуда она приехала и каково её настоящее имя, никто не знал. Все называли её Фаей. Закреплённую за ней территорию женщина содержала в идеальном порядке: зимой очищала от снега дорожки и посыпала их реагентами, весной разбивала клумбы и сажала цветы, летом поливала из шланга всё, растущее вокруг, и убирала мусор на детской площадке. К ней привыкли, её тоже, как и ту старушку, почти не замечали. Бывало, что здоровались кивком головы, но чаще просто пробегали мимо. Только ребятня крутилась рядом да Вера иной раз останавливалась возле этой не молодой уже женщины, спрашивала о здоровье, о делах. Фая тоже была одинокой. Служебная квартира, выделенная ей, находилась прямо под лестницей и состояла из малюсенького коридорчика, кухоньки не более четырёх квадратных метров и комнаты. В комнате стояла железная кровать – мечта советского человека пятидесятых годов, накрытая потёртым байковым одеялом, стол, две табуретки и кем-то выброшенный почти новый комод, из тех, что опять вошли в моду.

В квартире имелся ещё один закуток, именуемый подсобкой. Там хранился рабочий инвентарь дворника и там же, на длинном ящике с разного рода инструментом, лежала больная старушка.

В темноте Вера сразу и не разглядела её тщедушного тельца, укрытого ватным одеялом в стареньком, но чистом пододеяльнике. Увидев Веру, старушка натянула одеяло почти до самых глаз и то ли с обреченностью, то ли с безразличием произнесла почти безжизненным голосом:

– Узнала-таки…

Вера прислонилась к косяку двери и закрыла глаза. Вот теперь она, действительно, узнала эту женщину, эту Снежную Королеву, принесшую столько горя её семье и ей лично, пришедшую к ней, как тень из прошлого, через тридцать с лишним лет.