Текст книги "Штурмуя цитадель науки. Женщины-ученые Российской империи"

Московские музеи не были единственными получавшими пожертвования от А. М. Раевской. 30 ноября 1868 года А. М. Раевская писала директору Этнографического музея Императорской академии наук А. А. Шифнеру (1817–1879): «При сем посылаю для музея Академии наук пятьдесят слепков каменных и бронзовых орудий, найденных большею частью в Финляндии, и покорнейше прошу вас о получении их меня уведомить»281281
  А. М. Раевская – А. А. Шифнеру. 30 ноября 1868 г. // Архив Раевских. Т. V. Пг., 1915. С. 487.


[Закрыть]. 3 декабря 1868 года А. А. Шифнер доложил о пожертвовании А. М. Раевской в заседании историко-филологического отделения Императорской академии наук. Как отмечено в протоколе заседания, «отделение, вполне оценяя ревностные старания г[оспо]жи Раевской к изучению древнего периода истории человеческого рода, положило изъявить ей за ея приношение признательность Академии»282282
  3 декабря 1868 г. [Заседание историко-филологического отделения Императорской академии наук] // Записки Императорской Академии наук. 1869. Т. XV. Кн. 1. С. 140.


[Закрыть]. Был составлен полный список подаренных предметов, включавший описание, материал, а также место, где указанный предмет был найден283283
  Список слепкам орудий каменного и бронзового веков, принесенных в подарок Императорской академии наук вдовою генерал-лейтенанта Анною Михайловною Раевскою // Архив Раевских. Т. V. Пг., 1915. С. 489–492.


[Закрыть]. 16 декабря 1868 года непременный секретарь Академии К. С. Веселовский (1819–1901) писал А. М. Раевской: «Директор Этнографического музея Императорской академии наук Шифнер в заседании историко-филологического отделения Академии 3-го сего декабря донес, что ваше превосходительство изволили принести в дар означенному музею пятьдесят слепков каменных и бронзовых орудий, найденных большею частью в Финляндии. Вследствие сего отделение поручило мне засвидетельствовать вам, милостивая государыня, искреннюю признательность Академии за содействие, оказанное вами обогащению ея музея доставлением сих любопытных слепков»284284
  К. С. Веселовский – А. М. Раевской. 16 декабря 1868 г. // Архив Раевских. Т. V. Пг., 1915. С. 492–493.


[Закрыть].

По данным Д. Н. Анучина, личная коллекция слепков А. М. Раевской составляла около 180 наименований. Кроме слепков она также собирала и подлинные предметы, пользуясь советами и содействием профессиональных исследователей. Д. Н. Анучин писал: «…она пользовалась содействием для Финляндии – г[осподина] Игнациуса, для Олонецкой губ[ернии] – г[осподина] Лерха, для Керчи – г[осподина] Люценко, для Галльштадтского могильника в Австрии – г[осподина] Рамзауера»285285
  [Анучин Д. Н.] Анна Михайловна Раевская… С. 513.


[Закрыть]. И хотя основная часть собранных коллекций А. М. Раевской являлась коллекциями археологической и отчасти антропологической, Д. Н. Анучин утверждал, что «…в бытность в свою в Неаполе приобрела (А. М. Раевская. — О. В.) хорошую минералогическую коллекцию по Везувию, а в Германии составила ценное собрание ископаемых аммонитов»286286
  Там же.


[Закрыть]. 14 февраля 1872 года А. М. Раевская была избрана членом-корреспондентом Императорского Московского археологического общества287287
  Раевская Анна Михайловна // Императорское Московское археологическое общество в первое пятидесятилетие его существования (1864–1914 гг.). Т. 2. М., 1915. С. 298.


[Закрыть]. Несколько раньше, в 1866 году, ее избрали членом Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии288288
  Устав и список членов Императорского Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, состоящего при императорском Московском университете. М., 1868. С. 15.


[Закрыть], но об этом более подробно мы будем говорить ниже.

Имена и деятельность Е. П. Фадеевой и А. М. Раевской были хорошо известны их современникам, по крайней мере тем из них, кто интересовался естественными науками. Их высокое положение в обществе, хорошее состояние, уважаемый статус замужних или (в случае с А. М. Раевской) вдовствующих дам превращали их научные занятия во вполне полезную для общества деятельность в глазах как членов общества, так и членов научного сообщества. Но у них были и гораздо более скромные последовательницы, чей вклад в изучение окружающей их природы, быть может, был и невелик, но кто искренне вкладывал душу и силы в это занятие. Например, читая биографию одной из российских писательниц первой половины XIX века Марии Семеновны Жуковой (1805–1855), можно встретить следующую информацию: «Уже тяжело больную М. С. Жукову все еще охватывала жажда самой разносторонней деятельности. Кроме работы над романом “Две свадьбы” она пополняла начатый ранее гербарий, много читала и рисовала. Закончила альбом рисунков саратовской флоры…»289289
  Еремеев П. В. Мария Семеновна Жукова. К 200-летию со дня рождения Марии Семеновны Жуковой // Арзамасская сторона. 2004. № 4. С. 79.


[Закрыть] Надо, правда, заметить, что, живя в Саратове, М. С. Жукова была хорошо знакома с Е. П. Фадеевой, так что вполне возможно, что увлечение писательницы ботаникой началось благодаря этому знакомству. В увлечении естественными науками и, если говорить об А. М. Раевской, археологией, переросшем не просто в серьезное занятие, а, можно сказать, в дело всей жизни, видно западное влияние. Во всяком случае, младшие современники именно с помощью влияния Запада объясняли все еще очень малопривычные для окружающих интересы и Е. П. Фадеевой, и А. М. Раевской. Западное влияние (польское) чувствуется в описаниях образования, полученного Е. П. Фадеевой, продолжительную поездку в Италию современники считали причиной глубокого интереса А. М. Раевской. Тем не менее основой для того и для другого послужило предварительно полученное дома прекрасное и всестороннее образование. В свою очередь каждая из описанных нами дам оказывала влияние на женщин, попадавших в орбиту их влияния. Традиция собирания естественно-научных коллекций женщинами сохранялась в Российской империи на протяжении всей второй половины XIX века. Например, в ботанических справочниках конца XIX века можно встретить информацию о такого рода гербариях. Так, в работе В. И. Липского «Новые данные для флоры Бессарабии» читаем описание гербария Веры Антоновны Безваль, собранного в 1891 году в имении Е. Н. Донича Воротец, Бессарабской губернии Оргеевского уезда290290
  Липский В. И. Гербарий Веры Антоновны Безваль // Липский В. И. Новые данные для флоры Бессарабии. Киев, 1894. С. 444.


[Закрыть]. Не без язвительности В. И. Липский писал: «Гербарий этот по внешнему виду весьма роскошен, растения в общем собраны хорошо, наклеены на превосходном картоне с каллиграфическими подписями, сохраняются в хороших папках и т[ак] д[алее]. Число растений, впрочем незначительно, всего 203 вида…»291291
  Липский В. И. Гербарий Веры Антоновны Безваль. Киев, 1894. С. 444.


[Закрыть] И добавлял после достаточно подробного описания: «Гербарий этот имеет, очевидно, значение сельскохозяйственное, хотя, нужно сказать, что он не вполне удовлетворяет этому назначению»292292
  Там же.


[Закрыть]. Однако более подробно о традиции сбора российскими женщинами естественно-исторических коллекций во второй половине XIX века мы будем говорить далее.

Глава 5
Женщины – посетительницы публичных научных мероприятий в ученых и учебных учреждениях Российской империи в первой половине XIX века

Почтеннейшие любители и любительницы наук, кому только благоугодно будет, сим приглашаются к удостоению оных лекций своим присутствием.

Начертание о новоучреждаемом при Императорском Московском университете преподавании нужнейших и полезнейших наук для почтенной Московской публики. 1803 г.

Уже в первой половине XIX века не все россиянки, интересовавшиеся наукой, довольствовались «молчаливым» научным коллекционированием и частной перепиской с коллегами-учеными. Те из них, кто жил в университетских городах, в С.‐Петербурге, являвшемся штаб-квартирой Императорской академии наук, имели возможность принимать участие в академической жизни, хотя, конечно, в четко очерченных границах. В первой главе мы упоминали о чтении академиками научно-популярных лекций в Петербурге, организованном по инициативе княгини Е. Р. Дашковой. Мы также отметили, что не сохранилось данных о посещении этих лекций женщинами за исключением самой княгини. Но вот автор статьи, опубликованной в номере 23–24 «Вестника Европы» за 1803 год, рассказывая о публичных лекциях 1803–1804 годов, проходивших в Московском университете, заметил и записал следующее: «Счастливое избрание предметов для сих публичных лекций доказывается числом слушателей, которые в назначенные дни собираются в Университетской зале. Любитель просвещения с душевным удовольствием видит там знатных московских дам293293
  Курсив наш. — О. В.


[Закрыть], благородных молодых людей, духовных, купцов, студентов Заиконоспасской академии и людей всякого звания, которые в глубокой тишине и со вниманием устремляют глаза на Профессорскую кафедру»294294
  О публичном преподавании наук в Московском университете // Вестник Европы. 1803. № 23–24. С. 263–264.


[Закрыть]. Предметы лекций были очень разнообразны: опытная физика, натуральная история, экономика, средневековая история Европы295295
  Расписание и состав лекций см.: Начертание о новоучреждаемом при Императорском Московском университете преподавании нужнейших и полезнейших наук для почтенной Московской публики // Периодическое сочинение о успехах народного просвещения. 1803. № 3. С. 287–291.


[Закрыть]. Следует заметить, что организаторы лекций специально приглашали на них женщин: «Почтеннейшие любители и любительницы наук, кому только благоугодно будет, сим приглашаются к удостоению оных лекций своим присутствием», – писали они в объявлении о новом начинании университета296296
  Там же. С. 290.


[Закрыть]. И, как мы знаем со слов анонимного автора «Вестника Европы», «знатные московские дамы» – любительницы наук воспользовались приглашением и охотно посещали лекции. Как отмечал автор «Вестника Европы», «можно было предвидеть, что лекции Опытной Физики привлекут более слушателей, нежели другие. Не мое дело сравнивать таланты достойных господ профессоров, но феномены силы электрической, гальванизма, опыты аэростатические и проч., сами по себе столь любопытны, и господин Страхов изъясняет их столь хорошо, столь вразумительно, что публика находит отменное удовольствие в слушании его лекций», – и продолжал, видимо, чтобы не обидеть других профессоров: Таким образом и в Париже… Опытная Физика сделалась модною Наукою. Любезнейшие светские женщины и лучшие молодые люди составляют там многочисленную аудиторию профессора Шарля»297297
  О публичном преподавании наук в Московском университете… С. 264.


[Закрыть]. Из чего следует, что, уж если что-то стало модным в Париже, нет ничего удивительного и тем более зазорного в том, что оно же пользуется успехом в Москве.

Е. О. Лихачева упоминает о посещении женщинами публичных лекций в Московском университете в своей знаменитой монографии по истории женского образования в России: «На отдельные лекции, например профессора Страхова по опытной физике, а также читавшиеся в 1807 году лекции профессора Буле по истории, археологии и изящным искусствам, дамы ходили, так же как и на лекции профессора Мерзлякова о русской словесности, читанные в 1812–1816 годах. В 1823 году было даже десять дам, из общаго числа 30-ти слушателей, на лекциях академика Шерера, который читал на немецком языке курсы “физико-химический и минералогический”, а “физико-химический с технологическим применением” – на русском. Эти лекции были платными – по 100 рублей за полный курс», – отмечает она298298
  Лихачева Е. О. Материалы для истории женского образования в России (1086–1856). СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1899. С. 289.


[Закрыть]. Итак, в 1803 году Московский университет, учреждая публичные лекции, в том числе и по естественно-научным дисциплинам, приглашал посещать их не только любителей, но и любительниц наук. Во множественном числе. И, по отзывам современников, посещали их «московские дамы», а не одна какая-то особенная дама. Тоже во множественном числе. Здесь надо заметить, что, приглашая светских дам посещать свои аудитории, Московский университет мог руководствоваться некоторыми вполне практическими соображениями. Например, лично познакомившись с университетом, его профессорами и служителями, влиятельные дамы могли бы выбрать именно данное учебное учреждение для образования своих сыновей, что, безусловно, пошло бы на пользу университету. О том, что российские аристократки не только имели право голоса при решении будущего своих детей, в том числе и сыновей, и внуков, но что зачастую этот голос был решающим, свидетельствуют воспоминания. Например, известный историк литературы, автор классических учебников по истории русской литературы Алексей Дмитриевич Галахов (1807–1892) вспоминал: «По выходе из гимназии299299
  Июнь 1822 г. (см.: Галахов А. Д. Записки человека. М., 1999. С. 69).


[Закрыть] я не составил себе определенного понятия о выборе карьеры и положился на решение родителей. Отец, как помнится, думал повести меня по той же дороге, по которой шел немалое время, то есть записать меня в одно из присутственных мест Рязани, чтобы я там, служа и выслуживая чины, занял наконец какую-нибудь должность. Но мать решительно воспротивилась такому предположению. Она видела мою охоту к наукам и чтению, и ей больно было думать, что сын ее, кончивший гимназический курс первым учеником, остановится на полдороге своего образования. Конечно, – добавляет А. Д. Галахов, – при этом она не имела в виду сделать из меня учителя или профессора: такое намерение не согласовалось с общим мнением тогдашних дворян, относившихся неуважительно к ученому сословию; но, по крайней мере, она понимала, что университет дает известные права, с которыми и в службе, военной или гражданской, молодой человек идет более успешными шагами. И потому после долгих разговоров и многих совещаний, решено было отвезти меня в Московский университет»300300
  Галахов А. Д. Указ. соч. М., 1999. С. 72.


[Закрыть]. Наверно, А. Д. Галахов не был бы представителем своего времени, если бы не заметил далее: «Настояв на таком решении, мать моя едва ли постигала цену услуги, оказанной сыну; но сын и до сих пор свято чтит ее память, как память своей кровной благодетельницы»301301
  Там же.


[Закрыть]. Другой пример. В краткой биографической заметке, посвященной доктору медицины, ботанику-любителю и известному коллекционеру и собирателю флоры Александру Егоровичу Ризенкампфу (1821–1895), Владимир Ипполитович Липский (1863–1937) писал: «Получил домашнее воспитание у своей бабушки, женщины замечательной по уму и образованности, Анны Ризенкампф (рожд. фон-Гине). Ей он обязан превосходным знанием языков французского, немецкого, английского, а также необычайной виртуозностью в музыке. По латыни он писал и говорил свободно. Пройдя последний старший класс в Ревельской классической гимназии, он поступил в С.‐Петербургскую Военно-Медицинскую (ныне) Академию»302302
  Липский В. И. Флора Кавказа. Свод сведений о флоре Кавказа за двухсотлетний период ее исследования, начиная от Турнефора и кончая XIX в. // Труды Тифлисского ботанического сада. 1899. Вып. 4. С. 562.


[Закрыть]. Сведения эти В. И. Липский почерпнул из рассказов Антонины Карловны Жмакиной (1845–?), знавший Александра Егоровича настолько «близко»303303
  Там же. С. 560.


[Закрыть], что он завещал ей свои ботанические коллекции304304
  Там же.


[Закрыть].

Тем не менее на лекциях в Московском университете безусловно присутствовали женщины, не только подбиравшие учебное заведение для своих отпрысков, но и искренне интересовавшиеся науками или, возможно, следовавшие моде. Именно этими двумя причинами можно объяснить посещение женщинами публичных лекций, организованных Императорской академией наук в 40-е годы XIX века. А они их, судя по свидетельствам современников, посещали. Вот, например, отзыв журналиста о слушателях публичных лекций по астрономии, читанных Василием Яковлевичем Струве (1793–1864) осенью–зимой 1842 года: «Обращаемся к чтениям нынешней зимы. Это третья или четвертая зима, что Академия Наук отделяет одного из членов своих для ученой беседы с публикою, – разумеется, с частию публики, достаточно образованною для уразумения лекций на Французском или Немецком языках, на которых читают господа академики. Ныне вызвался читать г. Струве, один из знаменитейших наших ученых, об одной из поучительнейших наук. В среду, 25 ноября, происходило вступительное чтение великого астронома. Великолепно освещенная университетская зала наполнилась тысячью слушателей. В числе их изволил быть Его Императорское Высочество Генерал-Адмирал Константин Николаевич, со свитою; многие адмиралы, генералитет, академики, ученые, литераторы и дамы305305
  Курсив наш. — О. В.


[Закрыть] стеклись поучаться истинам астрономии из уст того, кому эта наука обязана многими приращениями»306306
  О. Публичные чтения. Астрономические лекции академика Струве // Маяк, журнал современного просвещения, искусства и образованности духе народности русской. 1843. Т. 7. № 13. С. 20.


[Закрыть]. Через несколько лет, в 1850 году, историк живописи, беллетрист, цензор Давид Иванович Мацкевич (1819–1859) в одной из своих статей, посвященных образованию женщин, отозвался о посещении дамами публичных лекций В. Я. Струве следующим образом: «Что астрономия принадлежит к наукам, к которым женщины питают много сочувствия, может служить ясным доказательством успех публичных курсов об астрономии, читанных несколько лет тому знаменитым нашим астрономом Струве и профессором Зеленым307307
  Речь идет об ученике В. Я. Струве Семене Ильиче Зеленом или Зелено́м (1812–1892), в 1837–1839 гг. читавшем астрономию в С.‐Петербургском университете в ее приложении к геодезии; в то время лейтенанте флота, впоследствии адмирале флота, директоре Гидрографического департамента Морского министерства, почетном академике Императорской академии наук с 1873 г. В 1844 г. С. И. Зеленой опубликовал курс лекций по популярной астрономии: Зеленой С. И. Лекции популярной астрономии, читанные публично, с высочайшего разрешения в Морском кадетском корпусе капитан-лейтенантом С. Зеленым с 25 ноября 1843 по 16 марта 1844. СПб.: Морской кадетский корпус, 1844. Можно предположить, что именно этот курс лекций имеет в виду Д. И. Мацкевич.


[Закрыть] – курсов, наиболее посещавшихся женщинами; многие из них сидели с карандашом, следили внимательно за лекциями и записывали слышанное»308308
  Мацкевич Д. И. Заметки о женщинах // Современник. 1850. № 3 (март). С. 67–68.


[Закрыть].

Сохранились свидетельства того, что женщины посещали не только публичные лекции, но и другие публичные мероприятия в университетах и в Императорской академии наук, в частности магистерские и докторские диспуты. Например, 3 марта 1847 года московская жительница Елисавета Ивановна Попова (?–1876) записала в своем дневнике: «Защищать свое рассуждение о Ломоносове Аксаков будет в четверг. <…> Я непременно поеду на прение. О, если бы не было при университете графа Строганова, противника Аксакова, я вышла бы для прения и заметила бы сочинителю, что он мало развернул весь вред, произведенный у нас иностранцами…»309309
  Попова Е. И. Из московской жизни сороковых годов. Дневник Елисаветы Ивановны Поповой / Под ред. кн. Н. В. Голицына. СПб., 1911. С. 38–39.


[Закрыть] По сведениям князя Н. В. Голицына, публикатора дневника, Е. И. Попова была дочерью книгопродавца и издателя Ивана Васильевича Попова, родилась предположительно в конце XVIII века, выросла в среде, близкой к литературным кругам Москвы310310
  Подробнее об этом см.: Голицын Н. В. Введение // Попова Е. И. Из московской жизни сороковых годов. Дневник Елисаветы Ивановны Поповой. С. I–XV.


[Закрыть]. Константин Сергеевич Аксаков (1817–1860) представил к защите в Московском университете свою магистерскую диссертацию «Ломоносов в истории русской литературы и русского языка»311311
  Аксаков К. С. Ломоносов в истории русской литературы и русского языка. Рассуждение кандидата Московского университета Константина Аксакова, писанное на степень магистра философского факультета первого отделения. М.: Тип. Степанова, 1845. 517 с.


[Закрыть] 6 марта 1847 года. В этот день Е. И. Попова писала в дневнике: «Я поспешила одеться и поскакала в университет, где была уже в три четверти 11-го. Войдя в залу, я увидела на правой стороне, во 2-м ряду кресел, Катерину Александровну312312
  Имеется в виду Екатерина Александровна Свербеева (1808–1892), урожденная княжна Щербатова, супруга писателя Дмитрия Николаевича Свербеева (1799–1876), хозяйка знаменитого философско-литературного салона.


[Закрыть] и подле нее молодую девушку. Несравненная Катерина манила меня к себе, и я села позади ее, в третьем ряду, и увидела, что с нею сидела Машенька, сестра Аксакова. Мать его и сестра Вера не могли приехать сюда от сильной сердечной тревоги и поехали к обедне. Машенька, молоденькая девочка, напротив очень желала быть на диспуте, думая, что все заключается в том, чтобы брату ее прочесть что-нибудь из своей книги»313313
  Попова Е. И. Указ. соч. С. 41.


[Закрыть].

Традиция, существовавшая среди московской «публики», в том числе женщин, посещать университетские мероприятия сохранялась и во второй половине XIX века. Например, Петр Дмитриевич Боборыкин (1836–1921) писал в одном из своих «Писем о Москве»: «Связь города с университетом чувствуется также и на каждом университетском торжестве, на каждом диспуте. Здесь это более интересный пункт сбора чем в Петербурге… Правда, публика, посещающая диспуты, всегда одна и та же. Она представляет собою небольшую кучку сравнительно с массой, не знающей ни о каких диспутах; но состав ее разнообразнее. Даже в сословном дворянском обществе вы найдете несколько семейств, мужчин, замужних женщин, девиц, которых вы всегда увидите на университетских актах и диспутах, между тем как в Петербурге так называемое “общество” очень редко посещает и то и другое»314314
  [Боборыкин П. Д.] Письма о Москве. Письмо первое // Вестник Европы. 1881. № 3. С. 383.


[Закрыть].

Таким образом, уже в начале XIX века и на протяжении его первой половины высшие учебные и научные учреждения Российской империи (в лице Императорской академии наук) приветствовали появление в своих стенах женщин – любительниц наук. Посещение женщинами, принадлежавшими к образованным сословиям населения, публичных лекций, праздничных и других мероприятий даже приветствовалось их организаторами. Частично подобное поведение было данью европейской моде, частично было полезно самим учебным учреждениям и их профессорам, искавшим покровительства аристократии, в том числе аристократок. В то же время в весьма скупых описаниях, сохранившихся в репортажах журналистов, можно увидеть искренний интерес к науке, проявлявшийся самими женщинами, искреннее желание учиться, а не только украшать своим присутствием научное мероприятие, придавая ему таким образом светский оттенок.

Глава 6
Первая научная публикация российской женщины: «Анализ силы» княгини Евдокии Ивановны Голицыной (1780–1850)

Княгиня А. И. Голицына, в сочинении своем, занимается раскрытием и определением сил и начал. Расчерпывая природу на самой глубине ее, сочинительница желает высмотреть тайну сил, действующих в составе мирового здания.

Ф. Глинка. Книга княгини Авдотьи Ивановны Голицыной и вечерняя беседа ее в Москве. 1843 г.

Но шло время, и просто посещения публичных лекций стало недостаточно. Среди россиянок нашлась женщина, которая пожелала не только написать, но и опубликовать свою книгу, и, что самое удивительное!, получить на нее научный отзыв, и не кого-нибудь, а самой Императорской академии наук. 14 августа 1835 года ее высокопревосходительство госпожа княгиня Евдокия Ивановна Голицына (1780–1850) писала непременному секретарю Петербургской академии наук, академику и математику Павлу Николаевичу Фусу (1798–1855): «Сударь! Прошу вас быть столь обязательным и передать господам академикам экземпляр “Анализа силы”, содержащий 1-ое приложение принципа абсолютной классификации применительно к вычислениям»315315
  Здесь и далее перевод с французского к. и. н. Г. И. Любиной, которой автор выражает глубочайшую благодарность.


[Закрыть]. Далее княгиня рассказывала о некоторых своих идеях в приложении к новому методу математических вычислений, упомянув, что господин Брашман уже использовал ее теории в своих вычислениях, и завершала письмо следующим: «Приложение принципа классификации к наукам дает более абсолютное развитие этого метода вычислений, оно выдвигает новые проблемы. Но невозможно при каждом случае использования метода возвращаться к базовым вопросам. Я рассматриваю их как заявленные. Если первая идея хорошо оценена, это с необходимостью облегчит последующую экспозицию. Я надеюсь, что все господа академики захотят, чтобы эти методы вычислений были доказаны и использованы и чтобы был признан этот новый путь [исследований]»316316
  Голицына Е. И. Письмо непременному секретарю Императорской академии наук П. Н. Фусу. 14 августа 1835 г. // С.‐Петербургский филиал Архива РАН. Ф. 1. Оп. 3. Д. 81. Л. 238, 238 об., 239.


[Закрыть].

Рис. 7. Портрет Е. И. Голицыной («Princess nocturne»). А. Е. Егоров. Начало 1810-х. Государственная Третьяковская галерея, Москва

Речь в этом письме шла о незадолго до того опубликованной в С.‐Петербурге первой части книги Е. И. Голицыной «De l’analyse de la force» – «Анализ силы». Это была первая в России математическая книга, написанная женщиной (хотя следует заметить, что написана она по-французски). Процитированное выше письмо почти наверно можно считать первым в нашей стране обращением женщины в Императорскую академию наук с просьбой дать экспертное заключение и оценку ее научным выводам, а княгиня Евдокия Ивановна Голицына, хорошо известная в отечественной истории литературы и культуры и почти полностью забытая в истории науки, по праву может носить титул первой российской женщины-математика.

Рано осиротевшая дочь Ивана Михайловича Измайлова (1724–1787), сенатора, действительного тайного советника, и Александры Борисовны Измайловой, рожденной княжны Юсуповой (1744–1791), она воспитывалась в доме своего дяди, московского генерал-губернатора Михаила Михайловича Измайлова (1719–1800), где, по утверждениям биографов, «получила разностороннее образование»317317
  Чулков Н. Голицына, княгиня Евдокия Ивановна // Русский биографический словарь. Неопубликованные материалы: В 8 т. М.: Аспект-пресс, 1997. Т.: Гоголь – Гюне. С. 213.


[Закрыть]. Ее оказавшийся неудачным брак с князем Сергеем Михайловичем Голицыным (1774–1859), вполне состоятельным, но, по отзывам современников, мало привлекательным внешне и неумным, был устроен лично императором Павлом I. Брак этот продлился недолго и завершился вместе с кончиной Павла I: узнав об этом событии, княгиня заявила своему супругу, что впредь собирается жить отдельно от него. Поселившись же в Петербурге, на улице Миллионной, она стала хозяйкой одного из самых знаменитых и престижных светских салонов своего времени. Современники запомнили ее как женщину удивительной красоты, обладательницу прекрасного вкуса318318
  См., например, воспоминания П. А. Вяземского: [Вяземский П. А.] Princesse Nocturne (княгиня ночная). Из старой записной книжки. М.: Тип. Грачева и К., 1875. 8 с.


[Закрыть], позволявшую себе некоторую эксцентричность поведения, никогда, впрочем, не переступавшую границ приличий. Предпочитавшую вести ночной образ жизни княгиню с восхищением называли «Princesse Nocturne» или «Princesse Minuit» (принцесса ночная, принцесса полночная).

Юный А. С. Пушкин бывал на ее вечерах, не раз упоминал ее имя в письмах и посвятил ей несколько строк, среди которых знаменитое стихотворение 1817 года «Краев чужих неопытный любитель…». И, судя по всему, наш великий поэт не был одинок в своем восхищении Е. И. Голицыной. Например, в 1818 году К. Н. Батюшков писал одному из братьев Тургеневых: «Вы счастливее других, не потому ли, может быть, что трудно кому-нибудь превзойти вас в доброте, точно так как княгиню Голицыну, Авдотью Ивановну, в красоте и приятности. Вы оба никогда не состаритесь: вы душою, она лицом. Это не я говорю: Жуковский…»319319
  Батюшков К. Н. Письмо Тургеневу. 1818 // Константин Николаевич Батюшков. Его письма и очерки его жизни. Русский архив. 1867. Т. 1. С. 1510.


[Закрыть] Салон княгини Е. И. Голицыной был преимущественно политический и литературный, но не только. Помимо людей светских, литераторов, политиков и прочее в нем бывали: математик, академик Императорской академии наук Михаил Васильевич Остроградский (1801–1861), профессор Московского университета, также математик, Николай Дмитриевич Брашман (1796–1866), известный инженер в чине генерала Морис Дестрем (1787–1855)320320
  Moris Destrem.


[Закрыть], профессор и директор Института путей сообщения, генерал-лейтенант Пьер-Доминик Базен (1783–1838)321321
  Pierre-Dominique Bazaine.


[Закрыть]. Как отмечал оставшийся анонимным биограф Е. И. Голицыной, «не только пламенная душа великого поэта находила для себя живительную среду в обществе княгини Евдокии Ивановны, но и строгие ученые того времени», – добавляя, что академик Остроградский «кажется, был любимым ее собеседником»322322
  С. Д. Княгиня Е. И. Голицына // Русский архив. 1891. № 1. С. 157.


[Закрыть].

Как бы это ни казалось странным окружающим, но светская красавица была искренне увлечена науками, и прежде всего философией и математикой. П. А. Вяземский заметил не без язвительности по этому поводу: «…позднее и в последние годы жизни своей княгиня пустилась в высшую математику323323
  Курсив наш. — О. В.


[Закрыть], соединенную с еще высшею метафизикою. Эти занятия признавала она каким-то наитием свыше. Она никогда к ним не готовилась и разрешала многотрудные задачи, так сказать, бессознательно и неведомо от себя»324324
  Вяземский П. А. Princess Nocturne (княгиня ночная). Из старой записной книжки. М., 1875. С. 4.


[Закрыть]. Хотя справедливости ради следует отметить, что тот же П. А. Вяземский несколько ранее писал о ней нечто прямо противоположное: «Счастливцы! Вы сидите у княгини Голицыной, слушаете ее мысли и чувства, и слышите ее голос… <…> Сделай одолжение, скажи ей мое почтение и еще что-нибудь такое, которое живее почтения и рассудительнее любви. Я в ее беседе провел часы из приятнейших и счастливейших в жизни моей»325325
  Из писем князя П. А. Вяземского к А. Я. Булгакову. Варшава, 28 июня (1818) // Русский архив. 1879. Т. 1. С. 510.


[Закрыть].

Итак, в 1835 году в Петербурге Е. И. Голицына опубликовала книгу под названием «De l’analyse de la force» («Анализ силы»)326326
  Galitsina E. De l’analyse de la force / 1-ère partied u 1-er livre. St.-Petersburg, 1835.


[Закрыть]. Это было первое, насколько известно на сегодняшний день, научное, математическое сочинение российской женщины. По форме книга представляла собой изложение бесед, которые автор на протяжении некоторого времени вела с генералом Базеном, академиком Остроградским и профессором Брашманом. Предметом исследования являлись «Закон или Сила как начало созданного закона»; язык книги не был математическим, о чем сама автор писала: «Мой язык не математический, но он выражает идею математическую, и, как я уверена, столь определенно, что могу отдать отчет в каждой моей фразе. Может быть, то, что мне кажется очень ясным, не будет ясно для тех, которые не знают предшествующего. Но после полного развития сочинения все увидят, как строги условия моих выводов»327327
  Цит. по: L’analyse de la force, par M-me la princesse Eudoxie Galitzine // Библиотека для чтения. Журнал словесности, наук, художеств, промышленности, новостей и мод. 1837. Т. 25. [№ 11–12.] С. 72.


[Закрыть]. Вторая часть работы была опубликована уже через два года, в 1837‐м328328
  Galitsina E. De l’analyse de la force / 2-de partie. St.-Petersburg, 1837.


[Закрыть].

Рис. 8. Титульный лист книги Е. И. Голицыной «Анализ силы» (Galitsina E. De l’analyse de la force / 1-ère partie du 1-er livre. St.-Petersburg, 1835)

Рис. 9. Страница из книги Е. И. Голицыной «Анализ силы» (СПб., 1835. С. 59) с правкой. Из собрания Российской государственной библиотеки

Книга Е. И. Голицыной не прошла незамеченной. Рецензия на нее, содержащая пространные выписки из самого сочинения, появилась на страницах «Библиотеки для чтения». В целом она носила вполне благожелательный характер. После достаточно подробного изложения содержания работы (лишенного признаков иронии или язвительности, которые мы встретили у Вяземского) рецензент писал: «Весьма приятно и лестно для всех соотечественников сочинительницы видеть Русскую даму, которая говорит столь высоким философским языком. Только самая черная зависть может клеветать на нас, будто бы не любим философии: когда философия так умна, и вместе с тем так любезна, мы – первые ее поклонники, и как скоро выйдет окончание “Анализа Силы”, непременно передадим нашим читателям вполне и con amore329329
  С любовью (итал.).


[Закрыть] сущность этого замечательного подвига мысления»330330
  L’analyse de la force, par M-me la princesse Eudoxie Galitzine, née Izmaïloff. St.-Petersbourg, chez Hintze, 1837, 8-vo., pp. VI et 12 // Библиотека для чтения. Журнал словесности, наук, художеств, промышленности, новостей и мод. 1837. Т. 25. [№ 11–12]. С. 74.


[Закрыть].

В течение нескольких лет книга являлась предметом обсуждения в литературных салонах, во всяком случае в присутствии самой княгини. Подробное описание одной из таких бесед, имевшей место в 1843 году в Москве, было опубликовано тогда же в журнале «Москвитянин» известным литератором Федором Николаевичем Глинкой (1786–1880). Прежде чем приступить непосредственно к описанию ученой беседы, автор счел нужным сказать несколько слов о самой Е. И. Голицыной, которые нам кажется уместным привести здесь: «Занимаясь с давнего времени и с редким постоянством, трудом обширным и важным, – писал он, – любознательная соотечественница наша охотно беседует везде, где может, с людьми, имеющими значение в ученом мире. В С.‐Петербурге любимым собеседником ее бывал г. Остроградский, человек гениальный, высоко-стоящий между всеми учеными знаменитостями Европы. И здесь, в Москве, не раз приглашала она к себе людей, занимающихся науками (преимущественно Математикою в высшем ее значении), мышлением, словесностью. В один вечер застал я у нее некоторых московских ученых и литераторов, и был свидетелем разговора, во многих отношениях замечательного. В этот раз княгиня обнаружила такой, собственно ей принадлежащий, взгляд на вещи, который не может не показаться чрезвычайно новым и вместе с тем справедливым по глубокомысленным выводам, которыми она старалась и умела оправдывать свои умозрительные положения»331331
  Глинка Ф. Книга кн[ягини] Авдотьи Ивановны Голицыной и вечерняя беседа ее в Москве // Москвитянин. 1843. Ч. VI. № 12. С. 538. Следует отметить, что И. Г. Зенкевич в работе «Судьба таланта. (Очерки о женщинах-математиках)» ошибочно приписывает приведенные здесь нами слова Ф. Глинки академику М. В. Остроградскому, не ссылаясь при этом на источник своей информации. См.: Зенкевич И. Г. Судьба таланта. (Очерки о женщинах-математиках). Брянск, 1968. С. 24.


[Закрыть]. Начав изложение беседы с краткого содержания самой книги, Ф. Глинка далее писал: «Княгиня А. И. Голицына, в сочинении своем, занимается раскрытием и определением сил и начал. Расчерпывая природу на самой глубине ее, сочинительница желает высмотреть тайну сил, действующих в составе мирового здания»332332
  Глинка Ф. Книга кн[ягини] Авдотьи Ивановны Голицыной и вечерняя беседа ее в Москве // Москвитянин. 1843. Ч. VI. № 12. С. 538.


[Закрыть]. Все изложение научного разговора сиятельных собеседников выдержано не просто в серьезном или одобрительном тоне, а скорее даже в подобострастном. Однако можно предположить, что истоки этой подобострастности кроются в высоком общественном положении и значительном состоянии княгини, а не в научной значимости ее работы.

Но, похоже, княгиню не очень интересовало мнение светского общества. Ей хотелось получить оценку профессионалов. И, надо отметить, Императорская академия наук откликнулась на ее просьбу. Протоколы собраний Академической конференции 1835 года свидетельствуют о том, что письмо княгини от 14 августа 1835 года, с цитаты из которого мы начали настоящую главу, было получено и обсуждалось на заседаниях Академической конференции. В § 372 «Протоколов Конференции Академии наук» сообщается следующее: «…автор в своем первом письме сообщает о трех новых методах вычислений, на открытие которых она претендует, и что профессор Брашман подтвердил письмом, что он с легкостью решил проблему теплоты в сфероиде при соблюдении жестких условий этих вычислений. Г-жа княгиня просит Академию воспользоваться пребыванием г-на Брашмана в столице, чтобы подтвердить приложения, которые он, как ему кажется, с успехом сделал из ее открытия. Не считая себя вправе требовать от иностранного ученого мнения об этих работах прежде, чем он сам сочтет уместным его обнародовать, узнав, с другой стороны, из работы мадам Голицыной (которая, в сущности, состоит из протоколов ее 6-ти бесед с тремя представителями Академии, назначенными, чтобы изучить ее открытие), что г-н Остроградский вошел в их число, Академия постановляет: просить этого академика в соответствии с выдержкой протокола сообщить о природе новых вычислений г-жи кн[ягини] Голицыной и об их приложении, которое сделал г-н Брашман, если этот последний согласится принять в этом участие. Секретарь уполномочен информировать г-жу княгиню о положении дел»333333
  Протоколы Конференции Академии наук. 1835 г. // С.‐Петербургский филиал Архива РАН. Ф. 1. Оп. 1а. Д. 52. Л. 90.


[Закрыть].