Текст книги "Избранные труды. Том II"

Мы установили, таким образом, кто, какой орган, какое лицо может толковать гражданско-правовые нормы, и соответственно этому определили юридическую силу толкования, производимого различными органами и лицами. Вслед за тем необходимо остановиться на характеристике разнообразных приемов, или способов, которыми надлежит пользоваться в процессе толкования.

Прежде чем приступить к анализу нормативного акта, нужно подвергнуть его, так называемой, низшей критике, под которой понимают обнаружение законодательного текста в его последней действующей редакции. Так, Положение об открытиях, изобретениях и рационализаторских предложениях утверждено Советом Министров СССР 24 апреля 1959 г.[64]64
  СП СССР 1959 г. № 9, ст. 59.


[Закрыть] Но за истекшее время оно изменялось и дополнялось несколько раз. Поэтому, если бы толкующий пользовался текстом Положения в редакции 1959 года, он фактически толковал бы акт, который в таком виде уже не действует. Предотвратить подобные ошибки можно лишь путем использования того приема, который принято именовать низшей критикой.

Кроме того, суду иногда приходится, сталкиваясь с тем или иным нормативным актом, подвергать его проверке с точки зрения компетентности данного органа к изданию данного акта. Так, однажды исполком городского Совета депутатов трудящихся утвердил правила работы ателье по бытовому обслуживанию граждан. В правилах говорилось, что, если заказчик в установленный срок не получит предмет, изготовленный для него в ателье, предмет реализуется, а деньги, вырученные от его продажи, возвращаются заказчику по требованию, заявленному им в пределах трехмесячного срока. Между тем Гражданский кодекс устанавливает для предъявления требований такого рода трехгодичный срок. Исполком местного Совета не мог, конечно, изменять сроки, установленные республиканским законом, а потому и не был управомочен на принятие соответствующей нормы. Естественно, что суд, установив при рассмотрении спора между ателье и заказчиками некомпетентность исполкома местного Совета к изданию данного решения, не мог им руководствоваться. Такая проверка нормативного акта именуется его высшей критикой.

После того как проведена низшая, а в необходимых случаях высшая критика нормативного акта, обращаются к разработанным в науке приемам толкования для устранения выявленных неясностей.

Наука теории государства и права различает следующие приемы, или способы, толкования закона: а) грамматическое, б) логическое, в) систематическое, г) историческое толкование.

Грамматическим называется толкование, при котором неясности, обнаруженные в нормативном акте, устраняются с помощью правил грамматики того языка, на котором написан его текст.

Например, перечисляя последствия, которые должны наступить в результате душевной болезни или слабоумия, чтобы можно было признать гражданина недееспособным, ч. I ст. 15 ГК говорит о неспособности, во-первых, понимать значение своих действий и, во-вторых, руководить ими. Но так как в тексте ст. 15 перечень этих последствий выражен при помощи разделительного союза «или», любого из них достаточно для признания гражданина недееспособным. Напротив, в ст. 23 ГК при перечислении признаков юридического лица (обладание обособленным имуществом, приобретение прав и несение обязанностей от собственного имени, способность выступать в качестве истца и ответчика) употребляется соединительный союз «и». Поэтому, если какая-либо организация наделена правами юридического лица, она должна обладать всеми признаками, перечисленными в ст. 23.

Разнообразные понятия и термины, как правило, используются в законе в их обычном словоупотреблении. Если же законодатель прибегает к какой-либо особой терминологии (так называемые технические юридические термины), ее смысл разъясняется в самом законе. Употребив, например, термин «гражданская правоспособность», ч. I ст. 9 ГК указывает, что под нею следует понимать «способность иметь гражданские права и обязанности».

Но иногда технические термины закона не сопровождаются соответствующими разъяснениями. В таких случаях их смысл должен быть выявлен путем толкования.

Например, в обычном употреблении слова «собственность» и «владение» – синонимы, а в некоторых словосочетаниях эти слова, имея одно и то же значение, даже не могут быть друг другом заменены. Так, мы говорим «домовладелец», но никогда не говорим «домособственник». Обратимся, однако, к тексту ст. 92 ГК. «Собственнику, – сказано в этой статье, – принадлежат права владения, пользования и распоряжения имуществом в пределах, установленных законом». Очевидно, ст. 92 ГК употребляет «владение» не в качестве синонима «собственности», ибо тогда незачем было бы добавлять, кроме того, указание на пользование и распоряжение. Значит, хотя в законе и нет соответствующих разъяснений, термин «владение» употреблен здесь в каком-то особом, техническом, смысле. Выявить этот смысл не так уж трудно. Для этого достаточно применить метод исключения. В самом деле, если у собственника отнять право пользования и распоряжения, то у него останется лишь фактическое обладание имуществом. Это и называется владением в ст. 92 ГК.

Логическим признается толкование, при котором смысл нормативного акта устанавливается путем выявления содержания употребленных в нем понятий и соотношения между ними.

Например, действующие законы пользуются нередко такими понятиями, как «предприятие» и «учреждение», устанавливая различный правовой режим для этих двух видов социалистических организаций. В большинстве случаев вопрос о том, считать ли данную организацию предприятием или учреждением, сомнений не вызывает. Ясно, что Кировский завод в Ленинграде – это предприятие, а Публичная библиотека им. Салтыкова-Щедрина – учреждение. Но вот перед нами такая организация, как театр, переведенный на хозяйственный расчет. Что это – предприятие или учреждение? По характеру деятельности как будто бы учреждение, ибо театр занимается не хозяйственной, а культурно-воспитательной работой, но по методу финансирования его следует, видимо, отнести к разряду предприятий, поскольку театр переведен на хозрасчет и работает на прибыльных началах. Значит, суть дела состоит в том, чтобы установить, на какой признак опирается законодатель, пользуясь понятиями «предприятие» и «учреждение», – на характер деятельности или на метод финансирования. Воспользуемся для решения этого вопроса приемом, который в науке логики называется доведением до абсурда (reductio ad absurdum).

Предположим, что решающее значение имеет не характер деятельности, а метод финансирования. Тогда пришлось бы признать, что театры, переведенные на хозрасчет, стали предприятиями, а театры, финансируемые за счет государственного бюджета, относятся к разряду учреждений. Уже одно это обстоятельство свидетельствует о том, что мы допустили ошибку, когда ориентировались на метод финансирования, ибо названный признак не обладает необходимой устойчивостью и меняется даже в пределах организаций одного и того же вида. Кроме того, не лишне вспомнить, что в первые годы после победы Октябрьской революции хозрасчет вообще не применялся и все госорганы финансировались за счет государственного бюджета. Поэтому если бы решающее значение для характеристики каждой данной организации как предприятия или учреждения имел метод финансирования, пришлось бы признать, что в первые годы после победы революции у нас вообще не было государственных предприятий. Вывод явно абсурдный. Следовательно, нужно руководствоваться не методом финансирования, а характером деятельности, и считать с этой точки зрения театр учреждением, а не предприятием.

Систематическое толкование опирается на тот факт, что всякая норма права занимает определенное место в общей системе советского законодательства и что поэтому при ее изучении нужно учитывать соотношение, в котором она находится с другими нормами права в их систематическом расположении. Обнаружение смысла нормы путем установления места, которое она занимает в общей системе законодательства, и называется систематическим толкованием.

Например, ст. 455 ГК гласит: «Лица, совместно причинившие вред, несут солидарную ответственность перед потерпевшим». Но в ней ничего не сказано об условиях, при которых возникает ответственность совместных причинителей, и, в частности, отвечают ли они только за виновное или также за невиновное причинение ущерба. Если ст. 455 ГК рассматривать обособленно, на поставленный вопрос вообще нельзя было бы ответить. Учитывая, однако, что ст 455 помещена в гл. 40 ГК, именуемой «Обязательства, возникающие вследствие причинения вреда», и что она рассчитана на частный случай – совместное причинение, для установления общих условий ответственности нужно обратиться к соответствующим другим нормам той же главы – к ст. ст. 444 и 454. Тогда станет ясным, что совместные причинители отвечают только за вину, а при причинении вреда источником повышенной опасности – также и независимо от вины.

Историческое толкование исходит из того, что издание любого нормативного акта вызывается определенными причинами и служит достижению определенных целей, без ясного представления о которых иногда смысл правовой нормы понять невозможно. Историческим и называют такое толкование, когда смысл нормы устанавливается изучением причин и целей, ввиду которых она издана. Необходимо при этом предотвратить ошибку, которая нередко допускается в характеристике исторического толкования. Иногда говорят, что под историческим толкованием понимается изучение истории издания данного нормативного акта. Но ведь сам по себе, факт изучения закона в историческом разрезе отнюдь не обязательно должен быть связан с его истолкованием, с устранением обнаруженных в нем неясностей. Между тем без постановки подобной задачи нет и не может быть толкования. Поэтому историческое толкование – это не просто изучение истории издания данного нормативного акта, а такой его исторический анализ, который ставит цель устранить обнаруженные в нем неясности и выявить его подлинный смысл.

Например, ст. ст. 460–461 ГК устанавливают ответственность за причинение смерти. Но как быть, если убийство совершено по просьбе потерпевшего? Противоправно ли такое убийство и служит ли оно основанием для привлечения к ответственности? Прямого ответа на этот вопрос нет в нормах ни Гражданского, ни Уголовного кодексов. Однако путем исторического толкования закона необходимый ответ легко может быть получен. В процессе изучения истории советского законодательства об ответственности за убийство выявляются следующие факты: примечание к ст. 143 Уголовного кодекса 1922 года прямо говорило о ненаказуемости убийства, совершенного по просьбе потерпевшего; впоследствии на IV сессии ВЦИК IX созыва это примечание было из УК исключено; подобных указаний нет и в действующих уголовных кодексах. С какой целью законодатель исключил правило о ненаказуемости убийства, совершенного по просьбе потерпевшего? Это могло быть сделано только для того, чтобы признать подобное убийство наказуемым, а значит, оно должно влечь за собою ответственность также и по нормам Гражданского кодекса.

До сих пор мы рассматривали раздельное применение различных приемов толкования. Но зачастую только их совместное использование позволяет выявить подлинный смысл толкуемого закона.

Проиллюстрируем это на примере толкования ст. 454 ГК, в которой говорится: «Организации и граждане, деятельность которых связана с повышенной опасностью для окружающих (транспортные организации, промышленные предприятия, стройки, владельцы автомобилей и т. п.), обязаны возместить вред, причиненный источником повышенной опасности, если не докажут, что вред возник вследствие непреодолимой силы или умысла потерпевшего». Поскольку перечень источников повышенной опасности завершается в тексте ст. 454 словами «и т. п.», его следует признать примерным, не исключающим и иных особо опасных объектов (дикие животные и др.). Этот вывод получен в результате грамматического толкования. Применив систематическое толкование, т. е. сопоставив ст. 454 со ст. 444 ГК, согласно которой причинитель освобождается от ответственности, если докажет свою невиновность, мы приходим к выводу, что по ст. 454, где такой оговорки нет, к ответственности привлекается и невиновный причинитель. Затем анализ сущности понятия, употребленного в ст. 454 («повышенная опасность»), свидетельствует о том, что она имеет в виду лишь определенный вид деятельности, обладающий особыми признаками. Таков результат ее логического толкования. Наконец, при помощи исторического толкования выявляются несовпадения между ней и посвященной тому же вопросу ст. 404 ГК 1922 года. В последней, например, среди владельцев источников повышенной опасности упоминались «торговцы горючими материалами». Очевидно, что отсутствие указания на них в ст. 454 нового ГК вызвано несозвучностью такого словоупотребления современному этапу развития советского общества, хотя общим понятием повышенно опасной деятельности охватывается, конечно, и деятельность, связанная с горючими материалами, взрывчатыми веществами и др.

Необходимость в истолковании закона возникает в некоторых случаях вследствие того, что обнаруживается несовпадение между его буквальным текстом и подлинным смыслом. При расхождениях такого рода не ясно, к какому кругу случаев должен быть применен толкуемый закон. Поскольку задача толкования состоит в устранении этой неясности, говорят, что закон здесь толкуется по его объему.

Иногда смысл закона бывает уже, чем его буквальный текст. Например, согласно тексту ст. 58 ГК для признания сделки недействительной необходимо: а) чтобы лицо заключило сделку на крайне невыгодных для себя условиях и б) чтобы заключение такой сделки явилось результатом стечения тяжелых обстоятельств. Если, однако, обратиться к смыслу запрещения вступать с кем-либо в такие сделки, то нельзя не признать недостаточности отмеченных моментов, ибо необходима и определенная активность второго контрагента – использование им стечения тяжелых обстоятельств у другого лица для заключения подобной сделки. Если этого не было, то даже при наличии двух признаков, указанных в ст. 58, сделку нельзя считать порочной. Выходит, что смысл ст. 58 уже ее текста. Поэтому ст. 58 следует применять соответственно ее смыслу к более узкому кругу случаев, чем позволяет ее текст. Такое толкование закона называют ограничительным.

Иногда, напротив, смысл закона оказывается более широким, чем его буквальный текст. Например, ст. 84 ГК устанавливает, что перемена лиц в обязательстве не влечет за собой изменения срока исковой давности. Так, если в распоряжении кредитора осталось всего только три месяца для взыскания долга и в этот момент он передал свое право другому лицу, то и его преемник сможет взыскать долг тоже лишь в пределах трехмесячного срока. Но как быть при перемене лиц не в обязательстве, а в каком-либо ином гражданском правоотношении? Например, до истечения времени, в пределах которого собственник вправе истребовать свою вещь из чужого незаконного владения, тоже осталось три месяца, и в этот момент он уступает свое право другому лицу. Повлияет ли подобный факт на продолжительность давностного срока? Нет, не повлияет, поскольку и здесь должны соблюдаться правила ст. 84 ГК, хотя, по буквальному ее тексту, она применима только к обязательствам, но по ее смыслу ст. 84 нужно применять и ко всем другим гражданским правоотношениям, т. е. к более широкому кругу случаев, чем позволяет ее текст. Такое толкование называют распространительным толкованием.

Однако распространительное толкование недопустимо, если закон: а) формулирует исчерпывающий перечень обстоятельств, при которых он может получить применение (см., например, ст. 308 ГК, определяющую основания к бронированию жилой площади по принципу замкнутого перечня); б) устанавливает исключение из общего правила. Так, ст. 336 ГК в виде исключения допускает выселение из жилых помещений в административном порядке по основаниям, указанным в ст. ст. 337–341 ГК. Ввиду исключительности этих правил они не могут быть применены ни к каким другим случаям, кроме прямо перечисленных в законе.

Распространительное толкование применяется, если данный факт охватывается смыслом закона, но это не получило необходимого выражения в его тексте. Когда же факт, имеющий юридическое значение, не охватывается не только текстом, но и смыслом закона, т. е. когда в законе имеется пробел, применяется не распространительное толкование, а аналогия, которая, будучи методом восполнения пробелов закона, выступает в двух видах: в виде аналогии закона и аналогии права (см. ч. III ст. 10 Гражданского процессуального кодекса[65]65
  В дальнейшем – ГПК.


[Закрыть]).

Для применения аналогии закона необходим ряд условий.

Во-первых, необходимо, чтобы случай, о правовом урегулировании которого идет речь, имел юридическое значение. При отсутствии этого условия нет надобности не только в аналогии, но и вообще в применении закона. Например, в отличие от ГК 1922 года действующий ГК знает лишь договор займа, уже в момент заключения которого заимодавец передает заемщику денежную сумму, но не договор о предоставлении займа в будущем, по которому юридическое значение придается самому обещанию выдать заем впоследствии. Поскольку такое обещание лишено правового характера по действующему законодательству, нельзя принуждать к его исполнению и при помощи аналогии закона.

Во-вторых, необходимо, чтобы данный случай не был прямо предусмотрен в каком-либо действующем законе. При отсутствии этого условия надобность в аналогии отпадает потому, что применению подлежит не аналогичный, а прямой закон. В связи с этим ГКК Верховного Суда РСФСР еще в 1926 году указывала в инструктивном письме № 1, что правило об аналогии не дает суду права не применять к делу непосредственно относящихся к нему норм действующего законодательства.

В-третьих, необходимо, чтобы существовал закон, усматривающий аналогичные случаи. Поскольку этот закон применяется и к данному случаю, такой прием называется аналогией закона.

Например, ст. ст. 253–254 ГК подробно регламентируют отношения по отчуждению жилого дома с условием пожизненного содержания отчуждателя. Но в жизни могут встретиться случаи отчуждения на тех же условиях не жилого дома, а какого-либо другого ценного имущества. Эти случаи Гражданским кодексом вовсе не предусмотрены. Поскольку, однако, они отличаются от указанных в ст. ст. 253–254 только по характеру отчуждаемого объекта и сходны с последними во всем остальном, вполне обоснованно применение к ним по аналогии правил, рассчитанных на отчуждение жилого дома с условием пожизненного содержания.

Под аналогией закона понимают, таким образом, распространение на случаи, имеющие юридическое значение, но прямо не урегулированные в законе, тех правовых норм, которые предусматривают сходные случаи.

Встречаются, однако, и более существенные пробелы в законе, когда в нем отсутствует не только прямая, но и аналогичная норма. Такие пробелы восполняются при помощи аналогии права. Применяя ее, суд уже не может сослаться на конкретный закон и решает дело, руководствуясь общими началами и смыслом советского законодательства. При этом, как указывалось в том же инструктивном письме ГКК Верховного Суда РСФСР № 1 за 1926 год, когда возникает необходимость разрешить спорный вопрос «на основании общих начал советского законодательства… суд должен, не ограничиваясь только ссылкою на эти основания, подробно изложить в решении, на каких именно общих началах законодательства… он основывает свое решение, так как без этого подробного изложения решение остается голословным, т. е. необоснованным, при полной невозможности проверить правильность таких общих ссылок».

В прошлом ввиду неполноты гражданского законодательства применение аналогии права в судебной практике встречалось. Яркой иллюстрацией может служить дело Марцинюка, разрешенное Верховным Судом СССР в 1940 году, Марцинюк потерпел увечье, спасая по собственной инициативе от огня государственное имущество, расположенное на одной из железнодорожных станций на пути следования поезда, в котором ехал Марцинюк. Потерпевший требовал возмещения имущественного ущерба, вызванного причинением ему увечья. Нижестоящие судебные инстанции иск Марцинюка отклонили на том основании, что закон предусматривал тогда ответственность за причинение вреда другому, но не знал случаев ответственности за вред, который потерпевший сам понес, совершая определенные действия. Точнее говоря, ранее действовавший закон регулировал обязательства, возникающие из причинения вреда, а не из факта спасания социалистического имущества. Но именно поэтому нужно было не отклонять иск, а разрешить дело по аналогии. Так и поступил Верховный Суд, указав в определении по делу Марцинюка, что хотя Гражданский кодекс не предусматривал «прямо ответственности в таких случаях предприятия, однако отказ в иске Марцинюку по этому формальному основанию является неправильным. Марцинюк действовал в данном случае не в личных интересах, а в интересах охраны государственной социалистической собственности, обязанность беречь и укреплять которую составляет долг каждого гражданина согласно ст. 131 Конституции СССР. Поэтому суд должен был, руководствуясь ст. 4 Гражданского процессуального кодекса[66]66
  Имеется в виду ст. 4 ГПК 1923 года, в которой содержалось правило об аналогии.


[Закрыть], возложить на железную дорогу, в целях охраны имущества которой действовал Марцинюк, обязанность возместить Марцинюку понесенный им личный имущественный вред».

В современных условиях разрешение такого дела не потребовало бы использования аналогии, так как ст. 472 ГК прямо предусматривает обязательства, возникающие вследствие спасания социалистического имущества.

Сохранение института аналогии в гражданском праве в отличие от права уголовного, в котором этот институт упразднен, обусловлено легко объяснимыми причинами. Как известно, уголовное право имеет дело только с аномальными явлениями, противоправными, преступными деяниями и применением наказания к лицам, их совершившим. Но наказание целесообразно, если оно применяется в случае совершения деяний, прямо запрещенных законом. Вот почему действующее советское уголовное законодательство отказалось от института аналогии и для дальнейшего укрепления социалистической законности зафиксировало принцип, согласно которому поведение, не квалифицированное как преступное самим законом, лишено уголовно-правового значения и не может служить основанием для применения наказания. Напротив, гражданское законодательство регулирует в первую очередь нормальную, дозволенную и полезную деятельность граждан и организаций. А такую деятельность нельзя ограничивать строгими рамками закона, так как это отрицательно сказалось бы на развертывании собственной инициативы участников социалистического гражданского оборота и вообще на успешном развитии социалистических общественных отношений. Поэтому в области гражданского права обойтись без института аналогии невозможно.

Нужно, однако, иметь в виду, что в сфере права собственности, права на открытие, а также изобретательского, семейного и наследственного права о ее применении не может быть речи, ибо перечисленные разделы советского гражданского права не допускают установления правоотношений, прямо ими не предусмотренных. Отношения, не урегулированные законом, иногда возникают лишь в области обязательственного права, поскольку этот раздел Гражданского кодекса не строится по принципу исчерпывающего перечня, а потому и не исключает возможности возникновения правоотношений, в нем не указанных. Здесь именно и может возникнуть потребность в использовании аналогии права. Но даже и в этих случаях в распоряжении суда имеются общие нормы обязательственного права (ст. ст. 158–236 ГК), рассчитанные на любые обязательства, в том числе и такие, которые сконструированы не в законе, а по собственной инициативе сторон. И только при исключительных обстоятельствах для разрешения некоторых вопросов, но не для урегулирования обязательства в целом, суд может быть поставлен в таких случаях перед необходимостью прибегнуть к аналогии права.