Текст книги "Дочь палача"

Когда его нашли час назад, он еще хрипел, но через несколько минут душа покинула маленькое тело. Городской врач Бонифаций Фронвизер только и смог, что зафиксировать факт смерти. Когда вошел Симон, все было уже закончено. Отец быстро окинул сына взглядом и сложил инструменты. Затем выразил свои соболезнования родителям и, не произнося больше ни слова, ушел.

Когда Бонифаций покинул дом, Симон с минуту молча сидел у головы мертвеца и рассматривал бледное лицо мальчика. Второе убийство за два дня… Узнал ли Антон своего убийцу?

Наконец, лекарь повернулся к отцу мальчика.

– Где его нашли? – спросил он.

Ответа не последовало. Родителей окутало пеленой горести и печали, куда с большим трудом проникал человеческий голос.

– Прошу прощения, но где вы его нашли? – повторил Симон.

Только теперь Клемент Кратц поднял глаза. Голос его был осипшим после рыданий.

– У порога. Он захотел только сбегать быстренько к друзьям… Когда он не вернулся, мы пошли его искать. Открыли дверь, а он лежал там. В крови…

Мать снова начала всхлипывать. Четверо остальных детей сидели в дальнем углу с расширенными от страха глазами. Самая младшая дочь прижимала к груди грязную куклу из лоскутов.

Симон повернулся к детям.

– Вы знаете, куда собирался ваш брат?

– Он нам не брат, – голос старшего сына Кратца звучал, несмотря на испуг, твердо и упрямо. – Он приемыш.

И вы уж точно не раз ему об этом напоминали… Симон вздохнул.

– Итак, еще раз. Вы знаете, куда собирался Антон?

– Захотел к остальным, – мальчик смотрел ему прямо в глаза.

– К кому «остальным»?

– К другим сиротам, к кому же еще. Они всегда собирались у Речных ворот. Вот он и захотел опять к ним. Я еще в четыре часа видел с ним рыжую Софию. У них прям что-то важное было. Шушукались, как идиоты.

Симону вспомнилась девочка, которую он всего пару часов назад спас от хорошей взбучки. Рыжие волосы, дерзкий взгляд. В двенадцать лет София, похоже, успела нажить себе кучу врагов.

– В самом деле, – вмешался отец. – Они и вправду часто встречались у Штехлин. София и Марта, обе они ведьмовские отродья. Мой сын на их совести! Это они нарисовали ему дьявольский знак, уж точно!

Его жена снова принялась рыдать, так что ему пришлось ее успокаивать.

Симон подошел к трупу и осторожно перевернул его на живот. На правой лопатке действительно был такой же символ, как и у Петера. Хоть уже и не такой отчетливый – кто-то пытался его смыть. Но краска въелась глубоко под кожу, и знак выделялся на плече мальчика.

Симон почувствовал, как сзади подошел Клемент. Он с ненавистью воззрился на знак.

– Это Штехлин сотворила. И София, – прошипел он. – Точно. Сжечь их надо обеих.

Лекарь попытался его успокоить.

– Штехлин в тюрьме, она не могла этого сделать. А София еще совсем ребенок. Неужели вы верите, что ребенок…

– В девочку вселился дьявол! – закричала сзади Агата. Глаза ее покраснели от слез, лицо побледнело и распухло. – Дьявол в Шонгау! И он заберет всех наших детей!

Симон еще раз взглянул на блеклый знак на плече мальчика. Не было сомнений, что кто-то безуспешно пытался его стереть.

– Кто-нибудь из вас пытался его смыть? – спросил он громко.

Отец мальчика перекрестился.

– Мы даже не прикасались к печати дьявола, да поможет нам бог!

Остальные члены семьи тоже качали головами и крестились.

Симон вздохнул. Убеждать здесь было бесполезно. Он попрощался и вышел в темноту. Позади себя юноша услышал, как снова начала рыдать Агата, а старый лавочник принялся бормотать молитвы.

Тихий свист заставил его обернуться. Ищущий взгляд заскользил по переулку. В темном углу к стене прислонилась маленькая фигурка.

Это была София.

Симон огляделся, вошел в тесный переулок и наклонился к девочке.

– В последний раз ты от меня сбежала.

– Я и в этот раз от тебя сбегу, – ответила она. – Но сначала выслушай. Про Антона спрашивал какой-то мужчина, чуть раньше перед тем, как его зарезали.

– Мужчина? Но откуда ты знаешь…

Она пожала плечами, улыбка скользнула по ее лицу. Симон мельком подумал, какой же она станет лет через пять.

– У нас, сирот, по всему городу уши. Это спасает нас от побоев.

– И как он выглядел, тот мужчина?

– Большой. В плаще и шляпе с широкими полями. На шляпе перо. И на лице длинный шрам.

– И все?

– У него была костяная рука.

– Не говори чепухи!

– Он расспрашивал у плотогонов на реке про дом Кратца, а я пряталась за бревнами. Левую руку он все время держал под плащом, но один раз тот слетел. И рука на солнце была белой. Костяная рука.

Симон наклонился еще ближе и обнял девочку за плечи.

– София, я тебе не верю. Лучше всего будет, если мы сейчас вместе пойдем к…

София стала вырываться. Глаза ее от злости наполнились слезами.

– Никто мне не верит. Но это правда! Человек с костяной рукой зарезал Антона. Он хотел встретиться с нами у реки, а теперь мертвый… – голос девочки превратился в плач.

– София, мы обо всем можем…

Девочка вывернулась из хватки Симона и побежала по переулку. Через несколько шагов она уже слилась с темнотой. Симон хотел было броситься за ней, но тут заметил, что с пояса пропал кошелек с монетами, на которые он собирался купить новую одежду.

– Ах ты…

Он взглянул на кучи помоев и фекалий в переулке. Потом решил, что гнаться все равно бессмысленно. Вместо этого он отправился домой, чтобы, наконец, хорошенько выспаться.

5

Четверг, 26 апреля 1659 года от Рождества Христова, 7 утра

Погрузившись в раздумья, Магдалена перешла мост через Лех и побрела по грязной дороге в направлении Пайтинга. В мешке у нее на плечах лежали кое-какие травы и девичий порошок, который она приготовила еще вчера. Прошло уже несколько дней, с тех пор как она обещала занести его старухе Даубенбергер. Старой знахарке было за семьдесят, и она ходила с трудом. Несмотря на это, для Пайтинга и всей округи она еще оставалась деревенской знахаркой, которую везли к себе, если случались тяжелые роды. Катарина Даубенбергер приняла на свет сотни детей. Славу ей принесли ее руки, до сих пор способные вытянуть даже самого упрямого малыша. Она слыла повитухой и целительницей, и священники с врачами смотрели на нее с недоверием. Хотя болезни она определяла неизменно точнее и лечила не в пример лучше. Отец Магдалены частенько ходил к ней за советом. В качестве небольшого одолжения он снабжал ее девичьим порошком. Ведь ему самому могли бы в скором времени понадобиться от нее какие-нибудь травы.

Когда Магдалена прошла мимо первых домов Пайтинга, она заметила, как крестьянки оборачивались ей вслед и шептались. Некоторые крестились. Дочери палача в деревне мало кто радовался. Многие полагали, что она была в сговоре с Вельзевулом. Верили также, что красота ее досталась ей не иначе как после сделки с самим сатаной. И обещала она ему уж не меньше, чем собственную бессмертную душу. Магдалена никого не переубеждала – так она, по крайней мере, могла хоть уберечься от назойливых ухажеров.

Не обращая больше внимания на крестьян, девушка свернула в правый переулок и вскоре вышла к маленькому покосившемуся домику знахарки.

Она сразу заметила, что чего-то недоставало. Ставни, несмотря на погожее утро, были закрыты, травы и цветы в садике перед домом частично затоптаны. Магдалена подошла к двери и дернула ручку. Заперто.

Она уже поняла: что-то не так. Даубенбергер слыла особенно гостеприимной, и Магдалена еще ни разу не видела, чтобы ее дом был когда-нибудь заперт. Каждая местная женщина могла в любое время обратиться к старой целительнице за помощью.

Магдалена с силой застучала в дверь.

– Даубенбергер, ты здесь? – закричала она. – Это Магдалена из Шонгау! Принесла девичий порошок!

Прошло некоторое время, и сверху открылось чердачное окно. Катарина недоверчиво посмотрела на девушку. Что-то беспокоило старуху, морщин на лице появилось больше прежнего. Она выглядела бледной и усталой. Узнав гостью, она не сдержала улыбку.

– Так это ты, Магдалена? – крикнула она. – Хорошо, что пришла. Ты одна?

Девушка кивнула. Знахарка внимательно оглядела окрестности и скрылась в доме. Заскрипела лестница, отодвинулся засов, и дверь, наконец, отворилась. Даубенбергер торопливо завела девушку внутрь.

– Что стряслось? – спросила Магдалена, когда вошла. – Отравила бургомистра?

– Что еще может стрястись, глупая курица! – огрызнулась знахарка и поворошила угли в печи. – Прокрались они ко мне ночью, молодчики из деревни. Хотели дом поджечь. Да вовремя подоспел Михаэль Кессль, староста, прогнал всех. Иначе быть мне теперь мертвехонькой.

– Это из-за Штехлин? – спросила Магдалена и села на шаткий стул возле печи. После долгой ходьбы у нее ныли ноги.

Катарина кивнула.

– Каждая знахарка теперь снова станет ведьмой, – проговорила она. – Прямо как во времена бабушки, ничего не поменялось с тех пор.

Она села рядом с Магдаленой и наполнила кружку темным ароматным отваром.

– Выпей-ка вот, – сказала она. – Мед, пиво и аква эведра.

– Аква чего? – спросила Магдалена.

– Вытяжка хвойника. Снова на ноги поставит.

Магдалена глотнула горячий отвар. На вкус он был сладким и живительным. Она почувствовала, как к ногам возвращается сила.

– Ты в курсе, что именно происходит в ваших краях? – поинтересовалась Катарина.

Магдалена рассказала ей в общих чертах, что знала. Позавчерашним вечером во время прогулки у реки Симон рассказал ей про убитого мальчика и отметину у него на плече. Кроме этого, вчера ночью она смогла подслушать через тонкую стену в комнате обрывки из разговора отца с лекарем.

– А теперь вроде как нашли еще одного мальчика, и тоже с отметиной на плече, – закончила она рассказ. – Симона куда-то вызывали ночью. И больше он ничего мне пока не рассказывал.

– Из сока бузины, говоришь? – спросила задумчиво Катарина. – Занятно. Можно подумать, что дьявол возьмет кровь, так ведь? А с другой стороны…

– Что? – не выдержала Магдалена.

– Ну, сера в кармане у мальчика, и этот знак…

– И вправду колдовство? – спросила девушка.

– Скажем так, это символ целительниц. Старинный символ. И, насколько я знаю, означает ручное зеркало. Зеркало очень древней и могучей богини.

Старуха встала и подкинула в печь полено.

– В любом случае, нам это еще доставит хлопот. Если так будет продолжаться, я переселюсь к невестке в Пайсенберг, пока все не уляжется.

Она вдруг резко остановилась. Взгляд ее упал на потрепанный календарь, что лежал на выступе печи.

– Ну конечно, – пробормотала она. – И как я могла не вспомнить!

– Что там? – спросила Магдалена и подскочила к ней. Катарина тем временем взяла календарь и принялась лихорадочно его листать.

– Вот, – сказала она, наконец, и показала пожелтевшее изображение какой-то игуменьи с кувшином и книгой в руках. – Святая Вальбурга. Покровительница больных и рожениц. На следующей неделе ее праздник.

– И что?

Магдалена не понимала, к чему клонила знахарка. Она растерянно посмотрела на грязную картинку. Листок был с одной стороны подпален. У женщины сиял над головой венец, взор смиренно опущен.

– Ну, – начала Даубенбергер. – Праздник святой Вальбурги в пятницу первого мая. А ночь перед ним называют Вальпургиевой.

– Ночь ведьм, – прошептала Магдалена.

Целительница кивнула и продолжала:

– Если верить здешним крестьянам, ведьмы собираются той ночью в лесу недалеко от Хоэнфурха и совокупляются там с Сатаной. Быть может, отметины просто совпали со временем… в любом случае странно.

– Ты имеешь в виду?..

Катарина пожала плечами.

– Ничего я не имею в виду. Но до Вальпургиевой ночи еще неделя. И не вчера ли вы нашли уже второго убитого мальчика с таким же точно знаком?

Она устремилась в соседнюю комнатушку. Магдалена последовала за ней и увидела, как знахарка заталкивала в мешок одежду и одеяла.

– Что ты делаешь? – спросила девушка изумленно.

– А что мне еще делать? – пропыхтела старуха. – Собираюсь. Пойду к невестке в Пайсенберг. Если убийства не прекратятся, мне нельзя быть поблизости. К Вальпургиевой ночи эти молодцы уж точно красного петуха мне пустят. Если здесь и вправду ведьма околачивается, не хочу, чтобы меня за нее приняли. А если нет, так им все равно нужна виновная.

Она дернула плечом и взглянула на Магдалену.

– А теперь проваливай. Лучше бы и тебе исчезнуть. Ты, как дочь палача, в их глазах ничем не лучше ведьмы.

Не говоря больше ни слова, Магдалена поспешила наружу. Пока она спускалась к реке вдоль домов и сараев, она чувствовала, как из каждого окна ее сверлили подозрительные взгляды.

Около десяти часов утра Симон сидел за дальним столом в трактире «Звезда» и отрешенно зачерпывал ложкой густой суп из баранины и моркови. Вообще-то он и не чувствовал особого голода, хотя ничего не ел со вчерашнего вечера. Воспоминания о прошедшей ночи, образ маленького Кратца, слезы родителей и тревога соседей заставляли желудок сжиматься в тугой комок, и в него при всем желании не удавалось запихнуть хоть кусочек. Здесь, в «Звезде», хотя бы царило спокойствие, и можно было еще раз обдумать вчерашние события.

Взгляд лекаря блуждал по общему залу. В Шонгау имелось с десяток трактиров, но «Звезда» считалась лучшим в округе. Дубовые столы были чистыми и гладко выскобленными, под потолком висели канделябры с новыми свечами. Несколько служанок заботились о благополучии немногих зажиточных посетителей и щедро разливали вино из стеклянных графинов.

В это время здесь сидели лишь несколько возчиков из Аугсбурга, которые ранним утром доставили грузы на склад. Из Шонгау их путь пролегал в Штайнгаден, Фюссен и далее через Альпы в Венецию.

Возчики покуривали трубки и приняли внутрь уже немало вина. До Симона доносился их громкий смех.

При взгляде на них Симону вспомнилась драка, о которой ему рассказывали плотогоны у Леха. Йозеф Гриммер повздорил с несколькими конкурентами из Аугсбурга. Потому ли был убит его сын? Но что тогда со вторым мертвым мальчиком? И человеком с костяной рукой, про которого говорила София?

Симон хлебнул разбавленного пива из кружки и задумался. Аугсбургцы с давних пор хотели новый торговый путь по швабской стороне Леха, чтобы избежать транспортной монополии Шонгау. До сих пор герцог расстраивал все их планы. Нынешние события, несомненно, сыграют им в будущем только на руку. Когда Шонгау станут избегать из-за дьявольского промысла, все больше торговцев будут настаивать на новой дороге. Тем более что именно сейчас в Шонгау решили выстроить приют для больных проказой. Немало советников полагали, что и это отпугнет торговцев от города.

Неужели того человека с костяной рукой послали из Аугсбурга, чтобы он посеял в городе страх и беспорядки?

– Это за счет заведения.

Очнувшись от своих мыслей, Симон поднял взгляд. Сам бургомистр Карл Земер встал перед ним и грохнул по столу кружкой крепкого пива с шапкой пены. Симон уставился на трактирщика. Редко когда первый бургомистр Шонгау лично заявлялся в трактир. И Симон не припоминал, чтобы он хоть раз заговаривал с ним. Не считая того случая, когда сын Земера слег с лихорадкой. Но тогда бургомистр смотрел на него свысока, словно на заезжего цирюльника, и с неохотой вручил несколько монеток. Теперь он дружески улыбался, уселся рядом и, поманив служанку толстым пальцем в кольце, велел принести еще пива. Затем выпил за здоровье Симона.

– Слышал про убийство маленького Кратца. Ужасно. Создается впечатление, что у Штехлин в городе есть пособник. Ну, скоро уже все выяснится. Сегодня мы покажем ей орудия пыток.

– Почему вы так уверены, что это Штехлин? – спросил Симон, оставив тост без внимания.

Земер сделал большой глоток из кружки и вытер бороду.

– У нас есть доказательства, что она с детьми совершала дьявольские обряды. А уж на дыбе, я уверен, она признается во всех своих злодеяниях.

– Я слышал, у вас тут была драка с аугсбургцами, – не унимался Симон. – Кому-то из них неплохо досталось от Гриммера-старшего…

Карл Земер в первый миг растерялся, потом презрительно фыркнул.

– Ничего такого уж особенного, что-нибудь эдакое всегда происходит. Можешь спросить у Резль, она в тот день прислуживала.

Он подозвал девушку к столу. На вид ей было лет двадцать. Бог обделил ее красотой, наградил лишь добрыми глазами и кривым носом. Резль застенчиво опустила голову. Симон нередко замечал, как она мечтательно на него засматривалась. Среди служанок он слыл одним из милейших мужчин в городе. Тем более, что был еще не женат.

Земер предложил девушке сесть за стол.

– Резль, расскажи про драку с аугсбургцами несколько дней назад.

Служанка пожала плечами. Потом застенчиво улыбнулась, украдкой посматривая на Симона.

– Там было несколько человек из Аугсбурга. Они сильно напились и стали придираться к нашим плотогонам. Мол, те плохо обращаются с товарами и портят его. Что они напиваются во время рейсов, и потому-то Гриммер умудрился утопить груз.

– И что на это ответил Гриммер? – спросил Симон.

– Он разозлился и врезал кому-то. Сразу же клочья полетели во все стороны. Стражники всех увели, и стало спокойно.

Карл Земер оскалился и сделал еще глоток.

– Как видишь, ничего особенного.

Симона вдруг осенила мысль.

– Резль, а может, ты видела в тот день крупного мужчину – с пером на шляпе и шрамом на лице?

К его изумлению, девушка сразу кивнула.

– Был один. Сидел в самом углу, а с ним еще двое. Мрачные люди, наверное, солдаты. У них были сабли. И у крупного еще шрам на все лицо. И еще он немного хромал. И выглядел, будто сам дьявол его прислал…

– Они участвовали в драке?

Служанка покачала головой.

– Нет, только смотрели. Но как только все улеглось, сразу засобирались. Они пош…

– Резль, довольно, можешь возвращаться к работе, – вмешался бургомистр.

Когда служанка ушла, трактирщик свирепо воззрился на Симона.

– Что за допрос? Чего ты хочешь? Штехлин виновна, и довольно об этом. Все, что нам нужно, это успокоить город. А ты со своими расспросами только еще больше тревожишь людей. Не лезь в это дело, ни к чему хорошему это не приведет.

– Но ведь совсем не ясно…

– Не лезь, я сказал, – Земер ткнул толстым пальцем Симона в грудь. – Ты и палач. Только беспокоите всех своими вопросами. Уймитесь, понятно вам?

С этими словами бургомистр выпрямился и пошел не прощаясь в верхние комнаты. Симон допил пиво и направился к выходу.

Едва он переступил порог, как кто-то схватил его за кафтан. Это была служанка Резль. Она боязливо оборачивалась, чтобы их никто не заметил.

– Мне нужно еще кое-что вам сказать, – прошептала она. – Те трое…

– Да?

– Они не ушли. А только поднялись наверх. И хотели там встретиться с кем-то еще.

Симон кивнул. Если кто-то в Шонгау хотел что-нибудь обсудить, то шел в «Звезду». И если хотел, чтобы при этом никто не наблюдал за разговором, снимал комнату на втором этаже. Боковой вход позволял не проходить через общий зал. С кем же эти трое могли встретиться там, наверху?

– Спасибо, Резль.

– И еще кое-что… – служанка затравленно огляделась. Теперь голоса ее почти не было слышно, она шептала в самое ухо Симону. – Поверите вы или нет… Когда крупный со шрамом оплачивал счет, я увидела его руку. Богом клянусь, там были одни кости. Дьявол в городе, и я сама его видела…

Крик заставил служанку вздрогнуть, и она бросилась обратно в зал. Обернувшись, одарила Симона последним, исполненным тоски взглядом.

Когда девушка скрылась, Симон оглядел роскошный фасад трактира, застекленные окна и роспись по верху.

С кем встречались те трое мужчин?

Симон невольно содрогнулся. Получалось, что София говорила правду. Неужели в Шонгау действительно пожаловал сам дьявол?

– Все, Штехлин. Пора вставать.

Палач незаметно вошел в камеру и теперь дергал знахарку за плащ, который отдал ей в качестве одеяла. Марта закрыла глаза, дыхание было ровным, и на губах играла улыбка. Казалось, она витала в таком мире, где не было места страху и страданиям. Куизлю жаль было возвращать ее в жестокую действительность. В которой совсем скоро будет слишком много боли. Ей следовало набраться мужества.

– Марта, сейчас придет совет!

Теперь он потряс ее. Знахарка открыла глаза и некоторое время растерянно озиралась. А затем вспомнила. Она смахнула с лица пыльные волосы и огляделась уже как затравленное животное.

– Господи, теперь начнется… – Она начала всхлипывать.

– Не бойся, Марта. Сегодня я только покажу инструменты. Ты должна держаться. Мы найдем его, этого убийцу, а потом…

Его прервал скрип. Внутрь через распахнутую дверь ворвался свет послеполуденного солнца. Вошли четверо стражников и встали у стен. За ними проследовали уполномоченные совета и судебный секретарь Иоганн Лехнер.

Когда Куизль увидел троих советников, он насторожился. Ведь на сегодня предстояло только показать орудия пыток. А для самой пытки требовалось разрешение из Мюнхена, а также присутствие управляющего. Неужели секретарь осмелится начать допрос с пристрастием по собственному усмотрению?

Иоганн Лехнер, казалось, заметил нерешительность палача. Он ободряюще кивнул ему.

– Все в порядке, – сказал он. – Эти трое советников выступят в качестве свидетелей. Чем быстрее мы уладим это дело, тем скорее в городе наступит спокойствие. Его сиятельство Зандицелль нам только спасибо скажет.

– Но… – начал Куизль. Однако взгляд секретаря дал ему понять, что возражать не имело смысла. Что ему оставалось делать? Если не случится ничего непредвиденного, ему сегодня придется еще и пытать Марту. Разве что…

Разве что свидетели переменят свое решение.

Куизль по опыту знал, что советники, приглашенные на допрос, редко позволяли себе вмешиваться. При необходимости они могли прекратить допрос, если чувствовали, что даже пытка ничего не даст.

Якоб окинул взглядом троих членов совета. Пекарь Михаэль Бертхольд и младший Шреефогль были ему знакомы. А вот третий…

Шлехтер проследил за взглядом палача.

– Советник Матиас Августин заболел, – бросил он как бы между делом. – И прислал сына Георга.

Куизль кивнул, изучая троих свидетелей.

Михаэль Бертхольд был не мужчиной, а слюнтяем, который обожал наблюдать за пытками и не сомневался, что Марту как ведьму следует сжечь на костре. Он и теперь уставился на нее взглядом, одновременно злобным и боязливым, словно знахарка издали могла превратить его в крысу. Палач усмехнулся про себя, пока рассматривал низенького, тощего мужчину с покрасневшими с перепоя глазами. В сером плаще и потрепанной меховой шапке тот и в самом деле походил на одну из крыс, что ночами шастали у него в пекарне.

Младший Шреефогль, который вошел в камеру вслед за пекарем, считался достойным последователем отца в совете, хотя и был временами вспыльчивым. От других членов совета Куизль узнал, что он не верил в виновность Штехлин.

Очко в нашу пользу…

Куизль рассматривал отпрыска самой могущественной семьи гончаров. Слегка вздернутый нос, высокий лоб и бледная кожа придавали ему такую внешность, какой, по представлению палача, и должен обладать настоящий аристократ. Гончары производили посуду и кафель. У них имелась в городе небольшая мануфактура, где семеро мастеровых изготавливали кружки, тарелки и плитку. Старый Фердинанд Шреефогль поднялся с самых низов и всегда слыл слегка чудаковатым. Известны были его рисунки на некоторых плитках, на которых он высмеивал церковь, совет и зажиточных крестьян.

После его смерти в прошлом году стало понятно, что сын не растранжирит наследство, а пустит его в ход. Еще на прошлой неделе он принял нового работника. Лишь с большим негодованием Шреефогль-младший признал, что отец передал церкви участок земли у дороги на Хоэнфурх. Там, где теперь возводили приют для прокаженных.

Сын гончара принадлежал к числу тех немногих людей, кто при случае не брезговал перекинуться с палачом словом-другим. Он сдержанно, но ободряюще улыбнулся.

Третьему свидетелю, Георгу Августину, Куизль не мог дать однозначной оценки. Августин-младший прослыл кутилой и до сих пор пребывал то в далеком Аугсбурге, то в Мюнхене, где от имени отца улаживал дела при дворе. Августины ведали перевозками и были в Шонгау могущественной династией. И Георг не преминул это показать, разодевшись, как щеголь, в шляпу с пером, шаровары и сапоги с отворотом. Не удостоив палача взглядом, он с интересом рассматривал Марту, которая куталась в плащ и терла друг о друга посиневшие от холода ступни. В апреле стены тюрьмы еще были холодными как лед.

– Что ж, начнем, – прорезал затянувшуюся тишину голос секретаря. – Пойдемте в подвал.

Стражники подняли люк. Лестница вела в комнату с покрытыми копотью стенами, сложенными из каменных глыб. Слева разместилась запачканная дыба с колесом с одной стороны. Рядом стояла жаровня, в которой уже несколько лет ржавели клещи всевозможных размеров. На полу лежали в беспорядке соединенные железными кольцами каменные блоки. Под потолком болтался крюк с цепями. Стражник еще вчера принес со склада тиски для пальцев и щипцы и небрежно свалил все в углу. С другой стороны громоздились ветхие стулья. Вид у камеры пыток был запущенный.

Иоганн Лехнер прошелся по камере с факелом, затем наградил палача укоризненным взглядом.

– Мог бы и прибраться немного.

Куизль пожал плечами.

– Вы так торопились, – он принялся неторопливо расставлять стулья. – Да и последний допрос уж когда проводили…

Палач хорошо помнил. С тех пор прошло уже четыре года. Он связал фальшивомонетчику Петеру Ляйтнеру руки за спиной и подвесил на крюке под потолком. Когда к ногам его привесили сорокафунтовый булыжник, руки, наконец, сломались, и Петер провизжал признание. До этого Куизль истязал его тисками и раскаленными клещами. Он с самого начала не сомневался в виновности Ляйтнера. Так же как теперь был убежден в невиновности Марты Штехлин.

– Да чтоб тебя, пошевеливайся! У нас не целый день в запасе!

Секретарь уселся на стул и стал дожидаться, пока Куизль приготовит места для остальных. Палач обеими руками поднял стол и с грохотом опустил его на пол перед Лехнером. Тот наградил его очередным уничтожающим взглядом, затем достал чернильницу с пером и развернул пергамент.

– Приступим.

Свидетели расселись по своим местам. Марта жалась к противоположной стене, словно искала мышиную нору, куда можно было бы спрятаться.

– Ей следует раздеться, – сказал Лехнер.

– Но вы же хотели сначала…

– Я сказал, ее следует раздеть. Нужно проверить, нет ли на ней ведьмовских отметин. Если таковые найдутся, то вина ее будет практически доказана и допрос пойдет быстрее.

Двое стражников двинулись к знахарке, которая прижала к груди скрещенные руки и забилась в угол. Пекарь Бертхольд облизнул тонкие губы. Похоже, без зрелища он сегодня не останется.

Якоб выругался про себя. На такое он не рассчитывал. К поиску ведьмовских знаков часто прибегали во времена охоты на ведьм. Если на теле подозреваемой обнаруживались родимые пятна необычной формы, это указывало на принадлежность к дьяволу. Палачи нередко пробовали ткнуть подозрительное пятно иглой. Если кровь не шла, то не оставалось сомнений, что это ведьма. От деда Куизль узнал, что иголку можно было воткнуть так, чтобы кровь при этом не потекла. Так дело шло быстрее, и палач скорее получал свои денежки…

Треск рвущейся ткани прервал мысли Куизля. Один из стражников сорвал с Марты грязную и провонявшую сорочку, обнажая бледное и худое тело. На бедрах и плечах видны были синяки – последствия борьбы с Гриммером вчерашним утром. Штехлин пыталась прикрыть обеими руками груди и срам, и прижималась к стене подвала.

Стражник потянул вверх ее волосы, так что она закричала во весь голос. Куизль заметил, как Бертхольд пожирал тело знахарки маленькими покрасневшими глазами, словно пальцами его ощупывал.

– Так это должно происходить? Посадите ее хотя бы на стул! – Шреефогль вскочил и хотел помешать стражникам. Секретарь усадил его на место.

– Мы хотим узнать правду, поэтому эти меры необходимы… И все же дайте ей стул!

Стражник нехотя подвинул стул на середину и усадил на него Марту. Ее полный ужаса взгляд перебегал с секретаря на палача.

– Состригите ей волосы, – распорядился Лехнер. – Там тоже могут быть отметины.

Когда стражник приблизился к ней с ножом, Куизль быстрым движением выхватил его у него из рук.

– Я сам.

Он осторожно срезал знахарке длинные локоны. Пряди волос падали на пол вокруг стула, и Марта беззвучно плакала.

– Не бойся, Марта, – прошептал ей в ухо Куизль. – Я не сделаю тебе больно. Не сегодня.

Иоганн Лехнер прокашлялся.

– Куизль, осмотри эту женщину, есть ли на ней ведьмовские отметины.

Пекарь Бертхольд наклонился к секретарю.

– И вы думаете, он что-нибудь найдет? – прошептал он. – Я сам видел, как он носил от нее травы и еще бог знает что. А служанка Койсельбауера рассказывала…

– Господин Бертхольд, у нас нет времени выслушивать ваши рассуждения, – Лехнер с отвращением отвернулся, чтобы не чувствовать зловонного дыхания пекаря.

Он считал Бертхольда пьяницей и хвастуном, но по крайней мере в этом деле мог на него положиться. А вот насчет второго свидетеля он пока сомневался… Потому снова повернулся к Михаэлю.

– Однако, если это поможет в поиске истины, – сказал он снисходительно, – то я приму во внимание ваш совет. Господин Августин, не будете ли вы так любезны помочь палачу в осмотре?

Довольный пекарь развернулся на стуле и принялся дальше разглядывать пленницу. Августин-младший тем временем поднялся, пожав плечами, и неторопливо шагнул к Штехлин. Лицо его было гладко выбритым и бледным, словно ему недоставало солнца, и на нем выделялись зеленовато-голубые глаза. Георг практически безо всякого интереса оглядел Марту. Его палец заскользил по тощему телу, обвел кругом груди и наконец остановился на пупке.

– Повернись, – прошептал Георг.

Знахарка развернулась, ее сотрясала дрожь. Палец вновь заскользил по шее и плечам. У правой лопатки он остановился и указал на родимое пятно, которое и в самом деле казалось больше остальных.

– Что скажете?

Августин посмотрел в глаза палачу, который все это время стоял рядом.

Куизль пожал плечами.

– Родимое пятно. Что я еще скажу?

Георг не унимался. Как показалось Куизлю, на губах у него застыла легкая усмешка.

– А разве у двоих убитых не такая же отметина была на плече?

Секретарь с пекарем вскочили. И даже Шреефогль с любопытством приблизился, чтобы рассмотреть пятно.

Якоб прищурился и посмотрел внимательнее. Пятно было действительно больше обычных родимых пятен. Из него росли несколько волосков, а внизу оно образовывало что-то вроде линии.

Мужчины окружили Марту. Знахарка уже смирилась со своей судьбой и позволяла разглядывать себя, как теленка на бойне. Лишь время от времени тихонько всхлипывала.

– И в самом деле, – прошептал секретарь и склонился над пятном. – Похоже на те дьявольские отметины.

Пекарь Бертхольд усердно закивал и перекрестился. Один только Шреефогль покачал головой.