Текст книги "Избранная и беглец"

⁂

Время тянулось удручающе медленно. Принесли обед, вернее, привезли на металлической тележке. Проклятый, который еду привез, был другим, не тем, с кем Айрис имела дело до этого, и на нем было свободное серое одеяние. На груди пришит большой карман, и в нем что-то лежало, сквозь ткань помигивало цветными огоньками. И костяной венец на голове совсем низкий, как будто не успел еще отрасти.

Взгляд желтых нечеловеческих глаз придирчиво обежал сжавшуюся на кровати Айрис, и нелюдь поинтересовался:

– Как ты себя чувствуешь?

Она лишь плечами передернула. И вновь подумала о том, что нужно быть сдержанной и вежливой, тогда они потеряют бдительность и ночью все задуманное получится.

– Хорошо, спасибо.

Проклятый ухмыльнулся, но ответом Айрис не удовольствовался. Достал из кармана небольшую черную плитку, на поверхности которой так и бегали разноцветные огоньки, складываясь временами в сложный и непонятный узор. Айрис непроизвольно сжалась, когда он преодолел разделявшее их расстояние и начал водить над ней этим странным устройством.

– В самом деле хорошо, – прокомментировал нелюдь, – даже странно, что настолько хорошо.

– Вы что-то со мной сделали? – внезапно охрипнув, спросила Айрис.

Ведь за стеной умирала Рина, медленно и мучительно.

– То же, что и со всеми, – черные тонкие губы дернулись в усмешке, – но, видимо, наконец нам повезло. Как и тебе.

– И у меня на руках будут знаки?

– Вряд ли, мы поменяли модель. – Он пожал плечами, убрал мигающую штуку. – Ешь. Ты должна хорошо питаться.

Потом, когда он ушел, Айрис заставила себя заглянуть в содержимое металлических квадратных мисок. А в груди жирной, скользкой личинкой ворочался страх. Похоже, они все же успели что-то с ней проделать, причем то же самое, что и с Риной. Но Рина умирала. Значило ли это, что и она, Айрис, скоро отправится в вечные сады Двуединого?

Руки тряслись. Но так нельзя. Она сбежит этой ночью, доберется до замка и… что тогда?

«Сперва к патеру, – мелькнула мысль, – если появлюсь в замке сама, то Рато меня точно убьет. Скажет, что шлюха, и убьет».

В мисках была самая обычная, хорошо разваренная ячменная каша, тушеное мясо кусочками, тонко нарезанные овощи и зелень. В последней емкости Айрис обнаружила розовый студень, который приятно пах земляникой. Ну и бутылка с водой. Ее Айрис даже не сразу смогла открыть, потому что там не было пробки. Горлышко закрывал колпачок из неизвестного Айрис материала, и пришлось изрядно поломать голову, прежде чем она сообразила – его не надо пытаться сдернуть, его достаточно просто покрутить.

Айрис заставила себя съесть все, что привезли. Потом вспомнила про желтую и синюю кнопки, привела себя в порядок и снова легла в постель. За окном медленно собирались сумерки.

Она тихо лежала, поджав ноги, и ей казалось, что ее, маленькую и невесомую, швыряет в бурных, пенящихся водах страхов. Они были у Айрис разными, эти страхи: боялась, что Рато что-нибудь сделает Микаэлу, боялась, что с ней пойдет все, как с Риной. Да что уж там, ночная прогулка по лесу тоже была тем еще развлечением.

Но она дойдет. Двуединый будет идти следом, и ни зверь, ни человек не тронут ее, потому что будет самой большой подлостью – вырваться из лап Проклятых и не увидеть своего малыша.

А Двуединый ведь не подлый, нет?

В комнате медленно собиралась темнота. Никто больше не тревожил ее – ни Проклятые, ни Рина. Возможно, той стало совсем плохо. Возможно, она умерла, потому что ни единого звука не доносилось сквозь отверстия в стене.

Потом Айрис увидела, как на бархатное небо в мелких точках звезд выкатилась медовая луна, большая, низкая. Почему-то из замка она всегда казалась куда меньше – так, еще одно пятно на небесном покрывале. Луне Айрис обрадовалась. Это значило, что ей не придется брести в кромешной уж темноте.

Потом… что-то словно толкнуло в бок.

Пора.

Айрис неслышно поднялась, прислушалась. Хотела подойти и позвать Рину, но передумала. Окно открывалось внутрь, что было очень удобно, и открывалось легко, стоило только потянуть за ручку. Сердце в груди замирало, когда Айрис взялась за решетку и осторожно начала ее толкать от себя. Заскреб металл по камню, и Айрис едва не рассмеялась в голос, когда решетка оказалась у нее в руках. Тяжелая и крепкая, но уже бесполезная.

Она высунулась из окна, спустила решетку в траву, а затем и сама выбралась наружу, сразу присев на корточки и прижавшись к стене. Оказалось, ее держали в длинном, сложенном из камня доме. В одной его стороне окна светились, и сквозь стекла Айрис увидела нескольких Проклятых. Они были заняты своими делами: кто беседовал, кто переставлял с места на место тонкие колбы, наполненные разноцветными жидкостями, кто просто шел куда-то, мелькая то в одном окне, то в другом. Но все казалось спокойным, и тревогу пока никто не поднял. До леса оставался жалкий десяток шагов. Айрис, пригибаясь, метнулась к деревьям, но, когда добежала, остановилась. Ей показалось, что в траве что-то блеснуло. Наклонилась – и в самом деле, тонкая проволока огораживала поселение. Две блестящих стальных нити, одна на уровне колен, другая на уровне груди. Айрис подобрала руками рубаху, чтобы невзначай не коснуться проволоки, и проскользнула сквозь ограждение.

Вздохнула. Прислушалась. Тишина и шепот ночного леса.

Сбежать от Проклятых оказалось на удивление просто.

Ну и, в конце концов, Золька тоже ведь сбежал, чем она хуже.

Айрис ощупала несколько деревьев, прежде чем определила южную сторону по мху.

Прощай, Рина. Ты сделала благое дело, тебе зачтется.

И смело шагнула вглубь леса.

Чтобы не думать о том, что вокруг шастает зверье, Айрис не выпускала из мыслей образ Мики, самого лучшего малыша с парой крепких белых зубиков. Она представляла себе, как будет гладить его по пушистым и мягким волосикам, как прижмет к себе и будет с наслаждением вдыхать его особенный, детский аромат. Сожаление о том, что она не смогла сама его кормить, больно вгрызалось в грудь, выжимая слезы из глаз. Но ведь она не виновата. Это после того, как Рато ее в очередной раз избил, а потом она два дня валялась, не в состоянии подняться, молоко пропало.

И мысли плавно перетекли в сторону воспоминаний. Айрис вновь увидела себя совсем еще юной и в общем-то счастливой девушкой. Ее семья жила не слишком богато, и у Айрис были сестры, которые не очень-то с ней церемонились. И маленький братик, которого она очень любила. Но самое важное – Айрис могла быть собой, могла ходить, куда вздумается, и делать все, к чему лежало сердце. Она ведь любила рукоделие, покров на алтарь Двуединого, расшитый бисером, до сих пор украшает храм. И еще она умела читать. Но Рато все уничтожил, все растоптал. Такое впечатление, что ему просто нравилось давить всех вокруг себя. Как букашек.

Айрис не знала, долго ли шла. Порядочно исколов ноги, она невольно ойкала и шипела с каждым шагом. И постоянно проверяла направление. Хорошо еще, что здесь лес не был непроходимым и она просто петляла меж деревьев. Лунный свет едва сочился сквозь кроны, и этого было довольно. Айрис тихо радовалась тому, что полнолуние так удачно совпало с ее побегом.

…И вдруг она поняла, что не одна.

Ее охватило неясное ощущение опасности, и при этом в животе все скрутилось в тугой узел. Во рту моментально пересохло.

Айрис остановилась, чувствуя, как дрожат и подгибаются коленки.

Что-то… ходило рядом. Что-то страшное, чужое и… живое.

Хруст ветки.

Шелест прошлогодней листвы.

Айрис дернулась, пытаясь проследить взглядом за звуком. Как будто кто-то большой двигался за кустами, стремительно, целенаправленно.

Волк? Рысь? Медведь? Кто?..

Она должна дойти. Должна во что бы то ни стало. Неужели Двуединый позволит умереть вот так, глупо, так и не увидев свое маленькое солнышко?

В груди заныло. И снова тело охватило сладковатой жутью, от которой руки и ноги делаются ватными.

– Эй, – громко сказала Айрис, в основном чтоб самой услышать собственный голос, зацепиться за него и не сойти с ума от ужаса.

В ближайших кустах затрещало так, словно там и в самом деле крутился медведь.

Айрис тяжело сглотнула.

И в следующий миг увидела.

Существо не было похоже ни на одного известного ей зверя. Огромное, на четырех мощных лапах. Морда вытянутая, клыки торчат такие, что понимаешь – этот зверь легко перекусывает кости. И весь покрыт чешуей, но не рыбьей, у этого зверя каждая чешуйка костяная, поблескивает в лунном свете как будто перламутр.

Айрис забыла, как дышать.

Тело сделалось неповоротливым, похожим на деревянную колоду, руки не поднять, с места не сойти.

И она подумала, что, должно быть, Двуединый та еще подлюка. Дать сбежать от Проклятых – и толкнуть навстречу ожившему кошмару.

«У него есть хвост», – отстраненно подумала Айрис.

Чудовище посмотрело на нее и двинулось вперед, сокращая расстояние. На клыках танцевали лунные блики, и чешуя, казалось, мягко светится во мраке. Айрис судорожно вздохнула, попятилась, споткнулась и упала навзничь.

Вот и все.

Сейчас эти огромные зубищи перекусят ее, как тростинку. И она уже никогда… И Мика не будет помнить, что у него была мама.

«Может, оно к лучшему?»

От чудовища пахло сладковатой свежестью, сыростью, водой. Айрис даже не нашла в себе сил зажмуриться, просто лежала и смотрела, как склоняется к ней гладкая, жемчужно-блестящая голова самого настоящего дракона.

Только ведь… драконы огромные и с крыльями. А этот… мелковат.

И она едва не рассмеялась. Ну надо же, тут бы по-хорошему молиться, а ее занимают такие глупости.

Ее затрясло, когда чудовище ткнулось носом в ключицу, когда дракон шумно втянул воздух, видимо, обнюхивая ее. Нос его был теплым.

– Пожалуйста… сделай это быстро, – пробормотала она, испытывая пронзительное сожаление о том, что у Мики не будет больше мамы. О том, что она уже не сможет обнять его, прижаться губами к шелковой пухлой щечке.

Ни о чем другом Айрис не жалела. В ее нынешней жизни не было ровным счетом ничего, достойного сожаления.

Внезапно дракон отстранился, рыкнул что-то неразборчиво. Айрис услышала хруст ломаемых веток и поняла, что он ушел. Не тронул. Просто ушел.

Глава 3
Патер Сколт

На рассвете Айрис вышла к озеру. Ее била крупная дрожь то ли от холода, то ли от страха, потому что тот, чешуйчатый, тащился за ней всю ночь, шуршал в кустах, шумно вздыхал, но больше не показывался. Айрис не видела его, но отчего-то была уверена, что это не волк и не медведь, те бы давно напали.

Она заставила себя не думать о чудовище, крадущемся в ночи, потому что в противном случае и вовсе сошла бы с ума от ужаса. Стискивая зубы, пыталась размышлять о том, как правильно поступить дальше. Когда дойдет. Обязательно дойдет.

Первым ее порывом было сразу бежать к патеру Сколту, но эту мысль Айрис откинула как совершенно негодную. Если она явится к патеру в одной рубашонке из неизвестного материала, сразу станет ясно, где она была и откуда пришла. И патер Сколт наверняка позовет храмовников, потому что наипервейшая обязанность любого патера – искоренять скверну, а заодно и тех, кто ее несет в себе. Тех, кто мечен проклятием…

Поэтому Айрис, подумав еще немного, решилась пойти в родительский дом и для начала попросить у матери платье. Какое-нибудь старое, на время. А уж приодевшись, можно отправиться к патеру, рассказать ему о том, как ее избил муж, и попросить защиты. В конце концов, к кому ей еще идти? Только патер может повлиять на барона этих земель. Наставить на путь истинный.

Над озером плыл туман. Густой, молочный у воды, выше он редел, и сквозь дымку был виден баронский замок – как будто в камень обратился уродливый, несуразный зверь. Вокруг рассыпались каменные дома, крытые черепицей; те, что ближе к замку – кокетливо-белые, двухэтажные, с балконами, те, что ближе к окраинам, – низкие, серые. Самые бедные были крыты камышом.

Айрис торопилась. Ей хотелось успеть добраться до родительского дома до того, как проснутся горожане и будут тыкать в нее пальцами – а то как же, госпожа баронесса почти голая на улице. Впрочем, вряд ли бы ее узнали. Барон не слишком-то показывал свою жену и на все городские праздники ходил один, предпочитая веселых девок из дома развлечений.

Она скорым шагом обогнула тот участок, что отделял озеро от первых домов, решительно нырнула в ближайший проулок и пошла, торопясь, но почти на цыпочках, потому что на окраинах было грязновато, сливные канавы никто не чистил. Ступать по помоям – то еще удовольствие.

Пока что ей просто невообразимо везло.

Она миновала два квартала, а на улицах все еще было пустынно. Только в пекарне хлопали ставни да мимо старик прокатил тележку с дровами.

«Ну и славно», – подумала Айрис.

Ей оставалось пройти немного, всего-то три квартала до дома, где она провела детство.

Отец Айрис, Герхард Ленне, был известным мастером-оружейником и мог себе позволить хороший дом в Оружейном же переулке. Мать Айрис, Лависия, за всю жизнь не подняла ничего тяжелее кастрюли с супом, но в ее взгляде постоянно читалось легкое презрение к мужу. Айрис никогда не задумывалась, почему это так, но накануне свадьбы с бароном Лависия честно призналась, что отец ее, разорившийся и проигравшийся в пух и прах благородный человек, был вынужден отдать свою дочь за простого оружейника. А вот теперь, мол, Айрис по счастливому стечению обстоятельств возвращается к «благородной» жизни.

«Он старше меня в два раза и забил до смерти предыдущих жен», – только и сказала тогда Айрис.

«А ты не будь дурой. Любого мужчину можно заставить плясать под свою дудку», – ответила матушка.

Наверное, Айрис с самого начала все делала не так.

Возможно, если бы не потеряла сознание в первую брачную ночь, если бы была веселой и развязной, то тогда… Рато не счел бы ее пугливой истеричной курицей. Возможно, обращался бы по-иному. Наверное, мужчины в самом деле любят веселых разбитных женщин – ну, вроде кормилицы Микаэла. Поэтому Рато и ходит к ней по ночам. Ему хорошо и весело, ну и, понятное дело, кормилица не может отказать господину барону.

Айрис шмыгнула носом, быстро вытерла набежавшие слезы.

Все это ерунда. Не важно. Важно быть рядом с малышом. Он прижимается к ней всем своим маленьким телом, и сердце не ноет, и забываются все синяки и шишки, полученные от Рато.

Когда Айрис уже подходила к дому, горло снова сжалось в спазме. Ничего здесь не изменилось с тех пор, как ее забрали и повезли в замок: все те же ставни, покрашенные синей краской, те же оштукатуренные и беленые стены. Над входом в лавку оружейника поскрипывала на цепях старая деревянная вывеска. Ее нарисовала красками сама Айрис – прекрасный рыцарь в доспехах на коне скачет с копьем наперевес. И надпись: «Мечи, топоры, доспех». А с краю – зеленый дракон, улепетывающий от рыцаря.

Когда она делала вывеску, то чувствовала себя совершенно счастливой.

Как же давно это было…

Айрис огляделась по сторонам и, убедившись, что никто не заинтересовался полуголой девицей, разгуливающей по городу, постучалась.

Сперва за дверью царила полная тишина. Айрис постучалась еще раз.

«Ну пожалуйста, откройте. Не хватало еще, чтобы храмовники заметили… кто их знает, может, не спится им, вышли по городу прогуляться…»

С внутренней стороны раздался скрежет отпираемого замка. Дверь распахнулась, на пороге стояла матушка.

– Чего желаете? – начала она елейным голосом, но, поняв, кто стоит по ту сторону порога, резко замолчала и даже отшатнулась.

Потом внезапно сделала попытку закрыть дверь, но Айрис, бросившись вперед, успела протиснуться в щель, при этом едва не сбив мать с ног.

– Айрис! – прошипела та. – Двуединый, что случилось? Что ты здесь делаешь? Барон нам головы поснимает!

– Матушка, у меня случилась беда. – Айрис мертвой хваткой вцепилась в рукав материного платья. – Мне нужна твоя помощь. Очень нужна.

– Ты с ума сошла, – пробормотала женщина, – тебе надо в за́мок. Очень быстро. Еще не хватало, чтобы господин барон объявил тебя шлюхой и выставил вон. Тогда мы позора не оберемся.

– Матушка… – В груди как будто что-то оборвалось. Что-то важное, светлое.

Айрис отстранилась и посмотрела на мать. Как будто впервые видела – стареющая, но все еще красивая женщина, седые пряди в белокурых волосах, поблекшие глаза, тонкие морщинки. И женщина эта внезапно показалась Айрис совершенно чужой. «Я тебя не знаю», – вертелось на языке.

В самом деле, похоже, она не знала собственную мать. Хотя… с иллюзиями стоило распрощаться еще тогда, когда валялась у нее в ногах и просила: «Не отдавай меня ему, умоляю, не отдавай…»

Интересно, отцу стоит показаться? Или тот сразу за дверь вышвырнет?

– Матушка, выслушай меня, – растерянно пробормотала Айрис. Это было какое-то наваждение, вроде бы мать – и не мать, чужая женщина. – Я заблудилась в лесу и испортила платье. Теперь вот… не могу же я в таком виде вернуться к мужу…

Лависия сжала губы, окинула Айрис недовольным взглядом.

– Так чего ты сюда пришла? Что тебе нужно?

– Платье, мама. Дай мне одно из твоих, старое. И башмаки. Я же не могу разгуливать по городу вот так…

Лависия молча подошла к двери и опустила засов. Затем еще раз смерила Айрис недобрым взглядом.

«Чужая, какая же она чужая, – устало подумала Айрис. – Почему со мной все так?»

– Откуда эта сорочка? – внезапно хриплым шепотом спросила мать. – Говори!

– Я… ее нашла. В лесу, – Айрис опустила глаза. Она никогда не умела врать, никогда.

Мать протянула руку, пощупала ткань и тут же отдернула пальцы, словно обжегшись.

– Ты лжешь. Ткань не наша. Где шлялась?

– Мама… я упала в ручей, намокла вся… А потом нашла эту рубаху, в лесу. Может, кого ограбили…

И посмотрела матери в глаза, честно и открыто.

Лависия судорожно выдохнула, сделала попытку улыбнуться, но получилась неприятная гримаса.

– Хорошо. Будь здесь, я сейчас вынесу тебе одежду. И… не думаю, что отцу стоит видеть тебя… тут… и в таком виде.

Айрис хотела броситься матери на шею, но передумала. Кивнула покорно.

– Хорошо, матушка. Ты меня очень выручишь.

Мать хмыкнула и торопливо вышла.

Айрис осталась одна. Огляделась, с удовольствием отмечая, как чисто и опрятно в лавке, как хорошо смотрятся по углам тяжелые кресла из старого, потемневшего дуба. На прилавке, поверх аккуратно расстеленных льняных полотнищ, красовались мечи, узкие кинжалы, топорики, латные перчатки и еще много всякой всячины. За прилавком на деревянных распорках висела новенькая бригантина, очевидно изготовленная на заказ для богатого горожанина – из-под пластин выглядывал бордовый бархат. Айрис вздохнула. Здесь, в лавке, было хорошо. Так и осталась бы… навсегда. Правда, из всех домочадцев любил ее только маленький братик, самый последний ребенок, ему всего-то шесть годков сейчас…

Но рано или поздно придется вернуться в замок, к Рато. Только и остается надежда на патера.

Ноги не держали. Айрис добрела до кресла, опустилась в него, положила руки на широкие подлокотники. Теперь, когда она смогла скрыться от Проклятых, всю ночь пробираясь через лес и слыша за собой шаги чудовища неизвестной породы, усталость накатывала свинцовыми волнами. Ступни пекло, колени ныли. Глаза против воли начали слипаться, и Айрис, чтобы не уснуть, время от времени щипала себя за руку.

Наконец где-то в глубине дома хлопнула дверь, и вскоре в лавку торопливо вошла матушка, неся на согнутой руке платье, и в другой руке – деревянные башмаки, какие всегда обувала служанка. Поджала сердито губы, когда увидела расположившуюся в кресле Айрис.

– Вот, бери, надевай и уходи.

Айрис дернулась, как от пощечины. Да лучше бы ударила, чем вот так.

– Матушка… – Голос предательски дрогнул.

– Уходи, – глухо сказала женщина, ее плечи под легкой шалью поникли, – тебе не нужно здесь оставаться. Хоть и не говоришь, где была, я вижу, что на тебе скверна.

– Это всего лишь рубашка.

– Ты меня за дурочку держишь? Ни в одном из наших городов не ткут такой ткани. Знаю я, где ты могла разжиться ею. Ответь только честно – ты с ними спала? С Проклятыми?

Айрис смотрела на женщину, которая когда-то дала ей жизнь, и не могла понять – ну как же так можно? Ведь она, Айрис Ленне, за всю свою недолгую жизнь не сделала никому ничего плохого. И уж тем более не сделала ничего плохого матери и отцу. Так отчего же матушка смотрит так сердито, почти зло, и почему задает такие вопросы, от которых щеки расцветают горячими пятнами?

– Я… я не знаю иных мужчин, кроме своего мужа, – наконец ответила Айрис.

Опустила глаза и, взяв платье, быстро натянула его поверх рубахи. Протянула руку за башмаками, снова встретила осуждающий взгляд матери. И тут словно что-то горячее взорвалось, вскипело в груди. И Айрис неожиданно для себя самой разозлилась. А разозлившись, внезапно почувствовала себя совершенно свободной.

– Почему ты так на меня смотришь? – Она схлестнулась с матерью взглядами. – Сама-то ты хорошо по ночам спишь? После того, как отдала меня палачу?

– Дура, – сипло ответила Лависия, – как была дурой, так и осталась. Не поумнела. Я сделала для тебя все, что могла, чтоб ты жила с достойным мужчиной, с благородным…

– Твое определение «благородный» не делает его достойным. Ты продала меня палачу, мамочка. Надеюсь, эта мысль не даст тебе покоя…

Последние слова Айрис почти выплюнула. Быстро сунула ноги в башмаки и, уже стоя в дверях, обронила:

– Я сперва навещу патера Сколта и пожалуюсь ему на то, что барон измывается над собственной женой, матерью наследника. Над женщиной, которую клялся любить и оберегать.

– Не позорься, – догнало ее сиплое.

– Да мне плевать. Я уже не опозорюсь. Разве что вы опозоритесь, а?

Она вышла и побрела по переулку, не оглядываясь. И все равно осталось непонимание. Как же так? Почему ее мать совершенно искренне считает благом отдать дочь мерзавцу? Может, в самом деле что-нибудь не так с самой Айрис?

⁂

Патер Сколт, волею святого храма назначенный духовником семьи Ревельшон, проживал в скромном доме неподалеку от базарной площади, которая примыкала к возвышению, где в незапамятные времена был отстроен замок Ревель, и получалось так, что дом патера словно прятался в тени баронского замка. Впрочем, сам патер Сколт тоже пребывал в тени хозяина этих земель: маленький и сухонький, с большими залысинами и печальными голубыми глазами, он всегда держался незаметно, показываясь из-за широкой спины Рато исключительно в тех случаях, когда было уж совсем необходимо. Например, если во время суда, вершимого бароном, требовалось процитировать Писание или напомнить о размерах штрафа за выбитый глаз.

Уже подходя к дому Сколта, Айрис усомнилась в правильности своих действий. В самом деле, захочет ли патер, который лысой своей макушкой едва доставал барону до плеча, заступаться за его жену? И тут же отбросила эту неприятную мысль. Патер Сколт был маленьким человеком, но при этом имел большое сердце. Наверняка они вдвоем придумают что-нибудь.

Разговор с матерью окончательно сбил Айрис с толку. Теперь она перестала соображать, что правильно, а что нет. Лицо матери, поблекшее с годами, словно выцветшее, так и стояло перед глазами. Может быть, она была очень несчастлива с отцом? Но при чем тут Айрис? Мать сказала, что мечтала о лучшей доле для своей дочери. Но почему тогда эту лучшую долю она видела себе именно так. Мысли прыгали как блохи, сплетались в клубок, а во рту отдавало горечью, и на горло словно ошейник нацепили – тугой кожаный ошейник, какой обычно надевают на злющих псов. Айрис давила рвущиеся на волю рыдания, а слезы все равно своевольно катились по щекам.

Ну и пусть. В конце концов, она за помощью идет.

На подгибающихся ногах она поднялась на высокое крыльцо и несколько раз стукнула в дверь висящим рядом бронзовым молотком.

«Ну пожалуйста, пожалуйста, пусть он будет дома! Он ведь так нужен…»

И Двуединый услышал. Сквозь гул просыпающегося города Айрис расслышала шаркающие шаги, скрипнула щеколда. В доме патера было сумрачно, он стоял на пороге, расправляя темный балахон, и Айрис поняла, что только что патер спешно облачался в него, потому что едва успел подняться с кровати.

Сколт совершенно невозмутимо оглядел Айрис, как будто баронессы только и делают, что приходят к нему домой. Коротко кивнул.

– Госпожа баронесса.

– Патер! – Голос Айрис задрожал. – Мне надо с вами поговорить. Пожалуйста.

Ничего не отвечая, Сколт выглянул наружу, окинул взглядом улицу, а затем спокойно шагнул назад, так же молча жестом приглашая Айрис следовать за ним.

Дверь закрылась, отрезая Айрис от суетного мира.

И тут произошло то, что должно было произойти намного раньше: перед глазами все поплыло, смазываясь в бесформенную серую массу.

«Я падаю», – решила Айрис.

И она действительно упала, с головой погрузившись в непроглядную темень обморока.

Ей казалось, что прошло мгновение. Снова все вокруг смазалось, как будто в воду от души плюхнули белил, но в нос ударил едкий запах – такой резкий, что, казалось, в мозг ввинтили железные стержни. Айрис неосознанно дернулась, туман перед глазами рассыпался хрустящими осколками, и она увидела склонившегося к ней патера. В руке он держал откупоренный флакон, и именно оттуда шел этот нестерпимый запах.

– Что с вами? – тихо спросил патер.

Айрис молча смотрела на него. В глаза, молодые, зоркие, совсем не соответствующие его солидному уже возрасту. Ну надо же, она упала в обморок. И Сколт, похоже, на руках донес ее до комнаты и положил на кушетку. Если бы Рато узнал, что к Айрис прикоснулся другой мужчина, пусть даже и служитель Двуединого, спустил бы псов на обоих.

– Я… – Айрис втянула в себя воздух и облизнула пересохшие губы. – Помогите мне, патер. Мне больше не у кого просить помощи.

Он пожал узкими плечами, неуверенно провел рукой по голове, приглаживая коротко стриженные седые волосы.

– Но, милое дитя… Что случилось и чем я могу вам помочь?

– Мой муж меня чуть не убил, – пробормотала Айрис, – и я убежала в лес. А теперь не знаю, как вернуться.

Она умолкла, не находя, что говорить дальше.

Сколт смотрел на нее задумчиво и хмуро. А потом резко отстранился, выпрямился.

– Я сделаю вам чаю, госпожа баронесса, – сказал он, – а когда вы окончательно придете в себя, мы поговорим.

И вышел из комнаты. Но Айрис все же расслышала тихое бормотание: «Так и знал, что к этому все придет».

Борясь с подкатывающей дурнотой, она все же села, прислонилась спиной к стене и осмотрелась. Похоже, это была крошечная столовая патера. Кроме простого стола, пары стульев и кушетки, на которой как раз и сидела Айрис, в комнате больше ничего не было. Побелка на стенах кое-где осыпалась, потолок дал трещины. И только занавески на маленьком окне, подвязанные синими лентами, сверкали снежной белизной. Впрочем, чистыми были и полы, и посуда. Скорее всего, к священнику приходила какая-нибудь женщина прибираться в доме. И пахло у патера хорошо, куда лучше, чем в замке барона – не вином, псиной и сыростью, а травами. Айрис даже подумала, что у него наверняка повсюду разложены мешочки с лавандой и мятой.

Сколт вернулся с небольшим деревянным подносом, на котором исходили паром две большие глиняные кружки.

– Вы можете сесть за стол? – спросил он мягко. – Подождите, сейчас я помогу.

Поставив поднос, он подошел к Айрис, аккуратно взял ее за локти.

Голова кружилась, и потому она вцепилась в худые руки патера. Но до стола кое-как дошла, а между делом подумала, что Рато спустит на них собак. Потому что, хоть жену и бивал, но всякий раз твердил, что никто не имеет права даже смотреть на госпожу баронессу.

Она положила дрожащие пальцы на горячие бока кружки и замерла, с наслаждением втягивая аромат липового цвета. Сколт сел напротив, но к своему чаю даже не притронулся. В голубых его глазах Айрис почудилась сталь – холодная, безжалостная.

– Рассказывайте, – твердо сказал патер. – Чтобы вам помочь, я должен понимать, что происходит.

– А вы что, не знали, что Рато меня бьет?

Айрис всхлипнула и беспомощно посмотрела на Сколта. Тот лишь кивнул.

– Знал. И говорил господину барону неоднократно, что Двуединый не одобряет этого.

– Он мне руку сломал, и я убежала в лес, – жалобно проговорила она.

– Однако, обе ваши руки в порядке, насколько я понимаю.

– Вы думаете, что я…

И осеклась.

Теперь впору было рвать на себе волосы от отчаяния. Ну зачем, Двуединый, зачем она ляпнула про сломанную руку? Как теперь объяснить, что она чудесным образом зажила? И тут, выходит, только два пути – рассказать патеру правду и отправиться в озеро в мешке или позволить ему считать госпожу баронессу лгуньей.

– Я не думаю, что вы лжете. – Патер прищурился, внимательно глядя на нее. – Возможно, это был ушиб?

– В-возможно, – заикаясь, выдавила Айрис.

У нее вдруг появилось нехорошее чувство, что патер медленно, но верно загоняет ее в западню, из которой не выбраться.

– Ну так и не говорите никому про руку. – Он усмехнулся, покачал головой. – Вообще помалкивайте обо всем, что было в лесу, понимаете?

– Вы… – Она не нашлась, что сказать.

Патер Сколт оказался на диво проницательным человеком. Но… как же… неужели не бросится звать храмовников, чтобы утопить оскверненную?

– Вам, видимо, надо вернуться в замок, – подсказал с улыбкой Сколт, – у вас там ребенок. Милое несчастное дитя.

– Да… да, Микаэл, – пробормотала Айрис, окончательно потерявшись.

– Я вам помогу. – Он наконец подвинул к себе чай и сделал медленный глоток, не сводя с Айрис взгляда. – Мы вернемся вместе, и я скажу, что нашел вас у дверей храма и что ангелы парили в небе над вами. Я же служитель Двуединого, я вполне могу видеть ангелов.

– Правда можете? – прошептала совершенно сбитая с толку Айрис.

– Могу, – твердо ответил патер, – но прежде, чем мы вернемся, покажите мне ваши руки.

«Он все понял», – пронзило Айрис осознание слов священника, заставляя остолбенеть и мгновенно покрыться ледяным потом.

– Ну же, показывайте.

Мягкий, обманчиво-мягкий голос, и такой же обманчиво-мягкий и неприметный человек.

Айрис протянула через стол трясущиеся руки и едва не закричала, когда Сколт уверенно повернул их ладонями вверх. Но кожа на запястьях была чистой, не было там знаков, как у несчастного Зольки, который сжег себя и тех, кто был рядом.

– Хорошо, – донеслось до нее как сквозь вату, – очень хорошо. Вам очень повезло, дорогое дитя. Потому что в противном случае… даже не знаю, что пришлось бы делать.

– Вы догадались, где мне вылечили руку, – сипло шепнула Айрис и опустила голову.

– Конечно. Перелом не лечится просто так за три дня. А лгуньей вы никогда не были. Да и врать-то как следует не умеете.

– Но… почему… вы… я же…

Сколт приложил палец к губам.

– Забудьте, что были в Проклятом лесу, – тихо сказал он, и каждое слово впечатывалось в ее сознание, словно камень в строительный раствор, – и никому, никогда об этом не говорите. Но, возможно, когда вы возвыситесь, то вспомните, что я сделал для вас, и поможете мне, хм, допустим, стать настоятелем храма.