Текст книги "Дом железных воронов"

Глава 24

Не знаю, как долго мы с вороном смотрим друг на друга, но мои глаза начинает щипать оттого, что я не моргаю, легкие горят от прерывистого дыхания, а пульс бьется, как подводная река.

– Из какого ты подземного мира? – шиплю я сквозь стиснутые зубы.

Птица не отвечает.

Хотя с чего бы ей отвечать? Это птица.

Или что?

– Ты собираешься проткнуть меня своим клювом или вырвать мое сердце своими когтями?

Существо не закатывает глаза, но его веки, кажется, сжимаются вокруг золота, придавая ему крайне осуждающий вид.

Я запускаю пальцы в волосы, откидывая пряди назад, и пытаюсь разобраться в бессмысленном происшествии.

– Что прикажешь с тобой делать?

Ворон продолжает пялиться на меня, как будто раздумывает, что ему делать со мной.

– Клетка!

Это взъерошивает вороньи перья. Птица пятится, пока ее хвост не задевает стену, оставляя между нами как можно больше пространства, насколько это физически возможно.

Хм.

– Ты понимаешь меня?

Почему я думала, что нет? Минимус меня понимает.

Когда я думаю о друге-змее, то наконец отрываю взгляд от ворона и устремляю его к окну, под которым канал. Он исцелился? Простил ли он меня за то, что я так бесцеремонно прогнала его прочь?

Тихий щелчок когтей заставляет мой взгляд метнуться обратно к шкафу. Ворон повернулся к водам Марелюче, темным, несмотря на яркое солнце. Как будто почувствовав, что я наблюдаю за ним, он поворачивает голову обратно ко мне.

– Как насчет заключить договор? Я не буду тебя запирать… – в любом случае у меня под рукой нет клетки, – если ты не будешь нападать на меня или на кого-либо живущего в этом доме. У моей матери и бабушки нет иммунитета к железу. – Я киваю на его лапы.

Ворон разглядывает свои когти. Его шея распушается, когда он поднимает окровавленный коготь, умудряясь дотянуться до клюва. Он принюхивается, или мне так кажется. С того места, где я стою, мне не видно его ноздрей.

Зато я вижу, как высовывается его язык и пробует железо на вкус. Существо замирает, смотрит на меня поверх блестящего кончика своего металлического когтя, затем опускает его. Хотя его тело больше не металлическое, от удара дерево сотрясается.

Эта реакция напоминает мне Минимуса, когда мы встретились в первый раз. Я никогда не думала, что моя кровь пахнет странно, но если у животных такая сильная реакция на нее, значит, так и есть. Я поднимаю забинтованную руку и вдыхаю. Нотки меди и тепла танцуют под марлей; ни мед, ни соленая вода, ни Котел не знают, что именно останавливает животных.

– Итак… мы договорились? – Мой мозг гудит от напряжения. Я хочу закрыть глаза, пока это не пройдет, но отказываюсь отводить взгляд от этой штуки. – Если согласен и понимаешь меня, кивни головой.

Ворон становится неподвижной статуей. Конечно, я одурачила саму себя. Если змеи умны, это не значит…

Голова птицы опускается и поднимается.

Я, должно быть, ахаю, потому что прядь волос отрывается от моего лица, прежде чем упасть обратно на приподнятые ресницы. Проходит минута. Две.

– Боги, ты действительно понимаешь меня… – Я облизываю губы. – Возможно, ты также можешь говорить? Я была бы очень признательна услышать, как именно ты поможешь Данте занять трон.

Ворон не реагирует. С другой стороны, чего я ожидала? Что птица ответит?

– У меня с ним свидание. Я попытаюсь уговорить его отвезти меня во дворец. Таким образом я смогу вернуть твоего друга.

Золотые глаза ворона сужаются. Обидела ли я его, назвав вторую статую его другом?

Монета, которую бросил мне Феб, прожигает дыру в моем кармане.

– Мне нужно выполнить одно поручение. – Я подхожу к раскрытой сумке на кровати, из которой выглядывает шелковисто-голубая ткань, и вытаскиваю свое платье. Несколько зацепок появилось там, где шипы терлись о ткань, но ничего ужасного. – Я собираюсь повесить его. – Я подхожу к шкафу и кладу ладонь на ручку. Задерживаю дыхание, ожидая, что птица низко наклонит свое тело и нырнет, как алые журавли, которые ловят рыбу в канале. Пусть я невосприимчива к металлу, удар железного клюва в висок, вероятно, положил бы конец моей жизни.

Я поворачиваю ручку, и петли скрипят.

Ворон не дергается. И не нападает.

Я широко распахиваю дверь, затем нащупываю вешалку, пристально глядя на черную птицу, нависшую над моей головой. Он не такой маленький, как утка, но и не такой большой, как звери, похищающие целые деревни, о которых говорила директриса Элис.

Убрав платье, я киваю в сторону шкафа:

– Я оставлю дверь открытой, чтобы ты мог устроиться внутри. Моя бабушка обычно не заходит в мою спальню, если дверь закрыта, но если она услышит шум – придет.

Я отступаю назад, чтобы лучше видеть объект пророчества Бронвен. Если бы только она объяснила, что делать с этими воронами, когда я их соберу. Все ли они оживут? Превратится ли моя спальня в птичий вольер? Одного ворона можно спрятать, но пять? Нонна наверняка узнает.

Военное судно проплывает под окном, и мое сердце замирает, потому что на борту находится командор Сильвий Дардженто.

Я хватаюсь за цветочную занавеску, которая свисает рядом с закрытым окном, и дергаю ее.

– Что бы ты ни делал, – я едва шевелю губами, – не двигай ни пером.

Сильвий выкрикивает мое имя, затем отдает приказ человеку, управляющему лодкой.

Тысячи мурашек пробегают по моей коже.

Он заметил птицу.

О боги, он заметил птицу.

Мне следовало немедленно задернуть занавеску. Материал, может, и тонкий, но он скрыл бы нас от посторонних глаз.

– Синьорина Росси? – Он жестом велит мне открыть окно.

Мое сердце учащенно бьется, посылая по венам столько крови, что порез пульсирует, а повязка намокает.

Открывать окно – самая ужасная идея.

– Синьорина Росси? Окно!

– Я прекрасно вас слышу, командор! – кричу я в ответ.

Его челюсть напряжена от раздражения.

– У меня приказ забрать тебя и доставить во дворец. – Немного насмешливо он добавляет: – У тебя свидание с монархом.

– Что? – Я думала, Данте не сможет увидеть меня до следующей недели. Не говоря уже о том, что сейчас середина дня. – Не рановато ли?

Черные брови Сильвия хмурятся:

– Сейчас два часа дня.

– Разве Данте не занят… военной службой? – Или чем он там занимается.

Единственное, что я знаю о военной жизни, – это что солдаты тренируются по утрам. За эти годы я достаточно много раз наблюдала за ними из наших окон, восхищясь блеском пота на их коже, бугристостью мышц, плавностью их боя на мечах.

Судно прижимается к тонкой полоске земли, опоясывающей наш дом.

– Военной службой? – Сильвий хмыкает. – Больше похоже на флирт с одной иностранной принцессой.

Ревность вспыхивает в животе.

– Я должен подняться и забрать тебя из твоей спальни или ты спустишься вниз по собственной воле?

– Я иду! Дайте мне пять минут! – Я задергиваю занавеску.

Трачу одну минуту, пытаясь выровнять дыхание, затем другую, пытаясь найти способ поймать ворона в комнате, потому что я не особо доверяю птице. Могу ли я засунуть его обратно в сумку? Если бы мне это удалось, я могла бы застегнуть ее и спрятать под кроватью.

Мозг снова пульсирует. Я думала, у меня будет больше времени, чтобы познакомиться с вороном и, возможно, найти способ понять друг друга. Меня охватывает желание отменить свидание, но потом я вспоминаю, что одна из реликвий находится во дворце.

Должно быть, это опять дело рук Бронвен. Если Данте приведет меня к ворону, я буду на сто процентов уверена в ее сверхъестественной причастности.

– Ладно, ворон, пора спускаться. Либо ты прячешься в шкафу, либо в сумке. Выбирай.

Он не выбирает.

Расстегивая платье, я пытаюсь придумать, как поймать птицу. Если он начнет летать по комнате, люди на пришвартованном судне заметят движение через слишком тонкую занавеску.

Я снимаю платье, и, клянусь, взгляд ворона опускается на мои голые лодыжки и медленно поднимается по всему телу. У меня почти возникает желание спрятаться, но вороны – это птицы, а не мужчины. Даже самцы.

Это самец? Вероятно, нет. Между его ног ничего не торчит. Если подумать, я никогда не видела, чтобы что-то торчало между ног журавлей, уток или любого другого крылатого животного. Почему я рассуждаю о птичьих гениталиях? О, точно… потому что этот придурок пялится.

Используя отвлечение ворона против него, я поднимаю руку вдоль стенки шкафа и хватаю его.

Ворон замирает под моими пальцами. А потом…

А потом исчезает в черном дыме.

Глава 25

Я отдергиваю руку так быстро, что ударяю себя по груди.

Темный дым окутывает мой бледный потолок, пока существо, которое я освободила, носится по моей комнате, а потом призмеляется на изголовье кровати. Дым сгущается обратно в острое как бритва оперение, которое мерцает чернильно-синим в желтом свете, проникающем сквозь занавеску.

Хотя воздух теплый, холод проникает под кожу и вызывает мурашки. Я обхватываю себя руками.

– Что ты такое, побери тебя Котел? – бормочу я. – Сначала металл, потом перья, теперь дым? Какой у тебя следующий коронный номер, ворон? Ты превратишься в мужчину?

Ворон свирепо смотрит на меня. Я сердито смотрю на него в ответ.

– И к твоему сведению, я не пыталась сделать тебе больно. Просто спрятать тебя. Тот человек в лодке под моим окном, он командующий королевской армией. Если он застанет тебя здесь, то пришпилит тебя обратно. – Я указываю на черные шипы на моей кровати. – Может, и меня заодно.

Я не только ограбила дом на Тарекуорине, но и украла мифическое кровожадное существо. Я содрогаюсь, когда осознание содеянного накрывает меня, как темная вода.

Сквозь тонкое стекло окна я слышу, как один из солдат произносит мое имя, но не слышу, что он говорит обо мне. За этим следует смех, и поскольку я известна не своими остроумными ответами, понимаю, что это был не комплимент.

– Фэллон Росси, я занятой человек! – Голос командора возвращает меня к действительности. Этот мужчина не славится терпением – он вообще-то терпеть не может ждать – своей еды, вина, подчиненных, куртизанок.

Подумать только, Катриона предложила мне переспать с ним. Отвращение затмевает мое отчаяние и заставляет содрогнуться, когда я снимаю голубое платье с вешалки и надеваю струящийся шелк.

– Просто оставайся в моей спальне, – шепчу я. – И если услышишь мою бабушку, спрячься, или она донесет на тебя. – Застегивая платье, я пристально смотрю на своего нового жильца. – Не причиняй ей вреда, или я не верну твоих друзей.

Это заставляет его напрячься.

– Понятно?

Линии его тела становятся еще резче, а глаза – более холодного золотого оттенка, как у монет, которые я перекладываю из своего старого платья в новое.

Ворон опускает голову, и у меня отвисает челюсть. Он действительно меня понимает.

Я все еще ищу карманы в синем платье, когда Сильвий рявкает:

– Ты же не хочешь, чтобы я начал брать с тебя плату за потраченное время, Фэллон Росси!

Я подпрыгиваю, потом ворчу:

– Сколько можно.

Еще раз внимательно изучив платье, прихожу к выводу, что у моего позаимствованного наряда нет карманов, что проливает свет на то, почему тарекуоринцы таскают с собой маленькие сумочки и клатчи. Карманы предназначены для тех, кто не может позволить себе дополнительные аксессуары.

Я приподнимаю угол матраса, кладу монету на деревянную планку, затем хватаю черные шипы и бросаю их обратно в сумку, которую засовываю под кровать. Спальня безупречно чиста, я встаю и разглаживаю платье, хотя в этом нет необходимости. Материал слишком хорош, чтобы его можно было смять.

В обшарпанном зеркале над столом я замечаю свои спутанные локоны и беру щетку со стола.

– Пожалуйста, не кради мою монету.

Один глаз ворона прищуривается, как будто мое предложение его оскорбляет.

Пропуская короткую щетину через волосы, я поворачиваюсь обратно к своему отражению. Под глазами – серые мешки от усталости, а кожа бледная. Я откладываю щетку и пощипываю щеки, затем провожу алой помадой по губам, чтобы они отвлекали от моего усталого вида.

Направляясь к двери спальни, я бросаю взгляд на своего нового жильца. Не могу поверить, что собираюсь оставить дикое и потенциально бешеное животное с железными когтями в своем доме. Caldrone, защити маму и Нонну. И защити меня от гнева Нонны, если она обнаружит, кого я освободила.

Только когда я огибаю голубые стены дома, меня осеняет нечто ужасное – ворон может превращаться в дым, а дым может просачиваться под дверьми.

– Наконец-то. – Янтарный взгляд Сильвия скользит по моему телу, когда он протягивает руку. – Планируешь смягчить себе приговор с помощью соблазнения, как я понимаю.

Я отказываюсь от руки Сильвия:

– Какой приговор?

– Какой… – Черная бровь приподнимается. – За совершенное преступление.

Все мое тело, кроме сердца, покрывается льдом и замирает. Сердце нагревается и бьет стаккато[35]35
  Стаккато – отрывисто, четко, отделяя один звук от другого паузами (об исполнении музыкального звука или звуков).


[Закрыть], от которого у меня стучат зубы и кости.

Сильвий здесь для того, чтобы доставить меня не к Данте, а к Марко.

Должно быть, кто-то из домочадцев Феба донес на меня.

Я переключаю свое внимание на людей на судне, выискивая светлые волосы и кричащую одежду моего друга среди моря белой формы.

– Советую тебе не убегать, синьорина, потому что тебе не понравится, если тебя будет преследовать такой человек, как я. – Угроза, произнесенная низким голосом, сотрясает мои внутренности, разбивая лед.

Более правдивых слов еще никто не произносил. Я наконец поднимаю свою неподвижную руку и вкладываю ее в руку Сильвия.

– На моем счету так много преступлений, командор. Могу я узнать, за которое из них я заслужила поездку во дворец в сопровождении любимой правой руки моего дедушки?

Сильвий улыбается, игнорируя мой сарказм, – вероятно, он к нему невосприимчив.

– За дьявольски неудачный выбор друзей.

Он говорит о Фебе?

– Птолемей Тимей определенно зол.

Я даже не пытаюсь сдержать вздох.

– У высших фейри такое нежное эго.

Уголки рта Сильвия приподнимаются, когда он ведет меня к месту в центре лодки. Пусть мне и не хочется сидеть, но шальная волна в сочетании с его близостью заставляет колени подгибаться.

– А у низших фейри такие злые языки. – Сильвий нависает надо мной, янтарный взгляд скользит по моим накрашенным губам. Лучше бы ему не представлять их на своем теле, потому что если и есть место, к которому мой язык никогда не прикоснется, то это кожа этого мужчины. – Как ты справедливо заметила ранее, твой дедушка действительно благоволит мне.

Я жду, чтобы узнать, к чему он ведет.

– Мое влияние очень сильно в Изолакуори. Одно мое слово, и приговор бы значительно смягчился.

– Я думала, приговоры выносятся после суда.

Как только мы поворачиваем в самый южный канал, огибающий двадцать пять островов, водяной фейри-рулевой ускоряет лодку, заставляя ее оставить бурный след. Ветер играет в длинных черных волосах Сильвия, донося до моего носа острый аромат благовоний, вечно горящих в личных комнатах над таверной. Либо он пришел прямо из постели какой-нибудь шлюхи, либо не принимал душ этим утром.

Его брови изгибаются.

– Приговоры выносят после суда.

– Тогда не забегаете ли вы наперед, предполагая, что мой приговор потребуется смягчить?

Рука Сильвия опускается на спинку моего сиденья, и он наклоняется, выплескивая еще больше этого тошнотворно острого запаха мне в лицо.

– Фэллон Росси, это не первое твое нарушение змеиного закона.

Я откидываю голову, чтобы убрать свой нос подальше.

– Какое еще нарушение змеиного закона на мне?

Он выпрямляется во весь рост:

– В королевской гавани. Десять лет назад. Не думай, что кто-то забыл.

– Я не знала, что неуклюжесть противоречит закону Люче.

Он меняет позу, когда лодка выходит в открытую воду, направляясь к острову, на котором живет король и, по иронии судьбы, второй из пяти воронов, которых мне нужно собрать.

– Не твоя неуклюжесть беспокоит нашего короля.

– Моя любовь к животным?

– Ты вызывающе гуманна.

– Возможно, потому, что я вызывающий беспокойство человек.

– Только наполовину. – Если Сильвий заявляет об этом без колебаний, означает ли это, что теория Феба, что я подменыш, ложна? – Могу я поделиться с тобой некоторой мудростью, дитя?

– Я бы не трудилась, командор.

Его рот, уже приоткрытый, чтобы излить свою мудрость, закрывается, и ноздри втягивают воздух. Мгновение он смотрит на меня, его зрачки пульсируют от гневного изумления. Затем он наклоняется и хватает меня за затылок:

– Ты играешь с огнем, Фэллон.

Моя кожа покрывается мурашками под его крепкой хваткой.

– В отличие от вас, у меня нет огня, с которым можно играть, Сильвий. А теперь отпустите меня.

– Командор. – Он резко сжимает мою шею, дабы выразить свое неудовольствие, прежде чем наконец убрать руку и выпрямиться. – Я не твой друг и не равный тебе.

– Упаси Котел.

На его виске дрожит жилка. Он прав. Я играю с огнем. Его огнем, и поскольку у меня нет воды, чтобы потушить его, или короны на голове, это опасная игра.

Низкий стон и громкий всплеск заставляют меня повернуться. Большое розовое тело несется рядом с лодкой, ныряет в сверкающее море и выныривает из него, как игла, скользящая по ткани. Мое сердце подскакивает к горлу, замирая еще сильнее, когда я замечаю белые полоски плоти среди розового.

Минимус. Я едва заметно качаю головой, слово «спрячься» вертится на кончике моего языка.

Сильвий прослеживает мой взгляд.

– Верно. Ты играешь только со змеями. – Снова мое горло сжимается, когда Сильвий обращает на меня взгляд и добавляет: – Розовыми и покрытыми шрамами.

Глава 26

Когда мы приближаемся к позолоченному острову с металлическим понтоном и пышной зеленью, угроза Сильвия звенит у меня в ушах. Если он хотя бы пальцем дотронется до Минимуса…

– Жемчужина Люче. – Янтарный взгляд командора наконец-то отворачивается от океана, скрывающего моего розового зверя. – Дом нашего достопочтенного короля и его уважаемого генерала.

Мои мысли переключаются с одного отвратительного мужчины на другого. Я никогда не считала себя злопамятной, особенно по отношению к незнакомцам, и все же я киплю от ярости, когда в центре внимания оказывается человек, который отрезал уши моей матери и разрушил веру моей бабушки в мужчин.

Юстус Росси стоит на сверкающем причале, сцепив руки за спиной, его неподвижное тело отбрасывает длинную тень на шестерых стражников. Глядя на монстра в бордовом с золотом одеянии, я страстно желаю оказаться подменышем.

Сильвий наклоняется, чтобы прошептать:

– Посмотри, кто ждет, Фэллон.

Не отрывая глаз от дедушки, я невозмутимо говорю:

– Синьорина Росси. Как вы сказали, командор, мы не друзья и не равные.

Я не буду скучать по его судну и небольшим волнам, набегающим на корпус.

– Подумай о своем монстре, Фэллон. Подумай о нем в следующий раз, когда будешь обращаться ко мне с такой дерзостью.

Я стискиваю зубы от его угрозы, но сдерживаюсь ради Минимуса. День, когда мое положение будет выше положения Сильвия, может наступить достаточно скоро. О месть, которую я буду ждать! Сначала я раздену его догола на пристани Тарелексо, чтобы на его тело можно было смотреть, как на корабельный груз, и прикасаться к нему неподобающим образом, а затем, как только его позор достигнет пика, швырну его к Минимусу.

Лодка замедляет ход и разворачивается, затем ловко скользит к причалу, а фальшборт так и не соприкасается с каменной насыпью. Если бы только я обладала способностью контролировать свою стихию… Я бы отвела лодку подальше. Возможно, даже перевернула бы ее.

Юстус оглядывает меня с головы до пят. Я делаю то же самое.

Он шире и выше, чем я себе представляла. За все эти годы я лишь мельком видела его: пугающе суровые черты и волосы цвета жженой апельсиновой корки, более темного оттенка, чем у мамы. Серебряные пряди в волосах показывают, что он прожил столетие с Нонной. Они собраны в строгий конский хвост, и хотя он стоит ко мне лицом, я не сомневаюсь, что концы волос касаются нижнего края золотой перевязи с украшенным драгоценными камнями мечом.

Бабушка не отличается ни мягкостью характера, ни кротостью, но по сравнению с этим мужчиной, который еще даже не заговорил, она просто цветочный лепесток.

– Добрый день, генерал. – Сильвий поспешно отходит от меня. Его белые брюки едва морщатся, когда он выскакивает на набережную.

Юстус не обращает на него внимания. Я полностью завладела им, хотя с радостью поделилась бы.

Двое других солдат выходят на платформу, оставляя меня наедине с перевозчиком фейри.

Юстус и Сильвий наблюдают за мной, молча, одним взглядом приказывая встать. Именно поэтому я этого не делаю. Может, я и незаконнорожденная, зато не бесхребетная. Если они хотят, чтобы я встала, пускай попросят. И если я захочу встать, то встану.

Мы пристально смотрим друг на друга сорок три секунды. Я их считаю.

Сильвий сдается первым:

– Синьорина Росси, пожалуйста, пройдите на набережную.

Я перевожу взгляд с дедушки на командора. Он весь как натянутая тетива лука, и все же по его лицу пробегает нервная дрожь. Невероятно, как присутствие начальника может повлиять на даже самого большого грубияна.

– Синьорина Росси, разве вы не услышали мой приказ? – Сильвий почти рычит.

– Хм. Который? Их очень много.

Его ноздри тоньше, чем у моего зверя, но Сильвий втягивает воздух так же громко, как Минимус.

– Сойти на берег.

– Ой! Я слышала его, но не была уверена, действительно ли меня приняли в Изолакуори.

Зрачки моего дедушки сужаются до точек размером не больше золотых с рубинами сережек, украшающих его уши.

– Вы ожидали, что вас будут судить на понтоне?

– Верно. Мой суд. Это на мгновение вылетело у меня из головы. – Очень приятное мгновение.

Оба мужчины сжимают зубы, а солдаты вокруг них косятся друг на друга или на меня. Изо всех сил стараясь скрыть свое удовлетворение от произведенного эффекта, я наконец встаю. Капитан протягивает мне руку, но я не принимаю ее, даже не смотрю. Все сошли с лодки без посторонней помощи, и я тоже.

Я задираю юбку, радуясь, несмотря на обстоятельства, что надела что-то элегантное и дорогое, и поднимаюсь на золотую набережную.

– Генерал Росси, я так много слышала о вас.

Его кадык скользит вверх и вниз по длинной шее.

– Я бы удивился, если бы это было не так.

Его голос такой… обычный – ни особенно глубокий, ни резко-пронзительный, – из-за чего я не сразу улавливаю его ответ. Но когда это происходит, я задаюсь вопросом, было ли это тщеславие или юмор. По каналу ходят слухи, что он такой же высокомерный, как Марко.

Его взгляд опускается на повязку под тонкими белыми рукавами моего платья, и он поворачивается к Сильвию:

– Почему у нее кровоточит рука?

Он ожидает, что Сильвий ответит, или думает, что этот мужчина искалечил меня? Что бы он сделал с Сильвием, если бы тот был виноват? Наказал или похвалил? Я испытываю искушение намекнуть, что со мной обошлись грубо, – просто посмотреть, что случится с бессердечным командором, – но я не буду рисковать жизнью Минимуса.

– Я такая неуклюжая. – Я пожимаю плечами. – Жалкое положение полукровки.

Его лицо остается совершенно неподвижным.

– Приведи Лазаруса. Я хочу, чтобы ее рану залечили до аудиенции у короля.

На миг я думаю, что Юстус беспокоится обо мне, раз обратился к целителю, но следующие слова разбивают хрупкую надежду:

– Мы же не хотим, чтобы ее испорченная кровь запятнала самую священную почву Люче.

Туше[36]36
  Туше (фр. Touché – касаться, дотрагиваться) – признание своего поражения.


[Закрыть], Нонно[37]37
  Нонно (лючинский Nonno) – дедушка.


[Закрыть]. Туше. Насколько нужно бредить, чтобы поверить, что отец, способный отрезать уши собственному ребенку, может быть заботливым дедом?

Генерал кладет руку на рукоять своего меча.

– Ты не похожа на Агриппину.

Простое наблюдение или он так указывает на отсутствие у меня чего-то от фейри?

– Я, должно быть, пошла в отца.

Появляется целитель – его длинные черные одежды развеваются на вялом, пахнущем цитрусами ветерке. Это тот же человек, который исцелил Данте после его заплыва через канал.

– Вызывали, генерал Росси?

Юстус жестом указывает на меня:

– Вылечи руку этой девочке.

Этой… девочке?

Даже Сильвий, кажется, ошеломлен тем, как дедушка обратился ко мне, но его округлившиеся глаза быстро возвращаются к своему обычному размеру.

Целитель фейри кивает на мою руку:

– Можно?

Сосредоточившись на кольцах в ушах мужчины, а не на ледяном голубом взгляде Юстуса, я поднимаю руку и закатываю рукав. К счастью, свежая кровь не попала на ткань.

Лоб Лазаруса хмурится, когда он разматывает повязку, и морщины углубляются, как только обнажается моя рана.

– Обо что ты порезалась, дитя?

– Рыболовный крючок. – Когда его бровь цвета соли с перцем приподнимается, я добавляю: – Очень большой.

Передав испачканную полоску одному из солдат Сильвия, Лазарус поднимает мою руку и нюхает, затем проводит носом по моему запястью и костяшкам пальцев, замирая на мгновение – на слишком долгое.

Чувствует ли он запах ворона на моих пальцах? Чувства фейри острее, чем у людей, но могут ли чистокровные отличить запах перьев мифического существа от запаха утки?

Мой пульс учащается, вибрируя в груди. Поскольку уши у фейри острые не только на вид, я скрываю свою тревогу за сарказмом:

– Я умру, целитель?

Когда он выпрямляется, янтарные глаза Лазаруса обращаются ко мне.

– Не сегодня, синьорина.

Не могу сказать, угроза ли это или простое замечание. Я знаю, что не бессмертна – ни одно существо на этой Земле не бессмертно, – но достаточно ли у меня времени на жизнь?

Он поднимает пальцы к самому верхнему обручу на правом ухе и трет камень, прозрачный и желтый, как древесный сок, пока кончики его пальцев не покрываются мазью, которую он прикладывает к моей ране. Прикосновение заставляет меня вздрогнуть.

Пока он лечит меня, его глаза закрыты, а грудь вздымается от дыхания, такого же сильного, как волны, которые пенятся и разбиваются о скалы, окружающие Монтелюче. Я никогда не плавала вокруг континента, но слышала рассказы рыбаков, которые держатся поближе к берегам Люче, чтобы не платить пошлину Глейсу за плавание по их более спокойным водам.

На моей верхней губе выступает испарина. Я слизываю ее, сосредоточившись на чем угодно, кроме агонии, пульсирующей в моих венах.

– Почти готово. – Фейри, должно быть, замечает влагу, покрывающую мою кожу, потому что говорит успокаивающим тоном.

Я сглатываю. Почти оказывается еще одной минутой. Ему потребовалось столько же времени, чтобы исцелить Данте. Мое тело исцеляется медленнее, потому что я только наполовину фейри?

Когда Лазарус убирает руки, моя кожа снова гладкая и здоровая. Остается только засохшая кровь, но он заставляет ее исчезнуть, покрывая всю мою руку огнем фейри.

Я снова вздрагиваю:

– Обязательно было поджаривать мою руку?

Его подбородок опускается.

– Да, дитя.

Сердце, которое остановилось в горле, когда он провел носом по костяшкам моих пальцев, теперь учащенно колотится.

Учуял ли он запах ворона или железа в моей крови?

Если он расскажет деду о первом, то приговорит меня к смерти. Я бы, конечно, опровергла, но что, если дом обыщут? Даже если ворон сможет превратиться в дым, они его поймают. В конце концов, его однажды уже поймали этими шипами.

– Что такого было в ее крови, что так выбило тебя из колеи, Лазарус? – Голос дедушки вырывает меня из глубины моих мыслей.

Взгляд целителя в последний раз блуждает по мне, прежде чем подняться на Юстуса.

– Мне показалось, что я почувствовал запах куркумы. Я задавался вопросом, почему в Люче она обрабатывала открытую рану средством, разжижающим кровь.

– Вероятно, это дело рук Цереры. Она любительница готовить натуральные средства.

Хотя его комментарий раздражает меня, ложь Лазаруса раздражает еще больше, потому что целитель знает один или даже оба моих секрета, и, как упоминал Энтони, секреты являются опасным оружием в нашем мире.

Что он сделает с моими?