Текст книги "Красавица и дикарь"

Красавица и дикарь
Ордуни

Сдается мне, что «Красавица и дикарь» – лучший рассказ моего философского друга. Прочел залпом, на одном дыхании. Очень солидно! Правда, кто-то сказал, что в нем «слишком много текста и слишком мало секса»… Что поделать, такие нынче нравы. Мне ничего иного не оставалось, как последовать примеру Вольфганга Амадея Моцарта. Император Иосиф II по поводу «Похищения из сераля» однажды сказал выдающемуся композитору: «Слишком много нот, мой дорогой Моцарт». – «Ровно столько, сколько нужно, ваше величество», – ответил ему Моцарт.

В. В. Ковалев

© Ордуни, 2017

ISBN 978-5-4485-7697-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В известной пьесе Шекспира король Леонт грозит своему слуге Антигону смертью за то, что тот держится за женину юбку, не смея перечить своей благоверной. «Ты, старый дуралей, ты стоишь петли, если не умеешь ей рот зажать!» – гневно восклицает Леонт. «Но если всех повесить, кто не умеет рот зажать жене, мир опустеет…» – смиренно возражает ему вельможа. Неужели Шекспир устами мудрого Антигона тонко давал понять, что миром так или иначе правят женщины! Ответ пришел сам собой, на перроне, но должен вам признаться, что прозрению на железнодорожной платформе предшествовала разыгравшаяся в поезде драма, очевидцем которой мне довелось стать.

Как-то много лет назад по пути в славный город Петра Великого на величественной реке Неве со мной приключилась прелюбопытнейшая история, о которой я и намереваюсь тебе, дорогой читатель, тут поведать. В Петербург я направлялся со своей мамой, и ехали мы туда по скорбным делам, по причине кончины ее тетушки. Добираться в северную столицу нам предстояло ночным поездом. В семь часов вечера мы уже стояли на платформе. Несмотря на подошедший состав, я не торопился забраться в вагон. Ох, и люблю я запах вокзала! Чудесная комбинация запаха шпал, пропитанных креозотом, и торфяных брикетов для котлов вагонов кружила голову, опьяняя без вина. Строгая проводница средних лет с форменной пилоткой на голове проверяла билеты у столпившихся возле вагона пассажиров. Я зашел самым последним, когда перрон порядком опустел. Мама молча ждала меня в купе. Разложив чемоданы в отсеках для багажа, я снял китель и повесил его, после чего уселся рядом с мамой. Поезд издал три оповестительных сигнала, вагон тряхнуло, качнуло и, заунывно заскрипев, он медленно тронулся с места. А через минуту наш вагон успокаивающе закачался на рессорах, и я, отодвинув накрахмаленный занавес, уставился в окно. Одинокие домишки и дома, станции и полустанки, едва различимые в ночной мгле, словно призраки возникали из ниоткуда и тут же уносились в никуда. Было темно, окружающий мир казался чуждым и странным, а знакомые очертания внушали страх, неуверенность и даже тревогу. Два часа пролетели незаметно. Мама продолжала молчать, разговор не клеился. На подступах к Коврову поезд стал сбавлять ход. Наконец он остановился.

Практически пустой вокзал выглядел негостеприимно, зато наш порядком притихший вагон, напротив, стал оживать, послышались шаги проводницы, шум открывающейся тамбурной двери, людские голоса. А вскоре открылась и дверь нашего купе, и в проем с трудом протиснулся широченный мужчина лет тридцати пяти с кейсом на колесиках, а вслед за здоровяком вошла девушка. От нее хорошо пахло дорогими духами и еще чем-то пряным, тревожащим ноздри. С появлением новых попутчиков я оживился. Хотя честнее было бы сказать, что оживился я с ее появлением. В ней чувствовалось что-то притягательное, раздражающее и покоряющее. Эта сила была сопоставима с гравитацией, сопротивляться ей было просто невозможно, и я слепо повиновался идущим откуда-то из глубин души импульсам. Дикие инстинкты, грубые и жадные, придавленные культурой, вмиг очнулись ото сна, отряхнулись от уз небытия, и неразумный дикарь древнекаменного века выскочил из цивилизованного человека. Он дико озирался по сторонам, сопел, пыхтел, сжимал кулаки, скрежетал зубами и думал лишь об одном… Он рвался вперед, то ли в бой, то ли в пляс, бушевал и неистовствовал. В мгновение ока мое сознание превратилось в арену бушующих страстей! Я боролся с искушением тайком взглянуть на нее, искал удобный повод заговорить и продолжал пожирать ее взглядом. Вероятно, этому немало способствовали ее зеленые глаза, рыжие, как огонь, волосы и полупрозрачная блузка, сквозь которую предательски проглядывал кружевной бюстгальтер. Вообще грудь девушки была выдающейся во всех значениях этого слова…

При ее появлении моя мама, женщина строгих нравов, укоризненно посмотрела на нее, потом медленно перевела взгляд—упрек на меня. Казалось, что она читает мои мысли. Я сделал вид, будто ничего не произошло. Тем временем наши попутчики благополучно расположились напротив. Девушка непринужденно сидела, закинув ногу на ногу. Черная юбка обтягивала ее бедра, придавая всей фигуре особое изящество. Колоссальным усилием воли я пытался смотреть в окно, и вообще весь находился в напряжении. Мужчина сидел с серьезной миной, со сведенными на животе руками, сцепленными в замок, и нервно вертел большими пальцами. Обручальное кольцо на его безымянном пальце терялось на фоне массивной печатки на мизинце. Да и сам он был настолько плотной комплекции, что занял аж добрую половину сиденья. Вся его внешность и, главное, спутница красноречиво говорили о том, что их обладатель не рядовой труженик… «Нас двое, а она – одна!» – почему-то подумал я. Ее присутствие никак не позволяло мне вести себя естественно, и я пытался гнать дурные мысли прочь. Мужчина напротив был явно чем-то озабочен, и ему было определенно не до нас. Некоторое время все сидели молча, каждый думал о своем. Вагон затрясло, заскрипели тормоза, и состав с шумом засвистел, сбавляя скорость. Мужчина посмотрел в окно, после чего неторопливо открыл свой кейс и вальяжно извлек наружу бутылку Хеннесси. Вслед за замысловатой тарой последовал небольшой пакет, завернутый в золотистую фольгу, пара стаканов, тарелки и вилки. Все это по-домашнему и с большим вкусом было размещено на небольшом купейном столике. По той прыти, с которой орудовал мужчина, было видно, что в деле сервировки он не новичок. Сделав своё дело, мой попутчик участливо пригласил нас присоединиться. Дикарь было рванулся с полуслова, однако я, бросив украдкой взгляд на маму, вежливо отказался, опасаясь выдать себя и проклиная за малодушие. Девушка с любопытством разглядывала блестящие звезды на моем кителе. Я мысленно пожалел о том, что он не на мне. Тем временем ее спутник развернул пакет и моему взору предстали ярко-красные раки. Вытаращив глаза, они словно вопрошали: «За что?» Здоровяк стал откупоривать бутылку, когда его спутница легким прикосновением руки моментально остудила его пыл.

– Я не буду, – едва слышно произнесла она.

Мужчина засуетился, завертелся, однако, пусть и с большим трудом, но оставил бутыль в покое. Ангельский голос девушки, хранившей до сих пор молчание, вкупе со зрительными впечатлениями породили в моем сознание очередную волну чего-то, что описать мне крайне сложно. Это нечто толкало меня к ней, тянуло, неумолимо влекло, оно не терпело никакой дистанции между нами и властно требовало сиюминутного и полного слияния. Я трепетал от гнева, похоти, стыда и бессилия.

Время близилось к полуночи, моя мама, утомленная заботами и хлопотами дня, стала готовиться ко сну. Наши места были внизу, час – поздний, надо было ложиться, и мать стала деловито стелить постель. Однако попутчики, как можно было по ним видеть, совершенно не собирались спать. Девушка отрешенно листала журнал, а ее кавалер сидел расстроенный, уткнувшись в окно.

– Ну, намекни хоть, – прошептала мне мама. – Завтра очень много дел, надо выспаться.

Мужчина, видимо, поняв, в чем дело, вежливо обратился ко мне.

– Вас можно попросить об одолжении? – спросил он.

– Да, конечно…

– Вы не могли бы поменяться местом? Мы обычно засыпаем поздно, а то и вовсе не спим (кто бы сомневался, подумал я). У Ани же верхнее место…

– Ани?.. – на мгновение удивился я, но, сообразив, что к чему, согласился. – О чем разговор, – ответил я, стараясь вести себя непринужденно.

Мое замешательство не осталось незамеченным.

– А что вас смутило, если не секрет? – настороженно спросил мой попутчик и при этом подозрительно посмотрел на свою спутницу.

У него на лице было написано «Так ты его знаешь?!» Девушка даже не шелохнулась, только оторвала глаза от журнала. В них я прочел надменность и презрение…

– Нет, ничего, пустяки, ведь мою маму тоже зовут Аней, – поспешил успокоить его я.

Мужчина, видимо, не ожидавший такой легкой развязки, рассмеялся, но под тяжелым взглядом девушки притих:

– Мы вас не побеспокоим, я уверяю… Просто привычка поздно ложиться… – начал снова оправдываться он.

– Да не переживайте вы, молодой человек, – ответила мама, – меня лично и пушкой не разбудить, а сын… так он привык! вечно то дежурства, то облавы, то еще черт знает что… Покою никакого нет.

На слове облавы девушка отложила журнал, бросила взгляд на висящий сбоку мундир, потом посмотрела в мою сторону, после чего повернулась к мужчине и властно произнесла:

– Малюта, поблагодари человека, – после чего вновь принялась за чтиво.

– Ну, спасибо, земляк, выручил, – сказал мужчина, – бесцеремонно, словно старого знакомого, похлопывая меня по плечу.

– Да не за что… – ответил я и подумал: «Малюта. Это что, имя или прозвище? Интересно, как бы ты запел, земляк, откажи я тебе?»

Хоть обмен любезностями в нашем мире – дело обычное, дикарю были невдомек правила этикета, ему нужен был лишь повод, чтобы устранить соперника и безраздельно завладеть ей. «Причем здесь место? Какая к черту разница где?» – дикарь недоумевал и даже презирал меня. Но разве мог я отказать в такой просьбе такой женщине? Единственное, что меня смущало, – так это восхождение к самому потолку вагона в ее присутствии. Тут впервые за всё время девушка пристально взглянула мне в глаза и, вероятно, разгадав мое смятение, слегка улыбнулась, после чего, словно в благодарность за оказанную услугу, встала, поправила на себе юбку и вышла из купе. Она была воплощением женственности, и во всех её движениях сквозила грация и благородство. Мама, постелив мне наверху, легла спать. Я, не теряя времени, с проворностью кошки вскарабкался на верхнюю полку, растянулся там и стал ждать ее прихода, слушая, как внизу мирно посапывает мама и размеренно стучат колеса. На ум пришли чьи-то слова, то ли из песни, то ли стихов: «Стучали суставы составов и мне повторяли устало: «Мы сделаны из стали, мы больше, чем люди, устали, хотели б мы быть с ногами, хотели б махать руками, снегами летать, лебедями, над безднами, над страстями, над каменными мостами… Устали, устали, устали…«» В надежде уснуть, я безуспешно пытался вспомнить, где слышал этот куплет, сон, однако же, не шел. Мои попутчики тоже не спали, в пол тона о чем-то говоря. Я старался не обращать особого внимания на предмет их беседы, будучи под тем впечатлением, которое может оказать женщина на мужчину. Движение в вагоне потихоньку замерло, и кроме монотонного постукивания колес о рельсы да шепота соседей ничего не тревожило моего слуха. Тут я невольно обратил свое внимание на довольно странное содержание их разговора. И, о чудо! как только я стал прислушиваться к ее голосу, точнее к тому, о чем она говорит, дикарь во мне заскучал. Слова не интересовали бедолагу, да он их и не знал. Язык, представляя собой высшую форму абстракций, был незнаком и чужд его первобытной сущности. Заметив в себе эту обнадеживающую перемену, я воспрянул духом и стал наблюдать за происходящим. (Дикарь, хоть и находился поблизости, всё же особо не мешал…) Я прекрасно знаю, что подслушивать чужие разговоры нехорошо, и не имею такой скверной привычки, но и заткнуть себе уши, поверьте, я тоже не мог… В результате стал невольным очевидцем престранного разговора, который и передаю тебе, как есть, любезный читатель.

Как я уже говорил, девушку, как и мою маму, звали Аней, а вот имя ее спутника (Малюта!) и вовсе запало мне в память: уж больно редким оно было и совсем не соответствовало его комплекции. Хотя, возможно, так шутливо звала его лишь она… Анна сидела рядом с Малютой, склонив свою голову на его плечо, а он все вздыхал и исподтишка, несколько воровато, поглядывал на ее грудь.

Анна первой нарушила царящее молчание.

– Малюта, а ты в демонов веришь? – тихо спросила она.

– В каких еще демонов? – удивился Малюта, отодвигаясь.

– Которые вот здесь, – произнесла Аня, энергично ткнув рукой в свою грудь.

– Дорогая моя, я не знаю…

«Верю, верю! – мысленно завопил я. – Да что там верю! Знаю их, вижу их! Они здесь, он тут… рядом! Демон, дух, дикарь, как будет тебе угодно!»

Анна раздраженно отвечала:

– У тебя только одно на уме!

– Анечка, милая, не сердись, нам нужно отдохнуть, – пытался успокоить ее Малюта.

Однако Аня не унималась.

– Ты не ответил на мой вопрос, – спросила она уже ровным голосом.

– Ну, демонов вроде как бы и не бывает… – Малюта всем своим нутром чувствовал какой-то подвох, но никак не мог его распознать. – Анечка, ну не знаю я… Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом.

Ах, сколько бы я дал за возможность вступить в тот разговор! А Анна, не получив желаемого ответа, обиженно отвернулась.

– Нет, ты меня просто не поняла, – не на шутку испугавшись, залепетал Малюта. – Демоны, конечно, есть, но их никто не видел. Я только это и хотел сказать.

– Если их никто не видел, откуда тебе известно, что они есть? Может, у тебя есть доказательства? – спросила она, хитро взглянув ему в глаза.

Святая простота! Ей нужны были доказательства! Напротив нее, на верхней полке, свесив волосатые ноги, сидел и скучал дикарь… Стоило ей лишь умолкнуть, как его глаза наливались кровью, а зубы скрежетали. Она не могла даже представить себе, как много значила ее молодая плоть для гостя из каменного века. Окажись она в его власти, ей бы несдобровать…

– Так ведь после смерти душа покидает тело, значит, она есть, – голос Малюты отвлек меня от мыслей.

– Ты сказал значит? Брависсимо, мой друг! Вы делаете большие успехи!

Она откровенно издевалась, а Малюта самодовольно сиял.

– Но я спросила тебя не о душе, а о демонах, а это далеко не одно и то же… – нравоучительным тоном продолжала она унижать Малюту.

Чувство собственного превосходства над многократно превосходящим силой соперником доставляло ей, видимо, невообразимое наслаждение. Казалось, она мстила ему за тысячи лет мужского насилия. Малюта снова безжалостно был втоптан в грязь.

– Право, я не знаю, что тебе и сказать. Ты это хотела услышать? Да, я не знаю ни о демонах, ни о духах, ни о душе… ничего не знаю. Думаю, как все! Тебе нравится издеваться надо мной? Ну что ж, продолжай в том же духе. У тебя это очень хорошо получается.

– Малюта, а ты не читал, случайно, сказку о волшебной лампе Аладдина? – как ни в чем не бывало спросила Анна.

– Только Аладдина мне и недоставало, – обижено отвечал Малюта, ожидая нового подвоха.

– Так, значит? – она отвернулась.

– Я не хотел тебя обидеть, прости меня. Читал, конечно, читал… этого, как его там, Али-Бабу, что ли? только уже не помню… давно это было… еще в школе, – обхаживал он ее, как ребенка.

Аня, словно не слушая Малюту, посмотрела в мою сторону и, остановив свой взгляд на том месте, где я лежал, произнесла странную фразу:

– Чем больше человек имеет в себе, тем могучее демон внутри него… Тебе понятно?

Я машинально чуть было не дакнул ей, но, к счастью, Малюта опередил меня.

– Да что ж тут непонятного! Ясное дело, чем больше человек, тем он могучей! – выпалил Малюта.

– Господи! – вдруг Аня, закрыв лицо руками, зарыдала. – Какая же я дура!

– Аня, ты чего? Не говори так о себе. Ты хорошая…

Она, однако, не успокаивалась.

– И как же теперь быть? Назад пути нет, а впереди тоже делать, похоже, особо нечего…

– Ты сейчас это о чем? – подозрительно спросил Малюта, смутно понимая, что камень был брошен в его сторону. – Впереди, это где?

– Да не где, а с кем!

– Значит, со мной? Отвечай, Аня!

Анна сидела молча и смотрела в окно.

– Что опять не так? Ну, говори же!

– Мелковат Малюта, мелковат, – наконец произнесла она в полголоса, смерив презрительным взглядом своего спутника.

– Кто мелковат? Я мелковат?! Да что это такое, в конце концов! – в сердцах воскликнул Малюта, оскорбленный до глубины души. – Тебе меня, видимо, мало, ненасытная женщина! Что ж, ладно, я уйду, а ты смотри – не пожалей потом, – гневно сказал он, надевая пиджак и направляясь к выходу, что на Анну, однако, не произвело ни малейшего впечатления.

– Малюта, скажи мне откровенно, положа руку на сердце… – сказала вдруг она, слегка улыбнувшись, – зачем я тебе далась?

– Люблю я тебя дуру, люблю, разве не понятно? – отвечал Малюта, только и ждавший предлога, чтобы вернуться.

– Значит я – дура? Вот как ты запел?

– Опять двадцать пять! Ну когда ты прекратишь цепляться к словам! Это тебе не то, да то не это! Не могу я так, понимаешь?! Не могу! Душу мне выворачиваешь наизнанку… Чего ты хочешь от меня?

– Что ж не бросишь меня, если я такая плохая?

Анна кокетливо посмотрела на Малюту.

– Анечка, родная моя, ты не плохая, и я просто не могу без тебя жить, не могу, понимаешь?

– Чего же ты не можешь? Мужик ты видный, неужели бабу себе не найдешь?

– Такую не найду, – не задумываясь, отвечал Малюта. – Люблю я тебя, больше жизни люблю!

– И ради меня пойдешь на всё?

– Да!

– И семью готов бросить?

– Готов!

– И не жалко?

– Не жалко!

– А вот мне жалко, да так, что здесь всё сводит, – она с силой прижала его руку к своей груди.

Малюта затрепетал, а вслед за ним «забеспокоился» и дикарь: мой взор упал на ее заманчивую, чуть ли не наполовину расстегнутую ажурную кофточку.

Анна продолжала.

– Я в отличие от тебя не могу так просто взять и бросить. И что же прикажешь мне делать? – она лукаво посмотрела на него. – Я жду твоего мужского слова.

– Люби только меня одного, и ты не пожалеешь!

– Ничего другого я и не ожидала… Итак, ты говоришь, что готов бросить свою жену. Так?

– Да, ради тебя брошу.

– А какие у меня гарантии, что и со мной ты не поступишь также?

– Ну, зачем ты…

– А я тебе отвечу – никаких! Что же получается, я променяла саму добродетель на … – Анна на секунду призадумалась. – Ответь сам, Малюта, на кого же я променяла своего мужа?

Малюта сидел темнее тучи, нервно вращая дорогой перстень на толстом мизинце.

– Чего молчишь, словно воды в рот набрал? Или ты считаешь, что я не права?

– Не мне с тобою спорить. Говоришь ты складно… Дурак я, одним словом… дурак…

– Стало быть, я должна связать свою судьбу с дураком?

– Не знаю, не знаю, знать, запутался в конец.

– Как людям жизнь ломать, так ты мастер, а тут, гляньте только, – запутался он! Ты кашу заварил, тебе и расхлебывать!

– Я не против, но что же мне делать?

Однако ответа на свой вопрос Малюта не дождался: Аня кардинально сменила свою стратегию.

– Малюта, я хочу спать, поздно уже, помоги расстегнуть блузку…

При одних этих словах куда-то подевавшийся дикарь с диким воплем ринулся вниз. Не знаю, удалось бы мне остаться незамеченным, если в этот самый момент навстречу нашему поезду не пронесся встречный. Шум мчавшегося вспять состава, налетевшего на нас с шумом и свистом неизвестно откуда и слившегося с нашим экспрессом в одну золотую полосу освещённых окон, оглушил всех дьявольским грохотом, заставляя редких полуночников шарахаться от окон.

Анна смотрела на Малюту такими глазами, что он, забыв обо всем на свете, ринулся исполнять ее просьбу, от которой забурлила кровь не только в его жилах… Однако не успели его неуклюжие руки коснуться ее нежного тела, как девушка, жестом, остановила своего спутника.

– Малюта, постой, принеси мне, пожалуйста, воды.

Он, с трудом разогнав похотливые помыслы, молча повиновался и понурый вышел из купе. Аня тем временем подняла голову и как-то загадочно мне улыбнулась, точнее тому месту, где я находился. Дикарь ликовал!.. Но уже через минуту явился Малюта.

– Выпей, – безучастно сказал он, протягивая ей стакан.

– Не хочу, – словно не ему отвечала девушка. – Малюта, скажи мне, – снова заговорила она, притягивая его к себе, – а чем тебе жена не мила? Она же ненамного старше меня… Может кривая или хромая?

– Нет, баба как баба.

– Как я, значит?

– Нет, ты не такая.

– Это как так? Ты ведь сам сказал: баба как баба!

– Ну, сказал…

– Ну и я ведь баба!.. Скажи-ка мне, какой у твоей голубушки размер груди?

Последнее слово снова заставило Малюту обратить свой взор на ее бюст, и, тяжело вздохнув, он отвечал:

– Ты – моя голубушка!

– Какой размер, Малюта?

– Третий, кажется…

– И тебе не стыдно? Кажется ему… Я о твоей жене говорю, а не о соседке! Такие вещи надо знать…

– Ну, третий…

– Так и у меня третий… А какого она роста? Выше меня или ниже?

– Примерно такого же…

– Может она слишком толстая в боках или где еще?

– Нет, не слишком.

– А может сварливая очень, поедом тебя ест?

– Не больше твоего, – не упустил момент съязвить Малюта.

– Что же получается? – словно не замечая колкости, продолжала Анна. – Баба как баба, а негожа? А я, значит, гожа?! Чудно как-то! А может она в постели плоха?

– Ну, это смотря с кем сравнивать…

– Со мной…

– Где ей до тебя! – расплылся в улыбке Малюта.

– Значит, я лучше. Интересно, чем же? Тем, что я изменила своему мужу?.. Послушай, Малюта, а может и она тебе изменяет, а ты просто не знаешь?

– Глупости! Как можно?

– А почему нельзя! Тебе, значит, можно, мне можно, а ей нельзя! Вот как оно получается! Мне блудить с тобой – так это похвально даже, а жене твоей, которую ты не позже, чем пять минут назад бросить собирался, – нельзя! Что-то темнишь ты, дружок…

– Я только хотел сказать, что так заведено.

– Как так заведено? Кем заведено? Ты что, шейх или султан какой! – снова начала выходить из себя Анна.

– Анечка, – начал тихо Малюта, видя, что разговор их ушел совсем не в ту степь, – ну, при чем здесь шейх?..

– Ладно, забудь… Малюта, а Малюта, – снова коварным тоном начала она, – а ты меня не бросишь?

– Нет! До самого гроба любить буду!

Малюта никак не мог распознать, откуда ему ждать очередного подвоха. Аня была для него совершенно непредсказуема и абсолютно неподконтрольна. Она была для него в высшей мере загадкой, которую он никак не мог разгадать. Ни красота, ни молодость, ни шикарное тело не в состоянии так привязать мужчину к женщине, как это делает загадка. И Аня в очередной раз пустила в ход свои чары.

– До гроба, говоришь?

– Именно!

– И проживем мы с тобой сто лет и умрем в один день…

– Нет, в один час! – радостно воскликнул Малюта.

– Малюта, а жене своей ты то же самое говорил?

– Да… ну, то есть нет…

– Так да или нет?

– Прости, я не подумал. Выскочило само собой как-то… – словно уж на горячей сковороде, извивался Малюта. – Короче, да…

– За правду уважу, милый, – сказала Аня и, поманив Малюту к себе, одарила его страстным поцелуем, заставившим мое сердце забиться всё сильней и сильней.

Несчастный дикарь, скучавший на полке, уже было собрался присоединиться, как…

– Довольно, – она резко отстранила от себя Малюту.

– Дорогая, постой, не гони… – растеряно пролепетал Малюта, не в силах убрать руки от ее тела, притягивающего к себе, как магнит.

– Значит, жене своей говорил то же самое? – она исподлобья посмотрела на Малюту.

– Я тогда не знал, что тебя повстречаю…

Ничего не ответив, она встала и, умышлено нагнувшись больше положенного, стала медленно, на ощупь, поправлять стрелки на колготках. Не успев еще остыть от поцелуя, Малюта безумными глазами пожирал свою спутницу.

– А можно мне задать тебе вопрос, раз уж такой откровенный у нас разговор завязался, – робко начал он.

– Валяй, – сказала она, не глядя на него.

– А я тебе нравлюсь?

– Конечно же… нет.

– А зачем ты тогда со мной?

– Так получилось, – ответила Аня и направилась к выходу.

– Не уходи, постой, еще один вопрос, прошу тебя…

– Только быстрее, не томи.

– Почему не нравлюсь? Я что, как мужчина тебя не устраиваю? – голос его дрожал от волнения.

– Нет, – ее взгляд был красноречивее всяких слов.

– Что нет? нет, то есть да?..

– Нет, то есть нет… Малюта, а что ты имеешь в виду, когда говоришь как мужчина? – презрительно спросила Аня, скользнув взглядом по его брюкам.

– Ну… я… ты знаешь, о чем я… – выдавил, наконец, Малюта.

– Ты слишком велик для меня, слишком груб. Не обижайся.

Если бы молния ударила у самых ног Малюты и разверзла пред ним пропасть, на дне которой он увидел бы гроб с собственным телом, эта картина не поразила бы его так сильно, как слова его избранницы.

– А зачем же ты спала со мной? – словно клещами, вытянул он из себя.

Более глупого вопроса для дикаря не существовало. Видимо, для Анны тоже.

– Так принято, Малюта, женщины иногда вынуждены спать с мужчинами, пора бы тебе это знать, – сказав это и загадочно улыбнувшись, она снова поманила его к себе. Малюта повиновался.

Аня стала гладить его голову, а он, казалось, находясь на вершине блаженства, задремал, как младенец, уткнувшись ей в грудь. Насладившись триумфом, она нежно, но настойчиво отстранила его.

– Милый друг, скажи мне, а что ты сделаешь, если твоя супруга, узнав о нашей предстоящей помолвке, наложит на себя руки?

При упоминании помолвки, сердце Малюты бешено заколотилось, ноздри раздулись, с шумом втягивая воздух.

– Все мы смертны, – произнес он с видом персидского мудреца.

– Неужели! И тебя не стали бы мучить угрызения совести? И ты смог бы спокойно обжираться своим счастьем, пусть даже оно стоило жизни близкого тебе человека?

Малюта, видя, что не всё так просто и кажущаяся возможность сближения тает, словно запоздалый снег, свесив на могучей шее голову, отвечал:

– Анечка, милая, чего плохого я тебе сделал? Может, обидел чем? Отказал в чём? Ты скажи…

– Хватит овечкой прикидываться! – Аня резко оборвала его. – Супругу свою, значится, готов заживо схоронить, а как меня обидеть – так что вы, как можно?! Не бывает так!

– Я, ей богу, не понимаю, чего ты добиваешься? Чего тебе от меня надо?

– А тебе от меня?

– Я тебя люблю, хочу тебя, – мрачно отвечал Малюта, понимая, что вновь бездна разверзлась между ними.

– Хочет он! Мало ли кто и чего хочет! А ты когда-нибудь задумывался над тем, чего хотят другие, твоя жена, к примеру, или я?.. Неужели ты полагаешь, что ты предел всех моих желаний! Неужели думаешь, что раз ты хочешь женщину, то и она непременно должна хотеть тебя?

– Значит, ты меня не хочешь?

– Снова ты за свое! Я, может, вообще никого не хочу! Ты об этом задумывался?

– Как так? – удивленно развел руками Малюта. – Но я же видел, что ты… ну, хотела…

– А может я тебе подыгрывала?

– Ты хочешь сказать, что играла? что не хочешь меня?

– Милый, а что же, по-твоему, я здесь делаю?

Анна легко играла словами, и Малюта увязал в ее речах, как в болоте.

– Значит, у нас любовь, Аня? – обрадованно спросил он.

– У кого это у нас?.. Я тебя любил, я тебя и сгубил. Так это у вас называется?

Последние слова, произнесенные отрывисто и преисполненные нежностью и страстью, ввергли Малюту в глубокое отчаяние, и он со стоном откинулся на сиденье, которое под тяжестью его тела, казалось, застонало ему в унисон.

– Малюта, скажи мне честно, ведь ты моего мужа не воспринимаешь всерьез, считая его неудачником?

Малюта насторожился, видя, что разговор снова уходит в сторону.

– Я как-то об этом не думал…

– Не думал, говоришь? А ты не боишься, что он узнает о нас с тобой и захочет с тобой поквитаться?

Анна прекрасно знала, когда и какие струны его незамысловатой душевной лиры надо затронуть. Воистину, она была превосходным музыкантом, а он лишь посредственным инструментом в ее руках.

– Пусть только попробует! – воинственно произнес Малюта.

Аня только этого и ждала. В голосе Малюты впервые за всё время зазвучали стальные нотки, на которые моментально отреагировал скучавший поблизости дикарь. Не понимая значения слов, он тем не менее безошибочно различал интонации, он кожей почувствовал брошенный вызов и по привычке принял его. Глаза его налились кровью, мышцы напряглись, вены вздулись. Он поднял было свой дротик, занес руку перед броском и… – атаки не последовало. Суровая природа плейстоцена научила его не тратить силы зазря. Разговор его нисколько не касался.

– Я так и думала. И это притом, что ты моего мужа даже не знаешь! Крайне удивительно, откуда такая самоуверенность?

Анна умело вела разговор, направляя Малюту туда, куда хотела. Она продолжала завлекать его в искусно расставленные ловушки, а он, словно мамонт, гонимый первобытными охотниками, шел навстречу неминуемой погибели.

– Будь он настоящим мужчиной, баба от него не ушла бы!

– Да что ты говоришь?! Ты действительно считаешь, что от настоящего мужчины баба не уйдет?

– Да!

– Тогда скажи мне для начала, – вновь заговорила она вкрадчивым голосом, – что в твоем понимании значит быть настоящим мужчиной.

Глаза ее сверкали от предстоящего наслаждения, которое она надеялась испытать от этой весьма щекотливой темы.

– Ну, мужчина… это… ну, как бы тебе это сказать? – начал было Малюта, но растерялся, видя, что ничего вразумительного относительно того, каким должен быть настоящий мужчина, сказать-то и не может. – Ну, слабых защищать, наверное, должен… – наконец произнес он.

– Заметь, ты сказал защищать, следовательно, о том, чтобы обидеть, не может быть и речи. Верно?

– Конечно!

– Скажи мне тогда, Малюта, зачем же ты обидел, причем сильно обидел, человека, который, как ты считаешь, заведомо слабее тебя и который ничего плохого тебе не сделал? Согласно твоей логике ты уже не являешься мужчиной, – она многозначительно на него посмотрела.

– Ты загоняешь меня в угол…

Малюта не был в состоянии быстро анализировать и верно реагировать на замысловатые речи Ани. Его, как и дикаря, мало интересовало, что она говорит, да и говорил он с ней вынужденно, не умея как-то иначе (допустим, силой…) взять то, чего желает.

– Ты говорил, что от настоящего мужчины женщина не уйдет, помнишь? – спросила Аня.

– Да, говорил.

– А если я брошу тебя, что тогда делать станешь? Меня ведь удержать сложно…

Это был шах и мат! Нужно было либо признать, что он не мужчина, либо удержать Анну. Первое для Малюты было просто самоубийством, а второе – и вовсе чем-то совсем невероятным. Она же, насладившись еще одной своей победой, продолжала:

– Это я к тому, Малюта, что не стоит зарекаться, ты свысока смотришь на человека, логике и уму которого я не в состоянии противостоять более десяти минут. По большому счету это не я, а он оставил меня, причем задолго до нашей с тобою встречи. А теперь ответь мне, кто больший мужчина: тот, кто бросил меня, или тот, кто подобрал?.. Ты готов на всё, лишь бы лишний раз овладеть мной, а он подходил ко мне просто, легко подбирая ключ к моему сердцу…