Текст книги "На краю совершенного мира"

После урока Имоджин отвела её к миссис Маргрит и рассказала о ситуации. Женщина внимательно слушала, и в то же время выражение её лица оставалось отстранённым. В конце она изучающе взглянула на Иду и поинтересовалась:

– Какова твоя версия событий?

Ида рассказала, что толстяк себя странно вёл, и она, желая узнать причину поведения, побежала за ним, догнала и спросила, а он обозвал её страшной и сбежал. Имоджин высказалась о том, что лично слышала грубость только из уст девочки, упомянула про её грубый поступок и посоветовала не верить в выдуманную историю. Ида начала протестовать и спорить, но ей велели замолчать, грозя новым наказанием. Некоторое время Маргрит пребывала в задумчивости, держа девочку в напряжении, затем вынесла вердикт:

– На первый раз мы тебя простим, но впредь ты не должна повторять подобного. Это ясно?

Ида кивнула.

– Хорошо, пусть идёт.

Прошёл ещё один урок, на сей раз посвящённый изучению цифр, и только после учеников отпустили домой. Кто-то ушёл сразу, кто-то стал ждать, пока их заберут. Ида входила в число последних. Она вышла на лестницу интерната и стала дожидаться Асту. В голове роились мысли. Настроение было испорчено, как и представление об этом месте. «Оказывается, в лучшем мире тоже чувствуется боль», – с иронией подумала она. Вслед за двумя девчонками из дверей интерната показался Марк, который выглядел более расслабленно, чем прежде: вероятно, радовался завершению учебного дня и не заметил присутствия Иды. В девочке взыграло чувство гнева. Она кинулась к нему так быстро, что даже при желании толстяк не успел бы отреагировать. Костлявый кулак прилетел ему прямо в нос. Глазёнки широко распахнулись. Толчок – и он уже кубарем катился со ступеней. Идущие впереди девочки обернулись, несколько мгновений взирали на потасовку, а затем побежали прочь, побоявшись оказаться причастными. Ида спустилась с лестницы и встала около поверженного малолетнего мальчишки. Он весь дрожал, сидя на земле и зажимая окровавленный нос.

– Вот теперь я тебя побила, – сказала Ида не без удовольствия, о чём свидетельствовала отобразившаяся на лице усмешка. – Вот что бывает, когда пытаешься врать. Если думаешь, что сможешь вновь сделать это, то знай, наказаний я не боюсь, и в следующий раз ты так легко не отделаешься. Ваша мисс Имоджин может сколько угодно ставить меня в угол и кричать, помни, что мой кулак и сапог всегда причинят больше боли, хряк…

Марк ничего не ответил. Он покраснел и едва ли не захныкал от ужаса. «Как же он жалок, – подумала Ида, – на отшибе его бы ждала верная смерть».

Глава 16

Подавив в себе лёгкое волнение, Ида присела на стул. В кабинете доктора Вальтера она оказывалась второй раз, но здесь, как и прежде, ничего не изменилось. Мужчина устроился в кресле, покуривал трубку, листал загадочный блокнот, с которым никогда не расставался. На лице его отражались напряжение и усталость, отчётливо прорисовавшие возраст, далёкий от юношества, но ещё и не пожилой.

– Как твои дела? Самочувствие? Как первый день в интернате? – поинтересовался он, найдя последнюю запись глазами. Задавать вопросы – его любимая привычка, это девочка заметила уже давно. На чём крепился интерес, правда, она не знала.

– Плохо, – ответила Ида, хотя изначально планировала солгать. Нехорошо было жаловаться на новую жизнь, ведь она досталась с таким трудом. Стоило только вспомнить об отшибе, о том, где она существовала ранее, хваталась за каждую крошку хлеба, ежедневно терпела брань и побои. Стоило лишь вспомнить, как она бросала свою единственную игрушку в грязную реку Лан, как своими же руками пыталась утопить брата. Её до сих пор страшила мысль – что чувствовала бы она, убив Густава, смогла ли бы жить с этим дальше? Иногда Ида думала о том, где он теперь, что сказал тётке и как они живут. В глубине души девочка боялась, что мужчина может отправить её обратно, но он лишь заинтересованно поднял глаза.

– Меня сегодня наказали. – Девочка продемонстрировала кисти и запястья, краснота с которых уже сходила. Ида не чувствовала боли, только обиду за несправедливость, ведь ей так и не поверили.

Мужчина слегка выгнул брови.

– Что произошло?

– Жирный хряк меня сначала обозвал, а затем соврал миссис Имоджин, что я его побила, хотя я этого не делала!

– Жирный хряк? – В голосе Вальтера послышались нотки сомнения.

– Его зовут Марк, но «хряк» ему подходит больше. – Ида вспомнила толстяка: краснеющее лицо, напоминавшее рыло, вечно текущие сопли, которые он утирал пухлыми ладонями, маленькие глазки, косящие куда-то в сторону.

– Ты к нему первая полезла?

– Вот и вы туда же! – возмутилась девочка, спрыгнув со стула. – Хряку верят все, а мне никто!

– Сядь, Идалия. Не кричи. – Мужчина сделал затяжку, затем что-то записал. Эмоциональность девочки его немного беспокоила, хотелось услышать факты. – Я верю тебе. Расскажи подробнее.

– Меня обвинили в том, чего я не делала, – сказала она уже чуть спокойнее.

– И как ты себя повела?

– Начала говорить, что хряк всё врёт. – Ида вновь присела на стул, пытаясь подавить возбуждение. Уж больно хотелось доказать правду. Она не понимала, что делала не так и почему все сразу сочли её виноватой. Сначала глупый хряк наврал ради какой-то неведомой цели, затем наказала миссис Имоджин, а теперь и доктор Вальтер сомневается в её честности. – Та женщина не поверила мне и сказала извиниться, тогда я толкнула хряка со стула, чтобы он сознался во вранье.

– Ты понимаешь, что это было неразумно?

– Нет. Я всего лишь говорила как есть, а поверили ему.

– Что было потом? – Вальтер не отрывался от блокнота. Он так быстро писал, что Ида даже увлеклась, наблюдая за движением рук.

– Мы пошли к миссис Маргрит, и она сказала, что прощает меня, но больше такое повторяться не должно. После занятий я ждала Асту, и мне на глаза попался хряк…

– …Марк, – поправил мужчина, однако девочка проигнорировала.

– …Я ударила его за то, что соврал. Теперь это хотя бы имеет смысл.

– Ударила? Как?

– В нос. Он у него всё равно слишком широкий. – Ида усмехнулась, на мгновение вновь почувствовав собственное превосходство над толстяком.

– Идалия, тебя ведь снова накажут. Так могут и вовсе выгнать без разбирательств.

– Хряк не станет жаловаться.

– Ещё как станет. – Мужчина выпустил изо рта облачко пара и задумчиво продолжил: – Понимаешь ли, законы этого мира отличаются от тех, по которым ты жила прежде. Здесь не нужно драться, воровать, кричать, чтобы тебя услышали. Чем спокойнее ты себя ведёшь, тем больше вызываешь доверия. Пойми правильно миссис Имоджин: она не знает тебя, но знает Марка. Ты вела себя агрессивно, бранилась, дралась, в результате чего он стал выглядеть жертвой. Соответственно, ему поверили, ведь ты собственноручно создала ему нерушимый фон потерпевшего. Нужно уметь перестроиться, быть умнее, корректнее, лояльней. Ты ведь помнишь наше условие? Попадая в новый мир, нужно оставить за бортом всё, что касалось старого, включая прежние понятия о жизни, правде, справедливости. Здесь непозволительно творить самосуд.

– Это какая-то глупость, – возразила Ида.

– Это жизнь. Прислушайся. Я хочу тебе помочь.

– Вечно вы хотите помочь. И почему ваш сын запирается в комнате? – Вопрос выплыл как-то сам собой. Иду терзал интерес, а сейчас был как раз подходящий момент, чтобы утолить его, ведь отец наверняка знал причину такого поведения своего ребёнка. – Он мне не открывает, даже когда стучусь, но я видела, как к нему приходила девушка в сером платье.

– Это гувернантка, – пояснил Вальтер. – Уильям обучается на дому.

– Почему?

– Это сложно объяснить. Он не любит общество, возможно, его отношение к тебе однажды поменяется. – Мужчина закрыл блокнот и отложил его в сторону. – Скоро будем ужинать. Сегодня у всех был тяжёлый день, в особенности у тебя. Не буду мучить расспросами. Постарайся завтра не вступать в конфликты, ради себя же. Не разрушай то, чем можешь обладать.

Ида промолчала, обдумывая прозвучавшие слова. Сможет ли она не вступать в конфликт из-за таких мелочей или как-то сдержать себя? Девочка не считала, что виновата в чём-то. Всего лишь отстаивала правду, а в итоге сделала только хуже. Вывод, впрочем, она извлекла: честность в этом мире не в почёте. Теперь осталось подумать, как вести себя в этом обществе и что делать, если доктор окажется прав и Марк действительно пожалуется.

* * *

Ида с аппетитом уплетала овощной суп, пока тот был ещё горячим. Приятный аромат пищи ласкал обострившееся обоняние. Она уже умела пользоваться столовыми приборами, чем очень гордилась. Уильям хоть и сидел за столом без энтузиазма, но больше не пытался уйти, испытывая отвращение. Он внимательно изучал содержимое тарелки, не поднимая глаз, водил ложкой по часовой стрелке, иногда замирал или подносил её ко рту. Ида потянулась за вторым куском хлеба, который был свежим и мягким, совсем не похожим на тот, которым девочка питалась большую часть жизни.

– Завтра я уезжаю, – подал голос Вальтер, вытирая губы салфеткой.

– Куда? – тут же поинтересовалась Ида. «Неужели снова будет ездить на паровой машине в неизвестные дали?»

– Нужно кое-кого навестить. Меня не будет около двух недель, и я хочу, чтобы в это время вы вели себя прилично и слушались указаний Асты.

Ида перевела взгляд на Уильяма. Мальчик молчал, совершенно не проявляя интереса к сказанному.

– А можно мне с вами? – поинтересовалась девочка, не скрывая распирающего её интереса. В доме Вальтера было хорошо, да и в интернате она ещё только начинала осваиваться, однако узнать, что существует ещё дальше этих стен, казалось более важным и завлекающим.

– Нет, – тут же отрезал доктор, – ты останешься здесь. На лице девочки отобразилось разочарование. Она хотела ответить протестом или колкостью, но промолчала. «Что, если он выставит меня за дверь? Нельзя вести себя дурно, чтобы не быть наказанной», – подумала Ида и вновь увлеклась супом.

– Всё в порядке, Уильям? – поинтересовался Вальтер, внимательно наблюдая за сыном.

– Будет, когда ты уедешь, – тихо отозвался тот, чем несказанно удивил Иду. Лицо Вальтера осталось бесстрастным.

Оставшееся время ужина они провели в тишине. Первым из-за стола вышел Уильям и, не выразив никакой благодарности, поспешил удалиться. Он не доел суп и недовольно хлопнул дверью. Ида решила, что это её шанс, тут же соскочила со стула, отодвинув от себя тарелку, и побежала за мальчиком, пока тот в очередной раз не скрылся в комнате. Вальтер проводил детей удивлённым взглядом, но не остановил.

Уильям уже преодолел треть ступеней, когда Ида схватилась за перила в надежде догнать его. Мальчишка обернулся на шум и, заметив внизу тощую черноволосую девочку, ускорил шаг.

– Хэй, стой! Уильям! – Она, словно газель, быстро перескочила несколько ступенек. Мальчишка уже спешил по коридору. – Прекрати скрываться от меня! Слышишь?!

– Отстань, – лишь бросил мальчик, практически дойдя до комнаты и потянувшись к ручке. Ида догнала его уже в следующее мгновение и крепко вцепилась в рубашку.

– Да что с тобой не так? Избегаешь всех, запираешься. Тебе даже плевать, что твой отец уезжает! Почему ты так равнодушен?!

– Тебе-то какое дело? – Уильям в раздражении попытался освободиться от хватки, но Ида не отпускала его.

– Потому что ты гадкий равнодушный мальчишка! Считаешь, что ты лучше других? Да? Так ты считаешь? Делаешь вид, что никто не достоин твоего внимания? Даже отец…

Уильям с силой оттолкнул девочку от себя. Ида почувствовала, что падает, и, не выпуская конец рубашки из своих цепких пальцев, пнула мальчика в колено, в результате чего оба свалились на пол. Ида больно ударилась локтем, по руке словно пробежал разряд тока, а Уильям приложился подбородком к её тощей коленке и тихо выругался. Не медля ни минуты, девочка попыталась придавить его своим весом и не дать сбежать. На лице мальчика отразилось недоумение, затем шок.

– Проклятье… отстань же ты, дрянь!

– Ну вот ещё чего. Пока не исправишься…

– Мелкая дрянь… – процедил Уильям сквозь зубы, силясь сбросить девочку с себя. На холодном полу лежать совсем не комфортно – к тому же в любую минуту сюда могли подняться Аста или Вальтер. Что пришло бы им на ум, увидь они эту картину?

– Ответь мне, Уильям, что не так? Что не устраивает тебя в твоей сытой жизни?

– Наличие таких, как ты! – Мальчик сделал рывок, и Ида, явно уступающая в силе, свалилась на бок.

– А что со мной не так? Страшная, да? – Вспомнив слова толстяка из интерната, девочка едва сдержала подступившие к глазам слезы обиды. Уильям не ответил, а вскочил на ноги и, преодолев расстояние до комнаты в несколько шагов, скрылся за дверью. Послышался щелчок. Ида поднялась на ноги и в ярости пнула закрытую дверь.

– Ты отвратителен, Уильям! Ты… – Она выдержала паузу, подбирая слова. – Если бы у меня был отец, – сказала она чуть тише, – если бы мой отец не умер от гадкой болезни, если бы он не был простодушным хилым червяком, как говорила тётка… Если бы моя мама не умерла, рожая брата, такого же никчёмного, как и отец… Если бы не вечная нужда кому-то умирать, – Ида отступила от двери, побоявшись расплакаться и выставить себя жалкой, – я бы любила их, не стала бы прятаться, избегать и… – она запнулась, глядя на свои бледные трясущиеся ладони. «Я пыталась убить Густава, пыталась, хотела, чтобы он умер… мой младший братишка… я топила его своими руками», – в ужасе думала девочка, вспоминая испуганное лицо и грязную мутную воду. Она сделала ещё пару шагов назад, закусила нижнюю губу, затем скрылась в комнате. В конце концов, кто дал ей право судить равнодушное поведение Уильяма? Ей, воровке, несостоявшейся убийце, нужно было бояться за свои душу и судьбу.

Ида опустилась на кровать и закрыла лицо руками. Щемило сердце. Она чувствовала лёгкую тошноту. На столе лежал железный тёткин браслет, напоминающий о прошлом и отшибе. Теперь девочка жила лучше прежнего, и всё же не могла обрести того, что делает многих людей счастливыми. Она не могла обрести семью. Последнего близкого человека и то едва не лишила жизни. Иде казалось, что на ладонях её кровь, что окружающим видно это, потому её называют страшной, дрянью – и гонят от себя.

«Мне не быть такой же, как те дамы из поезда. Моё жуткое прошлое написано на моём лице».

А в это время Уильям опустился у двери и вслушивался в тишину. Болел подбородок, ушибленный о девичью коленку. Мальчик взялся за край помятой рубашки, в очередной раз дав оценку травмированной руке, где вместо двух здоровых пальцев торчали жалкие самодельные замены. Он сидел и чего-то ждал: возможно, продолжения монолога или очередных ударов в дверь, – но воцарилась тишина. Безумная навязчивая девочка решила отстать. Как же она его раздражала! Какое ей было до него дело? Что знала она об их отношениях с отцом?

Уильям стиснул кулаки, подавляя закипающий гнев. Глупая дикарка посмела напасть на него в коридоре его же дома. Это возмущало мальчика выше всякого предела. Он в очередной раз проклял отца и его глупые эксперименты. Зачем он только притащил эту нищую в дом? Почему этой замарашке всё доставалось бесплатно? С каждой новой мыслью Уильям ненавидел её всё сильнее.

Попытка Иды рассказать о смерти близких не вызвала никакого сочувствия и отклика в его душе. Вытянув ноги, мальчик уставился в белый потолок, что заменил ему серое небо, и представил, как плотная пелена дыма рассеивается и выглядывает солнце.

Глава 17

– Не хотите ли чаю или ещё чего?

– Нет, благодарю, – вежливо отозвалась Лисбет, взглянув на служанку, появившуюся на пороге со светильником в руках, – я уже ложусь спать.

– Тогда доброй вам ночи.

– И тебе.

Улла кивнула, прежде чем удалиться. На лице её отразилось облегчение: не придётся суетиться на ночь глядя. Лисбет поднялась с кровати, прихрамывая, дошла до двери и затворила замок.

Прислонившись ладонями к прохладной деревянной поверхности, она несколько мгновений вслушивалась в звук удаляющихся шагов, который вскоре стих. Девушка вздохнула. Её донимала дрожь. В горле пересохло от волнения, но Лисбет совершенно не хотелось пить чай. Это затянуло бы вечер. Дядя мог соизволить навестить её, а девушке было некогда вести беседы. Она торопилась.

Отстранившись от двери, Лисбет прошла к столу, присела и положила перед собой чистый бумажный лист. Оставалось лишь что-нибудь написать. Девушка задумалась, не зная, как верно сформулировать мысли.

«Дорогой дядя…», – начала она, но затем остановилась. Нужна ли была крайняя любезность в данной ситуации? Отнюдь не торжественное поздравление следовало за этим. Девушка зачеркнула строчку. Просто:

«Дядя… прошу не судить строго мой поступок».

И снова мысли Лисбет дали сбой. «Разве это для меня важно? Чтобы он судил?» Девушка потёрла виски, пытаясь сосредоточиться. Сердце взволнованно стучало. Утром казалось, что план действий готов и хорошо спланирован. Ничто не должно было препятствовать его осуществлению, однако она и не знала, что написать записку будет столь тяжело.

«…Я не хочу, чтобы вы переживали…»

Снова не то. Лисбет скомкала испорченный листок и достала новый. После некоторых раздумий она написала:

«Дядя, прошу, не ищите меня. Случившееся несчастье вас потрясло, но я не стану заложницей этих стен. Обещаю вернуться вскоре, но прежде я должна обрести себя».

Лисбет поставила подпись. А сможет ли она выполнить обещание? Вернётся ли она прежде, чем смерть застанет её? Словно бы в ответ резкой болью отозвалось правое колено. Вальтер не ошибался в прогнозах, но девушка оставалась неприступна. «Лучше умереть, чем стать калекой на всю жизнь и быть обузой», – думала она. Пусть срок будет малым, зато этот выбор принадлежит ей. «Я сама продиктую правила своей жизни, даже если сценарий к ней уже написан».

Девушка поднялась на ноги, достала из шкафа уже собранную сумку со всеми необходимыми вещами, переоделась в дорожное платье и стала ждать. Она сидела на краю мягкой постели, смотрела на настенные часы: стрелки двигались медленно, словно измеряли саму вечность. Запахи древесины и цветочных духов, к которым она успела привыкнуть, навевали воспоминания. Когда-то у неё была семья.

Через два часа, когда улицу уже окутывала непроглядная тьма, а в доме стихли все звуки, Лисбет, начинавшая впадать в дремоту, решила, что пора. Она поднялась, накинула на себя пальто, надела перчатки на худые бледные руки и взяла сумку. Теперь главное не шуметь.

Девушка неуверенно подошла к двери. Её терзал страх, словно бы предстояло совершить преступление, а с ним перекликалась боль, не утихавшая ни на мгновение. Щелчок, скрип двери. Тёмный коридор распахнул объятия. Лисбет в последний раз окинула комнату взглядом, прежде чем покинуть её.

Крепко держась за перила, она осторожно спускалась по ступеням. Каждый шаг доставлял массу неудобств, но девушка стойко терпела. На ощупь она пробралась к заднему ходу имения, лестница от которого вела в небольшой сад. В это время охрана там менялась, и у девушки было всего несколько минут, чтобы проскользнуть незамеченной. Она лихорадочно нащупала пальцами замок, пару раз дёрнула его, но тот не поддался. Сердце Лисбет заколотилось быстрее. Руки начали дрожать. Она сделала глубокий вдох. «Спокойнее. Я смогу это сделать». На третий раз замок поддался, и уже в следующее мгновение девушка почувствовала прохладу на лице. Она скользнула за порог, осторожно прикрыв за собой дверь, как можно быстрее спустилась с лестницы, боясь быть замеченной, поправила воротник пальто и двинулась через сад. За домом её уже дожидались.

Леннарт открыл дверцу коляски и спрыгнул на землю, коротко поприветствовав девушку. В темноте она не видела выражения его лица. Серьёзен он был или расслаблен? Оказывала ли эта ночь давление на кого-то ещё так же сильно?

Мужчина помог сначала погрузить вещи, затем подал руку, чтобы Лисбет могла забраться в коляску. Наконец сев, она почувствовала себя чуточку спокойнее. Колено болезненно ныло, в висках пульсировало, спина вспотела от волнения. Девушке показалось, что она чувствует запах собственного страха, но в то же время его перебивал лёгкий трепет. Это ли она должна чувствовать, возвращаясь на родину?

Леннарт уселся рядом. Они виделись второй раз с момента той злополучной ночи. Лисбет боялась, что мужчина начнёт обсуждать случившееся, но он лишь велел кучеру ехать. Повозка двинулась вдоль тёмной дороги, кое-где освещаемой тусклыми фонарями. Из мрака проступали очертания домов: в этот час они казались зловещими и пустынными. Длинные извивающиеся тени скакали из стороны в сторону, рисуя всевозможные картины. Лисбет предпочитала не смотреть. Она сжала ладони и представила себе широкое цветущее поле. Это поле было огромным. Небо над ним переливалось оттенками синего и фиолетового: его не портили даже облака. В этом месте не существовало боли. Увы, этого места тоже не существовало.

– О чём вы думаете? – внезапно поинтересовался Леннарт. До сего момента гнетущую тишину нарушал лишь цокот конских копыт. Лисбет невольно вздрогнула.

– О том, что случается с душами, когда мы умираем. Попадают ли они в место лучшее, или всё иллюзия, и там нет ничего, кроме пустоты? – ответила она, решив отвлечь себя диалогом.

– Почему вас интересует это?

– А почему нет? Разве плохо задумываться о таких вещах? Вот вы как считаете?

– Я вообще не верю в существование души.

– Правда? – удивилась девушка шёпотом. – Почему?

– Разве её кто-то когда-то видел?

– Вы скептик. Разве обязательно что-то видеть? Может, это лучше чувствовать?

– Разве её кто-то когда-то чувствовал?

– Разумеется. Неужели вас никогда не посещало чувство ноющей боли в груди, словно болит что-то не осязаемое?

– Боюсь, я далёк от этого.

– Тогда вы чёрствый человек. – Лисбет украдкой взглянула на мужчину, но во тьме не смогла различить эмоций на его лице.

– Во мне больше реализма. Это не делает меня чёрствым.

– Делает. Человек, не верящий в существование души, не может испытывать настоящие чувства, а вам это не известно.

– Будь по-вашему. Вот скажите мне, Лисбет, вы когда-нибудь предполагали, что будете сбегать из дома среди ночи? – Леннарт закинул ногу на ногу. Девушка задумалась, выдерживая паузу.

– Нет, я об этом не думала.

– О чём вы обычно думаете?

«О смерти», – подумала Лисбет, но вслух этого не сказала.

– Ни о чём, – уклончиво ответила она. – Женские головы забиты пустотой.

– Вы мне бессовестно лжёте. Женщинам так нравится лгать, делать вид, что они глупы и беспомощны. Отчего-то они думают, что мужчины покупаются на это, видят в этом таинственную прелесть, но пощадите. Ваше главное достоинство в вашем уме, а он читается во взгляде.

Оставшийся путь до имения Йозефа они проехали в молчании. Лисбет временами поглядывала на небо, считая минуты до того, как они сядут на поезд и умчатся из этого мрачного места. Её пугала мысль, что дядя обнаружит побег раньше положенного, в то же время ещё сильнее страшила неизвестность грядущего будущего.