Текст книги "Невероятная жизнь Анны Ахматовой. Мы и Анна Ахматова"

Паоло Нори
Невероятная жизнь Анны Ахматовой. Мы и Анна Ахматова

Мы, поэты, люди голые, у нас всё видно, поэтому нам надо позаботиться о том, чтобы мы выглядели пристойно.

АННА АХМАТОВА

Paolo Nori

Vi avverto che vivo per l'ultima volta:

noi e Anna Achmatova

© 2023 Mondadori Libri S.p.A., Milano

© Виктория Крапива, перевод, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

От автора

Я очень рад, что мой роман об Анне Ахматовой опубликован на русском языке, и хочу сказать издательству «АСТ», что своим решением купить права на эту книгу они делают давнего поклонника русской литературы настолько счастливым, что он даже не может сказать, насколько.

Однако я хочу, чтобы русские читатели знали, что версия, которую они найдут здесь, не идентична оригиналу.

Есть вещи, которые, в соответствии с российским законодательством, не могут быть опубликованы в том виде, в каком я их написал.

Будьте здоровы!

Паоло Нори

Болонья, 22 июня 2024 года

Предисловие. Она

Переводчица Ангелина Щекин-Кротова вспоминала, как в 1956 году вместе с мужем, художником Робертом Фальком, она отправилась на празднование шестидесятипятилетнего юбилея писателя Ильи Эренбурга, автора повести «Оттепель» (давшей название тому историческому периоду, который Советский Союз как раз переживал в пятьдесят шестом).

«Была масса народа, так что для мужчин даже не хватало стульев, – рассказывала она, – сидели только женщины или же мужчины постарше. Некуда было класть шапки и шубы. Какая-то такая была толкотня невероятная, как будто бы в часы пик в метро, представляете?

С трудом можно было пробраться к каким-то закускам и винам. Я помню, Тышлер [тоже художник] утащил себе три бутылки и блаженствовал, сидел в уголке (смеется). Вдруг раздался какой-то шорох, и вошла в кабинет (я была в кабинете и Фальк тоже) Анна Ахматова. В черном платье, со своими серебряными волосами.

И вдруг в комнате стало просторно – в этой тесной комнате. Все встали и тихо ее приветствовали, и она, как царица такая, знаете, поклонилась и вышла в другую комнату».

1. Анна

1.1. Старики

Мне нравится, как разговаривают старики.

Точнее сказать, мне нравилось, как разговаривали старики во времена моей юности.

Мне нравилось слушать, как говорит моя бабушка Кармела.

Когда она с кем-то беседовала, вернее, когда на людях ее вдруг одолевало желание высказаться, бабушка Кармела начинала говорить таким внушительным тоном, которого я не замечал даже у себя.

И этот ее внушительный тон, на мой взгляд, мог бы многое о ней рассказать.

Например, о том, что бабушка Кармела – шестнадцатый ребенок в семье издольщиков[1]1
  Издольщина – вид аренды земли, при котором собственник земли взымает плату долей урожая. (Здесь и далее, кроме оговоренных случаев, примечания переводчика.)


[Закрыть], у которых было семнадцать сыновей и дочерей.

Что она закончила три класса и пошла работать – с одиннадцати лет прислуживала в генеральском доме в Парме.

Помню ее слова: «Паоло, у нас дома было хоть шаром покати, а, когда кончались деньги, мы устраивали себе праздник».

Этот тон говорил о том, что она вырвалась из нищего детства.

Что она своими руками, своим трудом, всей жизнью заслужила право иметь собственный голос, как и любой другой человек.

Этот тон утверждал: «Вот она я, видишь? Я тоже имею право быть здесь, верно? Как и ты».

Больше ни у кого, никогда в жизни я не слышал такого внушительного голоса, как у моей бабушки.

Нечто похожее я нашел только в литературе – и это был голос Анны Ахматовой.

Между Ахматовой и моей бабушкой не было ничего общего.

Но это явления одного порядка.

1.2. Холод

Известный русский писатель Венедикт Ерофеев считал: «Как бы ни было, грамотному русскому человеку – это я знаю определенно – было б холоднее и пустыннее на свете, если б поэзия Иосифа Бродского по какой-нибудь причине не существовала».

Иосиф Бродский, родившийся в Ленинграде в 1940 году и удостоенный в 1987 году Нобелевской премии по литературе, однажды сказал: «Всё, касающееся Ахматовой, – это часть жизни, а говорить о жизни – все равно что кошке ловить свой хвост. Невыносимо трудно. Одно скажу: всякая встреча с Ахматовой была для меня довольно-таки замечательным переживанием. Когда физически ощущаешь, что имеешь дело с человеком лучшим, нежели ты. Гораздо лучшим. С человеком, который одной интонацией своей тебя преображает. И Ахматова уже одним только тоном голоса или поворотом головы превращала вас в гомо сапиенс».

1.3. Означающее

Если бы меня спросили, что я усвоил за годы учебы в университете, первым делом я упомянул бы понятия «означающего» и «означаемого», которые, в моем понимании, сводятся к звучанию и смыслу. И они взаимообусловлены. Еще я понял, что никаких синонимичных понятий не существует, и мысль, высказанная иначе, это уже другая мысль.

И что, как ни странно, даже означающее само по себе без означаемого может оказывать очень глубокое воздействие.

Однажды в 1989 году, когда мы сидели на первом этаже в одной из аудиторий филологического департамента Пармского университета на бульваре Сан-Микеле, профессор Сиклари прочитала нам стихотворение Анны Ахматовой в оригинале. Изучать русский язык я начал совсем недавно и не понимал ни слова. Однако эффект от чтения был: пока лились эти звуки, это означающее, лишенное для меня всякого смысла, мне показалось, что наша аудитория окрасилась в цвет неба и все вдруг стало просто и ясно. Я больше не сомневался: изучению русского языка я посвящу остаток своей жизни.

1.4. Означаемое

Последняя на сегодня книга, которая у меня вышла, посвящена Достоевскому. Это роман, сюжетный каркас которого основан на биографии Фёдора Михайловича Достоевского и который называется «Невероятная жизнь Фёдора Михайловича Достоевского. Всё ещё кровоточит».

На презентации книги я сказал, что не знаю, удалась она мне или нет, но ее название, на мой взгляд, абсолютно оправдано: о жизни Фёдора Михайловича Достоевского стоило бы рассказать, даже если бы он не был одним из величайших писателей всех времен.

Но он был одним из величайших писателей всех времен, и, как следствие, из его произведений мы узнаем много важного о нем самом, о мире и о нас, и, если бы он стал не писателем, а военным инженером, мы знали бы намного меньше о нем, о мире и о себе.

Книга, которую вы держите в руках, называется «Но я предупреждаю вас, что я живу в последний раз» с подзаголовком «Мы и Анна Ахматова»[2]2
  «Vi avverto che vivo per l’ultima volta: Noi e Anna Achmatova» – оригинальное название книги, впервые опубликованной в издательстве «Мондадори». Издание на русском языке выходит под названием «Невероятная жизнь Анны Ахматовой. Мы и Анна Ахматова».


[Закрыть]. Рассказать об Ахматовой мне захотелось по той же причине.

Анна Ахматова – тоже один из величайших поэтов всех времен, и я уверен, что она тоже прожила невероятную жизнь, которая заслуживает отдельного рассказа независимо от того, была ли она одним из величайших поэтов всех времен.

Произведения Ахматовой, одного из величайших поэтов, рассказывают нам много важнейших вещей о ней, о мире и о нас, и, если бы она стала не поэтом, а инженером-механиком (как ее отец) или военным инженером (как Достоевский), мы знали бы гораздо меньше о ней, о мире и о себе.

Однако с произведениями Ахматовой, в отличие от произведений Достоевского, есть одна сложность.

1.5. Непромокаемый плащ

Я вспоминаю фильм Джима Джармуша «Патерсон», рассказывающий о водителе автобуса по фамилии Патерсон, который живет в городке под названием Патерсон. Он обожает поэзию, читает стихи и сам их пишет, а в конце фильма встречает любителя поэзии из Японии и спрашивает, как тот читает стихи американских поэтов – на английском или в переводе, на что японец отвечает: «Читать стихи в переводе – все равно что принимать душ в непромокаемом плаще».

В этом и состоит трудность: читатели этого романа в каком-то смысле принимают душ в плаще.

Но, может, это не так уж важно: мне кажется, в поэзии Анны Ахматовой дождь льет с такой силой, что промокнет даже непромокаемый плащ.

1.6. Ты чей будешь?

Любители поэзии в Италии Анну Ахматову знают, но, так сказать, рядовому читателю она известна мало (если он вообще существует, этот рядовой читатель).

То есть Ахматова известна не так, как Толстой или Достоевский, и даже не так, как Пушкин, Гоголь, Тургенев или Булгаков.

Гораздо меньше.

К примеру, когда я начал писать эту книгу, один мой друг спросил: «Ахматова? А за кем она была замужем?»

Этот вопрос напомнил мне один случай, который произошел со мной в детстве в поселке Базиликанове, на родине моего дедушки. Однажды местный житель, встретив меня на улице, спросил: «А ты чей будешь?»

Вопрос поставил меня в тупик – мне всегда казалось, что я ничей.

А уж Ахматова, я полагаю, тем более не была ничьей женой.

То есть она, конечно, была замужем, но не столько она была женой этих мужчин, сколько они – ее мужьями, потому что Ахматова была явлением уникальным.

В Парме, когда хотят сделать комплимент красивой женщине, говорят: «Она ручной работы». Это относится и к Ахматовой: она сама, как и ее жизнь, были «ручной работы».

1.7. Нечто невероятное

Павел Фокин составил биографию Анны Ахматовой полностью из воспоминаний людей, которые ее знали. Его книга называется «Ахматова без глянца», то есть Ахматова без прикрас.

Во вступительном слове он пишет: «Она – частный человек, беспартийный, лирический поэт, одинокая женщина, не умеющая без посторонней помощи включить газовую конфорку, – трижды была предметом обсуждения и осуждения Центрального комитета правящей партии.

Три запретительных постановления ЦК ВКП (большевиков)! Можно подумать, у большевиков других забот не было: что там ГОЭЛРО, ликбез, внутрипартийная оппозиция, индустриализация, коллективизация, война с фашистской Германией, восстановление страны!

Вот Ахматова – это да, пострашнее Антанты и Гитлера, Троцкого и Бухарина. Без каких-либо усилий со стороны Ахматовой большевики сами признали за ней статус равноправного и равносильного противника, вручили ей (трижды!) властный мандат, жалованную грамоту, или, как там говорили татарские предки поэта, ярлык на княжение.

Факт, достойный удивления потомков».

1.8. Красавицей она не была

Поэт и литературовед Георгий Адамович писал в 1970-е годы: «Анна Андреевна поразила меня своей внешностью. Теперь, в воспоминаниях о ней, ее иногда называют красавицей: нет, красавицей она не была. Но она была больше, чем красавица, лучше, чем красавица. Никогда не приходилось мне видеть женщину, лицо и весь облик которой повсюду, среди любых красавиц, выделялся бы своей выразительностью, неподдельной одухотворенностью, чем-то сразу приковывавшим внимание».

1.9. Как ее воспринимали

Моя бабушка, когда ей нравилось, как я одет, говорила: «Загляденье!»

Вот и Ахматова, как мне представляется, была таким «загляденьем». Даже отсюда, из региона Эмилия, спустя столько лет, с высоты сегодняшнего дня – а на дворе 2022 год, – она кажется прекрасной.

Хотя Адамович правильно подметил: красавицей она не была.

Она волновала воображение.

Приковывала взгляды.

Она была из тех женщин, которые заполняют собой все пространство, и остальные словно перестают существовать.

Когда она входила, люди вставали.

Она становилась событием, как стала событием знаменитая речь Достоевского.

Это не значит, что она была так же хороша, как знаменитая речь Фёдора Михайловича.

1.10. Ассоциации

Дмитрий Николаевич Журавлёв, советский актер и режиссер, говорил, что для него суровый облик Анны Ахматовой был сродни классической красоте Ленинграда.

Ленинград тогда был Петербургом, и, по ее словам, в Ленинграде, где бы она ни оказалась, она чувствовала себя экскурсоводом, вспоминая и рассказывая своим спутникам, что произошло здесь, что случилось там.

«Петербургские голландские печи, камины. Звук бросаемых в подвал дров. Дымки над крышами. Барабанный бой, так всегда напоминающий казнь. Лошадиная обмерзшая в сосульках морда почти у вас на плече. Зато какой был запах мокрой кожи в извозчичьей пролетке с поднятым верхом во время дождя! И два окна в Михайловском замке, и казалось, что за ними еще убивают Павла, и Семёновские казармы, и Семёновский плац, где ждал смерти Достоевский. Летний сад, Марсово поле… Дом Мурузи (угол Литейного), где я в последний раз в жизни видела Н. С. Гумилёва (в тот день, когда меня нарисовал Ю. Анненков). Это, – говорит Ахматова, – мой Ленинград».

1.11. Скульптура

Анатолий Найман, петербургский поэт, родившийся в 1936 году, который знал Ахматову уже в преклонном возрасте и был ее литературным секретарем, писал: «А сама она была ошеломительно – скажу неловкое, но наиболее подходящее слово – грандиозна, неприступна; далека от всего, что рядом: от людей, от мира, безмолвна, неподвижна. Первое впечатление было, что она выше меня, потом оказалось, что одного со мной роста, может быть чуть пониже. Держалась очень прямо, голову как бы несла, шла медленно и, даже двигаясь, была похожа на скульптуру, массивную, точно вылепленную – мгновениями казалось, высеченную, – классическую и как будто уже виденную как образец скульптуры».

1.12. В трамвае

Из всех известных мне рассказов об Ахматовой больше всего мне нравится описание ее поездки в трамвае. Оно принадлежит Лидии Чуковской: «Подошел ее трамвай. Я стояла и смотрела, как она поднялась по ступенькам, вошла, схватилась за ремень, открыла сумку… В старом макинтоше, в нелепой старой шляпе, похожей на детский колпачок, в стоптанных туфлях – статная, с прекрасным лицом и спутанной серой челкой. Трамвай как трамвай. Люди как люди. И никто не видит, что это она».

1.13. Голос

Татьяна Вечеслова, прима-балерина Ленинградского театра оперы и балета имени Кирова, рассказывала: «Обычно я робела и затихала в ее присутствии и слушала ее голос, особенный этот голос, грудной и чуть глуховатый, он равномерно повышался и понижался, завораживая слушателя».

Виталий Виленкин, литературовед: «Как она читала? Негромко, мерно, но с ощутимым биением крови под внешним покоем ритма. Ничего не подчеркивая, не выделяя – ни стиха, ни строфы, ни единого отдельного слова, ни одной интонации, так что каждое стихотворение выливалось как бы само собой, на едином дыхании, но каждое – на своем дыхании, в своей особой мелодике».

Осип Мандельштам был великим поэтом и большим другом Анны Андреевны. В 1940 году Ахматова расскажет, что он дважды пытался влюбиться в нее, но она считала, что это разрушит их дружбу, и сразу же все пресекала. Как и Мандельштам, Ахматова стала учить итальянский, чтобы читать Данте в оригинале. Однажды, когда они прогуливались вдвоем по Ленинграду, она продекламировала Данте на итальянском, и Мандельштам заплакал: «Нет, ничего, только эти слова и вашим голосом…» Ее голос, Петербург и Данте – все вместе: это было уже слишком.

2. Тяжелые времена

2.1. Русские романы

Я люблю романы.

Когда мне в руки попадает роман, который мне нравится (а такое бывает три-четыре раза в год), я обожаю возвращаться домой, подгоняемый одной мыслью: «Вот сейчас приду и сразу сяду читать».

И если окинуть взглядом мои книги, то окажется, что большинство прочитанных мной романов – это русские романы.

Думаю, ради этого я и начал изучать русский язык, ради этого получил диплом по русской филологии, перевожу романы с русского и преподаю перевод с русского языка в Миланском университете лингвистики и коммуникаций.

Ради этого я и пишу книги – такие как эта.

2.2. Девочкам

В прошлом году я хотел написать детскую книгу «Как стать русским писателем».

Задумывалась она как иллюстрированная книжка, состоящая из десяти глав: под каждый урок отводилась одна глава.

Возьмем, например, написал я в заявке в издательство, Анну Ахматову.

Настоящее имя Анны Ахматовой, великой русской поэтессы, Анна Горенко.

Когда ее отец узнал, что она пишет стихи, он запретил позорить его имя столь сомнительным занятием.

«И не надо мне твоего имени!» – ответила Анна.

И сменила фамилию, взяв псевдоним Ахматова.

Итак, скажу я девочкам, оказавшим мне такую любезность и решившим прочитать мою книгу, если вы хотите писать такие же красивые стихи, как Анна Ахматова, первое, что я бы вам посоветовал: смените фамилию.

Однако хорошенько подумайте и постарайтесь подобрать подходящую музыкальную фамилию, как это сделала Ахматова.

Выбор зависит и от вашего имени тоже.

Если вас зовут, например, Изотта, то не советую брать фамилию Фраскини[3]3
  Isotta Fraschini (ит.) – итальянская автомобильная компания, существовавшая в первой половине ХХ века.


[Закрыть]. Вас могут принять за (красивый) автомобиль.

А если, скажем, вас зовут Нора, даже не думайте выбирать фамилию Нори. Лично мне она очень нравится и подходит почти ко всем именам, кроме Норы. Ну и так далее.

Этим «и так далее» закончилась моя заявка в издательство на детскую книгу, которая никогда не увидит свет.

По словам Иосифа Бродского, «пять открытых „А“ (Анна Ахматова) завораживали, и она прочно утвердилась в начале русского поэтического алфавита».

Эта фамилия, как считал Бродский, «была ее первая удачная строка, отлитая акустически безупречно, с „Ах“, рожденным не сентиментальностью, а историей. Выбранный псевдоним, – писал Бродский, – красноречиво свидетельствует об интуиции и изощренном слухе семнадцатилетней девочки, на чьих документах и письмах тоже вскоре появилась подпись: Анна Ахматова. Будущее отбрасывает тени – выбор оказался пророческим».

2.3. Анна Горенко

Анна Горенко родилась в 1889 году, «в один год с Чарли Чаплиным, „Крейцеровой сонатой“ Толстого, Эйфелевой башней и, кажется, Элиотом. В это лето Париж праздновал столетие падения Бастилии», – писала она.

Родилась она в поселке Большой Фонтан, недалеко от Одессы.

Анной ее назвали «в честь бабушки Анны Егоровны Мотовиловой. Ее мать была чингизидкой, татарской княжной Ахматовой. Моего предка хана Ахмата убил ночью в его шатре подкупленный убийца и этим положил конец монгольскому игу на Руси».

Татаро-монгольское иго начинается с завоевания татарами Киева, столицы Киевской Руси (это начало тринадцатого столетия, 1237 год), и длится два с половиной века, вплоть до 1480 года.

Удар, нанесенный русским татаро-монголами, по-видимому, и стал причиной разделения России на Малороссию (которая станет Украиной), Белую Русь (или Беларусь) и Великороссию (просто Россию).

2.4. Под Одессой

Место рождения Анны Ахматовой – окрестности Одессы, и, родись она сегодня, вероятно, она была бы украинкой.

Но тогда, в 1890 году, когда она была еще совсем маленькой, семья переехала в Царское Село, загородную царскую резиденцию под Петербургом. Полвека спустя, выступая по радио, Ахматова скажет: «Вся жизнь моя была связана с Ленинградом [так стал называться Петербург после смерти Ленина в 1924 году]. В Ленинграде, – продолжит Ахматова, – я стала поэтом, Ленинград стал для моих стихов их дыханием».

Тем не менее это весьма примечательный факт: место ее рождения – территория Украины.

Одна девушка спросила у меня, кем считать Булгакова, который родился в Киеве, – русским или украинским писателем, и я не знал, что ей ответить.

Я сказал, что считаю Булгакова великим писателем.

Несколько лет я гастролировал со спектаклем, который называется «Попросите меня одеться как итальянец, и я не буду знать, что надеть». Мы создали его вместе с моим другом-коммунистом Никола Боргези, пытаясь поразмышлять, если это можно так назвать, что означает слово «родина».

Среди прочего мы цитировали Альбера Камю, великого французского писателя (который, уточним, родился в Алжире). В конце 1950 года Камю написал: «Да, у меня есть родина: французский язык».

Бывает и так. Возможно, что и у Гоголя, Булгакова, Бабеля, Ильфа и Петрова тоже родина – русский язык.

Значит, Ахматова – русская поэтесса?

Нет.

2.5. Поэт

Анна Ахматова не любила, когда ее называли поэтессой. Предпочитала, чтобы ее называли поэтом.

В русских журналах была рубрика «Женская поэзия».

Ей это не нравилось.

«Понимаю, – говорила она, – что должны быть мужские и женские туалеты. Но к литературе это, по-моему, не подходит».

Итак, Анна Ахматова – русский поэт.

2.6. Эти города

Однажды утром в конце февраля меня пригласили поучаствовать в программе «Омнибус» на телеканале «Ла сетте». Я подключился из дома по скайпу, и, когда меня спросили, что я думаю о заявлении мэра Милана, сказавшего, что Гергиев, который должен был дирижировать в постановке «Пиковой дамы» Чайковского в «Ла Скала», мог бы встать за дирижерский пульт, только если осудит действия России, я ответил, что мне кажется, это перегиб.

Затем мы разъединились, и я прочитал, что финал Лиги чемпионов, который должен был состояться в Петербурге, пройдет в другом городе.

А потом я сходил к врачу, вернулся домой, поел и вышел в прямой эфир на «Радио 3», где проговорил минут двадцать, после чего мне позвонила мать моей дочери. Она ни слова не поняла из того, что я сказал, и была очень встревожена.

И я вспомнил, как моя дочь в первый раз увидела меня по телевизору, она тогда была еще маленькой и после эфира сказала матери: «Сойдет, хорошо, хоть ерунды не наговорил».

В этот раз на радио все прошло замечательно: даже если я и наговорил ерунды, они ее не услышали.

А днем, включив один из российских телеканалов, я узнал, что организаторы «Евровидения», итальянцы, если не ошибаюсь, решили не допускать Россию к участию в конкурсе, потому что ее присутствие может «нанести урон репутации „Евровидения“».

А комментатор сказала: «Не-е-ет, я же так люблю „Евровидение“!..»

И мне показалось, что она смеется над организаторами «Евровидения», если мне не изменяет память – итальянцами.