Текст книги "Королевство Краеугольного Камня. Книга 2. Первеницы мая"

– Каждый день мы этим заниматься не будем, – предупредил Феликс, когда они насобирали достаточно склизких трофеев. – И вообще, где ты ее будешь держать, хищницу твою?

– В спальне.

– Ну нет. Нет-нет-нет.

– Это моя спальня. Наша спальня – наша с Сумеркой.

– С Сумеркой?

– У нее перья цвета сумерек.

– Не стоит давать ей имя, – предусмотрительно заметил Блез. – Сложнее будет отпустить ее.

– Она Сумерка, – уперся Лисандр.

В глубине души он надеялся, что пустельга никогда от него не улетит.

16

Вот уже четыре месяца подряд в день Черной Луны Брюно Морван отправлялся в крестный путь: против воли шел в северное крыло, пряча под формой отчет для Жакара. Отчего у него самого сводило живот.

А началось все с письма отца, которое он получил в самый разгул зимней стужи. Как оно преодолело заснеженную равнину, где никто и двух шагов пройти не мог, не увязнув по уши, Брюно не знал. Однако, прочитав письмо, пожалел, что учился грамоте.

«Мой дорогой сын, – писал бывший советник Морван, – король держит тебя при дворе из чистой прихоти. Ты позволил ему несправедливо разлучить тебя с твоим медведем. Мне за тебя стыдно. Умоляю тебя разорвать оковы и подняться с колен. Ты жертва; так стань хозяином положения. Обрати прихоть короля против него самого. Нет ничего проще: нужно лишь передавать принцу Жакару полезные сведения о привычках и планах короля. В день Черной Луны принц будет ждать тебя у себя. Ты заложник, Брюно; так стань мятежником. Верни себе уважение в глазах своего медведя – ведь ты наверняка его потерял».

Брюно Морван ничего не смыслил в политике. По-человечески же король ему был скорее симпатичен. Тибо выбрался живым из Гиблого леса, одолел собственное сумасшествие. В лютую зиму он делал все что мог, первым шел на лишения. Спал он плохо, но вставал рано и сразу брался за работу. И наконец, со стражей обращался уважительно и платил щедрое жалованье. Словом, Брюно не видел никакой пользы предавать Тибо – ни для себя, ни для королевства. Отца же он, напротив, всегда побаивался. Принц Жакар тоже не внушал доверия. Однако мнение медведя сильно заботило Бруно.

Он уничтожил письмо и после долгих споров с собой остановился на своеобразном компромиссе: хорошо, он будет носить Жакару доносы в день Черной Луны. Но не будет в них писать ничего важного. Так что предательство выйдет несерьезное и ни к чему плохому не приведет.

В полночь на второй день заседания Совета Брюно проник в северное крыло со своими каракулями за пазухой, постучал в дверь и вошел в переднюю принца, заваленную множеством самых разных вещей. В потускневшем зеркале отражалась единственная свеча. Все здесь представлялось ему каким-то далеким диким краем, где царствует ужасный властелин: с силой льва, ловкостью пантеры и тигриным аппетитом.

Властелин впустил его, запер за ним дверь на три оборота и, вырвав из рук листы, хриплым голосом прочел вслух первые строки:

– «Король паел в маленкой столовой. Он сьел всю порцию…» «Поел», Морван, пишется через «о». А в «маленькой» – мягкий знак. Кстати, он всегда съедает всю порцию. «Съел» с твердым знаком.

– Да, с твердым, сир, я так и написал… разве нет? – пробормотал Морван, на которого нахлынули дурные школьные воспоминания.

Свою безграмотность Брюно всегда воспринимал как стыдную болезнь.

– Нет, ты поставил мягкий. Неуч.

Брюно переминался с ноги на ногу. Берцовая кость, которую он сломал во время битвы с лесом, едва срослась. И в передней Жакара боль неотвратимо возвращалась. Живот, нога. Боль, как мяч, перекидывалась с одного на другое. От близости пса было не легче. Во взгляде его читалось нечто чуждое миру зверей: жестокость. Совершенно людская жестокость.

Жакар, фыркнув, продолжил читать:

– «Король принел вану около девяти чесов». Принял: пэ, эр, и, эн, я, эл. Ванну: вэ, а, две эн, у. Часов – через «а». Ну знаешь ли. Ты алфавит вообще помнишь?

– Да, принц.

– Все тридцать три буквы?

– Тридцать три? Кажется, да, сир.

– «Он отправел Манфреда в пол десятого. Овид заступил на пост у дьвери до канца вечера».

Жакар потряс стопкой листов у Бруно под носом. Стикс поднял уши и зарычал.

– Ты меня за кретина держишь, Морван, или как?

– Ваше высочество?

– И это ты называешь сведения? Да плевал я, когда он там в ванну залез! Думай хорошенько, Морван. Ты уже сунул палец в шестерню, поздно! Или ты мне выкладываешь суть, или король узнает, что ты вытворяешь у него за спиной.

В бороде Брюно проклюнулся розовый рот.

– Хорошенько подумай, – продолжал Жакар. – Будешь сидеть на двух стульях – скоро свернешь себе шею.

Брюно огляделся в поисках стульев, но ни одного не увидел.

– Я уже четыре месяца говорю: неси мне нормальные сведения. Четыре месяца ты меня за кретина держишь.

Жакар замолчал. Ему в голову пришла гениальная мысль.

– Знаю. Знаю, что именно тебе нужно…

– Хорошо, сир. Можно теперь я пойду?

– Нет. Следуй за мной.

С тревогой Брюно впервые вошел в комнату Жакара, тоже заваленную разными вещами, как и передняя, только значительно просторнее. Принц поднял с пола черный плащ и швырнул его Брюно. Потом снял со стены один из множества луков, надел через плечо, выбрал стрелу, потрогал наконечник и сунул ее за пояс.

– Отличная. Есть тут один бесподобный мастер по стрелам, прямо во дворце. Тоже в услужении, а ведь в любых других землях сколотил бы себе состояние, но у нас нельзя носить оружие, так что занимается этим ради забавы.

Жакар направился к гобелену, изображающему жестокую охотничью сцену. Стикс забил хвостом. Принц отодвинул гобелен. Он решил пойти ва-банк: после сегодняшнего у Брюно не останется выбора. Слишком глубоко он завязнет в пороке, чтобы идти на попятную. Если правду говорят, что он общается со зверями, то понимает: Стикс разорвет его не раздумывая. Жакар исчез за обезумевшими от страха оленями и жадными охотниками. Морван стоял столбом.

– Ну, дурень деревенский? Шевелиться будешь?

Брюно ступил в потайной ход вслед за Жакаром. Судя по заранее зажженному факелу, экскурсия была запланирована. Они стали спускаться по такой крутой лестнице, что широкоплечему Брюно пришлось двигаться боком. Он подметал свод кудлатой головой, спиной в плаще скреб о стену, а ступеням все не было конца. Должно быть, они спустились уже к центру Земли, когда лестница вдруг кончилась и Жакар свернул вправо в пахнущий плесенью туннель. Они долго шли по туннелю, и вдруг Жакар потушил факел. Все заполнил дым. Брюно думал, что умрет от удушья, как вдруг легкие его наполнил морской воздух, напитанный запахом водорослей. Он слышал, как волны бьются о скалы, а взглянув наверх, увидел над собой мирный свет звездного неба.

Жакар поднял Стикса наружу как пушинку, затем выбрался сам, подтянувшись на руках. Бруно полез следом, но не так грациозно. Ногти скользили по камню, сапоги тщетно искали опоры. Как только он выкатился на поверхность, Жакар закрыл люк. Крышка слилась со скалой. Морван, только что поднявшийся из люка, уже не смог бы его отыскать.

– Предупреждаю, – пригрозил принц едва слышно, – даже не думай пройти по нему назад. Никто не войдет в мою спальню живым.

Он повернулся спиной к огням порта и зашагал по скользким валунам. Брюно пошел вслед за ним: вдоль отвесного скалистого берега, по направлению к мысу Маяка. С каждым шагом цепи обвивали его все крепче. Как он посмотрит в глаза своему медведю? Прощай, честь.

Пройдя дальше вдоль берега, Жакар вдруг остановился, скользнул в незаметную расщелину и вернулся оттуда с очень узкой лодкой. Стикс, высунув язык, тяжело запыхтел: он боялся воды. Они двинулись дальше. Жакар легко нес лодку под мышкой. Дойдя до плоского камня, омываемого прибоем, он спустил ее на воду и столкнул туда стражника с псом, затем прыгнул сам.

В мгновение ока они отошли от берега. Все уже знали, как Жакар раскидывает снег лопатой, – веслом он работал не хуже. Но самое ужасное, что он греб в сторону холерного судна. Брюно затошнило от вони, и качка не облегчала его муки.

Наконец Жакар перестал грести. Он положил весло поперек колен, вытащил из ниоткуда бечевку и ловко привязал ее к стреле.

– Знаешь, почему всего одна стрела, Морван?

– Нет, сир, – пролепетал Морван, обхватив руками живот.

– Потому что я никогда не промахиваюсь.

Жакар натянул лук.

– Даже в темноте, сир?

– Даже в темноте, Морван. Я, представь себе, слышу свою цель. Слышу, как стучат о нее блоки. Как вьется над ней карантинный флаг.

Стрела вылетела со свистом, взмыла во мраке, прошла между снастей такелажа и вонзилась в грот-мачту. Жакар натянул бечевку. В тот же миг по ней проскользил в их сторону небольшой мешочек. Жакар подхватил его и прижал к себе с хищной улыбкой. Брюно видел, как блеснули его зубы.

Бечевка тут же ослабла: кто-то на борту ее обрезал. Жакар притянул ее, намотав на руку. Мешочек он сунул Брюно, и тот осторожно его ощупал. Похоже, внутри была бутылка. Медвежий поводырь задрожал: он сжимал в руках рассадник заразы.

– Ну и видок у тебя, Морван! Гадаешь, что внутри, а? Превосходный ликер, мой заказ из Бержерака. Они, похоже, думают спалить корабль. А я за эту бутылку целое состояние заплатил и не собираюсь смотреть, как оно пропадет.

– И вы не боитесь, сир?

– Чего боюсь? – Жакар уже греб к берегу. – Вообще-то да, Морван, кое-что меня пугает: твоя глупость.

Какое-то время он разглядывал лицо стражника. Ужас, дурнота, заросли бороды. Вдруг он пожалел, что завел его так далеко. Пожалел даже, что вообще втянул в свои интриги. Ладно, в последний раз попробует вытащить из него сведения, а потом избавится от него. Хотя, если подумать хорошенько, Брюно может послужить ему иначе.

– Не веришь, Морван? Дай сюда. Дай бутылку.

Брюно, борясь с тошнотой, подчинился. Принц вынул из мешка бутыль с этикеткой и вытащил пробку. Стикс любопытно заерзал, раскачивая лодку.

– Тихо, хороший пес.

Жакар достал из-под скамейки черпак, налил туда немного из бутылки и поставил псу – тот шумно все вылакал.

– Ну вот. Он его обожает. Хочешь тоже попробовать?

Брюно нервным движением отказался.

– Ну же, смелее, Морван. Хлебни давай, полегчает.

Жакар силой сунул ему в руки бутыль. Сладковатый запах ударил Брюно в голову. Ну вот, сейчас вырвет.

– Давай, пей…

Принц никогда бы не стал подвергать своего пса опасности, подумал Брюно. Он даже кормит его за собственным столом, с позолоченных тарелок. Очевидно, ликер можно пить. Едва касаясь горлышка губами, он отпил глоточек. Густой, сладкий, тошнотворный. Нечеловеческим усилием он заставил себя его проглотить.

– Ну вот, – заключил Жакар, уголки его рта поднялись. – Такие нектары только в Бержераке делают.

Он снова взялся за весло. И через считаные минуты причалил там же, откуда они отплыли: к мокрому плоскому камню.

– Морван, – скомандовал Жакар, ступив на берег, – давай назад плащ. Вот так. А теперь возвращайся в замок тропой через холм. Завтра на рассвете принесешь мне подробный отчет про моего братца. И постарайся, чтобы он меня заинтересовал. И еще разберись с орфографией.

– Но, ваше высочество, – вяло возразил Брюно, – завтра на рассвете я должен быть на посту.

– На рассвете? С ума сойти, мой брат тебя за раба держит.

– Нет-нет, просто днем у него Совет, понимаете, сир, так что он встает пораньше, чтобы успеть заняться всем прочим. – Брюно кивнул в сторону зловонного корабля. – Ну, из-за эпидемии, понимаете.

– Ах да. Примерный король. Придется выбирать, Морван. Решай, с кем вместе ты встретишь рассвет. Со мной или с Тибо.

– Но ведь…

– Главное, сделай правильный выбор. А то ты горазд на ошибки.

– Хорошо, сир, – пробормотал Брюно, повесив голову и совсем упав духом.

Так он и поплелся среди торчащих валунов, а Жакар со Стиксом скрылись в тайном проходе. Никто из них не заметил, что наверху жалась к камням высокая черная фигура: ветер шевелил ее волосы, а лицо на фоне темной скалы белело как звезда.

Остаток ночи стал для медвежьего поводыря настоящей пыткой. Первым делом его вывернуло наизнанку. Затем, лежа на спине, он сотню раз пересчитал на потолке все балки. Под сводами его черепа гремели, сталкивались и боролись, точно на арене, фразы: «Мне за тебя стыдно…», «Разорвать оковы…», «Неуч. Неуч. Неуч», «Выбирай», «Твой медведь, твой медведь…»

Но как ни мучительна была ночь, рассвету Брюно был не рад. Когда прокричал петух, он тяжело поднялся, хрустнул суставами, умылся, прополоскал горло и расчесал брови. Из-за бессонной ночи он был как будто в тумане, тошнота осталась, утреннюю тренировку он пропустил. Но, по крайней мере, он принял решение. Вдохнув поглубже, он постучал в соседнюю дверь: в покои короля. Ему открыл Гийом Лебель.

– А, Брюно! – кивнул ему Тибо из-за письменного стола. – Заходи. Прости, что тебе из-за меня вставать в такую рань. Давай хоть угощу тебя чем-нибудь? Что будешь, цикорий или цикорий?

Король встал, отодвинув стул, и направился к только что приготовленному для него столику. Он собственной рукой налил своему телохранителю черную жидкость, указал на галеты из нута и продолжил говорить с Гийомом. Брюно поднес к губам горячую чашку, довольный, что не ошибся с выбором: зачем предавать короля, который сам подает ему завтрак?

– Все как я и говорил позавчера, капитан, – продолжил Тибо. – Наши санитарные системы идеально подготовлены к такого рода напастям. Тут можно положиться на королеву. Она знает о холере все. Зараза распространяется в одном-единственном случае: только если испражнения попадают в источник питьевой воды.

– Да-да, сир.

– А у нас четко налаженное разделение. Все отхожие воды отводятся под землю, на большом расстоянии от проточных вод.

– Меня удивляет ваш оптимизм, сир.

– Мой оптимизм сугубо реалистичен, капитан.

– А как же скот, ваше величество? Точнее, то, что от него осталось… Стада пьют из каждой лужи. Нужно продумать, как мы будем их защищать.

– Нет ничего проще.

– Как так, сир?

– Холера поражает только людей. Животные ею не болеют.

Брюно Морван выронил чашку на пол. Только людей? А-а-а! Пес! Псу ничего не грозило! Ничего, а-а-а! Принц обдурил его. Неуч, неуч, неуч. Он сам, дурень эдакий, выпил прямо из горлышка. Он заражен. Однозначно, он заражен.

Цикорий растекался по прекрасному восточному ковру. Чашка разбилась. Впервые за всю жизнь мозг Брюно работал с бешеной скоростью. Он – единственный на острове переносчик холеры. Пока что. Ликер, какое вранье! Он должен был насторожиться, что сам Жакар его не попробовал, хотя так расхваливал. Нужно действовать быстро. Немедленно. Прямо сейчас. Брюно нагнулся, чтобы собрать в кучу мысли и заодно – осколки чашки.

– Оставь, Брюно, ерунда, – сказал Гийом, увидев, как он опустился на колени.

– Однако, – продолжил Тибо, рассеянно глянув на своего телохранителя, – если все же случится, что кто-то на острове заболеет, нужно заранее устроить место для карантина. Надежное, вдали от всех, но чтобы можно было добраться.

– Я об этом позабочусь, сир. Скажите, по поводу корабля… Вы все еще собираетесь его сжечь?

– Что за вопрос, капитан? А вы все еще надеетесь получить то, из-за чего так резво бежали в порт? Распрощайтесь с ним! Судно должно сгореть.

Их резко прервал Брюно. Ему нужно уйти. Он очень извиняется. Но он должен. Срочно. Немедленно. Прямо сейчас. Не теряя ни минуты. Овид его подменит. Ведь можно, что Овид его подменит, правда?

– Погоди, Брюно…

Но Брюно уже несся по коридору. Он вмиг оказался в северном крыле, проскочил мимо Амандины с метлой и резко затормозил перед дверью Жакара. Тут он вдруг заколебался. Готов ли он постучать? Что скажет принцу? Он пришел без донесения. Даже не думал его писать. Он пришел за бутылкой, но как ее заполучить? Как, черт возьми, он ее добудет? Если вообще ее содержимое не плавает где-нибудь в королевском водохранилище? Или в кувшинах с кухни? Сердце колотилось так сильно, что он даже не услышал, как три раза повернулся в скважине ключ и как скрипнули петли. Дверь открылась, и Брюно услышал, словно сквозь туман, голос королевы Сидры:

– Входи.

Он вошел. Ноги у него подкашивались. Берцовая кость, казалось, снова распалась на части. В гостиной, днем такой же темной, как и ночью, не было ни следа Жакара, зато на камине, рядом с единственной свечой, стояла проклятая бутылка – смерть под пробкой.

Брюно подумал, что спит, когда Сидра протянула ему ее.

– Бери.

Он взял бутылку двумя руками.

– Ты понял, что это.

Брюно кивнул.

– Жакар видит будущее королевства по-своему. Я тоже, но иначе. Избавься от нее.

Поскольку Брюно стоял молча, она спросила:

– Ты знаешь, что делать?

– Я отнесу ее туда, откуда она взялась, госпожа, – пролепетал он.

Сидра медленно кивнула.

– Потом? – спросила она.

– Останусь там, госпожа. Там, откуда она взялась.

Она кивнула снова. И даже как будто улыбнулась, но в этом Брюно не был уверен. То есть губы ее как-то двигались, но он их почти не различал. В его измученной голове метались образы: место для карантина, тайный ход, лодка, пес, гобелен со сценами охоты. Его легкие наполнялись зловонным духом корабля, он в тысячный раз делал роковой глоток, превративший его в смертельную угрозу для всего королевства.

– Убирайся, стражник.

Брюно вышел на ватных ногах, прижимая к груди бутылку. Лишь бы не разбить. Не выпустить. Не опрокинуть. Доставить на борт, то есть в преисподнюю, и самому остаться гореть в вечном пламени.

17

В порту начинался третий день карантина. Ровно в девять утра Лукас уже сидел в лодке рядом с рыбаком, которому пообещал заплатить из собственного кармана, и Лисандром, вставшим куда раньше обычного. Для Лисандра помощь Лукасу стала самым важным делом, даже пустельга отошла на второй план. Все рассчитывали на доверенное лицо короля, но ему-то где искать опоры? Нужно, чтобы хоть кто-то был рядом.

Они сразу заметили, что от карантинного судна никакой шлюпки им навстречу не плывет. Вода была как зеркало, ни малейшего всплеска. Неужели еще кто-то умер? Нет: если бы сжигали труп, был бы виден дым. Разве что умерли все? Возможно, это был самый логичный вывод, но Лукас его решительно отмел. Он вглядывался в неподвижное судно – книгу, которую не прочесть. И наконец решил:

– Придется подплыть поближе.

– Ну нет, я ближе не поплыву, – заявил рыбак.

– Трус, – заметил Лисандр.

– Ни за что. Вы сказали – только до шлюпки.

– Но шлюпки нет.

– Вот именно. Плывем назад.

– Им нужна вода, – сказал Лисандр. – Без воды они умрут.

– Как по мне, малявка, они все уже, видно, того.

– А если ты ошибся, дрейфун, их смерть будет на твоей совести, – парировал Лисандр.

– Его кто-то учит манерам, братишку вашего? – спросил рыбак у Лукаса.

– Нет, – ответил тот, подмигнув Лисандру.

А он бы хотел иметь такого младшего брата, нескладного, с длинным носом, жесткими волосами торчком: кожа да кости, а взгляд как у волхва.

– Тогда придется приплатить.

– Вор, – бросил Лисандр.

– Ты заткнешься, нет?

– Нет. Лукас тебе из своего кармана заплатил, хотя ему-то никто не платит. Так что греби, или я сдам тебя королю. Как труса.

– Ну-ну. Станет король говорить с таким невежей!

– Король относится к нему как к сыну, – заметил Лукас.

Рыбак поглядел на одного, на другого. Потом плюнул в воду, завязал платком нос и рот (по известному методу герцога Овсянского) и резкими, широкими гребками направил лодку к судну. Лукас сложил ладони рупором и позвал моряков. Лисандр свистнул, сунув в рот два пальца. Но им отвечали лишь чайки. Рыбак снова взялся за весла. Зараза мерещилась ему всюду: в темных водах, в спущенных парусах. Он слышал ее в скрипе снастей, в плеске волны. Так что к берегу он греб как ужаленный.

Лукас думал так же усердно, как рыбак налегал на весла. Экипаж или мертв, или совсем обессилел. Если первое – это конец. Если второе – нужно срочно послать кого-то их выхаживать. Но кого? Он прокручивал в голове варианты. Он обещал королю, что не ступит на борт. Но он также обещал капитану, что жертв больше не будет. Глядя, как рыбак все прибавляет ходу, закусив носовой платок, он понимал, что добровольцев искать без толку.

– Лукас, ты собрался к ним? – догадался Лисандр.

Вместо ответа Лукас крепче стиснул зубы. Каждый взмах весел укреплял его в решении. Лодка уткнулась в песок с сухим скрежетом. Рыбак выпрыгнул так быстро, что промок по пояс. Лукас с Лисандром уже собрались прыгать на берег за ним следом, как вдруг увидели Брюно, плетущегося на длинных журавлиных ногах с дорожным мешком через плечо и бутылкой в руке, – героя поневоле.

А во дворце тем временем начинался третий день Совета. Стеклянные двери распахнулись перед королевской четой. Советницы встали, серьезные и взволнованные. Только Ирма Добрая хранила безмятежный вид: полуулыбка, так раздражавшая Ирму Сильную, никогда не покидала ее губ. Повестка дня состояла из одного пункта: неслыханное увеличение налогов. Мера тяжкая, но неизбежная после всех разорений минувшей зимы и потери зараженного судна.

Прения обещали быть нелегкими. То, что Весенний фестиваль и Осенний карнавал отменялись, было понятно, однако способы пополнения казны требовали обсуждения. Во-первых, можно было увеличить добычу драгоценных камней. Во-вторых, организовать театральные гастроли по всем Северным землям; канцлер ручался, что это даст хороший доход. В-третьих, повысить плату для всех иностранных государств, доверивших свои богатства сокровищнице Краеугольного Камня, пока они с соседями убивают друг друга. Благодаря нейтралитету, королевство гарантировало всем сохранность их сокровищ в обмен на регулярную плату; канцлер уже давно хотел поднять тариф.

Все эти пункты приняты были единогласно.

Но вот при обсуждении налогов для жителей острова завязался спор. Тибо настаивал, что в первую очередь платить должны самые обеспеченные: двор, королевские служащие, купцы и ювелиры. Жильберта Буржуа нервно вертела кольцо с гранатом, который украсил бы и королевский трон. Она привыкла жить с удобством, в роскоши и менять свои привычки не собиралась.

– Честное слово, сир, не понимаю, почему мой муж должен быть в числе главных плательщиков, когда местная трактирщица промышляет гаданием и кладет денежки прямо себе в карман.

– Вы все поймете, когда мы составим список тех, кому нужно оказать поддержку, – ответил Тибо. – Во-первых, рыбаки, которые потеряли средства к существованию из-за холеры. Затем скотоводы, у которых пали за зиму стада…

Тибо не смог сдержать зевок. Ночь он снова промучился в неизбывных кошмарах, и с каждой минутой силы его таяли. Ему, как и его королевству, не хватало запасов.

– Многодетные семьи, пожилые и больные, – закончила за него Эма, всегда старавшаяся восполнить хроническую усталость короля.

Список получателей поддержки был утвержден единогласно, однако Бернарда Задир тут же предложила установить плату за образование.

– Исключено. – Тибо выпрямился в кресле. – В королевстве Краеугольного Камня образование бесплатно для всех, и ничто этого не изменит.

– Однако, сир, иногда обстоятельства диктуют, и приходится…

– Образование я не уступлю.

Новая советница вызывала у него все большую неприязнь. Самоуверенная, безапелляционная, пропитанная предрассудками; как мог он проглядеть все это, принимая ее в совет?

– Тогда введем ступени, сир, – предложила она. – Начальная школа бесплатно, а за последующее обучение плата растет с каждым годом.

– Нет.

– Тогда, ваше величество, введем сбор за школьные принадлежности? Чернила, бумагу, перья… Откровенно говоря, школьников уж слишком много. От них казне сплошные убытки. Так пусть возместят их.

Тибо ударил по столу скипетром:

– Нет!

– Будем изобретательны, сир. Как насчет медицинских услуг? Введем плату за прием. А то столько ипохондриков: пусть платят за то, что будят докторов среди ночи.

Тибо в отчаянии переглянулся с Эмой. Бернарда Задир явно представляла опасность для общества. В Совете ей не место. Но было уже поздно. Они не могли отстранить ее только из-за ее взглядов.

– Ваши предложения противоречат принципам, на которых зиждется королевство, – спокойно заметила Эма.

Бернарда Задир с силой дернула ожерелье. Нетрудно было догадаться, что она подумала: «Как смеет иностранка напоминать нам, на чем зиждется наше королевство?!» Обстановка в зале до того накалилась, что можно было обжечься. Правители прошлого смотрели из своих рам так, будто вот-вот вмешаются в спор. Гвендолен была явно взвинчена до предела. Она уже отодвигала кресло, чтобы встать, и Тибо предчувствовал, чем это закончится: она кинется на Бернарду. Заскрипят суставы. Поначалу Бернарда (не страдающая артритом) возьмет верх, но потом Гвендолен (не страдающая глаукомой) метко вонзит ей куда-нибудь спицу. К счастью, Ирма Сильная предупредила кровопролитие.

– Ее величество правы, Бернарда, – сказала она тоном, нетерпящим возражений. – Мы не наказываем больных. Не обираем детей. И не мешаем сыну конюха стать судьей, если у него хватит усердия. Это очевидно. Разве нет?

Бернарда не ответила. Тибо сцепил под бородой руки и поднял одну бровь, отчего стал удивительно похож на отца.

– Разве нет? – повторил он.

У госпожи Задир кольцо застряло в ожерелье.

– Или я должен напомнить вам историю королевства? – холодно продолжил Тибо. – Наш первый король отправился в добровольное изгнание во имя любви к пастушке. Сделайте сами вывод, какое общество хотел он основать.

– Однако вы признаете, сир, что у нас по-прежнему монархия.

Тут Гвендолен Дорек ощерилась, как волчица. Тибо испугался, что она запрыгнет на стол, но она лишь прокричала во всю глотку:

– МОНАРХИЯ, ДА! Но кто-то видел, чтобы король на солнышке нежился? Гулял без стражи? Спал без кинжала? Монархия – от нее и в спальне не спрячешься. Хорошо еще, он у нас крепкий. Вы видели список главных плательщиков? И кто на первой строке? Король. И зачем он себя облагает налогом? Чтобы булочнице Сабине хватило на приданое, а пастухи из вашего региона получили возмещение за павшие стада! Ух!..

Бернарда Задир глядела на нее свысока, Тибо же готов был расцеловать.

– Облагает налогом, ну да, – подхватила новая советница с ноткой презрения. – Но, ваше величество, все мы знаем, что у вас даже нет жалованья. Вы почти не пользуетесь деньгами. Вы и есть государство, а государство живет на налоги подданных. Вы же не собираетесь платить налог с налогов?

– Разумеется, нет. Однако вы не догадываетесь, насколько я могу помочь казне, установив во дворце меры жесткой экономии. Каждый может избавиться от лишних украшений, вы со мной согласны? Я скромнее устрою свой быт, сокращу расходы на дипломатические поездки. Откажусь от торжественных приемов – весьма охотно, к слову. Еще я собираюсь продать часть сокровищ короны: драгоценную мебель, шелка, тафту, меха. За века у нас много чего накопилось.

– Одна диадема стоит корабля, который мы сожжем, – заявила Эма. – Включая весь груз.

Она говорила об украшении, которое венчало ее голову на коронации Тибо и покидало сокровищницу лишь по подобным поводам. Слова ее стали для советниц ударом – будто топор дровосека обрушился на ствол. Поднялся ропот: где-то восхищенный, где-то возмущенный.

– Безусловно, диадема стоит ломтя хлеба, госпожа, – согласилась Бланш. – Но у нее есть и символическая ценность. Огромная символическая ценность.

– Диадема – всего лишь предмет, – стояла на своем Эма. – И если она превратится в еду для нуждающихся, ее ценность лишь возрастет, на мой взгляд.

Тибо расправил плечи: он был в восторге. Королева – живой чистый родник, не обремененный ни традициями, ни условностями. И пусть другие сколько угодно винят ее во всех бедах, она встретит любой шторм, не опуская лица. С каждым днем он восхищался ею все больше.

– Но, госпожа… – дрожащим голосом проговорила советница от Френеля, едва не плача. – Простите меня, но… это недопустимо.

– Кому принадлежит диадема? – спросила Эма, уже зная ответ.

– Королеве, – улыбнулся Тибо.

Поскольку советницы нервно заерзали на креслах, он решил их немного успокоить:

– Речь, конечно, идет о крайней мере. Если удастся все хорошо организовать и все готовы будут делиться, продавать диадему не придется.

Но Эма не собиралась идти на попятную:

– В любом случае она слишком узкая, давит на виски.

– Ох, госпожа, а вы все-таки такая женщина, – присвистнула Ирма Сильная.

– Это точно, такая женщина!.. – эхом откликнулась Гвендолен.

Совет проходил за закрытыми дверьми, но кое-что загадочным образом просачивалось за стены зала. Решив пожертвовать диадемой, Эма знала, что этим еще больше возмутит худших, но и сподвигнет на щедрость лучших. В воцарившейся напряженной тишине они услышали, как Овид ругается за стеклянной дверью:

– Никому нельзя беспокоить Совет! Проваливай давай, – хрипел он, пытаясь шептать.

– Это срочно.

– Убирайся, Лисандр! Совет беспокоить нельзя, точка.

– Сам подумай, баталёр. Мне и так кругом влетает, думаешь, стал бы я отвлекать короля без чертовски важного повода?

Дверь открылась, за ней стоял недовольный Тибо.

– Что тут у вас?

– Сир, Лукасу нужно с вами поговорить, он ждет вас у Тронного зала, – выпалил Лисандр на одном дыхании.

– Овид прав, Лисандр, Совет нельзя прерывать. Я освобожусь к вечеру. И вообще, что ты делал вместе с Лукасом?

– Сир, Лукас тоже не отвлекает вас без причины. Он говорит, это дело государственной важности.

– Государственной важности, ну-ну, – недоверчиво повторил Тибо.

– Пахнет жареным, сир.

Волшебное слово сработало: Тибо сменил тон.

– Жареным, говоришь? Любопытно. Жди меня здесь, я сейчас.