Текст книги "Королевство Краеугольного Камня. Книга 1. Мастер крушений"

7

Тибо вышел из каюты решительным шагом, держа под мышкой бутылку отличной вишневой водки, которую когда-то получил в подарок и сберег до сих пор. Осторожно протиснулся между гамаками на нижней палубе, стараясь не дышать вонючим гнилостным воздухом, и вошел в лазарет. Больной лежал на узкой койке, на соломенном тюфяке. Он метался в горячке, мокрый от пота, и через его влажную рубаху принц Тибо видел, как бьется у него сердце.

Эма уже была тут. Она сушила самодельные бинты, которые только что прокипятила. Долгие недели Тибо избегал Эмы и вот теперь вынужден помогать при операции вместе с ней… Она вытащила большими деревянными щипцами очередной бинт из кипящей воды и без всяких церемоний протянула его принцу. Мало кто из женщин забывал о том, что Тибо принц, и он почувствовал к Эме что-то вроде благодарности за ее непринужденность. Тибо избегал ее взгляда, боясь, как бы лазарет не засветился сверхъестественным мерцающим светом. Взял бинт и обжег пальцы.

– Ваше высочество, засучите рукава и вымойте как следует руки, – распорядился фельдшер, заплетая свои длинные волосы в косу. – Чистота, в том числе и наша, увеличивает шанс на выживание больного.

Да, таково было последнее открытие современной медицины. Судовой врач смеялся над ним, зато фельдшер тер руки чуть ли не до крови. Потом поднял крышку большой шкатулки. Внутри шкатулка была обита красным бархатом и разделена на множество отделений, в которых лежали шесть ножичков разной величины и скальпели с деревянными ручками. Имелись там еще очки, пинцеты, зажимы, похожие на ножницы, и учебник с пожелтелыми страницами, который Лукас успел прочитать семь раз. «Очерк по хирургии на борту судна. Что необходимо строго соблюдать в неблагоприятных условиях» – вот как учебник назывался. Внутри крышки пристроился главный инструмент, при наличии которого становились ненужными все остальные: пила.

Плотник покосился на шкатулку и скривился.

– Похожи на твои, разве нет? – заметил Лукас, желая ободрить Жюля.

Занавеска отодвинулась, и появился Щепка с двумя деревянными ложками в руках. Он положил их больному на мокрую рубаху.

– Чем кричать, пусть грызет во время операции, – простодушно сказал Щепка.

– Хорошая мысль, паренек, спасибо, – отозвался Лукас, которому явно было не по себе.

Юнга исчез.

– Сколько времени понадобится? – спросил Жюль.

– Опытному специалисту двадцать минут.

– Рекорд поставил некий Превер де Бержерак, – сообщил принц Тибо. – За девяносто секунд управился. Правда, неизвестно, остался ли в живых пациент.

Принц прикусил язык. Надо же было совершить такую оплошность!

Жюль повторил заплетающимся языком:

– Сколько понадобится времени, Лукас?

– Как сказать… Я не специалист и не Превер. Мы в открытом море. Может, сорок минут. Может, сорок пять.

Бортовая качка стала резче. Корпус шхуны потрескивал. Лампы-молнии качались и разбрасывали не столько свет, сколько тени. Лукас глубоко дышал, стараясь успокоиться. Сейчас как никогда ему была нужна твердая рука.

– Готово. – Фельдшер повернулся к помощникам. – А вы готовы?

Эма и принц Тибо утвердительно кивнули.

– Жюль, я буду говорить, а ты меня слушай. Я буду говорить без умолку, и тебе не обязательно вникать в мои слова. Тебе нужно слышать мой голос, понял? Будь с нами – это главное.

Лукас взял в руку зажим, им перекрывают вену, чтобы не потерять много крови.

– Рекомендуют отсекать гангренозную часть как можно выше, но по возможности не трогать сустав, чтобы сохранить что можно… Компромисс. Стало быть, вот здесь – над запястьем. Держите крепко плечо, ваше высочество, пока я прилажу зажим. Эма, приподнимите руку. Я зажимаю, старина, зажимаю, как только могу. Не хватало нам только кровотечения. Дайте-ка ему глоток водки, ваше высочество. Эма, стерилизуй вот этот нож, похожий на полумесяц. Спасибо. Держите ему руку. Я знаю, Жюль, будет дико больно. Знаю, знаю. Держите крепче руку, Эма. Ваше высочество, суньте ему ложку в рот. Кусай, Жюль, кусай. Я начинаю. Прижмите плечо покрепче. Круговой надрез. Бедняга ты, бедняга. Так, получилось, лоскут кожи оставляем… Перехожу к мускулам… Держите, держите крепче! Черт бы побрал эту лампу, как же она качается. Держите еще лампу, ваше высочество, держите лампу! И ты, Жюль, не шевелись. Не смей шевелиться. Лучше держите его, принц! Черт с ней с лампой. Так, косой надрез. Но это же безобразие, а не скальпель! Дай мне другой, Эма. Да, этот. Суши, Эма, тампоном. Эма? Да, суши. Этот гораздо лучше. Вошел будто в масло. Важно сохранить как можно больше мускульной ткани. Дайте ему выпить, сейчас я перейду к нервным волокнам. Так, два глотка, три. Не переборщите со спиртным, принц. Эма, пинцет. Вот так. Успокойся, старина, потерпи еще немного. Поверни ему руку, Эма. Принц передайте мне пилу. Вы ее продезинфицировали? Ну, так давайте. Кость тоже нужно предельно аккуратно… Черт, кажется, он дернулся… Что, если кожа теперь не стянется?! Беда… Покороче, но не до такой же степени. Суньте ему в рот ложку. Как сломалась? Суньте другую. Вот проклятая лампа! Держите вдвоем, держите крепче. Эма, прижимай его грудь к кровати. К кровати, тебе говорю! Он же шевелится, я чувствую. Сядь на него, Эма. Придется пилить, Жюль. Прости меня, старина. Благодарение Всевышнему, в руке всего две кости. Сначала лучевую. Попрощайся со своей рукой, Жюль.

Лукас был человеком немногословным, говорить без умолку ему было немногим легче, чем оперировать. Операцию он закончил в молчании. Даже в кубрике был слышен звук пилы, такой привычный для плотника, но такой безжалостный в этот день. Вторая деревянная ложка тоже изгрызена в щепки. Отпилена и локтевая кость. Отрезанная рука упала на пол с самым обыденным стуком. Как любая ненужная вещь.

Лукас перекрыл сосуды, натянул кожу на открытую рану и взял иглу, которую протянула ему Эма.

– Теперь шитье, – произнес он, едва шевеля языком от усталости. – Высшего класса.

Обрезав нитку, он застыл в неподвижности, стоял низко опустив руки, весь в поту. Будь они на суше, затянули бы обрубок свиным пузырем, но тут у них кроме прокипяченной тряпки ничего не было. Эма обтирала губкой лицо и шею Жюля, который провалился в полуобморок. Принц мыл пол. Наклонившись, он подобрал отрезанную руку и бережно обернул ее оставшимися тряпками, словно спрятал драгоценность в футляр.

– Ваше высочество, Эма, спасибо вам, – выдохнул Лукас. – Улыбнулся с усилием и прибавил: – Идеальная команда.

Эма не поверила собственным ушам. Они команда? Да еще идеальная? Она же никто, а Тибо принц… На секунду жизнь представилась Эме необозримым потоком возможностей, но она сразу прогнала видение.

– Поменяем Жюлю рубашку? – предложила она.

Времени ушло немало, но они переодели неподвижного грузного плотника.

– Теперь остается только ждать, – сказал Лукас. – Есть еще дождевая вода? Эма, пои его каждый час. Сможешь?

Он наклонился над своим пациентом, отвел со лба прилипшую прядь и сказал:

– Эй, Жюль! Не вздумай слинять!

Фельдшер сложил инструменты в шкатулку, потом взял сверток, который ему протянул принц Тибо, и вышел из лазарета. Сверток он бросил в пенный след шхуны с кормы.

Акуле на один укус.

8

Вечером Тибо отмывался соленой водой с белым мылом, стараясь избавиться от тлетворного смрада, которым пропитались его одежда, кожа, волосы за время пребывания на нижней палубе. Но запах его преследовал. Он не притронулся к ужину и рано лег. Даже отдавшись баюканью волн, которое он так любил, заснуть не смог. Стук. Обрубок руки ударился о борт. В нем, синем, уродливом, было что-то тоскливо обыденное. Только запах ужасный. Смрад заполонял каюту. Стук. Обрубок снова падал на пол…

Добрый государь заботится о своем народе. Когда народ в беде, он направляет корабль в мирную гавань. Опасная игра слишком затянулась.

Всю ночь через каждый час Эма поила Жюля пресной водой. Он метался в горячке, она стремилась ему помочь: положение по-прежнему оставалось опасным, но возможность спасения была. Эма не хотела, чтобы Жюль умер, ведь она знала о замечательном лекарстве. Она спустилась в трюм и пошла вдоль просмоленной обшивки корпуса, переходя из одного отсека в другой. Артефакты. Образцы минералов. Бочки. Мешки с бобами. С сухофруктами. Солонина. Наконец она отыскала нужное: старые сухари. Распознала их по особому запаху, по тому, что они почти превратились в крошку, по паутине, которая их заплела. В них кишели черви. Что может быть лучше? Эма быстренько насыпала червивой трухи в замшевый мешочек и бегом вернулась на нижнюю палубу. Сердце у нее колотилось. На море кража любой провизии считалась серьезным преступлением. Доктор мог обвинить ее, принц мог строго наказать за воровство. Кто знает, может, ей тоже отрубят руку. В любом случае она распрощается с «Изабеллой» и с дорогой на север.

Что ж, тем хуже.

Эма добралась до марса, смотровой площадки на мачте, и повесила мешочек на канате, проделав маленькую дырку, чтобы черви могли дышать. У нее над головой сияло созвездие Глория, созвездие государей из четырех ярких звезд – Мудрость, Сила, Умеренность, Мужество. Глядя на них, Эма немного успокоилась. Потом спустилась и напоила водой бедного плотника, тот дрожал в ознобе как осиновый лист.

Встало солнце, и начался новый знойный день. Матросы, пожелтевшие, осунувшиеся, едва волочили ноги. Но, слыша, как стонет Жюль за занавеской лазарета, никто не жаловался на боль в животе. Микробу полегчало, но весть о проведенной ампутации заставила его болезненно скорчиться. Он добрался до лазарета и нашел больного в луже пота с загноившейся раной и воспаленной рукой.

– Лу-кас Кор-бьер!

Лукас повалился в гамак мешком и теперь спал, прикрыв лицо руками. Услышав свое имя, он с трудом очнулся. Полуголый, едва передвигая ноги, дотащился до лазарета.

– Ну, Корбьер! Это что? Говори! Это что такое?

Фельдшер не верил собственным глазам. Он ошибся. Ошибся непоправимо. Из-за плохого освещения хорошенько не рассмотрел, какого цвета у больного рука. Гангрена продвинулась гораздо дальше еще до того, как он начал операцию. А он ничего не заметил. Ампутировал только кисть. Жюль может умереть, если не сделать еще одну операцию. Немедленно. Отнять руку до плеча. Но еще одна ампутация без обезболивающего… У Жюля может не выдержать сердце.

– Я… – только и смог выдохнуть Лукас. Он провел рукой по своей щеке, она была жесткая и колючая.

– Смотри, он на пороге смерти, у него жар, он бредит…

Мелодичный голос прервал Микроба вопросом:

– Что? Очень плох?

Судовой врач сердито обернулся и увидел Эму, которая пришла с дождевой водой.

– Хуже не бывает! – рявкнул он.

– Может, вы помните, я говорила вам о червях…

Микроб замахал руками, отметая ее слова, и чуть было заодно не съездил Лукасу по физиономии.

– Нет, юнга, нет! Не хочу даже слышать!

– Он выживет? – спросила Эма.

В ответ Жюль истошно завопил:

– Крысы! Закройте бак! Крысы! Крысы!

– Мы ничем не рискуем, – сказала Эма.

– Но это же черви! – возмутился Микроб, размахивая шнурком с очками.

– Крысы, крысы, крысы, – бубнил плотник.

– Черви, черви, черви, – возмущался доктор.

Эма напоила больного и вышла. Она этого так не оставит. Настоит на своем, врач уступит!

– И зачем только принц взял ее на шхуну, понять не могу, – пробурчал Микроб, как только Эма вышла.

– Он ее не брал, она уже была на шхуне, – уточнил Лукас.

– Ну так зачем оставил?!

– Она хорошо работает, ее не в чем упрекнуть.

– А черви?

– Какие еще черви?

– Народная медицина. Глупость страшная. – Микроб засопел. – Я знаю, тебе на мое мнение наплевать. Но если бы ты со мной посоветовался, такого бы не было!

– Но я же…

– Заварил кашу – сам расхлебывай!

Утро сменилось полднем, жара стояла удушающая, море лежало сверкающим зеркалом. В обед матросы кое-как жевали рис без малейшего аппетита. Адмирал ждал с утра хотя бы легкого дуновения и сейчас, сидя за столом, бормотал себе под нос: «Ничего, ни на мушиный вздох, ни на блошиный пых, ни на комариный чих…» Никто не слушал его бормотания. Желая утешить старика, Гийом пообещал, что скоро задует ветер: «Тропики, они же коварные, точь-в-точь кириольцы». Матросы ухмыльнулись, уткнувшись в миски. Дорек обиженно поджал губы и решил про себя, что до конца путешествия будет обедать у себя в каюте.

Эма, вместо того чтобы есть, навестила мешочек с сухарями. Подъем под палящим солнцем показался ей нескончаемым, но, когда она добралась и заглянула в мешочек, то убедилась: ее друзья прекрасно себя чувствуют. Оставалось только переубедить врача.

Исхудавший после болезни Микроб, с ввалившимся ртом, впалой грудью, в волнении мерил шагами палубу, не замечая опасной близости открытого люка. Эма подбежала к нему и стала уговаривать. Микроб ее обругал. Однако Эма не сдавалась. Он кричал на нее, она его умоляла. Вокруг них столпились матросы, в штиль любое происшествие – развлечение. Подошел и Лукас. Микроб набросился на него:

– Занимайся своими делами, Лукас Корбьер! В мои не вмешивайся! Слышишь?

Лукас спокойно раздвинул матросов.

– А что на юнгу орешь?

– Бред несет, шарлатанство одно…

Гийом Лебель, первый помощник, тоже протолкался к спорщикам.

– Какой бред? – заинтересовался он. – Хуже паутины, какую ты мне в нос заталкивал, когда у меня гайморит разыгрался?

– Паутина – веками проверенное средство, она лечит. А дикари пусть не лезут ко мне со своими дикостями.

– Это Эму ты назвал дикарем? Услышь тебя адмирал, плавать тебе за бортом.

– Я? За бортом? Скажешь тоже! Что вы без меня делать будете?

– Обойдемся, – заявила Эма.

Микроб нагнул голову, словно бык, готовый бодаться.

– Пойду-ка я приглашу принца Тибо, – решил Лукас.

– Что тут у вас происходит? – спросил принц, подойдя к спорщикам.

Врач ткнул в Эму пальцем.

– Эта вот… темнота собралась лечить Жюля варварскими средствами. Отвратительными, ваше высочество.

– Неужели? – удивился принц, слегка улыбнувшись Эме. – А ведь эта темнота доброе дело Жюлю сделала, я сам свидетель.

Микроб поджал губы, не желая отвечать. Зато Эма воспользовалась случаем и заговорила.

– Ваше высочество, я знаю средство от гангрены. Мы могли бы даже ампутации избежать!

– Вранье! Постыдное вранье! – возмутился Микроб. – Ампутация была неизбежной, необходимой и своевременной.

– Значит, ты все-таки признаешь мою правоту? – спросил Лукас.

– Никогда я ее не признаю, Лукас Корбьер! Никогда!

Принцу Тибо надоело слушать их препирательства, и он поднял руку, призывая доктора замолчать.

– Помолчите, пожалуйста. А ты, юнга, скажи, в чем состоит твое лечение.

– Лечение червями, принц.

Матросы скривились от отвращения.

– А я что говорю? – воскликнул Микроб. – Дикари – они и есть дикари! Что, мы их не знаем? У них для каждого органа божок, от лихорадки плясками лечат, а от дурных мыслей череп долбят. Вот теперь еще и черви. Обезьяний бред!

– Полегче, – одернул его принц.

– Черви опасны, принц, это всем известно. Кишки в кашу могут превратить.

– Но только не земляные, – вступил в разговор Щепка, который в детстве часто ел червей.

– Конечно, – подтвердила Эма. – Разновидностей червей много, все зависит от того, чем они питаются. – Эма, ища поддержки, взглянула на принца. – И ничего необычного в этом средстве нет, правда ведь, принц? Известное средство. Все им пользуются на полях сражений.

– Мы не знаем, что такое поля сражений, – сказал принц Тибо.

– Как это, принц?!

– Королевство Краеугольного Камня никогда не воевало. Единственное среди всех северных стран.

– Да, но… Ни одной войны? Даже самой маленькой?

– Ни одной. У нас и дуэли запрещены.

Эма не могла найти слов от изумления.

– Ну тогда, принц… Тогда понятно, – снова заговорила Эма. – В общем, черви питаются мертвечиной. Они ее выедают. До тех пор, пока есть мертвечина, они живое не трогают.

– Доказательства! Нужны доказательства! – закричал врач.

– Брошенные раненые выздоравливали быстрее, чем те, за которыми ухаживали, – ответила Эма.

– Отвратительно, – сказал Микроб.

– Удивительно, – сказал Тибо.

– И не думайте, принц, – вступил в разговор адмирал Дорек, который сначала не собирался вмешиваться.

– Есть у нас черви? – спросил Тибо, ища глазами кока.

Эма показала пальцем на верхушку мачты. Вся команда подняла вверх головы, ожидая чудесного явления.

– Едят сухари в тепле, на солнышке.

– Сухари? Там, наверху? Ах ты воровка! – возмутился кок. – Надо ее наказать!

– Помолчи, кок, – прервал его Гийом Лебель.

– Жюль при смерти, – настаивала Эма. – Что мы теряем? Новую операцию, которая неизвестно чем кончится… Вернее, я боюсь…

Она не договорила.

Повисло тяжелое молчание, принц Тибо прервал его, хлопнув в ладоши.

– Решено. Доктор! У нас есть больной, есть лекарство, не хватает смирения. Где черви? Я хочу на них посмотреть.

Принц отправил матросов заниматься своими делами, а сам под палящими лучами солнца полез на мачту и, когда увидел шевелящийся мешочек, неожиданно почувствовал радостное изумление. Его вызвала отвага Эмы, но он предпочел сказать себе, что обрадовался червям. Так ему было спокойнее.

Микроб подчинился, не желая оказаться виноватым. И дал Эме разрешение положить червяков на культю, которая уже начала чернеть. Эма ласково поговорила с червяками и обернула руку тонкой тканью, которая позволяла им дышать и никуда бы не выпустила. Жар скоро стал спадать. Вечером врач увидел Жюля в полном сознании сидящим на кровати.

– Мне щекотно, – сказал плотник. – Что это там у меня?

– Да как тебе сказать…

Прошла неделя. Черви хорошо питались и жирели на глазах. Их нужно было постоянно менять. Через девять дней рана стала розовой, как кожа младенца. Жюля мучили фантомные боли в отсутствующей руке. Но ведь и кок жаловался на фалангу, которой не было. Баталёр на большой палец. Адмирал на отмороженные уши.

Червей отныне признали главным средством дезинфекции. И Микроб через Лукаса попросил Эму стать его помощницей на то время, пока она будет на шхуне.

9

Как только «Изабелла» пересекла экватор, закаты стали просто закатами. Никаких миражей. Прощайте, золотистые города и волшебные караваны. Время от времени задувал приятный ветерок, и матросы вновь почувствовали вкус к работе. Недели две они огибали скалистый мыс, который вдавался далеко в море и считался границей Севера. Мыс звали Недобрым, хотя недобрым он был только по названию.

Пришло время прокладывать курс по карте с малым масштабом, по знакомой части океана. Тибо тяжело вздохнул. После Недоброго мыса мир съежился: прежний путь, скучные остановки в скучных портах. И еще кое-что его угнетало. Одна мысль. Возможно, неплохая, но, скорее всего, неправильная. Она пришла ему в голову во время операции и с тех пор не желала уходить. Вопреки своему обыкновению он много размышлял и много раз менял решение. Теперь он принял его твердо, от этого кружилась голова, словно он бросался вниз со смотровой площадки.

Всю вторую половину дня принц провел на носу, надеясь, что ему еще придет что-то в голову. Напрасная надежда. К тому же он уже вызвал к себе Эму.

Тибо расхаживал туда и обратно по кубрику, когда раздался стук в дверь.

– Юнга, входи.

Эма вошла – потертые на коленях штаны из мешковины, потертая на локтях холщовая рубаха в пятнах смолы. Остриженные волосы стали отрастать и торчали во все стороны, как бог на душу положит. Принц Тибо ей улыбнулся, Эма улыбнулась в ответ. Он никогда еще не видел ее улыбки, а улыбка была во весь рот, сияли белоснежные зубы. Еще миг, и все снова засветится волшебным горним светом, но Тибо крепко вцепился обеими руками в стол и начал издалека:

– Хочу сказать тебе, что мы приближаемся к северным водам.

– Да, ваше высочество.

– В северных водах мы пойдем гораздо ближе к берегу. Мне надо будет нанести визиты нескольким королям, чтобы не возникло дипломатических осложнений.

Эма не понимала, к чему ведет принц. Она мучилась догадками целый день, думая о его приглашении. Плохое обращение стало для нее привычным, и она приготовилась к худшему – скорее всего, ее высадят на первой же остановке. Конечно, найдутся другие суда, но на них не будет принца… Эту мысль Эма прогнала от себя. И разозлилась на подспудную глубокую печаль. На ощущение, что жизнь без принца станет тусклой-тусклой. Печалиться глупо, потому что надежды остаться на шхуне нет. Эма подняла на принца глаза, зеленые и глубокие, как океан. Принц отвел свои.

– Говорят, ты хорошо справляешься со своими обязанностями, – сказал он. – Даже доктор к тебе благоволит.

– Благодаря червям, принц.

– Понятно.

Тибо почесал подбородок.

– Но черви нам не помогут.

Эма не поняла, о чем он, и Тибо уточнил:

– В танцах на придворных балах.

Принц сделал три шага в одну сторону, два в другую, потом прыгнул в бездну.

– Эма, ты умеешь танцевать? – спросил он.

– Я зарабатывала танцами.

– А мне казалось, ты писала для людей письма.

– Писала, врала, воровала и танцевала. А еще пряталась в трюмах.

Эма тут же пожалела о своей откровенности. Принц Тибо сдвинул пшеничные брови. Он не понимал, что больше всего трогало его в этой девушке: сила или хрупкость? Или то, что они сочетались? А Эма не верила собственным ушам: неужели принц Тибо высадит ее в ближайшем порту… чтобы повести на бал?

– Теперь у тебя нет необходимости красть, мошенничать, лгать, – успокоил ее принц. – Не хочешь танцевать со мной на балу, скажи «нет».

– А вы можете не танцевать, ваше высочество?

Эма испугалась собственной дерзости. На этот раз она точно все испортила. Но, к ее великому облегчению, принц рассмеялся.

– Я? Вот у меня нет выбора. Я должен танцевать на всех придворных балах, обсуждать несносные сплетни, заключать торговые договоры. Следовать протоколу и еще раз протоколу. И смотреть невест, которых мне предлагают, желая заключить союз с нашим королевством.

– Сочувствую. А вы хороший танцор?

Тибо отметил про себя, что Эма обошлась без почтительного обращения, которое всегда отдаляло его от всех. И почему-то ему это было приятно.

– Так себе, – честно признался он.

– Раз так, я согласна.

Принц Тибо чуть ли не испугался.

– Ты согласна?

– Да.

– В самом деле?

– В самом деле.

Он раскинул руки, собираясь поблагодарить небо, но сообразил, что может показаться, будто он раскрывает объятия Эме, и опять сложил руки на груди.

– Спасибо, Эма.

Она склонила голову, стараясь не показать, что безмерно счастлива.

– Спасибо, – повторил принц Тибо. Не зная, как закончить разговор, он сухо добавил: – Спокойной ночи.

Эма отправилась на свое любимое место – на нос шхуны. Свернувшись на канатах, она слушала стук башмаков вахтенных – теперь уже никто не подкрадывался босиком. Ощущение счастья улетучилось. Эма впала в панику. Как она могла согласиться? Не иначе, принц в ту минуту ее заколдовал. Да, ей не хотелось с ним расставаться, и вот он исполнил ее желание. И это было колдовством. Но с колдовством или без колдовства, танцы с ним будут мукой. Эма не переносила прикосновений. От любого у нее в кожу впивались ледяные иголки. И если она соглашалась с кем-то танцевать, то только потому, что умирала с голода. Эма сжала покрепче бутылочное горлышко. Принц попросил ее танцевать, она согласилась, значит, так и будет. Назад хода нет. Надо было раньше думать.

Целых две недели «Изабелла» огибала Недобрый мыс, а когда обогнула, принц Тибо, прежде чем бросить якорь в Сириезе, решил сделать остановку в маленьком порту: бизань-гик мачты раскрошился на кусочки, в бочках совсем не было воды, кончились бобы, а с ними кончились и дурные последствия. Предстояло решить еще одну задачу: Эма не могла сопровождать Тибо в матросской робе. Денег у нее не было, значит, ему нужно купить ей бальное платье. Вот уж в чем он совсем ничего не понимал, так это в платьях. И решил посоветоваться с адмиралом.

Дорек долго стоял с открытым ртом, потом возмущенно воскликнул:

– Казарку? Принц! Вы хотите взять с собой казарку?!

– Именно, адмирал. Но бального платья у нее нет. Купить его я поручаю вам, адмирал.

– Мне? Но, ваше высочество, я ничего не смыслю в бальных платьях!

– Адмирал, подумайте сами! Я нигде не могу появиться без того, чтобы сразу не поползли слухи: принц то, принц сё!

– Пусть сама идет, ваше высочество.

– Вы только себе представьте, Дорек, входит юнга в матросской робе и начинает рассматривать бальные платья. Его примут за вора.

Дорек провел ладонью по голому черепу.

– Но почему же я, ваше высочество?

Худшей пытки для адмирала, чем это задание, принц придумать не мог. Впервые за долгую жизнь Дорек страстно пожелал, чтобы рядом с ним на борту оказалась супруга. Уж Гвендолен бы не растерялась.

– Все просто, адмирал, – внезапно осенило Тибо. – Вы наденете форму капитана и скажете, что ищете подарок для жены.

Дорек в расстроенных чувствах поделился своей бедой с первым помощником. Гийом призвал штурмана Феликса. Феликс был польщен и пожелал узнать, каковы вкусы принца. Четыре моряка устроили военный совет и установили факт, что женщины Краеугольного Камня носят платья под цвет глаз. И тут они сообразили, что понятия не имеют, какого цвета глаза у Эмы.

– Серые, точно вам говорю, – заявил Феликс.

– Дальтоник ты или как? – возмутился адмирал. – Глаза у нее голубые.

– Голубые? – переспросил Гийом. – Ничего подобного! Они светло-карие. Я бы сказал, золотистые.

Тибо (он-то был уверен, что глаза зеленые) не стал вмешиваться в спор. И предложил купить красное платье.

– Красное? – удивился адмирал.

– Красное, – подтвердил Тибо с напускной уверенностью.

– Согласен, красное, – одобрил Феликс. – Но вот какого оттенка? Мак? Бургундское вино? Пурпур или алое?

– На твой вкус, штурман.

– А размер, ваше высочество? Какой у нее размер?

– Спроси у баталёра, – отрезал Тибо, спеша покончить с разговором и чувствуя, что его замысел близок к провалу.

Час спустя адмирал развязал тесемки кошелька и расплатился за алое платье из чистого шелка, шаль от мартовских холодов и красивые туфельки.

– Ваша жена счастливица, – сказала продавщица, ласково прикоснувшись к его руке.

Смутившийся адмирал стал цвета платья.