Текст книги "Мистер Рипли под водой"

Прощаясь, Том и Элоиза пообещали прислать из путешествия открытку, и Антуан вновь разразился потоком жалоб на марокканскую почту. Том непроизвольно подумал о пакете Ривза.

Едва они ступили на порог своего дома, как зазвонил телефон.

– Скорее всего, это меня, дорогая. Я жду звонка, так что… – Том снял трубку с аппарата в холле, приготовившись подняться к себе, если это окажется Джефф и разговор примет неожиданный оборот.

– Chéri, я выпью немного йогурта, чтобы забить вкус джина, – сказала Элоиза и ушла на кухню.

– Том, это Эд, – в трубке раздался голос Эда Бэнбери. – Я дозвонился до Цинтии. Мы с Джеффом решили объединить усилия. Свидания назначить не получилось, но кое-что я выяснил.

– Ну?

– Похоже, Цинтия присутствовала на вечеринке для журналистов, это был такой фуршет, на который попасть, вообще-то, мог кто угодно… Кажется, этот Притчард тоже там отирался.

– Одну минуту, Эд, я возьму другую трубку. Подожди.

Том взлетел по лестнице в два прыжка, снял телефонную трубку и помчался вниз, чтобы повесить трубку в холле. Элоиза, о чем-то задумавшись, включала телевизор в гостиной. В любом случае Том не хотел при ней произносить имя Цинтии, опасаясь, что она вспомнит, что та была невестой Бернарда Тафтса, le fou[47]47
   Чокнутый (фр.).


[Закрыть], как она его называла. Элоиза познакомилась с Бернардом, когда он гостил в Бель-Омбр, и он тогда здорово ее напугал.

– Я тебя слушаю, – сказал Том. – Значит, ты говорил с Цинтией?

– По телефону. Сегодня днем. Так вот, ее приятель, болтая с ней на этой вечеринке, рассказал про американца, который спрашивал у него, не знаком ли он с Томом Рипли. Ни с того ни с сего. И этот человек…

– Тоже американец?

– Не знаю. В общем, Цинтия сказала этому своему приятелю, чтобы тот намекнул американцу на связь Рипли с делом Мёрчисона. Вот так все и произошло, Том.

Все это показалась Тому весьма неопределенным.

– А как зовут посредника? Приятеля Цинтии, который говорил с Притчардом?

– Цинтия не сказала, а я не стал допытываться… Не хотел на нее давить. Я вообще не мог придумать причину для звонка. Из-за того, что какой-то подозрительный американец знает ее имя? Не мог же я сообщить ей, что это ты меня попросил. А так я как бы просто позвонил, безо всякой задней мысли. Ну мне и пришлось вести разговор в таком ключе. И все-таки, думаю, кое-что мы выяснили.

Это правда, мысленно согласился Том.

– Но сама Цинтия с Притчардом не встречалась? В тот раз?

– Насколько я понял, нет.

Ее приятель, должно быть, сказал Притчарду: «Я могу спросить о Рипли свою подругу Цинтию Грэднор». Притчард запомнил ее имя, все-таки оно встречается не каждый день. А может, Цинтия специально попросила приятеля упомянуть ее имя…

– Ты еще здесь, Том?

– Ага. От Цинтии не приходится ждать ничего хорошего, друг мой. Так же как и от Притчарда. Тем более что Притчард – чокнутый.

– Чокнутый?

– Да, страдает от психического расстройства. Не спрашивай меня, от какого именно. – Том тяжело вздохнул. – Ладно, Эд, спасибо за помощь. Джеффу тоже передай мою благодарность.

Том повесил трубку и еще несколько минут пытался прийти в себя. Цинтия подозревает, что с исчезновением Мёрчисона дело нечисто, это ясно. И у нее хватает наглости об этом болтать. Хотя, казалось бы, должна сознавать, что если Том захочет кого-то устранить, то начнет с нее. Ведь именно ей известны все подделки, начиная с самой первой картины (даже Том не мог бы указать на нее с уверенностью), а также, скорее всего, даты их создания.

На имя Мёрчисона Притчард мог наткнуться, когда просматривал газетные подшивки в поисках информации о Томе Рипли. В американских газетах его имя было упомянуто только один раз. Мадам Аннет видела, как он нес чемодан Мёрчисона к своей машине, чтобы успеть в аэропорт Орли к нужному рейсу. И совершенно искренне рассказала полиции, что якобы видела, как мистер Рипли и мистер Мёрчисон шли к машине мистера Рипли с багажом. Такова сила самовнушения, подумал Том: человек видит то, что ожидает увидеть.

К тому времени Мёрчисон уже лежал в винном погребе Бель-Омбр, кое-как замотанный в старый брезент, и Том холодел от ужаса при мысли, что мадам Аннет может спуститься за вином прежде, чем он избавится от трупа.

Упоминание Цинтией имени Мёрчисона вполне могло подогреть энтузиазм Притчарда. Том ни минуты не сомневался, что Цинтия знала об истории «исчезновения» Мёрчисона сразу после посещения Бель-Омбр. Английские газеты об этом упоминали, пусть даже и вскользь. Мёрчисон еще в Америке пришел к выводу, что все поздние картины Дерватта представляют собой подделки. И словно для того, чтобы укрепить его уверенность, Бернард Тафтс, явившись в лондонский отель, где тот остановился, едва ли не умолял его: «Не покупайте Дерватта!» Мёрчисон сам рассказал Тому об этой курьезной встрече в баре отеля. К счастью, он так и не узнал имени незнакомца, с которым его свела судьба. Вообще-то, Том тогда следил за Мёрчисоном и сам оказался свидетелем их встречи. При воспоминании об этом его до сих пор бросало в холодный пот: ему даже не нужно было подслушивать их разговор, он и так знал, о чем шла речь.

Том часто задавался вопросом: не пытался ли Бернард вернуть Цинтию, поклявшись больше не писать подделок? Даже если пытался, Цинтия не приняла его обратно.

6

Том был уверен, что Дженис Притчард предпримет еще одну попытку, как она выражалась, «наладить с ним контакт». Так оно и случилось. Во вторник, около половины третьего пополудни, в Бель-Омбр зазвонил телефон. Том звонок едва расслышал. Он пропалывал сорняки на одной из розовых клумб рядом с домом. Трубку взяла Элоиза.

– Том, к телефону!

– Спасибо, радость моя. – Он бросил тяпку. – И кто это?

– Жена Пикарда!

– Ясно! Притчарда, дорогая.

Раздосадованный, но и заинтригованный, Том прошел в холл. В этот раз он не смог бы воспользоваться телефоном наверху, не объяснив причину Элоизе.

– Да?

– Здравствуйте, мистер Рипли. Так удачно, что вы оказались дома. Я вот тут подумала – не сочтите это самонадеянностью, – но мне бы так хотелось сказать вам несколько слов с глазу на глаз.

– И?

– У меня есть машина. Я свободна почти до пяти. Не могу ли я…

Тому не хотелось приглашать ее домой, не жаждал он и опять оказаться в коттедже с мерцающим потолком. Они договорились встретиться у обелиска в Фонтенбло (идея Тома) в пролетарском кафе-баре под названием «Спорт», или что-то в этом роде, в четверть четвертого. В половине пятого в Бель-Омбр ждали месье Лепети, учителя музыки, но Том не стал об этом упоминать.

Элоиза посмотрела на него с интересом, явно вызванным этой телефонной беседой.

– Да, – Тому было неприятно об этом говорить, но надо было как-то объясниться, – она хочет встретиться именно со мной. Это неплохой шанс что-нибудь разузнать. Так что я согласился. Сегодня днем.

– Что-нибудь разузнать?

– Мне не нравится ее муж. Мне не нравятся они оба, если на то пошло. Но… новая информация может оказаться полезной.

– Они задают странные вопросы?

По губам Тома скользнула улыбка. Он был благодарен Элоизе за понимание сути проблемы, тем более что проблема была в основном его.

– Умеренно странные. Не волнуйся. Они просто пытаются меня позлить. Ils taquinent[48]48
   Дразнят (фр.).


[Закрыть]. Оба. – И Том добавил более жизнерадостным тоном: – Когда вернусь, ты получишь полный отчет. Как раз успею к приходу месье Лепети.

Через несколько минут Том выехал из дома. Он припарковался у обелиска, даже не попытавшись найти здесь парковочные талоны.

Дженис Притчард уже ждала его в баре, переминаясь с ноги на ногу у барной стойки.

– Мистер Рипли! – Она приветливо улыбнулась.

Том кивнул, но протянутую руку проигнорировал.

– Добрый день. Где-нибудь сядем?

Том заказал чай для леди и эспрессо для себя.

– А где сегодня ваш супруг? – осведомился Том с любезной улыбкой, ожидая в ответ россказни про финансовую школу в Фонтенбло. Вот тут-то он ее и подловит, решил он.

– У него сеанс массажа после обеда. – Она неопределенно покачала головой. – Мне нужно будет заехать за ним в четыре тридцать.

– Массажа? У него больная спина? – Слово «массаж» звучало для Тома почти неприлично, напоминая о секс-салонах, хотя он знал, что есть и вполне респектабельные заведения такого рода.

– Нет. – Лицо Дженис исказила страдальческая гримаса. – Ему просто это нравится. В любом месте, где получится, не реже двух раз в неделю…

Том сглотнул, охваченный внезапной гадливостью. Громкие крики «Un Ricard!»[49]49
   «Один рикар!» (фр.) Речь идет о французском аперитиве на основе аниса.


[Закрыть] и вопли триумфа возле игральных автоматов звучали, на его взгляд, приятнее, чем голосок Дженис, повествующий о странностях своего мужа.

– Даже когда мы приезжаем в Париж, он тут же отправляется в массажный салон.

– Любопытно, – пробормотал Том. – А что он имеет против меня?

– Против вас? – Дженис, казалось, искренне удивилась. – С чего вы взяли? Он вас очень уважает. – Она смотрела на Тома широко открытыми глазами.

Том знал, что она лжет.

– Зачем ему понадобилась эта выдумка насчет обучения в INSEAD?

– О, так вы разузнали? – Во взгляде Дженис появились уверенность и озорство.

– Нет, – возразил Том. – Да я в этом и не уверен. Я просто не доверяю словам вашего мужа.

Дженис залилась смехом, полным какого-то странного торжества.

Том даже не улыбнулся в ответ: все происходящее совсем не казалось ему забавным. Он заметил, как Дженис потирает правое запястье большим пальцем, бессознательно массируя руку. На ней были те же самые синие слаксы, белоснежная рубашка и ожерелье из бирюзы, искусственное, но довольно красивое. Теперь, когда она слегка сдвинула манжету с запястья, стали заметны синяки на ее руке. Том понял, что синеватое пятно с левой стороны ее шеи – тоже синяк. Хотела ли она, чтобы он их увидел?

– Что ж, – наконец произнес Том, – если он не посещает INSEAD…

– Он любит фантазировать, – проговорила Дженис, опустив глаза на стеклянную пепельницу, в которой осталось три окурка от предыдущих посетителей.

Том снисходительно улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка не выглядела фальшивой.

– Но вы, конечно, все равно его любите.

Он увидел на лице Дженис смятение. Она явно собиралась сыграть роль «девы в беде» или что-то в этом роде и уже предвкушала, какое получит удовольствие, наблюдая за его попытками ее спасти.

– Он нуждается во мне. Я не уверена, что он… то есть что я люблю его. – Она подняла глаза на Тома.

О господи, как будто кого-то это волнует, подумал Том.

– Могу я задать типично американский вопрос? А чем он зарабатывает на жизнь? Откуда у него деньги?

Неожиданно ее лицо посветлело.

– О, тут нет никакой тайны. У его семьи был лесозаготовительный бизнес в штате Вашингтон. Когда отец умер, лесопилку продали, а деньги поделили между ним и братом. Он свою долю вложил… не знаю куда. И живет на проценты.

Из ее рассказа стало ясно, что она ничего не смыслит ни в акциях, ни в облигациях.

– В Швейцарии?

– Не-е-ет, в какой-то нью-йоркский банк, они там всем занимаются сами. В общем-то, нам хватает, но Дэвиду все время хочется еще.

Кто бы сомневался, подумал Том. Легкие деньги позволяли ему жить в мире своей фантазии, не беспокоясь о хлебе насущном, потому что хлеба ему хватало.

Том отхлебнул кофе.

– Почему вы хотели со мной встретиться?

– О-о… – Его вопрос словно пробудил ее ото сна. Она тряхнула головой и посмотрела Тому в глаза. – Я хотела предупредить вас. Он затеял игру… Хочет причинить вам боль. Ему нравится мучить и меня тоже. Но сейчас вы интересуете его больше.

– И каким образом он собирается причинить мне боль? – Том вытащил из кармана сигареты.

– Он вас подозревает – во всем. И хочет, чтобы вы чувствовали себя ужа-а-а-а-сно. – Она так жеманно произнесла это слово, словно чувствовать боль – всего лишь игра.

– Пока он не очень-то преуспел, – заметил Том, протягивая ей пачку. Она покачала головой и достала из сумочки свою. – И в чем же он меня подозревает?

– О нет, я не скажу. Он изобьет меня, если узнает.

– Изобьет?

– Ну да. Иногда он выходит из себя.

Том сделал вид, что шокирован.

– Но вам наверняка известно, почему он прицепился именно ко мне. Тут не может быть личной причины, потому что я впервые увидел его две недели назад. – Том решил рискнуть. – И он обо мне ничего не знает.

Ее глаза сузились, а легкая улыбка стала больше похожа на ухмылку.

– Конечно нет. Он просто притворяется.

Том почувствовал к ней такое же отвращение, как к ее мужу, но его лицо осталось бесстрастным.

– Это у него привычка такая – злить людей? – с притворным удивлением спросил он.

Дженис снова захихикала, как подросток, хотя сеточка морщин у глаз говорила, что ей не меньше тридцати пяти. На тот же возраст выглядел и ее супруг.

– Можно и так сказать. – Она бросила на Тома испытующий взгляд и тут же отвела глаза.

– И кто же был моим предшественником?

Дженис молчала и смотрела в грязную пепельницу, словно в хрустальный шар для предсказаний, в котором отражаются фрагменты прошлых историй. От напряжения у нее даже слегка приподнялись брови. А не играет ли она сейчас какую-то роль, уже для собственного удовольствия? Том вдруг заметил на правой стороне ее лба шрам в виде полумесяца. Может, это след от попавшего ей в голову блюдца – напоминание об одном из злосчастных для нее вечеров?

– И что он надеется получить, выводя людей из себя? – Голос Тома звучал мягко, но властно, как на спиритическом сеансе.

– О, он считает, что это смешно. – Теперь на губах у Дженис заиграла настоящая улыбка. – Как с певцом в Америке… Их было даже двое: поп-певец и вторая, гораздо более знаменитая, – оперная певица, сопрано. Не могу вспомнить ее имя, может и к лучшему, ха-ха! Кажется, она была норвежкой. Дэвид… – Она снова завороженно уставилась на пепельницу.

– Поп-певец, – напомнил Том.

– Да. Понимаете, Дэвид просто писал всякие грязные записки. Типа: «Ты на скользкой дорожке» или «Тебя поджидают два убийцы». Он хотел сбить его с панталыку, заставить провалить выступление. Я даже не уверена, что тот певец читал эти письма, их же целые горы приходят, а он был довольно популярным среди молодняка. Его имя я помню – Тони. Думаю, он подсел на наркоту и не… – Дженис немного помолчала, а потом заговорила снова: – Дэвиду просто нравится смотреть, как люди теряют силы. Если он тому причиной.

Том старался не пропустить ни слова.

– Он собирает досье на этих людей? Газетные вырезки, к примеру?

– Не так уж и много у него этих досье, – буднично ответила Дженис и отхлебнула чая. – Во-первых, он не хочет хранить их дома, на случай если… преуспеет. Хотя не думаю, что у него что-то получилось с норвежской оперной дивой. Но он смотрел по телевизору все ее выступления и уверял, что она начинает трястись на сцене, что она приближается к провалу. Вот ерунда-то, думала я. – Дженис заглянула Тому в глаза.

Ее слезливая откровенность не стоит и гроша, напомнил себе Том. Если ей так не нравится поведение мужа, зачем же она живет с ним под одной крышей? Он тяжело вздохнул. Лучше не задавать логические вопросы замужним женщинам.

– А что он придумал для меня? Хочет слегка потрепать мне нервы?

– Ох, может быть… – Дженис поежилась. – Он считает вас слишком самоуверенным. Чересчур тщеславным.

Том подавил смешок.

– Потрепать нервы, – задумчиво повторил он. – И что потом?

Уголки тонких губ Дженис приподнялись в плутоватой ухмылке, которой он у нее раньше не замечал; она молча отвела глаза и снова потерла запястье.

– А как он вообще обратил на меня внимание?

Дженис бросила на него задумчивый взгляд.

– Насколько я помню, он заметил вас в каком-то аэропорту. Обратил внимание на ваше пальто.

– Пальто?

– Кожа и мех. Что-то эффектное в любом случае. Дэвид сказал: «Посмотри на пальто. Классная шмотка. Интересно, что это за тип?» Ну и как-то разузнал. Может, встал за вами в очередь, чтобы услышать ваше имя. – Дженис пожала плечами.

Том попытался вспомнить хоть что-то, но не смог. Это было возможно, конечно, – выяснить его имя в аэропорту, заметив американский паспорт. А потом разузнать подробности… Где? В посольстве? Том не регистрировался в посольстве, во всяком случае не в Париже. Тогда в газетных подшивках? Это требует настойчивости.

– Как долго вы женаты? И где познакомились?

– О-о. – Она провела рукой по абрикосовым волосам, и в ее глазах снова мелькнула насмешка. – Д-да, думаю, мы женаты уже больше трех лет. А встретились… на большой конференции для секретарей, бухгалтеров и даже начальников. – Она захихикала. – В Кливленде, в Огайо. Не знаю, почему мы с Дэвидом разговорились, там была такая уйма народу. Но в Дэвиде есть шарм, даже если вы его не заметили.

Том не заметил. У Притчарда был вид человека, который, чтобы получить желаемое, с легкостью начнет выкручивать руки или вцепится в горло. Для определенных женщин этот тип мужчины мог казаться весьма привлекательным. Он сдвинул манжету с запястья и взглянул на часы.

– Простите, у меня назначена встреча. Но пара минут еще осталась.

Он умирал от желания перевести разговор на Цинтию, узнать, как Притчард собирался ее использовать, но не хотел лишний раз упоминать это имя. И тем более не хотел выглядеть обеспокоенным.

– Что все-таки ваш муж хочет от меня, позвольте спросить? Зачем, к примеру, он фотографировал мой дом?

– Он надеется напугать вас. Ему хочется видеть ваш страх.

Том снисходительно улыбнулся:

– Сожалею, но не выйдет.

– Ему нравится показывать силу, – произнесла Дженис, повышая голос. – Я и ему это говорила.

– Не сочтите за грубость, но он не посещал психиатра?

– Ха-ха-ха! – Дженис покатилась со смеху. – Нет, конечно! Он вообще считает их всех шарлатанами.

Том подал знак официанту.

– Но согласитесь, Дженис, это немного необычно, когда муж бьет свою жену. – Том с трудом удержался от улыбки, заметив, как ее передернуло.

Фыркнув, Дженис сдвинула брови.

– Бьет… – Она уставилась в стену. – Наверное, мне не надо было об этом рассказывать.

Том слышал о женщинах, защищающих мужей, несмотря ни на что. Судя по всему, Дженис относилась именно к такому типу.

Он вытащил из бумажника банкноту. Счет был меньше, и он жестом попросил официанта оставить сдачу себе.

– Не будем унывать! Скажите-ка, Дженис, какой следующий ход собирается сделать Дэвид? – добродушно проговорил Том, словно речь шла о забавной игре.

– Какой ход?

– Против меня.

Ее взгляд затуманился, словно длинная вереница возможностей проходила перед ее глазами. Она выдавила улыбку.

– Честно, я не знаю, что сказать. Может, не могу это выразить словами…

– Почему нет? Попытайтесь. – Том терпеливо ждал. – Например, можно бросить камень в одно из моих окон.

Она молчала, и он рывком встал из-за стола.

– Прошу меня извинить.

Она молча поднялась, словно в замешательстве, и Том пропустил ее вперед, к выходу.

– Между прочим, я видел, как вы подобрали Дэвида возле моего дома. И сегодня вы собираетесь заехать за ним. Как заботливо с вашей стороны.

Снова никакого ответа.

Том почувствовал, как в груди вскипает гнев, возможно от разочарования.

– Почему бы вам просто не уйти? Вы что, приклеены к нему? Почему вы терпите все это?

Разумеется, это был риторический вопрос, хотя, вероятно, он бил в больное место. Когда они направились, судя по всему, к машине Дженис, поскольку она шла впереди, Том заметил, как в ее глазах блеснули слезы.

– А вы вообще женаты? – мстительно добавил он.

– Прекратите! – Теперь слезы хлынули потоком. – Я так хотела хорошо к вам относиться!

– Можете не утруждаться, мэм. – Том вспомнил, как довольно она улыбалась, когда увозила Дэвида Притчарда от Бель-Омбр. – Прощайте!

Он развернулся и зашагал к своей машине, почти пробежав несколько последних ярдов. Ему хотелось ударить что-нибудь кулаком – дерево, багажник, да что угодно! Домой он ехал, стиснув зубы и пытаясь не давить на педаль газа изо всех сил.

Он был рад, что входная дверь заперта. Элоиза открыла ему, прервав свои музыкальные занятия. На пюпитре стояли ноты с «Песнями» Шуберта.

– Матерь Божья и святые угодники! – простонал Том со злостью и обхватил голову руками.

– Что случилось, chéri?

– Эта женщина абсолютно безумна! Это невыносимо!

– Что она сказала? – спокойно спросила Элоиза.

Не так-то легко было сбить с толку Элоизу. Ее невозмутимость привела Тома в чувство.

– Мы взяли кофе. Вернее, я взял. Она… Ну, ты же знаешь этих американцев… – Том колебался. Он все еще надеялся, что Притчардов удастся игнорировать. А значит, незачем лишний раз расстраивать Элоизу. – Ты же знаешь, радость моя, как меня утомляют скучные люди. Я готов просто взорваться. Прости.

Не дожидаясь, пока Элоиза спросит что-нибудь еще, он извинился и отправился в уборную в холле, где умылся холодной водой и тщательно вымыл руки с мылом. Скоро придет месье Роже Лепети, и атмосфера изменится волшебным образом. Том и Элоиза никогда не знали, кто из них первым проведет полчаса с месье Роже, его выбор был непредсказуем. С вежливой улыбкой он говорил: «Alors, m’sieur»[50]50
   Ну же, месье (фр.).


[Закрыть] или «Madame, s’il vous plaît»[51]51
   Мадам, прошу вас (фр.).


[Закрыть].

Месье Лепети появился несколько минут спустя, и после обычных любезностей по поводу погоды и превосходного состояния сада он улыбнулся Элоизе розовыми губками и, махнув довольно пухлой рукой, предложил:

– Мадам! Не хотите ли начать?

Том держался чуть поодаль. Он знал, что Элоиза не против его присутствия на своих занятиях, и ценил это. Он никогда бы не стал играть роль строгого критика.

Он закурил сигарету и встал за длинной софой, разглядывая картину Дерватта над камином. Не Дерватта, напомнил он себе, а Бернарда Тафтса, подделку под названием «Мужчина в кресле». Это было полотно в красно-коричневых тонах, с редкими желтыми всполохами, и, как все работы Дерватта, отличалось множественными контурами, выполненными более темными штрихами, которые у кого-то вызывали головную боль, но создавали эффект жизни в фигурах и даже некоторого движения. У человека в кресле было смуглое обезьянье лицо, которое казалось задумчивым, хотя его черты были смазаны. Тому нравилось впечатление беспокойства (несмотря на кресло) и тревоги, которое оставляла картина, и нравилось то, что она была подделкой. Она занимала почетное место в его доме.

Другое полотно Дерватта, тоже висевшее в гостиной, было среднего размера и называлось «Красные стулья». На нем были изображены две девочки десяти лет от роду, сидящие в напряженных позах на стульях с прямыми спинками, широко раскрыв испуганные глаза. И снова красновато-желтые очертания фигур двоились, троились, и лишь через несколько секунд (Том воображал, как кто-то бросает на картину первый взгляд) зритель понимал, что фон – это пламя, а стулья стоят в огне. Сколько сейчас стоила эта картина? Шестизначная сумма в фунтах как минимум. Возможно, больше. Зависит от того, кто выставит ее на аукцион. Страховая компания каждый раз повышала стоимость этих двух полотен. Но у Тома никогда не возникало желания их продать.

Если бы даже этому вульгарному Притчарду удалось разоблачить все подделки, это бы не задело «Красные стулья», которые были написаны Дерваттом, хоть и очень давно, еще в Лондоне. Тут Притчарду ничего не светит, подумал Том. Да он никогда и не слышал о Бернарде Тафтсе. Прекрасная мелодия Франца Шуберта придала Тому сил. Хотя игра Элоизы не была эталоном концертного исполнения, но в ней чувствовались любовь и уважение к Шуберту, так же как в «Мужчине в кресле» Дерватта – нет, Бернарда Тафтса – чувствовались любовь и уважение к самому Дерватту, выраженные через воссоздание его творческого почерка.

Том расслабил плечи, встряхнул кисти рук и проверил ногти. Все аккуратно и пристойно. Он вспомнил, что Бернард Тафтс всегда отказывался от своей доли в растущей прибыли от продажи подделок. Он брал ровно столько, сколько нужно, чтобы не умереть с голоду и не замерзнуть до смерти в его маленькой лондонской студии.

Допустим, тип вроде Притчарда разоблачит аферу с подделками (каким образом, позвольте спросить?), тогда Бернард Тафт, пусть даже покойный, тоже попадет под удар. Джеффу Константу и Эду Бэнбери придется раскрыть имя фальсификатора, и Цинтия Грэднор должна это понимать. Вопрос был в том, хватит ли у нее уважения к памяти возлюбленного, чтобы не предать его? Том ощутил странное желание защитить ребячливого и идеалистичного Бернарда, который в конце концов расплатился за собственные грехи, прыгнув со скалы в Зальцбурге. Том тогда сказал полицейским, что Бернард оставил у него сумку, пошел искать новый отель, куда он хотел перебраться, и больше не вернулся. На самом деле Том проследил за Бернардом и видел, как тот прыгнул с обрыва. На следующий день Том кремировал его труп, а потом заявил, что это тело Дерватта. Как ни странно, ему поверили.

Забавно, что жгучую обиду Цинтии, судя по всему, подпитывает именно этот вопрос: «Почему не нашли тело Бернарда?» Том знал, что она ненавидит и подозревает его и его ребят из Бакмастерской галереи.

7

Самолет пошел на посадку и резко накренился вправо. Том приподнялся с сиденья, насколько позволял ремень безопасности. Место у иллюминатора занимала Элоиза – Том сам настоял на этом, – и теперь она могла любоваться роскошным видом на порт Танжера – два загнутых внутрь зубца, выступающих в пролив, были похожи на полуоткрытую пасть.

– Ты помнишь карту? Вот она у нас перед глазами! – воскликнул Том.

– Oui, mon chéri. – Элоиза не сияла от восторга, как Том, но тоже не отрывала взгляда от иллюминатора.

К сожалению, стекло было грязным и мало что можно было увидеть. Том наклонился поближе, пытаясь разглядеть Гибралтар, но не смог, зато хорошо рассмотрел южное побережье Испании, ту часть, где находился Альхесирас. С такой высоты все казалось трогательно миниатюрным.

Самолет выровнялся, потом накренился в другую сторону, развернувшись влево. В иллюминаторе осталось только синее небо. Но вот опять опустилось правое крыло, и Том с Элоизой увидели, уже гораздо ближе, белые как мел домики с крошечными квадратными окнами, теснящиеся на холмах. Самолет коснулся земли и минут десять катился по посадочной полосе, так что пассажиры, сгорая от нетерпения, начали расстегивать ремни безопасности.

Они прошли в зал паспортного контроля с высоким потолком и высокими окнами, через которые, несмотря на жалюзи, лился солнечный свет. Том сразу же покрылся испариной, снял пиджак и перекинул через руку. Две медленно движущиеся очереди в основном состояли из французских туристов, с некоторым вкраплением марокканцев в джеллабах[52]52
   Джеллаба – традиционная берберская одежда, представляющая собой длинный халат свободного кроя с пышными рукавами.


[Закрыть] и без. В следующем зале Том разыскал свои чемоданы среди груды чужих вещей и обменял тысячу франков на дирхамы. У сидящей за информационной стойкой темноволосой женщины он поинтересовался, как быстрее всего попасть в город. Такси, ответила она по-французски. А какова цена? Пятьдесят дирхамов.

Собираясь в дорогу, Элоиза «проявила благоразумие», и теперь они могли справиться с багажом без носильщиков. Том обещал ей, что она сможет купить себе в Марокко все, что пожелает, и дополнительный чемодан в придачу.

– Пятьдесят до города, идет? – предложил Том таксисту, распахнувшему перед ними дверцы своей машины. – Отель «Минза»? – Он знал, что тут не смотрят на счетчик.

– Садитесь, – последовал лаконичный ответ по-французски.

Вдвоем с водителем они загрузили чемоданы.

Тому показалось, что машина рванула с места и помчалась вперед со скоростью ракеты, хотя, может, ощущение скорости обострялось из-за ухабистой дороги и ветра, врывавшегося в открытые окна. Элоиза сзади вцепилась в сиденье и ремень безопасности. Пыль летела в окна вместе с ветром. Но по крайней мере, дорога была прямой, и они неслись по ней к тем белым домам, которые Том видел из самолета.

Вскоре по обеим сторонам дороги появились грубые строения из красного кирпича, в пять или шесть этажей. Потом они свернули на центральную улицу, с пешеходами в сандалиях, наводняющими тротуары, какими-то кафе и кучей сопливых ребятишек, перебегающих дорогу прямо перед носом их автомобиля, так что водителю приходилось то и дело бить по тормозам. Несомненно, это и был город, пыльный, серый, шумный, кишащий продавцами и покупателями. Такси свернуло в переулок и через несколько ярдов остановилось.

Отель «Эль-Минза». Том расплатился с водителем, добавив десять дирхамов за скорость. Навстречу ему вышел портье в красной униформе, чтобы помочь с багажом и регистрацией. Вестибюль оказался просторным, с высокими потолками, и очень скучным. Но по крайней мере, он выглядел чистым, и ему попытались придать шик, добавив к кремово-белым стенам алые и бордовые элементы оформления.

Несколько минут спустя Том и Элоиза стояли в своих «апартаментах» (слово, которое Тому всегда казалось донельзя претенциозным). Элоиза, по давнишней привычке, быстро ополоснула лицо и руки и принялась разбирать вещи, пока Том обозревал из окна окрестности. Их номер находился на четвертом (по европейским меркам) этаже, с видом на столпотворение сероватых и белых зданий в основном шестиэтажной застройки. Он увидел веревки с развешанным бельем, несколько флагов на флагштоках, настолько потрепанных, что было не разобрать, каким странам они принадлежат, целый лес телевизионных антенн, горы белья, которое для просушки просто разложили на крышах. Из другого окна были видны зоны для отдыха, где состоятельные постояльцы отеля, к коим принадлежал и он, могли принимать солнечные ванны и наслаждаться купанием в бассейне. К этому часу плавательный бассейн «Минзы» уже погрузился в тень. В шезлонгах лежали тела в бикини и плавках, за ними располагался ряд белых столиков со стульями, которые были скрыты от взглядов прохожих вереницей ухоженных пальм и цветущими кустами бугенвиллеи.

Кондиционер обдувал бедра Тома приятной прохладой, и он поднес к нему руки, чтобы холодок проник в рукава.

– Chéri! – Отрывистый вскрик, и следом короткий врыв смеха. – L’eau est coupée! Tout d’un coup![53]53
   Воду отключили! Внезапно! (фр.)


[Закрыть] – Элоиза продолжила на английском: – Как Ноэль и предупреждала. Помнишь?

– Кажется, она говорила про четыре часа в день? – улыбнулся Том. – И как теперь быть с уборной? Или с ванной? – Том вошел в ванную комнату. – А не говорила ли она… Точно, глянь-ка на это! Ведро с водой! Вряд ли я стану ее пить, но вот умыться…

Тому удалось привести себя в порядок с помощью холодной воды, а заодно и помочь Элоизе распаковывать вещи, и они отправились на прогулку.

В правом кармане штанов у Тома звенели монеты, и он задумался, на что бы их потратить. На кафе, на открытки? Они вышли на площадь Франции – перекресток пяти улиц, включая улицу Свободы, на которой, согласно карте, находился их отель.

– Смотри! – Элоиза показала на тисненую кожаную дамскую сумочку, которая продавалась на прилавке рядом с магазином вместе с шарфами и медными мисками сомнительного качества. – Красивая, правда, Тома? Необычная…

– Мм… Здесь есть еще магазины, дорогая. Давай сначала оглядимся.