Текст книги "Солнце и луна"

Глава 18

– В постели от него нет толку, – объявила Клер.

Они с Олдосом стояли у окна трапезной, на этот вечер превращенной в танцевальный зал, и наблюдали за Хью и Филиппой в кругу танцующих.

– В самом деле? – оживился Олдос, как ребенок, которому пообещали сладкое. – А как именно нет толку? У него вообще не стоит или быстро опускается?

– Не знаю!

Клер взяла кусочек сырого мяса из миски, которую брат держал перед ней, и поднесла к клюву Соломона. На этот раз сокол был без колпачка, поэтому тотчас жадно схватил и проглотил угощение.

– Не могу даже сказать, узнаю ли когда-нибудь, – произнесла она задумчиво. – Он должен был этой ночью прийти ко мне в спальню, но так и не появился. А до этого я застала его сунувшим нос в подвал. Он объяснил это тем, что заскучал, и я поверила, потому что хотела, чтобы так оно и было. Но когда он не появился…

– Если у него не стоит, – перебил Олдос, не слушая, – то они не спят. Филиппа наверняка извелась! Если затащить ее в постель, она сама на меня набросится.

– Я знаю, как это непросто, но все же попробуй хоть на минуту забыть о своем драгоценном отростке! – сказала Клер устало.

– Я бы мог, если бы ты сразу дала Хью Уэксфорду от ворот поворот, и я вставил бы его чертовой жене! – огрызнулся Олдос.

– Разве Маргерит плохо тебя обслуживает?

– Это не одно и то же, – буркнул он. – Чаще всего она не позволяет мне… ну, ты понимаешь!

Он покраснел и отвернулся. Клер вздохнула, скармливая Соломону еще кусочек.

– Боже, как ты смешон, братец! Но речь не о тебе. Хью Уэксфорд ведет себя странно. Он уверяет, что без ума от меня, и при этом неделю не может завалить в постель, только все отговаривается.

– Думаешь, на самом деле с ним все в порядке?

– В Пуатье было, и еще как. Там он менял судомоек и кухарок как перчатки и, по их словам, мог работать всю ночь без передышки, а они вопили от наслаждения, так-то вот! Кроме того, Господь щедро его наделил. Я помню такой отзыв: «Сидишь, как на боевой дубинке!»

Лицо Олдоса омрачилось.

– Когда он не пришел ко мне в спальню, – продолжала Клер, – я вдруг вспомнила, что он проник в подвал украдкой, потихоньку от остальных, а когда я запирала дверь, таращил глаза на ключи, как на чашу Грааля.

– И что это значит?

– Где тебе понять! Вид у тебя ученый, а мозгов не больше, чем у курицы. – Соломон криком потребовал еще мяса, Клер сунула кусочек ему в клюв. – Может статься, что Хью здесь не просто так. Наверняка он за нами шпионит.

– От лица королевы? Он и есть ее человек?

– Ну и болван же ты! Человек королевы просто держит ухо востро на случай, если мы с тобой натворим дел. И даже это было бы излишне, не окажись ты так беспросветно глуп.

– Я? Да ведь это ты написала письмо открытым текстом!

Клер ненадолго прикрыла глаза, борясь с желанием расцарапать брату лицо.

– Короче, человек королевы заставит нас умолкнуть навсегда, если мы будем много болтать. Но мы этого делать не будем, верно, Олдос?

– Не обращайся со мной, как с ребенком!

– Ты ребенок и есть, потому и заливаешься слезами, когда тебя порют.

Олдос снова залился краской.

– Ты же не думаешь, что Маргерит утаила от меня хоть одну деталь того, что между вами происходит? Мы знаем друг о друге все.

Клер выбрала в миске кусок побольше, думая: «Ну, или почти все». Маргерит никогда не спрашивала, что происходит в подвале, и Клер, запуганная угрозами королевы Элеоноры, была благодарна ей за это.

– Кого королева сюда послала, я рано или поздно выясню. Путем расспросов я свела число подозреваемых к минимуму. Как только останется одно имя, я сделаю так, чтобы мы предстали перед этим человеком в самом выгодном свете. А чтобы ты не испортил впечатления, будешь повторять в его присутствии то, что я скажу.

Олдос открыл, было, рот для возражений, но, подумав, закрыл.

– В любом случае человеку королевы ни к чему совать нос в подвал, она и так прекрасно знает, что там происходит. А вот человеку короля это может быть интересно!

– Но какое отношение имеет к королю сэр Хью?

– Это я и хочу выяснить.

– Как именно?

– Чем меньше тебе известно, братец, тем лучше для нас обоих, – зло ответила Клер. – Ты и так чересчур много знаешь. Ладно, не дуйся. Я хочу поймать шпиона в ловушку.

Танец закончился. Хью поклонился Филиппе и повел ее под локоть к столу. По дороге их перехватила Маргерит – видимо, чтобы сказать (как было условлено с Клер), что Рауль д'Аржентан срочно желает поговорить с Хью и будет ждать его в главной кладовой. Со времени своего позора на «любовном суде» тот не покидал своей комнаты.

Губы Хью сложились в слово «кладовая?», и Маргерит указала в направлении служебных помещений замка. Туда он и направился, обменявшись с Филиппой парой слов.

– Превосходно!

Клер впервые на памяти Олдоса посадила Соломона на жердочку в углу и стянула с руки перчатку. Округлившиеся глаза брата заставили ее усмехнуться.

– Надо узнать, насколько силен интерес Хью Уэксфорда к подвалу, – объяснила она, поправляя платье и парик. – Я слишком дорожу своим языком, чтобы дать его вырезать, и вовсе не желаю провести остаток жизни в сырой темнице. Присмотри за Соломоном.

Клер пересекла трапезную и прошла полутемным коридором, в конце которого находилась кладовая – узкая длинная комната с полками до самого потолка. Хью уже был там. Он прохаживался вдоль забитых снедью полок, от скуки разглядывая, что на них есть. Черная с серебряной отделкой одежда поразительно ему шла и к тому же гармонировала с его языческим оружием.

– А, это ты, Клер, – сказал он без всякого восторга. – Я кое-кого здесь жду.

– Знаю. Меня. – Она прикрыла дверь и привалилась к ней спиной. – Я сговорилась с Маргерит залучить тебя сюда. Цели бы она пригласила тебя от моего имени, ты вряд ли явился бы, не так ли?

– Если ты насчет того, что вчера я не пришел к тебе в спальню…

– Не утруждай себя объяснениями. И без того ясно, что я тебе не по вкусу.

– Нет, что ты!

Он опустил взгляд, произнося эти пустые слова, гнусный мерзавец. Что он о себе возомнил? Если она достаточно хороша для Уильяма Уэксфорда, значит, сгодится и для его сына!

– Тогда почему ты не пришел?

– Напился.

– Это мы уже проходили.

– А я частенько напиваюсь до бесчувствия.

– Очевидно, по каким-то темным углам, потому что я никогда тебя пьяным не видела, разве что в тот первый день.

– Я пью по ночам, с глаз подальше.

– В любом случае сейчас ты трезв как стеклышко. – Клер выразительно погладила себя по груди, но Хью смотрел на связку ключей у нее на поясе. – Когда ты не удостоил меня своим ночным визитом, я решила, что с меня довольно. Наплевать, что подумают остальные гости! Я хотела выставить вас с женой из Холторпа… – Он поспешно поднял взгляд, в глазах отразилась тревога, – … но потом мне пришло в голову дать тебе последний шанс. Вот почему мы оба здесь.

Не отрывая взгляда от потемневших зеленых глаз Хью, Клер взялась за узел шнуровки платья. Корсаж приоткрылся.

– Ничего не выйдет, – пробормотал он. – Как ты ни обольстительна, ничего не выйдет. Я пробовал, и не раз.

– С какими-нибудь неопытными дурехами! – Она пренебрежительно повела плечами и принялась по очереди снимать многочисленные браслеты. – Женщина с опытом знает, как возбудить мужчину. Она и мертвого возбудит, если потребуется! Твоя чопорная маленькая женушка понятия не имеет о способах, которыми я владею, а если бы и имела, ни за что бы на такое не пошла. Ну, как, попробуем?

– Я просто не…

– На маслодельне есть все необходимое. – Клер отцепила от пояса ключи и сложила их вместе с браслетами на ближайший мешок зерна. – Немного миндального масла и пара ловких рук могут совершить настоящее чудо. Пока ты разденешься, я схожу за маслом.

– Гм… – Хью заколебался. – Ну, попробовать-то мы можем!

– Вот и молодец.

Подмигнув ему, Клер вышла из кладовой. Она тщательно прикрыла за собой дверь, но далеко не пошла, а вернулась на цыпочках и притаилась в коридоре. Пузырек с миндальным маслом был заранее припрятан у нее в кармане. Выждав немного, она достала его и открыла дверь, чуть не столкнувшись с выходящим Хью.

– Куда это ты? Разве мы не договорились?

– Я не предупредил Филиппу, и она, конечно, пойдет меня разыскивать, – ответил он, отводя взгляд. – Ты же не хочешь, чтобы она на нас наткнулась?

– И пусть. Мы пригласим ее стать третьей.

– Ну, нет! Она никогда не согласилась бы!

Хью выдавил из себя извиняющуюся улыбку и пожал широкими плечами.

«Ублюдок», – злобно подумала Клер.

– Я об этом не подумала. Леди Филиппа так застенчива, бедняжка. Значит, в другой раз?

– Да, в другой раз! – обрадовался он.

– Я прихвачу с собой масло. Может, когда-нибудь тебе не захочется напиваться до бесчувствия. Тогда приходи, и я продемонстрирую тебе свои лучшие постельные трюки.

Хью ответил небрежным поклоном и поспешил прочь, а Клер вошла в кладовую, чтобы убедиться, что из связки исчез ключ. Все было так, как она и предполагала: не было именно ключа от подвала – самого большого и тяжелого, с замысловатым старинным орнаментом.

Филиппа, затаив дыхание, подняла светильник повыше. Хью повернул ключ в замочной скважине. Это вышло почти бесшумно. Она облегченно перевела дух, когда дверь уступила и отворилась. Обменявшись взглядами и улыбками, оба разом оглянулись. Чуть поодаль в уголке главного зала, как было принято в большинстве замков, на охапке тростника вповалку спали слуги. Никто из них не пошевелился от легкого скрипа двери.

Хью спрятал ключ, который позже предполагалось передать молодой служанке, приносившей Клер по утрам в постель легкий завтрак. За несколько монет она обещала вернуть ключ в связку, перед тем как разбудить хозяйку. Она же снабдила Хью баночкой гусиного жира для смазки дверных петель, потому им и удалось обойтись без лишнего шума.

Хью и Филиппа, оба босые, спустились по винтовой лестнице к нижней двери – той, что не запиралась. Филиппа высоко подобрала подол, чтобы не споткнуться на выщербленных временем каменных ступенях. Вскоре они уже окунулись в удушливую жару подвала.

– Пахнет серой! – шепотом воскликнула Филиппа, поднимая светильник.

Они находились в помещении, называемом «крипта» – длинном, со сводчатым потолком, с сочащимися влагой стенами. Часть его являла собой алхимическую лабораторию. Свет выхватывал из темноты колбы, реторты, какие-то склянки, ступки с тяжелыми пестиками, а также всевозможные инструменты: клещи, резцы и молотки. В стороне стояли небольшой пресс, наковальня с молотом, виднелась куча небрежно сваленных кубков с узкими горлышками и несколько глиняных сосудов с крышками.

– Я не вижу на столе той круглой железной штуковины, – сказал Хью. – Помнишь, я тебе говорил? Она еще напомнила мне рыцарский шлем.

Позади стола у стены была каменная печь с чугунным котлом, над ней штатив с тиглями, а по бокам набор кочерег и ухватов. Угли в печи еще дымились. В углу лежали кузнечный мех и пара точильных камней.

– Похоже, в этой печи можно плавить металл, – пробормотал Хью, разглядывая скамьи с глиняной лабораторной посудой.

Здесь же находилось и топливо: уголь, торф, сухой навоз.

– А это что такое? – спросила Филиппа.

Она осветила высокий конический сосуд на решетке жаровни. От него шла медная трубка к другому такому же сосуду на полу.

– Понятия не имею. – Хью пожал плечами. – Здесь такой странный набор предметов, что я… погоди-ка! Посвети вон туда!

Филиппа подчинилась, и они вместе удивленно уставились на нечто совсем уж необычное: глубоко процарапанный в земляном полу круг с восемью прутами, торчащими веером из центра. В точках их пересечения с кругом стояло по свечке и были начертаны загадочные символы, а в середине круга находился сосуд с каким-то порошком.

Чисто случайно Филиппа перевела взгляд на потолок и вскрикнула, чуть не выронив лампу. Там висело множество, как ей показалось, извивающихся змей.

– Они же дохлые, – сказал Хью со смешком. – Вот уж не думал, что Филиппа де Пари может заверещать, увидев дохлую змею.

Он привлек ее к себе, и она с благодарностью прильнули к его широкой, такой надежной груди.

– Зачем они нужны?

– А зачем все остальное? – резонно спросил Хью. – Смотри-ка, книга! Написано, что это перевод с арабского. «Turba Philosophorum».

– Не читала.

Движимая любопытством, Филиппа высвободилась и заглянула в ближайший керамический горшок, приподняв на нем крышку. Он был полон какой-то черной жидкости. В другом оказалась сера, в третьем – уголь, а от четвертого она отшатнулась с возгласом отвращения.

– Протухшая моча!

– Неужели? А у меня тут «Dc Compositione Alchemiae» Робера Честера.

– Даже не слышала, в том числе и об авторе.

Филиппа открыла самый большой горшок и наклонилась, чтобы Хью мог видеть содержимое.

– Похоже на селитру. Язычники называют ее «китайский снег». А в этом ртуть. В Италии мне приходилось видеть ее в чистом виде.

Филиппа озадаченно посмотрела вокруг. Раз уж Орландо Сторци и Истажио работали в таком секрете, все это должно было каким-то образом иметь отношение к заговору королевы. Но каким именно?

– Может, они изобретают яды? – предположил Хью, разглядывая круг с символами.

– А что там? – Филиппа проскользнула в темный угол и осветила, пустую клетку с запором, в каких обычно держали ценности. – Совсем новенькая! Что бы эти двое ни изобретали, его будут хранить как зеницу ока.

– Давай посмотрим дальше.

Хью прошел за толстенные каменные колонны, в густой мрак, Филиппа последовала за ним – и вовремя, иначе он рухнул бы в глубокую круглую дыру, выложенную плитками. Ее окружал лишь низкий каменный бордюр.

– Колодец в подвале? Как странно…

– В каждом замке есть такой. Это на случай осады, чтобы не остаться без воды.

– Ой!

Филиппа запрыгала на одной ноге, держась за другую.

– Что случилось, любовь моя?

«Любовь моя!»

– Я наступила на что-то маленькое и твердое!

– Вот оно. – Хью покатал на ладони железный шарик. – Никогда не видел ничего подобного. Есть такая детская игра с круглыми камешками. Может, это тоже для какой-то игры? Но почему здесь? Честно говоря, чем больше я вижу, тем меньше понимаю. – Он спрятал шарик в закатанный рукав, взял Филиппу под руку и повлек за собой. – Похоже, там дверь!

Дверь и в самом деле была, но за ней оказалась уборная. Рядом на полках лежало множество предметов весьма зловещего вида. Хью подтвердил догадку Филиппы, что это орудия пытки. С балки под сводом свисала дыба.

– Руки связывают за спиной, а потом вздергивают за них человека так, чтобы ноги не касались пола. Тяжесть тела выворачивает плечевые суставы, а если ее недостаточно, то пара камней…

– Хватит! Я поняла. Пора заканчивать, а то я уже пропеклась, как пирожок в печи.

И правда, от удушливой жары ночная рубашка промокла на груди и спине, что не помешало Филиппе заледенеть от ужаса при виде очередной детали обстановки. Перед ней было массивное кресло с ремнями и железными зажимами для рук и ног. Толстый слой пыли покрывал все это.

– Надо же… – задумчиво протянул Хью. – Я видывал такое, но только у германцев. Фридрих Барбаросса любил помучить. Даже за простое воровство ожидала дыба, а то и такое вот кресло. Видишь отверстие в сиденье? Под ним разводили огонь.

– Какой ужас!

– Это и задумано для того, чтобы ужасать. Я еще не видел человека, который бы не сломался под пытками.

– Изобрести такое может только лютый зверь! Ведь наши враги – тоже создания Божьи, разве нет?

– Люди милосердные почему-то уверены, что на милосердие способен любой, а это далеко не так. Ты понятия не имеешь, как жестоко порой поступают наши ближние – и не обязательно с врагами.

Хью произнес это таким мрачным тоном, что Филиппа задалась вопросом, не говорит ли он, исходя из личного опыта.

– А вот это настоящий шедевр пыточного искусства – простой, как все гениальное! – Он присвистнул. – Теперь такое встретишь редко. Человека просто ставят к стене, в железный захват с острыми шипами. Пока он стоит прямо и не шевелится, все в порядке, но стоит попытаться изменить положение, как шипы впиваются в шею. Сколько можно простоять без сна, еды и питья? Страшная штука!

– Я бы долго не выдержала, – сказала Филиппа, содрогнувшись. – Рассказала бы все при одном только взгляде на этот ошейник! Духом я слаба.

– Откуда тебе знать, раз никто тебя еще не мучил? Выдержать можно многое, если только правильно к этому подойти. – Хью коснулся железного обруча, оставив в пыли отпечатки пальцев. – Над болью можно подняться. Знаешь как? «Покинуть» свое тело и следить за ним со стороны, как если бы все происходило с кем-то другим.

Филиппа нашла взглядом безобразный шрам на месте большого пальца правой руки. «Он не издал ни звука…»

– Откуда у тебя на спине шрамы от бича? – вырвалось у нее.

– Не помню, это было слишком давно, – спокойно ответил Хью.

– Хью!

– Больше мы здесь ничего не найдем, возвращаемся.

Позже, когда они уже лежали в постели и Хью тесно прижимался к спине Филиппы, она заговорила снова:

– Я все время думаю о твоих шрамах. Это оттого, что ты мне не безразличен. – За неделю она впервые упомянула о своих чувствах, хотя они все сильнее овладевали ею. – Если ты не хочешь, чтобы я знала, так и скажи. Я перестану досаждать тебе вопросами. Но мне нужно знать, за что ты был наказан.

Ответом было молчание, такое долгое, словно Хью уже спал и попросту не слышал ее слов. Но когда Филиппа начала задремывать, он заговорил:

– За то, что оплакивал мать.

– То есть как? Я не понимаю…

Тяжелый вздох приподнял грудь Хью и пошевелил ей волосы.

– Моя мать умерла родами Джоанны. Я любил ее всем сердцем, потому что она была… была моей матерью. В ней было все мое счастье. Когда она умерла, я плакал день и ночь. Мне было только семь.

– Ты был так мал! Конечно, ты должен был плакать по своей матери.

– Отец думал иначе. «Настоящий мужчина с детства презирает слезы, – сказал он мне. – Плачет только слабак. Никогда не станешь рыцарем, если заливаешься слезами, как девчонка». Еще он сказал, что не пролил по своей жене ни слезинки и гордится этим. Я ответил, что он валялся со шлюхой, когда мать умирала в муках, что за это я его ненавижу и презираю и не хочу вырасти таким, как он. Я потребовал, чтобы отец отослал Рено, который учил меня владеть мечом, и пригрозил уйти в монастырь, если он этого не сделает.

Эта горькая исповедь совершенно ошеломила Филиппу. Она не нашла слов утешения.

– Ну, отец и… возмутился. – Хью коротко засмеялся. – Думаю, никто никогда не выказывал ему непослушания. Рено получил приказ применить одну занятную штуку. Это был не бич, а семихвостая плеть с железными наконечниками, чтобы не только оставлять рубцы, но и разрывать плоть.

Филиппа прикрыла глаза, надеясь, что сумеет дослушать до конца.

– Этот Рено был человек суровый. Он и раньше говаривал, что я слишком мягкосердечен, а теперь принялся за меня всерьез. Отец разрешил ему все, сказав, что любит меня и не позволит вырасти изнеженным и слезливым, что когда-нибудь я скажу ему спасибо. Для начала мне дали двенадцать ударов плетью.

Не выдержав, Филиппа прижала голову Хью к своему плечу. Тот не противился – он не хотел, чтобы она видела выражение его лица.

– Разумеется, я плакал от боли. За слезы я получил еще шесть ударов. При этом отец приговаривал, что будущий мужчина выносит боль, не дрогнув. Потом Рено еще не раз хлестал меня, и за каждую слезу я получал по удару.

– Тогда ты и научился «подниматься над болью»? – тихо спросила она.

– И покидать свое бренное тело. Удары от этого не становились менее чувствительны, но я оставался как бы в стороне. Это трудно объяснить.

– Нет, отчего же! Ты хорошо объясняешь, просто мне трудно понять… прочувствовать. Для этого надо оказаться на твоем месте. Ты сказал, что покинул Уэксфорд навсегда в восемнадцать лет.

– Покинул бы и раньше, если бы не Джоанна. Она росла своенравной девчонкой и не раз сердила отца.

– Ее тоже били плетью?!

– Ремнем. Меня в это время запирали в подвале, чтобы не вмешивался, потому что я сказал отцу, что за плеть убью его, даже если потом меня повесят. Думаю, он поверил, так что до плети дело не дошло. Когда Джоанне исполнилось одиннадцать, он отослал ее в Лондон, в дом баронессы де Монфише. Вскоре после этого я был посвящен в рыцари.

– И стал наемником?

– Да. Джоанна больше не нуждалась в моей защите. Покидая Уэксфорд, я поклялся, что ничья воля – добрая ли, злая ли – больше не подчинит меня.

Филиппа кивнула, впервые постигая до конца, что заставляло Хью избегать всякой привязанности.

– На твоем месте, – сказала она, – я принесла бы такую же клятву.