Текст книги "Продюсер"

Кира

– Кира, это Леша!

– Какой еще Леша?

– Леша! Бармен из «Гоголеффа».

– А-а-а… Ну чего тебе? Скидка на шмотки нужна, что ли? Или не хватает на что? Ну?

– Да нет же. Тут другое! Тебе прятаться надо срочно.

– Че-е-е-его-о-о-о? Офиге-е-е-е-ел, что ли, совсем? Мальчик! Пошел ты…

– Подожди, подожди, Кира! Послушай меня! Это очень серьезно. Сегодня арестовали Прошу и Федю прямо у меня на глазах в баре клуба. Забрали четверо оперов. Явно крутые!

– Ну и что? Я-то здесь при чем? Пусть сами выпутываются. Хотя… Ты прав, надо им помочь… У меня есть один знакомый хороший, близкий к прокуратуре Генеральной. Я с ним как-то, ну то есть мы… Да это неважно. Короче, позвоню. Чао! Спасибо за звонок!

– Кирилл!!! Не вешай трубку!!! Они про тебя говорили! Рассказывали, как ты с Шлицем поцапался и сказал, что его грохнешь! Понял?! Вспомни! На прошлой неделе – что было в клубе?

– На прошлой… А что было?

– О боже! Ты что, не помнишь? Ты же накоксовался и орал всю ночь, что порвешь задницу Шлицу, размажешь, раздавишь своим авторитетом и еще кое-чем Иосифа. Ну? Помнишь? А-а-а! Да что теперь вспоминать! Тебе прятаться надо срочно. Срочно! Понял?

– Понял. Понял. А куда их увели?

– Да вроде на Петровку. Хотя я могу ошибаться. Точно не знаю. Но хуже всего, что наболтали они слишком…

– Ну, ее-о-о…

– Все! Держись, счастливо.

– Бай, Леша! Спасибо тебе.

Кирилл Фарфоров в длинном бархатном халате, расшитом золотом и камнями, заметался по своим огромным царским апартаментам. Он то скидывал халат, то снова натягивал. Прыгнул на диван и, задрожав всем телом, закусил ворот халата, отчаянно вспоминая, как бузил в ту злопамятную ночь. Память, как назло, отказывалась выдавать детали и вообще представляла всю эту ссору как некую угрозу со стороны. Вроде как не он вовсе, а некто высокий и курчавый угрожал расправой продюсеру Шлицу, который, в общем-то, всегда считался, да и был, другом Киры.

Что же на него нашло такое, чтобы именно накануне убийства устроить этот дебош? А вдруг кто-то еще видел? А вдруг он в порыве ненависти, подогретый чуть-чуть «пыльцой», и впрямь заказал кому-то убить Иосифа?

«Бред! Бред! Ужас! Ужас! Кошмарище!!!»

Кира снова заметался по комнатам. Выскочил в гримерную и быстро приладил светлый парик. Получилось комично и театрально. Ярче ничего и не придумаешь!

«Вот уродство. Нет, никуда не годится. Надо быстренько побросать вещи и бегом в аэропорт. Так нет же билетов. Пока закажу, пока привезут. Пройдет время, а мне нельзя ждать! В любой момент арестуют!»

И тут его осенило! Скоро у Алимджана, мецената, благодетеля и просто Великого Человека, праздник. Он устраивает вечеринку в честь какого-то юбилея у себя на вилле в Монте-Карло. Кира заявлен как гвоздь программы. Вроде бы даже Элтон Джон приглашен.

«Надо срочно звонить!» – подумал Кира и, не попадая пальцем в клавиши, принялся набирать заветный номер.

Беглец

Оперативники подняли Агушина с кровати.

– Геннадий Дмитриевич, нет Фарфорова! Исчез.

Агушин бессильно выругался. В кои-то веки он решил поспать чуть подольше. Обычно вставал в пять тридцать утра, а сегодня нежился аж до без пятнадцати семь. Он считал, что убийство почти раскрыто, и осталось совсем немного – получить санкцию генерального прокурора и подготовить бумаги для суда. Он, естественно, представлял себе, какие могут возникнуть трудности при рассмотрении ходатайства об аресте в суде. Однако арестовать человека даже с учетом новой процедуры – через суд – все равно было несложным делом. Требовалось чуть больше нарисовать бумаг, а еще лучше подкрепить их оперативной информацией. Подкинуть пару справок от «смежников» о том, что клиент уже запаковал чемоданчики и готов к отлету. Даже справки из МИДа или МВД о наличии заграничного паспорта было достаточно, чтобы обоснованно подозревать человека в подготовке побега за границу.

Следователи сами над этим смеялись, ибо доходило до полного абсурда. Если человек часто ездил за границу, о чем красноречиво говорили яркие пограничные штампы в конце паспорта, то его автоматически признавали потенциальным беглецом, да еще и с большим опытом. Если же человек имел абсолютно пустой паспорт, полученный просто «на всякий случай», хотя он им даже ни разу не воспользовался, то, с точки зрения следствия и спецслужб, он был еще опаснее. Рассматривался такой коварный тип как лицо, сделавшее отчаянные шаги, направленные исключительно против правосудия и следствия, и получившее этот загранпаспорт специально ради побега.

На первый взгляд выходило, что свобода внутри страны требует пожертвовать свободой внешней. Но даже предложения сдать заграничный паспорт не впечатляли мудрых судей и расценивались как циничные попытки избежать законного преследования.

В ситуации с Фарфоровым все было несколько сложнее: суд мог вполне попасть под его артистическое обаяние и отказать в аресте истинно народного артиста. Агушин думал над этим и готовился представить самые весомые доказательства того, что именно Кирилл Фарфоров является главным подозреваемым в деле Шлица.

– Куда он исчез? Вы что несете?

– Рано утром проверили квартиру. Его там нет. Даже не ночевал.

Агушин непонимающе поднял брови:

– А почему вчера вечером докладывали, что он дома, песни поет? Кто лажанулся?

– Геннадий Дмитриевич, то-то и оно, что пел. Всю ночь песни неслись. Он, оказывается, поставил фонограмму без музыки. Как это называется? Акупилла, кажется?

– А капелла, болваны! Дальше! Я хочу знать, кто лажанулся?! Конкретно!

– Да как скажешь, кто?! Там всю ночь толпа фанатов дежурила под окнами. Палатки поставили, костер жгли, да еще и орали: «Кира-Кира!» Мы и не могли сунуться к нему. Были уверены, что это он для них поет. Саныч сообразил, когда часа в три третий раз он запел ту же песню. Как это? «Я и не знал»… и чего-то там еще про любовь. Мы и поняли, что «кукла»!

– Раньше соображать надо было! Где теперь его искать?

На самом деле чего-то подобного Агушин от Фарфорова и ожидал – Кирилл отличался широчайшими вокальными и интеллектуальными способностями. Не все знали, что этот яркий Орфей отечественной эстрады школу закончил с золотой медалью, а консерваторию с красным дипломом. Многие «звезды» вообще не утруждали себя учебой, рассчитывая продержаться на одном-двух хитах всю сценическую жизнь. И выходило ведь, благодаря абсолютной всеядности и невзыскательности потребителя. Но Фарфоров был иным; он знал, что такое настоящее шоу, и мог бы сделать его даже из собственного суда. Агушин так и видел, как судьи, а это по большей части женщины, будут слушать сладкоголосого соловья и таять от жгучих взглядов огромных цыганских глаз.

Агушин мог прижать изворотливого и талантливого певца только самым главным аргументом – прямыми показаниями. Он видел в своем воображении и эту сцену. Ровно в тот момент, когда они готовы будут оправдать его по всем статьям и отпустить к фанатам, встанет старший следователь по особо важным делам генерал-майор юстиции Агушин Г.Д. и пригвоздит убийцу:

– Прошу внимания, товарищи судьи! Фарфоров должен быть арестован, потому что его опознал как убийцу сам погибший Шлиц!

– Как? Как? Почему? Как это возможно? Не может быть! – закричат фарфоровские подпевалы и поклонники. Даже судьи, заколдованные им, возмутятся.

Тут-то Агушин и достанет и выложит показания двух свидетельниц последних слов продюсера Иосифа Шлица. И станут эти несвязные на первый взгляд «фа-фо-фу-уф» фамилией убийцы. А для наглядности предложит следователь набрать всем по чуть-чуть в рот воды. А потом произнести фамилию злоумышленника с полным ртом. Так же, как пытался Шлиц. А сам скажет:

– Прошу тишины, господа! Журналисты, включите свои камеры и диктофоны. Смотрите и слушайте. А теперь говорите!

И тогда весь зал наполнится торжествующей истиной. И зазвучит от каждого присутствующего:

– Фа-ф-фо-фоф! Фаф-фо-фоф! Фарфоров! Фарфоров!! Фарфороф!!!

Агушин тряхнул головой – это его возвратил к реальности настойчивый крик опера в трубке:

– Эй! Дмитрич, вы куда пропали? Алло, алло! Ответьте!

– Да здесь я! Здесь. Дайте запрос по всем аэропортам и железке. Если он выехал, надо найти, как, куда и когда. Дальше. Быстро осмотрите квартиру. Только с понятыми, и следователь пусть составит протокол. Как будет готов – мне на стол. Срочно! Я в девять пятнадцать у генерального с докладом. Мне нужен протокол к этому времени. Действуйте! Все. Отбой.

Агушин вернул трубку на рычаги и быстро проглядел ситуацию. Певец Фарфоров исчез, хотя вряд ли с ним случилось что-то нехорошее, иначе весь этот ночной концерт для поклонников и оперсостава не состоялся бы. Надо срочно выяснить, куда он скрылся, и уже тогда действовать по ситуации. Плохо, если окажется где-нибудь в Лондоне или Израиле. Эти не выдают. И так уже целый список невозвращенцев.

«Надо было его сразу принимать! Тьфу!»

Агушин, не одеваясь, в майке и семейных трусах, переместился за стол и начал чертить схему. Наверху поставил большую букву Ф. От нее повел стрелки вниз. Под каждой вписал фамилии подозреваемых: Фарфоров, Федор Москвин, Прохор Филатов. Под следующей стрелкой: Фархутдинбеков Алимджан. Поставил знак вопроса. Задумался и вдруг хлопнул себя по лбу карандашом. От неожиданности ойкнул и забормотал под нос:

– Ой! Вот же… блин… как это я… не допер… точно… можно же и так… фа, фи, фу, фэ, эф, оо, офф… точно! Йессс!

Следующую стрелку обозначил как «БестоФФ» и далее подписал «ГоголеФФ». Отложил карандаш и пробежался по комнате. Зарядка. Попрыгал на месте, наклоны влево-вправо. Присел-встал. Присел, вытянулся на полу и отжался двадцать раз от пола. Встал. Потянулся к пульту на столе и нажал первую попавшуюся кнопку. Музыкальный канал выдавал набившие оскомину «хиты». Клим Чук кривлялся в майке-алкоголичке, блея, словно Иванушка-дурачок, напившийся в луже козлиной водицы. Да и внешне бородка и торчащие уши дополняли образ не то козлика, не то ослика.

Агушин поморщился и тут же вытаращил глаза. В бегущей строке сообщалось о заслугах Клима Чука и его сложном пути на эстраде. И эти биографические данные гласили, что никакого Клима Чука изначально не существовало, а был мальчик Федор по фамилии Климчук. Из соседней Беларуси. Благодаря умению, таланту, связям и деньгам Иосифа Шлица Федор Климчук и превратился в яркую звезду Клима Чука.

Агушин окаменел, но клип уже кончился, а по экрану поплыла реклама: две голые красотки, извиваясь вокруг допотопной деревянной телевизионной мачты, постепенно превращали ее в стройную металлоконструкцию. В итоге они замерли в соблазнительных позах, прислонившись спинами к железке и изогнувшись таким образом, что образовали как бы две буквы «р» спинка к спинке. Засверкав, две зеркальные «р» взлетели в голубое небо и оттуда засияли как солнце, отчего стали похожи на огненную букву «ф».

– «Роман Радио»! Самое романтическое и сексуальное. Двадцать четыре часа сладких звуков и манящих грез на волне восемьдесят восемь и восемь мегагерц. «Радио Роман»!

Агушин схватил карандаш и нарисовал еще одну стрелу: «рр» и 88,8.

– Так. А кто же у нас этот «Роман Радио» – «Радио Роман»? Уж не Ротман ли Роман Львович? Проверим. Ох, как полезно, оказывается, посмотреть телик! – восхищенно присвистнул Геннадий Дмитриевич.

Он верил в хорошие приметы и никогда не обращал внимания на плохие. Вопреки всему переходил дорогу поперек черной кошке и при этом мог ее еще и позвать: «Кисс-кисс!» А это утро, несмотря на плохие новости о Фарфорове, кажется, удалось. Напоследок, чтобы отдоить удачу до конца, Агушин переключил телевизор на новости. Он с трепетом ждал плохих новостей о Фарфорове. Но услышал и увидел то, на что никак не рассчитывал.

Инвестор

– На выставке инвестиционных проектов недвижимости мы обратились к главному инвестору строительства «Медиасити» Корнею Фросту, – скороговоркой протараторила телеведущая. – Корней Львович, расскажите об этом загадочном мегапроекте.

Фрост – зрелый мужчина с крупным волевым лицом – сухо кивнул:

– Да, вы правы, это действительно мегапроект. Это будет самый крупный в Европе центр теле– и радиовещания. Но не только эфирные подразделения здесь смогут работать. Мы планируем создание колоссального производственного блока. Причем все будет по последнему слову техники. Лучшие достижения науки применим к нашему проекту.

– А в чем польза такого комплекса для, скажем, шоу-бизнеса, эстрадных исполнителей?

– Очень верный вопрос вы ставите. Эстрадным исполнителям теперь не придется стоять в очередях на звукозаписывающих студиях. Я имею в виду хорошие студии. Здесь же сразу можно записать песню, снять клип, озвучить, переозвучить, создать постпродакшн…

Ведущая кивала в такт словам и дисциплинированно ждала, когда Фрост выскажется.

– И даже не это главное. Смотрите, каждый исполнитель ищет хорошего продюсера. Но их единицы. И, к сожалению, в связи с недавним уходом Иосифа Давыдовича Шлица становится еще меньше.

– Что же делать тем, у кого пока нет такого продюсера, как Шлиц или вы? – грубо польстила ведущая.

Фрост, принимая эту лесть как должное, без тени улыбки кивнул.

– Спасибо за комплимент. Мы как раз и ставим целью помочь таким начинающим исполнителям. Специально для осуществления деятельности внутри «Медиасити» мы создали продюсерский центр «Фро-стайл». Не буду скрывать, что имею к нему непосредственное отношение. Но ведь вы сказали, что многие хотят видеть и меня продюсером. Теперь это возможно. Каждый, кто стал клиентом «Медиасити», может рассчитывать на мое участие и поддержку «Фро-стайла».

– Когда ожидается открытие комплекса?

– Первые центры начинают действовать уже с завтрашнего дня. Звукозаписывающая студия и видеомонтажный комплекс полностью готовы к работе. Укомплектованы.

– А есть ли первые претенденты на то, чтобы стать клиентами «Медиасити»?

– Да. Вы знаете, первым высказал желание записать свой новый сингл хорошо известный певец Клим Чук.

– Разве права на его образ, сценический имидж, даже имя, которое, как говорят, придумал Иосиф Шлиц, не переходят к наследникам?

Фрост чуть заметно склонил голову – так, словно подтверждал готовность и к этому вопросу.

– Это все разговоры и юридические коллизии. Думаю, Клим Чук сам в состоянии решить, кому он принадлежит. Рабство отменено в России в конце девятнадцатого века. Ха-ха! А если серьезно, то наши адвокаты уже работают над этим вопросом. Обещаю, мы поможем мальчику продолжить свою звездную карьеру. А публике обещаем, что он и дальше будет вас радовать, дорогие телезрители, новыми прекрасными песнями и клипами! Для этого мы и работаем для вас!

– Спасибо, Корней Львович! Я все правильно спросила?

Прямой эфир закончился, и корреспондентка с дрожью в коленках ждала, как оценит ее работу шеф. Тот равнодушно зевнул и брезгливо поморщился:

– Хм! К тебе нет претензий, а оператора уволить! Полный кретин! Держал всю съемку меня на крупняке! Ни перебивок, ни отводок. Что за дебил! Пшел вон!

Корней Львович размашистыми шагами двинулся к дверям студии, а два визажиста на ходу оттирали его лицо от макияжа. Сзади семенил помощник-секретарь. В вопросах профессии Фрост был бескомпромиссен, дилетантства не терпел, а точности и четкости требовал как от подчиненных, так в равной степени и от себя самого.

Киска

– Айя, дорогая! Девочка моя, ты же знаешь, что ты нам как родная. Ты мне скажи честно и прямо, сколько надо заплатить? Я же ваших договоренностей с Иосифом не знала. И ты молчишь… – Виктория, сидя в глубоком кресле, дымила длинной сигаркой и уговаривала певицу раскрыть механизм выплаты гонораров певцам.

– Виктория Станиславовна, я не могу ничего сказать. Вы простите. Я не могу. Все нормально. Раз так в контракте, то ладно.

– Нет-нет! Так не годится. Я сама потом подумала и обалдела. Десять дней концерт за концертом – и всего триста долларов. Может, для простых людей это и неплохая зарплата, но ты же не они. Скажи, сколько доплатить, и все сделаем. Я сейчас перезвоню Мите, и он все уладит.

– Виктория Станиславовна, Митя Фадеев ничего не уладит. Он меня сейчас отправляет в Монако.

Медянская восхищенно качнула головой:

– Ух ты! Я бы тоже не отказалась.

– Вы не понимаете. Не отдыхать, а работать. И я бы не против. Но сперва надо как бы заработать поездку.

– Это как же?

– Отработать в клубе «Гоголефф» ночной концерт для каких-то там олигархов.

Медянская стряхнула пепел.

– Слушай, Айечка, ты же не у станка там стоять будешь и не асфальт укладывать. Отпоешь где-то на вечеринке, концерте и отдохнешь.

– Вы меня извините за невежливость, Виктория Станиславовна, но и вы не на лесоповале всю жизнь работали. Каждый должен заниматься своим делом. Я пою, спасибо Иосифу Давыдовичу. Ничего другого пока не умею. Но у меня это тоже неплохо получается. Я хочу нормально делать карьеру. Выступать не на бандитских сходках. Не перед жрущими и пьяными мордоворотами, а перед интеллигентными людьми. Мне не нужны такие деньги. Лучше ходить в оперу, чем к оперу.

– В каком смысле?

Айя невесело улыбнулась:

– В прямом, дорогая Виктория Станиславовна. После каждого очередного тура или корпоратива меня потом достают вопросами-допросами всякие непонятные люди. Они так и представляются: «опер такой-то».

– А что им надо от тебя, девочка?

– Известно что. Расскажи, говорят, кто тебя нанимал. Что пела, кто сидел за каким столом. Кто с кем пришел. С кем ушел. Кто и что говорил. Не приставали ли. Не предлагали ли секс за деньги или так.

Медянскую передернуло от омерзения:

– Какой кошмар! Айя, я даже не представляла. Ужас!

– Да. Противно! А вы говорите, сколько доплатить. Я не доплаты жду, а самостоятельного контракта. Мне обещал Иосиф Давыдович. Сказал, что, как только я вернусь из поездки по Германии, он меня отпустит на совсем других условиях.

Медянская заинтересовалась:

– А что он предложил? Скажи мне. Я же теперь вроде как его наследница. Мне все равно все переходит по закону.

Певица вздохнула.

– Ну, хорошо. Он говорил, что хочет перевернуть рынок и создать новые отношения.

– Это как же?

– Как во всем мире. В Европе, в Америке. Там продюсер – это не хозяин, а партнер. Во многих вопросах сродни агенту, а не повелителю. То есть не певец получает от продюсера деньги, а наоборот.

Брови Медянской поползли вверх.

– Как же это может быть? Ведь артист сам никогда и никуда не пробьется.

Виктория полагала, что знает о мире шоу-бизнеса благодаря своим двум замужествам практически все и разбирается в базовых понятиях получше иных продюсеров. Как образовывается прибавочная стоимость и кто кого кормит, она понимала прекрасно. Но, оказывается, все было не так просто…

Айя, чувствуя, что ее не понимают, поморщилась.

– В том-то и дело, Виктория Станиславовна, что пробиваются талантливые. И именно они дают возможность на них заработать пять-десять процентов продюсеру как агенту.

– Пятьдесят? Ну, это и у нас присутствует.

Виктория даже не удивилась. Всем талантливым певцам после пятилетней отработки вложений Иосиф тоже давал от тридцати до пятидесяти процентов. Ему самому, понятное дело, оставалось от пятидесяти до семидесяти…

Айя слегка хмыкнула:

– Нет. Вы не поняли. Не пятьдесят, а от пяти до десяти процентов. Вот так-то.

Настроение у Медянской совсем упало. Какой все же кошмар! А она-то думала…

– Послушай, Айя, я не против, чтобы ты получала и пятьдесят и шестьдесят, – она затянулась погасшей сигаретой и закашлялась, – но мне сейчас очень тяжело. Прежде всего морально. Я ведь не продюсера потеряла, как ты и Клим. Я мужа схоронила.

Айя сочувственно вздохнула, но Медянской еще было на что пожаловаться.

– А мне теперь еще и вашими контрактами заниматься надо. Как мне все это охватить? Я не понимаю! Никто не объяснит толком. Митя обещал помочь и пропал снова куда-то. Ты только вопросы задаешь. Клим вообще не отвечает. Эти так называемые друзья кланяются, обнимают, целуют, а сами пуговицы откусывают и задушить готовы в объятиях. Я ничего не понимаю, Айя! Ни-че-го!

Айя погрустнела.

– Простите, но я правду пыталась вам сказать. Боюсь я таких мероприятий.

– А как же ты раньше из всего этого выкручивалась? – Медянская удивилась.

– Раньше всегда Иосиф Давыдович меня курировал. Он либо заранее встречался и все проговаривал, либо приезжал под конец выступления и просто меня сам уводил. Иначе давно бы меня уже разорвали.

Айя тяжко вздохнула. Ей катастрофически не хватало человека, который заменил ей отца, вывел в эстраду. Собственно, Шлиц и заставил ее учиться вокалу, нанял самых лучших учителей, научил не относиться к эстраде легкомысленно и работать, работать, работать. Это был главный принцип Иосифа Шлица, которому его научил отец – с малых лет. Все твердил: «Сынок, терпение и труд все перетрут!» Этот урок Иосиф не только усвоил сам, но и учил ему всех своих воспитанников.

– Знаешь что, Айя, давай не будем меряться, кому больше Иосифа недостает, – вдруг ожесточилась Медянская. – Мне так тоскливо, что выть хочется. Без Иосифа я в вакууме! Понимаешь, в безвоздушном пространстве. Не живу, не дышу, не работаю. Ты езжай, отработай концерт. Никто тебя там не съест. Если что, прилепись к кому-нибудь из наших. Наверняка будет там еще кто-то из «конвейеристов». Вернешься, тогда все и обсудим. Все, с богом! Айя, мне некогда, целую! Пока.

– До свидания…

Айя не успела толком попрощаться, как Виктория бросила трубку телефона. Она ждала Митю с деньгами, а его все не было. Вместо выручки от концертов и выступлений певцы все как один стали качать права и прикидываться дурачками и дурочками. Ей нужно было срочно каким-то образом брать управление проектами в свои руки. Но она не знала как. А главное, имела самое смутное понятие о тех проектах, которые вел Иосиф Шлиц.