Электронная библиотека » Павел Богучаров » » онлайн чтение - страница 5

Текст книги "Иосиф"


  • Текст добавлен: 18 июля 2017, 13:20


Автор книги: Павел Богучаров


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Чай китайский и все такое…

– Ты понимаешь, какие между ними отношения были?! Между этим Жорой и Пахомом?! – отец в изумлении поднял свои белесые невыразительные бровки. – Я такого терпения, Паша, больше никогда не видал! Это происходило до того, как Кайзер мне колодки доставил для сапог своих. Мы в бараке в одном закутке оказались: и я, и Жора, и Пахом. Жора издевался над Пахомом, как изверг какой!

– Гляди, Иосиф, – кричит он мне. Гляжу. – Пахом! – мат-размат. – А ну, иди-ка суда! – подходит Пахом. Росту Пахом не меньше был, чем Жора. Только Жора – скелетина, а Пахом – здоровенный, как бык!

– Тьфу! – Жора набирает полный рот слюней и плюётся на пол. – Убери, Пахомушка!

Пахом, как ягнёнок безропотный, склоняется и вытирает за Жорой.

– Чище, чище! – орет Жора и плюётся ещё раз! Змей такой, вот измывался! – Вытирай, вытирай! – Кричит.

Пахом же и головы не поднимает – покорно вытирает.

– Да что ты делаешь? – я возмущаюсь. – Зачем ты так? – А сам на Пахома смотрю и думаю: вот сейчас Пахом развернется да ка-ак даст по харе Жорику. Жорик тут и с копытков – переломиться! Не-а!

– А-а, ты, Иосиф смерти моей хочешь? Пахомушку жалеешь? – мысли мои читает Жора и смеётся. – Да мне самому жалковато! Ха-ха!.. Ну, Пахомушка, Бог Троицу любит! Тьфу! Убери и на нонча хватить! Во-от, Иосиф, какая у него вера, у Пахомушки. Ты у него хоть кол на голове теши, он тебя и пальцем не тронет! Ха-ха! Дурак!

– мат-размат. – И я не пойму, что же ты такого сотворил, чтобы тебя в тюрьму посадили, а, Пахом?! Признавайся, Пахом! – Мат размат!

– В бараке нашем все диву давались, какие отношения были между этими земляками! – рассказывал отец. – И когда видели, как Жора измывался над Пахомом и как тот пальцем в свою защиту не шевелил, руками разводили: «За что же он сел? Да он муху не обидит!» Но эта тайна существовала недолго. Вскорости оттуда, с той стороны Волги, пришли такие подробности.

Значит, жили Жора с Пахомом в одном селе. Село называли… да я не помню – сто лет прошло! С детства с Жорой они были и соседями, и неразлучными друзьями. И на клыросе вместе пели, это точно! Да только один ушел влево, а другой так направе и остался. И стояла у них в селение церква, куда Пахом этот ходил. Но вот в… тридцатых начали все церква рушить. Я жа помню, как нашу Нехаевскую церкву Ивана Богослова разрушали. Это в тридцатых было. Знаете, сколько народу собралось?! Много и много, но больше, конечно, старухи. Я, честно признаться, в гущу не лез, поодаль отстоял, но всё видал. Все вокруг просили и стыдили крушителей:

– Да чего же вы делаете?! Сами с ума посходили – ваше дело, зачем жа всех за собой тянете?!

Тот, кто на колокольне был, Солонский. Я его знал. Там, в Солонке, первая ячейка была этих, революционеров! Оттуда много чего пёрло к нам на хутора, – на некоторое время отец замолчал и голову опустил. Вздохнул глубоко и вскинулся. – Водины, Паша, рядом жа были. А в Солонке я, я табе говорил, сапожному делу обучалси. Вот. Так тот, Солонский, на колокол забрался и во всю глотку заорал:

– Долой Бога!

Колокол тут и оборвался, и когда он начал падать, краем зацепился за постройки, развернулся и полетел. А полетел боком, так что придавил колокол энтого комсомольца. Насмерть! Он и пикнуть не успел! У него, у энтого комсомола, аж весь язык изо рта вылез! Правда-правда! Вот этими глазами видал! Сразу насмерть!

А с Пахомом другая картина вышла. Он шел мима своей церквы, с налыгычем. Ну, говорили, верёвка у него длинная в руках была. Ага, идеть сабе, о чем-то думаить, а тут, глядь, комсомольцы гужуются, решают, с чего бы им начать церкву крушить. А было этих крушителей человек десять. И бабы с ними, с крушителями, а как жа без них!? Первые смутьянки!

– Да что ты, Иосиф, первые! А вы вторые? – воспротивилась мать.

Семья наша на этот день из четырех человек – отец, мать, сестра и я, уже отобедали, сидели за столом и слушали отца. Это было удивительно, что отец вдруг разговорился, до деталей и тонкостей начал вспоминать о прошлой своей жизни. В те минуты родитель мой предстал совсем в ином образе…

– Хе-хе! – посмеялся отец. – Я слыхал от умных людей, дескать, первая смутьянка была… как её? Жора мне всё и рассказывал, а он, гад, умный был! Ну как её? Самая первая краля на земле была, Павло? Ты у нас два института закончил!

– Ева…

– Ага-ага! Ева!

– А уж Адам был такой телёнок, такой телёнок! Не при детях будет сказано: не знал, что и делаить? Прости, Господи! – мать достойно отстояла женскую половину всего человечества и перекрестилась на образа. Она, в отличие от отца, окончила Лобачевскую школу-семилетку, и, имея прекрасную память и пытливый ум, по хуторским меркам, была образованным человеком.

– Вот-вот! В дураках Адам и оказалси, как баран и вляпалси! – отец значительно потряс пальцем. – А если б он её не послухалси, Еву, и вовремя очухалси бы, и сказал бы ей: «Ева, ты что творишь, дурочка такая?!» …

– Пап! Ты сейчас всю историю рода человеческого перекроишь!

– Чего-чего? Не-ет, Паша, я вот часто про это думаю, а если б…

– Не уходи в сторону, а? – настойчиво перебиваю я. Родитель мотнул головой.

– Про Пахома, ага! Вот он идет, а народу вокруг церквы полно, кто против крушения, и Пахом жа тут подошел. И стали их уговаривать, крушителей, дескать, что вы вытворяете? А комсомольцы только: «Га-га да ги-ги!» А начали они с икон. Кто-то из них вынес иконы и бросил на землю, дескать, топчите! И тут Пахом встал! Он энтого, какой иконы на землю бросил, он его пристукнул до беспамятства и на травку положил. Видя такое дело, на него нападать эти крушители стали, на Пахома. А он того, кто с кулаками на него наскакЫвает, пристукнет и на травку кладёт, рядышком с первым. Да так навалякал, всех восьмерых мужиков на травку жухлую и положил. Осень-то была! А бабы, смутьянки, бегають вокруг кучки и как черти бешеные сигають и оруть: «Караул! – дескать, – Убивають!»

А Пахом всех восьмерых в одну кучу сложил и связал своим налыгычем! Вот, Паша, какая силища была у человека! Восьмерых! Кубыть рассказывали, какой очухается, а Пахом опять его, ладошкой прихлопнет и вяжет сабе кучку…

– Мг! – опять вступила мать. – Да Антон Епифаныч, Царства ему Небесная, прадед ваш, Паша, он такой силой обладал!..

– Мама! – взрываюсь я. – Ну дайте про змея историю дослушать до конца!

– Ладно, – соглашается мать. – Только ты ЧАЙКЮ завари нам?

– Подожди с чаем! Ну, сейчас!.. Пап!

– Ага! – легко продолжает отец. Мне даже показалось, что он находит удовольствие в воспоминаниях!..

– Значит, связал их Пахом, сел сверху на эту кучку, шлёпает ладонями по чем попало и приговаривает:

– Ах, анчутки, вы, анчутки! Анчихрист вас забери! На кого вы руки подняли?!

Тут вскорости и ГЭПЭУшники появились, и всё такое… Вот, вспомнил! – оживился отец! – ГУПАВА! Этих гэпэушников у нас в Нехаево называли ГУПОВОЙ! Пока вам рассказывал, вспоминал, вспоминал и вспомнил! Гупава!

– Приехала ГУПАВА и Гришку с Мишкой забрала! – так говорили у нас в Нехаево.

В общем, приехала ГУПАВА и Пахома забрала. Жора как узнал, за ЧТО друг детства его сел, он так руками и развёл! А как услыхал он имена и фамилии крушителей, кого Пахом вязал – о-о-о! Грохнулся со всего размаха перед Пахомом на колени и заорал:

– Истинный, истинный ты человек, Пахомушка! Но как ты мог этих бугаёв один одолеть? Видать, сам Бог табе помог!

И с той поры Жору нашего как подменили. Как-то он притих. А тут я стал Кайзерам сапоги шить, и не знаю, как там всё дело пошло. Весной плантация оживилась. Высадили картошку, помидоры, огурцы, ну, всё, как положено. Жора наш сдал совсем. Он и без того худющий, пожелтел, увял. Врачи осмотрели его всего досконально и признали, что хтой-то в нем живеть. Точно! Дескать, шевелится хтой-то внутрях!

– Змей во мне живеть! – заявил Жора. Он всем так и говорил: « Во мне живёть змей!» Кажется, он даже гордился этим! Вот ведь как! А один врач, старый врач, подтвердил. Дескать, дело это редкое, но бывает. Со змеем. Заползають в людей.

– Но будем ждать лета! – так он сказал, врач. – А там проведём одну операцию, – а какую, не сообщил.

Меня жа Кайзер назначил механиком разъездным. В Нехаевском ЭМТЭЕСЕ был разъездным механиком и тут им же стал. Дали коня мне белого, хромого. И вот механик хромой, конь хромой, так мы по плантации и разъезжали. Плантация была поливная, а воду из речки Иловли качали. Вот эти, Паша, ну ты жа помнишь, в Нижней Речке, на мельнице движок какой стоял?

– Да-да, папа, ты уже нам рассказывал, – мягко заметил я.

– Рассказывал! – строго остановил меня отец. – Рассказывал! Да ты понимаешь, что это за техника была?! Сильная! Горизонтальные двигателя! В них поршня были в метр ширины! А какая ременная передача у них?! Сам ремень не меньше метра в ширину! Знаешь, чем закончилась для меня тюрьма?! А-а-а! Страшная тоже история произошла! С этой ременной передачей. А вообще-то, и я ЧАЙКЮ захотел.

– Паша! Завари чай! – приказывает мать. – Тебя весь народ просит!

– Народ! А вы чайники ополоснули от надышнего чая?

– Сполоснули, сполоснули! – смеётся сестра Таня.

– А вода в чайнике…

– Кипит, кипит! Он уже знаешь, сколько кипит? Ждет тебя! – перебивает мать и указывает на стоящий под паром чайник.

– Народ, а вы знаете, что вода не должна долго кипеть?! Долго кипяченая вода теряет свои полезные свойства, – я подхожу к чайнику и снимаю его с плиты. – Да у вас тут вся польза выкипела! – возмущаюсь. – Вот, ополосните и свеженькой водички налейте, а как закипит, я тут как тут! Сразу вам и заварю «чайкю»!

– Какой ты вредный, братец! Пап, погоди рассказывать! Мне жа тожа интересно! – Таня хватает чайник и спешит во двор к колонке за водой. При этом успевает ткнуть меня пальцем. – Вредина ты, братец!

– Вредина! – огрызаюсь я, и громко, чтобы сестра со двора услышала, кричу – Пап, рассказывай дальше! Ой, как интересно-о! Ха-ха…

– Значит, так, сын мой, чайкю ты не хочешь мне наливать, и я продолжу! – дождавшись, когда Таня возвратилась с чайником и уселась рядом со мной, отец слегка возвысил голос. – В этой истории я сам принимал участие и всё видел своими глазами. – Отец оправил край скатерти. – Врачи нашего лазарета ждали, когда поспеет ягода, ну, земляника. Там её на берегах реки столько росло! Видимо-невидимо! Видать, врачам эта история была тоже интересной. Сам посуди – тюрьма! Кто там за тобой смотреть будет?! А в Жору вцепились и решили довести дело до конца! Посмотреть, как идти всё это будет? Решили так: Жору положить на каталку, усыпить и поместить в ягодник. Тот врач старый говорил, что, дескать, змей может выползти на запах ягоды. Жора стоял – ни в какую!

– Раз он в меня влез, змей, с ним я и подохну! – говорил.

Но больше всех беспокоился о своём земляке Пахом. Уж он его и так, и этак уговаривал. Дескать, змея вынимать надо! Ночами не спал и всё молился возле Жоры, а тот, как бешеный, орал! Мат-размат так и лился на Пахома. Он на него и плевался, и орал. И как уж так там случилось, но Пахом уговорил все же Жору лечь на каталку. Плантацию к тому времени я хорошо изучил. Объездил её вдоль и поперёк. Так вышло, что полянку ягодную я и подсказал врачам. В этом деле и Кайзер принимал участие! А как жа! Начальник тюрьмы! Он давал все распоряжения, разрешения. Да и Кайзеру интересно было. Три раза вывозили Жору и усыпляли. Ту-да-то, к поляне, Жора шел сам. Да и то, как сам? Плохой он был уже ходок. А каталку везли на моей телеге, вот я всё и видал. Выбрали такое место, чтобы голова Жоры входила в ягодник. Склон нашли, голова так и утыка-лась в красную от ягоды поляну! Каталку привязали тонкой бечевой и протащили её в кусты, где вся шайкя врачей вместе с Кайзером пряталась. В этой шайке и я состоял. Ага!

И вот, первый день! Жору усыпили на каталке – и в ягодник. Все спрятались. Сидим, не дышим. Жора сначала ворочался, зубами скрежетал, аж жутко, как громко! Притих. Ага. Ждем дальше. Ждем-ждем, чего ждем? Никто ж не знает! Можа, как дураки сидим?! Можа, у него какой-нибудь червяк сидить? Навозный? Гэ! Ага! Переглядываемси. А ягода такая пахучая, сам бы вылез откуль угодно! И все уж стали беспокоиться, дескать, чего тут сидеть-высиживать?! А тут все заметили, что Жора перестал дышать, а я жа помню, по сколько времени он не дышал! Кайзер стал пальцами показывать врачам, говорить-то было нельзя, так вот руками замахал, мол, вы что ждёте, дураки, он жа окочурится!? Хтой-то хрустнул веткой, хтой-то кашлянул… И вдруг тело Жоры медленно пошло на изгиб – спина сильно прогнулась. В дугу! А голова как-то тоже медленно откинулась назад и рот медленно открылси! Ну, прям, нехорошая картинка. Всё медленно и как на излом. На секунды две он замер, а изо рта высунулась серая, даже больше к белесому цвету, голова змеи! Она высунулась и пустила тонкий язычок. Язычок так задрожал, дескать, я вас тут всех сожру со всеми врачами и Кайзерами…

– Фу ты, Иосиф! – воскликнула мать. – Ну, какую ты гадость рассказываешь детям? Я жа опять спать не буду! Пашка, ты будешь чай заваривать?!

– Мама! – отчаянно восклицаю я. – Ну, подожди, а?! Вода у вас кипит?

– Щас закипить…

– Мама! – Таня обращается. – Давай дослухаем?

– Да слыхала я эту историю! Он мне не раз её уже рассказывал. Как расскажет, так у меня целый месяц, а то и два, змеи из всех щелей лезуть! С язычками!

– Вот-вот! А ты думаешь, нам там всем легко было? Мы там все обрадовались, когда она вылезла! Мороз по коже продрал! Змей я сам с детства видал-перевидал, а тут – из живого человека выходит! Ты када-нибудь видала?

– Не видала и видать не хочу!

– А-а, а когда он стал в нашу сторону поворачиваться! Вот так! И язычком… – отец развернул растопыренные пальцы и, так вышло, в лицо матери…

– Да тьфу, ты! Иосиф, ты, что ли нарочно это делаешь?!

– Слабонервных просим удалиться! – командую я.

– Я, можа, слабая, но не нервная и удаляться никуда не собираюсь! Чай заваривай! – мать перехватила командную инициативу.

– В этот день, Паша, змей вылез на немного, – продолжил отец. – Он, гад, осмотрелся и опять ушел в чрево. Но все удостоверились, что змей сидить в человеке. Точно змей! А не какой-нибудь червяк навозный. А на второй день он вылез больше чем наполовину. И долго мы его не ждали. Жора ещё зубами скрыпел, потом мотнул головой, а рот раскрылся, как сам по себе! Этот змеище уж так не присматривался, как в первый раз, а сразу к ягоднику обратился. Половина его у Жоры в чреве оставалась, а половина, его к ягодкам качнулась. И тут Жора так замычал, так застонал, выдавил такое, что мы тут в кустах чуть не попадали, а ворона с соседней вербы вылетела, как глупая! Тоже то ли каркнула, то ли ойкнула, правда-правда! – и как-то боком, боком улетела.

– А вот про ворону, Иосиф, ты мне не рассказывал, – вставила мать.

– Да как жа я табе не рассказывал?

– Про ворону? Какая ойкнула и боком полетела?

– Про ворону! Какая…

– Папа! Оставьте вы ворону с её боком! А?! Мам?! – иногда наши родители могли спорить между собой из совершеннейшей чепухи! Как вот сейчас! А ворона летела боком или не боком?!

– Ага, Паша! – отец легко переключился на меня.

– Змей жа качнулси и… – отец вновь вскинул пятерн юи посмотрел на мать. – Ну как ту не покажешь?! Мы потом все сошлись во мнении что змей готов был Жорика цапануть! Вот ведь, сволочь какая! В нем жа сидить и его жа хочет кусать! А?! Он вот так завис над глазами, – родитель растопырил пальцы.

– А чего, пап, у этого Жорика в тот момент глаза были открытые?! – спросила сестра.

– Глаза? Вот в том-то и дело, – отец замолчал. Мне казалось, что он воспроизвел в памяти уж который раз эту жуткую картину и после непродолжительной паузы выдохнул, – открытые!

– О, Господи! – выдохнула и мать. – Божья кара!

– Во-от, – отец теперь посмотрел на мать с благодарностью, как на понятливую женщину. – Мы потом его спрашивали, а видал ли он, как змей смотрел на него? Жора не говорил и ни да, и ни нет. И на этот день змей залез во чрево. Жора замолчал вообще! Когда его привезли, с вечера и всю ночь с ним был Пахом. Всю ночь Пахом читал молитвы! Жорик ни разу ему и ничего не сказал. Не плевался, не орал. К нему подходили и другие заключенные, но ни на кого Жора не смотрел, только на земляка своего Пахома. Я много думал про то, и понял, что Жора увидал глаза этого змея. И он его победил, змей. Сломал! Представляешь, Паша, в десяти сантиметрах от тебя сверху змеиные глаза, да ещё язычок вот так дрожить!?

– Ну, ты что, Иосиф? Заканчивай уж! Табе, я гляжу, аж нравится, с этим змеем! – мать настойчиво прерывает ткань отцовского повествования…

– Ага-ага! Щас дорасскажу! И вот на третий день змей вылез быстро. Мы даже устроиться как следует не успели, змей выполз изо рта Жоры и перелез в ягодник. Жора, как говорят, и пикнуть не успел! Ни зубами не скрыпел, ни орал и мы все забыли, зачем мы все тут собрались. Нам каталку тянуть, а мы все, как притупленные, на змея в ягодах пялимся! Потом уж тот старый врач ухватил верёвку, и её тут сразу все увидали. Даже Кайзер ухватился. И ка-ак дернули каталку с Жориком, да чуть не перевернули её вместе с Жориком! Все зашумели, кусты затрещали, кто-то крикнул:

– Змея ловите! Змея! – да Кайзер сам и кричал! – Из его же тюрьмы бегуть! Ха!

Змея поймали и заспиртовали его в стеклянную, … нет, не банку, таких тогда банок, как сейчас, не было. В колбу! Заспиртовали и выставили на видное место. В клубе. Было у нас помещение, клубом его и называли. Там нам политические дела втолковывали и всё такое: тоси, боси! Учили советскую власть любить! Ха!

– А Жора? – спросила Таня.

– Жора? Жора, Таня, после того собралси помирать! Его уж и не трогали в своём закутке. Он до того изменился! Стал совсем другим человеком. У него лицо поменялось. В глазах теплота какая-то появилась. И стал наш Жора, как дитё! Беспомощный. Он ругаться перестал, кричать и плеваться, и всё просил Пахома, чтобы тот читал ему молитвы. Как-то подозвал меня к себе…

– Он, чего, лежал что ли? – опять сестра спросила.

– Лежал, Таня, лежал. Да там, Таня, всего ничего прошло после змея, как он и умер. Ага! Вот позвал, за руку взял меня и говорить:

– Прости меня, Иосиф.

– За что мне прощать тебя?! – удивляюсь я. – Ты мне зла никакого не причинил.

– За всё прости!

Он у всех прощение просил. А вечером перед смертью своей с Пахомом они запели – «СО СВЯТЫМИ УПОКОЙ». А тогда же все верующие были, и вдруг все в бараке молиться стали, кто-то и ещё запел. И так всё стройно стало выходить! Помню, я аж растерялси и заплакал, и так плакал, так плакал! – отец запнулся, глотая и заглушая предательские слёзы. – И мне было стыдно, а остановиться я не мог. И мне казалось, что из меня хтой-то тоже вылез. Правда-правда! Не помню почему, но вот так всё и было! И мне после слёз энтих так легко стало! – отец опять замолчал. Таких глубинных признаний мы от своего родителя никогда не слышали.

– Ну а что же ещё за страшная история произошла? С ремённой передачей? – я попытался увести отца от его сокровенных признаний.

– Страшная?! – улыбнулся отец и машинально пригладил скатерть. – Да ты знаешь, Паша, после того в Дворянском в тюрьме я пробыл ещё… дня три. Не больше! И меня, я прям вот и не ведал, и не гадал, освободили досрочно.

– За подписью Вышинского, – вставила мать. – У меня и бумажка есть, показать?

– Да подожди, мам, с бумажкой, потом! Пап?!

– Это уже был разгар лета, самая наша работа пошла. Я только из одного конца плантации успевал до другова ездить, за установками смотреть. Если Кайзер выезжал на плантацию, с Кайзером мы и ездили на лошадке моей хромой. Я жа говорю, что Кайзер больше был, как председатель колхоза. Ему зачем на дизеля смотреть? У него жа – люди! А он сам, сам за всем присматривался! За людьми, за имуществом. Врагов у него, считай, не было. Хто бы мог ему и за что мстить? А тут так вышло, у нас туда, к Умёту, крайняя поливальная установка ремнём забила. Ослаб ли, чё? Ремень. Помнишь, как на мельнице в Нижней Речке иногда ремень бил? Нет-нет, а потом как ослабнет и начинает буксовать и хлопать?

– Помню, пап, – вспоминаю я. – Вовка обычно говорил: «Щас отец остановит двигатель и на мельнице наступит тишина».

– Ага, ага, – радостно подхватывает родитель. – Вы жа на мельнице, считай, и выросли! Вот и у меня туда, к Умету, ремень повел себя как-то не так, хотя я его, помню, только-только наклепал, натянул. Утром едем, я и говорю:

– Рудольф Иваныч! Кайзера звали Рудольфом, отчество какое-то не то, но иногда, кто по имени отчеству к нему обращался, называли его Рудольфом Иванычем.

– Зеки его так величали? – пытаю я отца.

– Да нет, Паша! Заключенные, как положено – гражданин начальник! Вольнонаёмные к нему так обращались – Рудольф Иваныч. Ну и я, – отец слегка заважничал. – Мне он сам разрешил называть его по имени и отчеству. Когда вдвоём мы были. Ага! Рудольф Иваныч, – говорю, – надо б тот посмотреть, ремень. Ну, всегда так было, скажешь ему: «Рудольф Иваныч, надо туда!» Туда и едем. «Рудольф Иваныч, надобно сюда», сюда и заворачиваем. А тут, Паша, – отец изгладил всю скатерть, – веришь или нет, он мне и говорить: – «Ты, Иосиф, яжжай в ту сторону, а я туда! – в противоположную показал. – Как наладишь там, приезжай за мной. Я там буду», – указывает. Ну а я чего? Начальник приказал. А сердца чего-то ёкнула. Ну, вот ёкнула и всё тут! Я к той установке подъезжаю, а она работает, как часы! Ремень в струнку идеть! Посмотрел, посмотрел, ага, всё нормально. Порадовалси. Поворачиваю обратно. Ну а их – не одна жа поливальная установка! Едешь да и присматриваешь. Качаить? Ну и слава Богу! К другой едешь! Еду, еду, а плантация-то ровная и далеко туда видать. И я сначала не придал значения – ездовой проскакал. Вдалеке. И поскакал в ту сторону, куда Кайзер мой ушел. Смотрю, другой скачет. И туда же! Опять сердца моя – стук! А народ жа тут заключенный, в грядках согнутый, ну и, как положено, – охранники с оружием. Смотрю, охранник один оттуда бегом, сломя голову. Подбегает к другому охраннику, да и что-то ему кричит. От меня далековато, не слышу что. А наш брат, заключенный, кто рядом был, спины распрямили. И гляжу, плантация наша вся зашевелилась.

– Кайзера убили! Кайзера убили, – слышу.

Гляжу – в мою сторону верховые скачуть! – отец замолчал, разглаживая скатерть, а потом с видом виноватого человека остановил на мне свой жалостный-жалостный взгляд, – Ну, в общем, Паша, как хочешь, у меня во рту так пересохло, что жизни никакой нету! Я столькя слов за всю жизню не сказал, как щас табе! Чайкю налей, а? Горлушку смазать!

– Ты издеваешься над нами, папа? – сестра Таня возмущается.

– Пап! – и я восклицаю. – Я ведь такой вам чай могу заварить!.. Ага!

– Как ты любишь, Ося, чтоб тебя уговаривали, страсть! – мать занимает нашу позицию. – Дорасскажи жа ты до конца. Аж мне самой стало интересно! Ты жа мне про смерть Кайзера не рассказывал!

– И как жа я табе не рассказывал? – морщится отец. –Про смерть Кайзера?!

– Про смерть Кайзера!

– Папа! – я встреваю. – Ну поставь ты нам точку!

– Чаво, чаво табе поставить?

– Точку! До конца доведи рассказ!

– Ладно, мучители, – легко вздохнув, легко соглашается отец и вновь начинает тереть скатерть…

– Иосиф, мне скатерть жалко, чего ты её мусолишь? – делает замечание мать.

– Мама!

– Ага, – отец в последний раз провел по скатерти и убрал ладони под стол. – Да чего там рассказывать? Это, слава Богу, что мы с ним разъехались, а то меня бы, меня… расстреляли бы. Точно! Толкнул! Я бы ничего не доказал. Он зачем-то полез в шкив, попал в ремень, ну его и намотало! От Кайзера нашего ничего не осталось. Представляешь, кровь и мяса! Да там жа силища какая! Ничегошеньки! Пока я не приехал, установка работала. Вот этот ремень, какой до этого нормально шел, стал бить.

– Но как же он попал?

– А вот так, Таня. Кто и знаить?

– А может, его, Ося, подтолкнули? Ты мне скатерть не мусоль!

– Скорее всего, подтолкнули, – отец вновь, как малое дитё, прячет ладони. – Не буду мусолить.

– Это и всё?!

– А чё табе ещё, Паша? Ну, меня ГУПАВА пытала, пытала. А чего меня было пытать, если у меня свидетелей было куча! Все ж видали, и охранники, и все, как мы с ним в разные стороны расходились по плантации. Я на конике в одну сторону, он пешки – в другую! Вот так и вышло, Кайзера, страшно как пострадал, а меня тут из тюрьмы и выпустили. Но мне его жалко было, Рудольфа Иваныча, хороший был человек, – отец положил ладонь на скатерть. – А чаёк? Чайкю ты нальешь?

Ох, уж этот чаёк!

– Век живи и век учись! – часто говаривала мама.

– А дураком помрешь, – вставлял отец.

Заваривать, настаивать и прихлёбывать чай по восточным меркам учил меня тесть, которого я уже упоминал, как несостоявшегося косаря. Несколько раз он приезжал к нам в Подмосковье. Атаула, сын Мехти, при всех его достоинствах, к тому же, был рассказчик и чаёвник славный! Чай тесть привозил с собой из Душанбе, где в последние свои годы он проживал. Теперь понимаю, то был настоящий чай. Полюбил и я сей напиток. И вот однажды летом, приехал я к родителям в отпуск и привез с собой нескол-ь ко пачек цейлонского чая, ещё того, тоже настоящего и предложил в первый же день своего приезда испить хорошего чайкю, как говорят у нас на Родине. Открыл заварной чайник, а там – плесень! Старой заварки было больше половина чайника, но плесень лежала толстой коркой з-е леного ядовитого цвета. Я собрался ополоснуть чайник…

– Да ты что, Паша! – решительно остановила меня мать. – Там жа, глянь, скольки ещё чая!?

– Какой же это чай? Это отрава!

– Отрава! – мать всплеснула руками. – Какая отрава? Я сама заваривала! Отрава! Ха! Мы пьем его и не травимся, а он – отрава!

– Да когда ты его заваривала?

– Ну, когда? … Надысь я его и заварила!

– Мам, у тебя надысь, это и два, и четыре, и восемь дней назад. Всё – надысь!

– Ну, восемь! Ты что? Дня три! Может и… Да что ты пристал ко мне?!

– Мам, ты знаешь, как говорят китайцы? Вчерашний чай – отрава!

– О-о, Паша, да китайцы – они где? Они – вон там, а мы тут! – И отец выказал сомнение по поводу моей учености в области чая. – Мы его пьем, и ничего!

– А вот тибетские мудрецы считают, что глоток просроченного чая – надышнего, по вашему говоря – подобен укусу кобры…

– Кого-кого?

– Кобры! Змея такая есть ядовитая.

– Хм, кобры! – хмыкнула мать. – Мы пьём и ничего! Ходим нормальные, неукушенные. Да, отец?

– Не укушенные! – радостно подтверждает отец.

– До поры до времени, мам! В организме может произойти такое накопление, что и… ага! Коньки можно откинуть! – сгущаю я краски.

– Какие коньки? Да ну тебя! Иди и сполосни! Накопление! Как скажет тоже! Накопление!

В результате такой агитации стали отец с матерью пить настоящий, «неотравленный» чай. А спустя год, может два, в очередной свой приезд хотел я налить родителям вчерашний чай. Кипяток разбавить…

– Нет-нет! Почему вчерашний?! – категорически воспротивилась мать. – Ты чего это? Ядом змеиным нас хочешь отравить что ли? Родных своих отца и матерь?

Я опешил, но вспомнил, что про яд я им рассказывал, а мама стала активно развивать тему о покушении сына на жизнь своих родителей.

– Ты знаешь, что в Китае несколько человек вот так отравились? Вчерашним чаем? Сын, говорят, им родной подлил вчерашнего чайкю!

– И я слыхал! – с какой-то подковыристой улыбкой подтвердил отец.

– Насмерть отравились?

– А как жа ты думал? Насмерть! И отец, и мать!

– И отец, и матерь!

– Да вы что?..

Царство им Небесное – и отцу, и матери, но люди они были далеко не скучные! Мама была удивительной сочинительницей, каких поискать! Она не то чтобы искажала факты, но обволакивала их в такие формы на ходу, что просто поражала своим воображением! Ну, например! За этим же столом, за чашками, уж и не помню какого чая, «отравленного или неотравленного», мама рассказывала:

– Ой, Паша, не знаю, какая весна была в этом году у вас, а у нас! А у нас! Какой разлив Тишанки был! Ужас! Отец, ты жа помнишь? Какая вода текла?

– Ага-ага! – охотно соглашался отец. – Текла!

– У моста через Тишанку столько народа скопилось!

Как на твоем Казанском вокзале! Люди же и в Лобачи шли и ехали, и из Лобачей! И вот стоять и с той, и с этой стороны, а на мост не идуть. Лёд на него прёть! Перила посбивало! Говорят, чуть-чуть бы и сам мост наш уплыл! Рабочие все собрались, трактористы, из кузни с баграми вышли – спасать его, мост. Отец жа там тоже был…

– Был, был! – вспоминает отец. – Спасал! –А ты, мам, сама всё это видела?

– Я? Да я что ли дурочка ходить в половодье! Я дома была. Но все, все люди, кто там был, кто шел в Лобачи и в Аврамовские, так и рассказывали! Ты жа Гришатку помнишь?

– Помню, помню, – киваю я.

– Так вот, этот Гришатка ехал верхом на конике с Лобачей домой к сабе – на Маркины. Подъезжает, а тут такое! Вода через мост не так ли шуруить! Ага! Он коника на мост, а тот – ни в какую! На дыбошки становится! Но ему жа на Маркины ехать нужно! Домой, ты жа знаешь! Он там живёть! Он коня – кнутом, тот хрипить, а на мост – ну никак не идеть! Говорять, воды коню, када он на мост въежжал, по пузу было, даже, больше, говорять, сапоги Гришаткины замокали! Так конь и не пошел, как его не секли! Вот, Паша, воды столько было!

Солонцы, где располагалось около двух десятков дворов и наше подворье в том числе, – ровные, без подъёмов и перекатов, и начал я рассуждать вслух.

– А наша хата тоже тонула?

– Хата? Наша? Не тонула! – прокомментировал отец.

– Но вода по огороду так шуровала! – дополнила мать.

– Да, по огороду, я помню, каждую вёсну вода шуровала!

– Это ты правильно сказал, – с улыбкой заметил отец и посмотрел на мать. – Каждую вёсну!

– А другие дворы Солонцовские топило? – опять я пытаю мать.

– Не топило, – отец отвечает вместо матери и вновь с улыбкой, обращенной к жене.

– Мам! Если на мосту коню по пузо было, как ты говоришь, все наши Солонцы затопило бы, и нашу хату в том числе. Ты сама представь! Если бы вода до такого уровня поднялась! На метр! Больше…

– Да Гришатка, он жа пьяный ехал! – парирует мать.

– Ну и что?! – опешил я. – Конь-то трезвый был?

– Тверёзый! – радуется отец.

– А чего ты радуисси, Иосиф? Чего ты радуисси? – начинает нервничать мать. – Весь народ, Паша, весь народ говорил, что Гришатка пьяный ехал!

– Мама! – не отстаю я. – Но причем тут Гришатка, если коню воды было выше пуза?!

– Выше пуза! – не сдается мать.

– А как же Солонцы не затопило?

– Мг! – основательно припертая неоспоримыми фактами, мама соображает всего секунду. – Да коняшка-то, Паша, коняшка был маленький ишшо! Маленький был совсем! – мать уничижительно показывает рост коня. С добрую собаку вышло.

– Так он ехал на коньке-горбунке?! – поражаюсь я.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 4.6 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации