Текст книги "Что-то… (сборник)"

***

Я знаю, что я – шизик. А кем ещё может считаться человек, который думает о себе то во втором, то в третьем лице? И который однажды ушёл из дома, и бродит, невесть зачем, по городам. И спокойно относится к тому, что случается по адресу. И не мало, чего ещё ненормального спокойно воспринимающий. Расщепленец – самое точное определение.

Знаю, что без пяти покойник. Вот только – без пяти чего? Недель? Месяцев? Лет? Городов? Скоро, оказывается, – чертовски растяжимое понятие. По крайней мере, в моём случае. Или это не знание, а надежда? Не прочь умереть. Уже хочется. Довольно давно. И всё больше. А покончить с собой – кишка тонка. Вот и топаю… Шиза…

Спасённый

Морг. Глубокая ночь. Плотный, коротко стриженый парень в белом халате – студент Медакадемии, подрабатывающий ночным сторожем – сидел за столом, читая детектив. Внезапно из помещения, где лежат трупы, донеслись звуки какой-то возни, бормотания и шлёпанье. Несмотря на крепкие нервы и точное знание того, что приведений не существует, парень всё-таки покрылся мурашками, смоченными холодной испариной. Как ни странно, но ему немного полегчало, когда в дверях появился тощий, испитого вида мужик, кое-как завёрнутый в простынь, и с биркой на щиколотке.

Подходя к столу, он просипел:

«Слышь, ты, медработник хренов, вы там жмуров наморозили немерено. – Не дождавшись ответа, он начал распаляться: Нет, ты понял?! Там все мёртвые!».

Придя в себя, и даже ощутив некую комичность ситуации, парень тихо спросил:

«А ты чего?».

«А я выжил! – гордо выпалил мужик. – Я выносливый!».

Парень неопределённо кивнул. Упёршись в стол руками, мужик попытался принять позу обличителя.

«Это что ещё за вытрезвитель такой, где чуть перепивших людей морозят на смерть? Это что, тайная политика государства по искоренению алкоголизма? Мол, заморозим всех алкашей втихую – и вся недолга».

Поморщившись от алкашного пафоса, парень решил охладить этот «праведный» пыл с запахом перегара. Откинувшись на спинку стула и сложив руки на груди, он сказал:

«Это не вытрезвитель, милейший. Это – морг, чтоб ты знал».

Мужик ошарашено вытаращился:

«Морг?».

«Он самый, – кивнул парень. – И инородное тело здесь – только твоё. А со всеми остальными – всё как положено».

Мужик растерянно огляделся по сторонам.

«А я как здесь оказался?».

Парень пожал плечами.

«Скорее всего, на носилках, вперёд ногами, – предположил он. – Вот уж воистину – мертвецки пьяный».

Мужик встрепенулся:

«А может, у меня клиническая смерть была. А вы не разобрались – и в морг меня. А я воскрес!».

«Аминь», – бормотнул парень.

Мужик зябко поёжился.

«Слушай, а медицинского спирта тут не найдётся? Для согреву. А то я в натуре дуба дам».

«А не будет ли с тебя? – протянул парень. – Ты точно когда-нибудь очнёшься с бодуна в заколоченном гробу. Вот будет номер – что ты помер».

«Типун тебе на язык», – огрызнулся мужик. Потом снова начал канючить: «Мне б только чуток. Озяб я у вас».

Парень покачал головой.

«Могу формалина накапать».

«А что это такое?».

«Жидкость для обработки покойников. Как, глотнёшь?».

Мужик призадумался, потом поинтересовался:

«А он на спирту?».

Парень закатил глаза. Затем, оглядев эту худую пародию на римского сенатора, он достал из-под стола небольшой термос.

«Вот чай горячий – тоже согревает. Небось, давненько не пил. Давай, вспомни детство».

Обречённо вздохнув, мужик принялся осторожно отхлёбывать обжигающий чай.

За дверью в «покойницкую», прислушиваясь к разговору двух человек, стоял хмурый Ангел. «Последний раз этого козла спасаю, – мрачно подумал он. – Загнобился уже. И дался Ему этот алкаш конченный!». Ангел попытался в сердцах сплюнуть, но ничего не вышло. «Нет, мудило из мудил, а вот промысел, видишь ли, в нём Господень. Это ж надо!» Поморщившись, он посмотрел на мёртвые тела. «То ещё местечко. Пора убираться отсюда. Я своё дело сделал. Не устраивать же ещё такси этому говнюку». И подняв светлые очи вверх, Ангел исчез.

Фауна
(В мире животных)

Приятно, всё-таки, не спеша прогуливаться в поздневечерних летних сумерках, находясь в состоянии лёгкого опьянения. В воздухе уже достаточно свежести, чтобы дышалось незаметно-свободно. Но молодому самцу мешало расслабленно шагать жгучее желание помочиться – выпитое за вечер настойчиво требовало выхода. Как назло в этом районе новостроек не было не то что деревьев, но даже хилых кустиков. В конце концов, стало совсем невтерпёж, и он поспешно направился к углу ближайшего дома.

Суетливо покопавшись в ширинке, досадуя на спутавшиеся ткани одежды, он, наконец, смог насладиться долгожданным процессом высвобождения. Кто-то из мудрецов был абсолютно прав, сказав, что оправление малой нужды – есть самое приятное и безопасное удовольствие в этой жизни. Но как всегда в этой самой жизни обязательно что-то должно помешать получению удовольствия. Процесс обмачивания настенной штукатурки был в самом разгаре, когда сзади раздался спаренный перестук явно женских каблучков. Как назло! Немного нервничая, он успел-таки «закончить дело», и даже застегнуть замок ширинки к тому моменту, когда его «передний экстерьер» попал в поле зрения двух молодых особ.

Это были две симпатичные молодые самочки. Правда, одна из них была не ахти какая – её сложение как бы остановилось на подростковом уровне, что совсем не соответствовало её очевидному возрасту. Зато другая была явно из породистых. Приличных размеров грудь под облегающей ярко-оранжевой маечкой, слегка округлый животик, обтянутый чёрной мини-юбкой, плотные руки и ноги без особо выпирающих локтевых и коленных суставов, симпатичное, даже более того – красивое, личико в обрамлении светло-русых волос. В общем – милашка, лапочка.

Чувствуя совсем лёгкое смущение оттого, что был застигнут за не совсем приличным делом, он изобразил подобие реверанса, пару раз шаркнув ногой в сторону обмоченного им угла, как это делают практически все справившие нужду животные.

«Прошу простить мне великодушно, милые барышни, что вы стали свидетельницами моего безобразия. Стыжусь, раскаиваюсь, молю о снисхождении».

«Не вы первый, не вы последний, милостивый государь, кто безобразит на это многострадальный угол, – в тон ему ответила „лапочка“, лицо которой было озарено лёгкой улыбкой и выражением позабавленности. – Но поскольку мы живём не в этом несчастном доме, который когда-нибудь рухнет, подмытый бесчисленными кубометрами спиртосодержащих испражнений, претензий к вам у нас не имеется».

По достоинству оценив её ответную реплику, он мотнул головой в настоящем офицерском поклоне, попытавшись стукнуть каблуками кроссовок и вовремя сдержавшись, чтобы не ляпнуть «Честь имею!».

Самочки, молча улыбнувшись, явно давая понять, что никакого продолжения их диалога не будет, повернувшись от него, пошли своей дорогой. Проводив взглядом обтянутые тканью, крутые, грациозно переминающиеся при ходьбе ягодицы «лапочки», он запрокинул голову и изобразил беззвучный вой. Затем он, с удовлетворением, убедился в отсутствии «обязательных» капель на джинсах и кроссовках, и продолжил свой путь, наслаждаясь ощущением лёгкости и некоторого возбуждения, вызванного мимолётной встречей с чертовски аппетитной «лапочкой».

***

Войдя в квартиру, в которой пока обитала одна, поскольку мать «отпускалась» в Анталии с очередным «полновесным» мужиком, «лапочка» зажгла везде свет. Прежде чем раздеться, она занавесила все окна; этот соседский щенок постоянно пытается подглядеть за ней со своего балкона (когда же он свалится, наконец?!), да и в стоящем напротив доме может найтись какой-нибудь придурок с биноклем. Вообще-то, она гордилась своим, безусловно, красивым телом, но позволять кому попало, да ещё тайком, разглядывать свои прелести она не желала. Для неё в этом было что-то оскорбительное.

Почувствовав себя полностью защищённой, она стянула с себя майку, осторожно понюхала места под мышками и, после секундного колебания, решила, что её пора отправлять в стирку. То же самое было проделано со светло-розовым лифчиком. Сняв юбку, она пару раз хлопнула по ней ладонью и повесила её на спинку стула. Сняв и скомкав трусики, она бросила их в кучу к остальным «кандидатам» в стирку.

Посмотрев на себя в большом зеркале на двери шифоньера, она, в который раз, удостоверилась в своей ладности. Прижав на пару секунд свои груди ладонями, она затем отпустила их, отчего они упруго колыхнулись вниз и в стороны. Хороша, всё-таки! Не для любого самца. Достойным надо быть, чтобы её…

Надев, не застёгивая, застиранную мужскую рубашку – память о чёрти каком мамкином хахале, – она пошла на кухню, решив хлебнуть чайку на сон грядущий. Практически машинально управляясь с чайником и пластиковой кружкой, она вспоминала «встречу на углу». Она слегка улыбнулась, вспомнив, как с трудом удержалась, чтобы не прибавить шаг и не застать того молодца с «прибором» наружу. Вот бы был прикол! Вообще-то, парень был ничего себе – довольно высокий и ширококостный. Наверное, и с «этим самым» у него всё как надо. Впрочем, какая разница? Её дело не гоняться за «достойными и с достоинством», а выбирать, если будет желание (а ведь бывает, и ещё какое!), из настойчиво предлагаемого; благо, дефицита предложений не наблюдается. Ну ещё бы! Ведь она такая…

Выпив чая с парой печений и решив, что посуду помоет завтра, она прошла в комнату, включила телевизор, постелила себе на диване и, взяв пульт от телевизора, забралась под жёлтую махровую простынь. Попереключав каналы, она остановилась на музыкальном и попыталась расслабиться, чтобы побыстрее задремать. Но не тут то было. Какое-то подспудное напряжение «гуляло» то по одним, то по другим частям её тела. Она знала, что ей нужно, и позволила себе сделать это. Когда желанное удовлетворение было достигнуто, а потом медленно растворилось в теле, у неё появилась слегка досадливая мысль о том, что неплохо бы было, чтобы был кто-нибудь…. Но ей удалось довольно легко отогнать эту мысль, и вскоре она уснула, не успев перед этим выключить телевизор.

***

Весь этот вечер пятнадцатилетний рыжий «соседский щенок» провёл за компьютером, ублажая свои недавно появившиеся инстинкты, просматривая взятый у приятеля CD – Rom с эротическими снимками, явно скаченными из Интернета. Снимки были «доморощенные», по большей части любительские, и от этого ещё более возбуждающими. Ведь это были обыкновенные девки и тётки, как соседки, а не профессиональные модели, для которых показывать всю себя – привычная работа. А тут, оказывается… показывается…

Вот бы такую девчонку среди ровесниц встретить – без комплексов, чтобы запросто.… Размечтался! Но как же хотелось… хоть чего-нибудь. Но одновременно с инстинктивными порывами «добраться», урвать хотя бы миг ощущения «того самого», присутствовало такое же инстинктивное понимание того, что это может иметь не очень хорошие последствия.

Вон, например, его белобрысая одноклассница, живущая в соседнем подъезде – как бы он хотел хотя бы просто обнять её, даже без всякого там лапанья. Но она была абсолютной недотрогой, и один нагловатый пацан уже огрёб звонких неприятностей, приправленных изрядной долей презрения. И хотя между ним и ею не было, по большому счёту, никаких особых отношений, ему не хотелось, чтобы она составила о нём нелицеприятное мнение. Ведь, возможно, со временем… когда-нибудь… может быть…

В конце концов, когда возбуждение восторга (или восторг возбуждения) постепенно спал, он понял, что его интерес затухает всё больше (кто бы мог подумать, что может пропасть интерес к женским прелестям!), вынул диск из дисковода и запрятал его подальше – на всякий случай, чтобы родители не наткнулись, – и выключил компьютер. Ощущал он себя немного странно – чувствовалась некоторая ослабленность в сочетании с работающим порывисто, но практически в холостую, мозгом. Внутренние ощущения – каша.

И всё-таки, это было здорово. Здорово иметь представление о чём-то, по большей части, потаённом, относящимся к таким влекущим представительницам женского пола. Ну и пусть это только физическая составляющая их существа. Но это так замечательно!

Постепенно он внутренне упокоился, мысли снова вернулись в берега привычного потока, и только чуть приподнятое настроение от осознания того, что он приобщился, пусть и поверхностно, к некоему таинству, булькало внутри него пузырьками радостного довольства. Теперь он знал, что и как в Них меняется, по крайней мере, внешне, каким может стать «то самое», что интересовало и привлекало его с самого детства, и вообще…

Наконец, он улёгся спать, и его окончательно утихомирившиеся мысли обратились к белобрысой недотроге, которая теперь даже мысленно представлялась несколько иначе в свете только что полученных представлений. Интересно, а как у неё…. И какие…. Всё-таки классно ощущать возбуждение! Чувствуешь себя настоящим мужчиной. Вот только внутреннего ощущения было уже недостаточно – требовалось какое-нибудь проявление этих новоявленных возможностей-потребностей. А для этого нужен был объект. Вот «недотрога»…

***

«Недотрога» вылезла из ванны, обтёрлась ярко-красным махровым полотенцем, без всякого выражения глядя на своё отражение в зеркале. Собственное тело устраивало её ровно настолько, насколько может устраивать что-то всё ещё формирующееся, изменяющееся. По крайней мере, у неё не было к нему претензий. Но, несмотря на все, уже довольно заметные, изменения, она ещё не ощущала себя… созревшей, что ли. Она просто чувствовала, что ещё «не пора». Хотя некоторые девчонки в летнем лагере и утверждали, что уже «в самый раз», и рассказывали, это «здорово и кайфово», она, с другими такими же «тормозными», тихо решила, что пока это не для неё.

Натянув не доходящую до колен ночную сорочку, которая упрямо налипала на всё ещё влажное тело, завёртываясь в жгут и отказываясь расправляться, она принялась расчесывать свои светлые волосы щёткой. Сорочка с большим квадратным вырезом была ей немного великовата, поэтому в процессе расчёсывания, от движения левой руки, правая бретель так и соскальзывала с гладкого плеча. «Недотрога» улыбнулась, когда ей в голову пришла мысль, что это выглядит, наверное, довольно эротично, и если бы кто видел… Ага, щас! Много чести будет.

С самого детского сада ей приходилось сталкиваться с этими раздражающими приставаниями некоторых пацанов; от робких «Ну, покажи, чё ты!», до наглого задирания подола и запускания рук в… «куда нельзя». Именно понимание, что «туда нельзя», а не что-то противное в ощущении этих прикосновений, вызывало злость и обиду. Вообще-то, в физическом контакте с другим человеком могло быть и что-то приятное, непонятно почему, но приятное.

Например, когда в детстве её играючи тискал дядя – «ну очень» младший брат мамы, – это было… забавно, наверное. Сейчас она вспоминала, что он её только обнимал, но никогда, даже шутя, не поглаживал её по ногам или попке, что для некоторых взрослых, особенно пожилых – в порядке вещей, и была признательна ему за это. И когда она начала «взрослеть телом» ей показалось, что только он отнёсся к этому как надо – общение между ними перешло на какой-то другой уровень; он, кажется, первым признал её взросление не чисто физическим процессом, но и взрослением её как личности. Конечно, все тисканья тут же прекратились. Только однажды, когда они довольно долго не виделись, при встрече он тогда не заметил, что у неё уже начала расти грудь, и привычно обнял её, крепко прижав к себе. Было немного больно, но терпимо, и она не стала отстраняться, чтобы не смазать искреннюю радость от встречи. Потом, естественно, всё было замечено и «оценено» должным образом.

Поэтому именно у него она однажды спросила, почему эти «пацаны-придурки» всё время руки распускают. Он ответил честно:

«Потому что „очень хоца“. Да и чертовски интересно».

Она фыркнула:

«Интересно им! Какой интерес в том, чтобы задрать девчонке подол и увидеть, какие на ней трусы? Или лапнуть за задницу, или даже достать до „того самого“ на какие-то мгновения. Что им в этом?».

«Сознание. Сознание того, что „достал“ до желаемого, но запретного».

«Но ведь это глупо!».

Он пожал плечами:

«А кто сказал, что человеческая природа – идеальна? А это всё заложено от природы в бессознательную, инстинктивную часть человеческого мозга. Этого нельзя объяснить. Вот я, например, сколько себя помню – мне всегда нравились девочки; они постоянно меня интересовали. При этом даже в самом раннем возрасте у меня было понятие о том, что вот эта девочка красивая, а вон та – не очень, или „совсем уродина“. И откуда у, скажем, шестилетнего пацана понятие об эстетических стандартах красоты? Совершенно непонятно».

«Но ведь не все так делают. Значит – этого „хоца“ не всем, а только отдельным придуркам?».

«Хоца» подавляющему большинству. Просто кто-то – сдержанный, кто-то – просто очень скромный, а кто-то – достаточно умён, чтобы удовлетворить свой интерес, так сказать, по-тихому».

«А ты тоже задирал девчонок?», – спросила она, хитро прищурившись.

Он довольно смешно изобразил смущение, начав ковырять пальцем обивку дивана:

«Вообще-то, я был довольно скромным и стеснительным мальчиком. – Он выдержал паузу, а потом выпалил – Но не настолько, чтобы иногда…».

Она рассмеялась и игриво толкнула его обеими руками:

«Всё с тобой ясно, тихоня фальшивый!».

После того разговора она, однако, отнюдь не стала относиться к подобным выходкам терпимее или, тем более, снисходительно-разрешающе. Напротив, один особо наглый «приставала» получил от неё нехилую трёпку. Кстати, отбиваться от наглых приставаний её научил тот же «прикольный» дядя, которого она звала по имени, и никогда на «вы», потому что это у неё не получалось с самого детства. Подумаешь, разница в тринадцать лет!

Так вот, он ей объяснил, что общеизвестный «антимужской» приёмчик «вдарить промеж ног» не всегда может получиться как следует, а следовательно – иметь должный эффект. Но если и применять его – то бить не коленкой, а рукой. Но надёжней, если ты в туфлях, садануть ногой по щиколотке противника; там практически ничем не защищённая кость – поэтому мало не покажется. Так же можно было рвануть ногтями крыло носа или бровь; от резкой боли «лапы лапающие» инстинктивно взметнутся к лицу, дав ей возможность вырваться и убежать. В крайнем случае, можно ударить головой ему в лицо. Но главное – при первой же возможности бежать.

Он рекомендовал ей сначала предупредить нахала о том, что или он отстанет, или же ему будет плохо. Конечно, вряд ли это подействует, но зато после этого она заимеет полное право отделать его «под Хохлому». Что она и сделала с тем мерзавцем, который зажал её в одной из школьных подсобок и попытался залезть к ней в трусы. Казанова недоделанный! После этого её репутация «недотроги» стала абсолютной, что её вполне устраивало.

При этом нельзя сказать, что представители противоположного пола не интересовали её вообще. В их подъезде жил парень – правда, ему было уже за двадцать – и с ним у неё было связно что-то смутно-приятное; неконкретная тёплая эмоция, нечто, исходящее изнутри и вызывающее какие-то пугающе-приятные ощущения где-то… где-то «там». Её радовали не сами мимолётные встречи с ним – при этом она старательно оставалась просто соседкой по подъезду, – а воспоминания об этом, которые довольно долго сохранялись в её памяти как цветные фотографии.

Все знали, что он – «жуткий бабник», что «девок он поимел не мерено». Ну и что! Ведь он такой красавчик! Не удивительно, что с ним хотят… быть. Ей бы тоже хотелось… нет, не «этого». Вот бы просто обняться с ним и… ладно, поцеловаться. Чёрт! Ведь она ещё не разу не целовалась «по-настоящему». Говорят, это – приятно. Да и обнималась она только с родственниками. Ведь наверняка есть разница. Вот бы…. А иногда у неё возникал вопрос к самой себе – а могла бы она, если бы он захотел (а ведь наверняка…), позволить ему что-нибудь «такое»? Нет, не в смысле… а там… ну… чуть-чуть… нет, наверное, это – слишком… хотя.… Но она гнала это от себя, поскольку не сам вопрос, не самовольно вырывающейся ответ на него, её не устраивали.

Помывшаяся, лёжа в чистой постели, думая о «красавчике», она ощущала себя какой-то облегчённой и, кажется (?) … она не могла точно определить своё состояние. В конце концов, зная, что на спине её не уснуть, она повернулась набок, прижалась левой стороной лица к приятно пахнувшей чистотой наволочке, чуть подтянула ноги к животу, и погрузилась в вялый поток мыслей, которые постепенно переливались в смутные образы, переходящие в свою очередь в сон. И над всем этим доминировал, конечно, образ «красавчика». Жаль, что некому было видеть в это время, в темноте, её личико, прикрытое рассыпавшимися светлыми волосами.