Текст книги "Что-то… (сборник)"

***

У него уже давно по выходным дням не возникало даже мысли, не то что желания, насчёт того, чтобы сходить в тренажёрный зал и хоть немного «подкачать» мышцы. Когда-то он посещал, правда, совсем не долго, хороший «джим», но, не получая особого результата от занятий, быстро потерял к этому и без того не сильный интерес. В конце концов, решил он, ему некого «пленять» размерами бицепсов и трицепсов и рельефностью пресса, а ему самому плевать, какого себя он вынужден был терпеть.

Так что теперь выходные он предпочитал проводить, попивая пиво с чипсами или сухариками. Вот и в эту Субботу он купил несколько бутылок пива и большую тубу чипсов «Принглс». Придя домой, он расставил это всё на журнальном столике, предвкушая не дурно провести время. Переодевшись в домашнее трико, он расслабленно сел на диван и принялся раскупоривать «источники удовольствий».

Оторвав вакуумную крышку от тубы с чипсами, он успел увидеть, как чипсы бесшумно исчезают, как будто у тубы внезапно выпало дно. Однако дно было на месте, в чём ему пришлось убедиться, непонимающе глядя в опустевшую тубу. Это напоминало какой-то видеоэффект. Повертев тубу в руке, он поставил её на пол и взялся за пиво.

Как только он раскупорил бутылку, она тут же опустела, как будто пиво мгновенно испарилось. То же самое повторилось и с двумя следующими бутылками. Он уже раздражённо потянулся за четвёртой бутылкой, когда почувствовал лёгкую отрыжку с явным привкусом пива и чипсов. Прислушавшись к себе, он с удивлением понял, что ощущает лёгкую расслабленность, как раз как после двух-трёх выпитых бутылок пива. Он слегка недоумённо улыбнулся и откинулся на спинку дивана.

Некоторое время спустя, он решил выйти на балкон. Он жил на четвёртом этаж, и это, по его мнению, было самое то, чтобы рассматривать девушек и женщин. Он давно привык, что если на него кто и посмотрит, то только мельком; и никогда ни одна девушка не оглянулась, чтобы взглянуть на него во второй раз. И всё-таки, на всякий случай, он посмотрел на своё отражение в оконном стекле, чтобы убедиться, что с его внешностью всё более-менее в порядке. Убедившись, что выглядит, вроде бы, нормально, он снова обернулся к немноголюдной, к его сожалению, улице. Он не видел, конечно, как его отражение в стекле постепенно исчезло.

***

Славка с двумя приятелями толклись тем субботним вечером на своём излюбленном месте, когда она возвращалась из кино. Но на этот раз они, к своему удивлению, не услышали привычных щелчков замков. Они переглянулись с некоторым недоумением, пошутив полушёпотом, со свойственной подросткам только в словах нагловатостью, что это похоже на приглашение. Вскоре они разошлись по домам, но некоторое время спустя, Славка вернулся к её двери.

Дверь, действительно, оказалась открытой. Чуть приоткрыв её, Славка осторожно загляну во внутрь. Внутри никого не было видно и стояла полная тишина. Открыв дверь пошире, Славка просунул свою белобрысую голову между дверью и косяком и сказал вполголоса: «Эй, а у вас дверь открыта». Никакого ответа не последовало. Осмелев, он вошёл в прихожую и тут же наткнулся на лежащее на полу бесформенной кучей платье, в котором она прошла мимо их. Оглянувшись по сторонам, Славка осторожно, кончиками пальцев, поднял платье за плечики. Из платья, с лёгким шорохом, выпало сероватое нижнее бельё. Посмотрев на него некоторое время, он так же осторожно положил платье обратно и несмело прошёл вглубь квартиры.

Обойдя всю квартиру, он так и не обнаружил, к своему недоумению, её хозяйку. Он провёл в квартире больше часа, заглядывая повсюду и представляя…

***

Эти двое долго считались «без вести пропавшими»; но поскольку особо близких им людей не было, их поиски (не особенно-то интенсивные) никого особо не волновали. Немного недолгого удивления среди коллег и немногочисленных знакомых – вот и всё, практически, что осталось от этих двух…

Пустота не может оставить после себя ничего. Это человеку – ибо он смертен – нужно оставлять после себя кого-то, или, по крайней мере, что-то. Пустота же вечна и самодостаточна в своём абсолютном Ничто.

Холод

В этом мире я – гость непрошеный,

Отовсюду здесь веет холодом.

Не потерянный, но заброшенный —

Я один на один с городом.

И. Брусенцев.

Осень пропитывала мир исподволь, чуть заметно; солнечный свет побледнел, и на его фоне тени деревьев казались серыми и потерявшими свою летнюю значимость. Зелень листвы блекла, лишаясь сочности и плотности. Ещё летние ветра всё отчётливей разбавлялись запахом прохладцы. И то ли благодаря постепенности природных перемен, то ли из-за вечной замороченой занятости, но однажды люди, неожиданно для себя, проснулись в совершенно осеннем мире жёлтых листьев, серого неба, влажного воздуха и сырого асфальта. Потом, порывистый октябрьский ветер в одну ночь оголил деревья, обсыпав землю сыро-жёлтой жухлостью. И по контрасту с этой мятостью отмершей листвы, всё резче чувствовался вламывающийся в жизненные пространства холод.

Сутулый мужчина, заметно прихрамывая, шёл по тротуару широкого проспекта, засунув руки в карманы тёмно-зелёной ветровки. Длинные тёмные волосы обрамляли явно молодое лицо, странно испрещенное морщинами, придававшими ему выражение изнурённости. Он шагал, глядя под ноги, захваченный перекатом мыслей.

«Всё-таки, намерен это сделать?» «Да». «И что, думаешь, кто-нибудь оценит?». «Мне все равно». «Лжёшь! Ты надеешься, что Она заметит тебя, и заинтересуется твоей личностью». «Какая Она?». «Та самая абстрактная Она, которую ты хочешь…. А что ты, кстати, хочешь?». «Всё». «А именно?» «Не важно. И даже если никакой Её не существует, это надо сделать». «Зачем? Чтобы дальше хромать по жизни, ощущая себя героем, пусть и никому не известным?». «Хм». «Вот именно». «Но я…. Мне это нужно». «Дурак».

Стены многоэтажек, разрешеченные бельмами окон, под давлением ранних сумерек начали дробиться разными оттенками домашнего света. Свет уличных фонарей только подчёркивал резкость холодного воздуха. Жизнь постепенно втягивалась внутрь домов, вбирающих в себя людей, их тепло, чтобы защитить от резкости внешнего, зло чуждого холода. Тёмные окна, отражающие освещённые комнаты, как бы экранировали создаваемый людьми уют.

Он скапливался в корнях деревьев, растущих у окраин города. Выбираясь из-под палой листвы, он обвевал останки срубленных деревьев и кучи мусора, свозимого в пригородные лески в подло огромных количествах. По глубоким колеям, продавленным в земле грузовиками, по грунтовым съездам, он взметался на асфальтовые дороги, и по ним втекал в город. Такой знаковый признак цивилизации, как асфальт, стал первым проводником векового Холода в город.

Мужчина брёл по ночному городу, угрюмо досадуя на собственную неумеренность в питие:

«Это ж надо так упиться! Теперь до дому изволь добираться пешедралом. А та рыженькая хороша была! Ох, и грудаста! Ссс!».

Внезапно споткнувшись на ровном месте, он ткнулся вытянутыми руками в асфальт, ощутив неприятное жжение в локтях, принявших на себя одновременно резкость тычка в твердь тротуара и вес пьяно неуклюжего тела. Сдавленно охнув, мужчина сел на колени и попытался отнять руки от асфальта. Ничего не вышло. Казалось, что ладони прилипли к тротуару намертво. Краем сознания мужчина смутно понимал, что его ладони потеряли всякую чувствительность – они не ощущали ни твёрдости ни холодности асфальта. Несколько раз дёрнувшись всем телом, он всё-таки сумел оторвать руки от тротуара, и тут же заперхнулся от ожога режущей боли. Не веря, он смотрел на ободранную плоть ладоней и на содранную кожу, прилипшую к асфальту. Мозг отказывался признавать реальность произошедшего. Череп и горло распирал немой вопль: «Этого не может быть!». Кое-как поднявшись на ноги, держа раскрытые ладони перед собой, он побрёл дальше. В его меркнувшем сознании пульсировало единственное желание – попасть домой. Только домой.

Его окоченевшее тело найдут утром у закрытой двери подъезда. Рядом будет лежать окровавленная связка ключей.

Спящая молодая женщина металась на кровати; большая часть одеяла свисала на пол, сбившаяся сорочка налипала на потное тело, пальцы судорожно сжимали смятую простынь. Наконец, протяжно застонав, она проснулась, и некоторое время лежала, осознавая перемену сна на явь. Затем она медленно села, машинально подобрав свисающие края одеяла. Она с удивлением оглядела себя. Такого ещё никогда не было; таких снов, такого пробуждения. Она оттянула промокшую ткань сорочки и подула за ворот на покрытое испариной тело. Потом встала и оправила прилипший к животу подол. В ночной тишине слышалось тиканье кварцевых часов и тихое поскрипывание, доносившееся от окна; как будто что-то давило на оконный переплёт снаружи.

Она подошла к окну и зябко поёжилась – ветра на улице не было, но от поверхности стекла буквально несло холодом. Внезапно скрип перерос в пронзительный визг, заставив женщину вздрогнуть. Она уже начала пятиться от окна, когда стёкла вдруг покрылись трещинами и, рассыпавшись на крупные осколки, вметнулись в женщину. Вскрикнув и инстинктивно прикрыв лицо руками, она отпрянула от окна. Осколки врезались в тело, прорывая сорочку, полосовали кожу, и ссыпались к её босым ногам. Одновременно с осколками, в комнату вхлынул жгучий холод. Смешанное ощущение кожей леденящего холода и тёплой крови усиливало чувство нереальности происходящего.

Выбежав в прихожую, женщина осмотрела себя: сорочка прилипала к телу кровавыми пятнами, струйки крови стекали по ногам, изрезанные руки были полностью измазаны кровью. Она автоматически метнулась к ванной, но, опомнившись, скользкими от крови руками подняла телефонную трубку и со второй попытки набрала 03.

Потом сонные врачи, обрабатывая её раны, очень удивлялись, как такое могло случиться. Из-за большой потери крови, женщина быстро потеряла сознание, прошептав: – Это кошмар какой-то. Кроме многочисленных мелких рубцов, на её теле осталось и несколько крупных шрамов – на левой груди, животе, и правой руке, которую она машинально выставила вперёд, прикрываясь от осколков.

То, что бездомные люди умирают от переохлаждения в период холодов – давно стало привычным. Но чтобы человек замёрз насмерть, плотно прижавшись к горячей трубе теплоцентрали – это было пугающе в своей нелепости. Когда этого бомжеватого старика обнаружили, передняя часть его тела, которой он прижимался к трубе, была ещё тёплой, тогда как спина и большая часть ног были обморожены дочерна. Когда в морге с него сняли обувь, одна ступня (так нелепо) осталась в ботинке.

Холод вгрызался в стены домов, пытаясь добраться до сгустков человеческого тепла.

Он очнулся от глубокого сна, и лежал, глядя в потолок, на котором светом уличного фонаря высвечивались волокна стекла. Его мозг снова был занят внутренним диалогом. «Это надо остановить». «Зачем?». «Люди». «Что, жалко стало, дураку?». «Да. Они не заслужили этого». «Да неужели?! Ты что, забыл, как охромел? А в зеркало ты давно смотрел? Ты забыл, что случилось?». «Нет. Но в этом виновата кучка полоумных отморозков, а не все люди». «Да все эти Люди относятся к тебе как к уродцу-чудику. И ни одной из этих, желанных тобой, в принципе не можется представить себя рядом с собой. Кончай слюнявить иллюзии». «Значит, пусть гибнут?». «Ты спасал их столько раз. И что взамен? Прокисшее одиночество?». «Иначе – я не могу». «Не устал?». «Устал».

Лысоватый мужчина лет сорока сидел на диване с фотоальбомом на коленях. Он смотрел на фотографию улыбающейся белокурой девочки в ярко-зелёном топике. Время от времени, отрываясь от фотографии, он с тревогой смотрел в синюшно промёрзшие углы выходящих на улицу стен. Наконец, проведя ладонью по фотографии, он отложил альбом на диван, встал и вышел в прихожую.

Там он долго возился с верёвкой, пытаясь дрожащими пальцами связать петлю. Потом снял вешалку с одиноким плащом, и привязал верёвку к большому дюбелю. Прислонившись спиной к прохладной стене, он натянул петлю на шею. Постояв немного, он начал сползать по стене, подгибая ноги. Наконец, под тяжестью становящегося безвольным тела, ноги вывернулись в сторону, и он повис в нескольких сантиметрах от пола. Удушье успокойно закрыло ему веки.

Под подоконниками со зловещей скоростью разрастались кристаллики серого инея, колюче поблескивая в подоконной тени.

Девушка в ярко-жёлтой майке и оранжевых шортах сидела на кровати, бездумно глядя на висящий на стене календарь с котятами. Время от времени по её щекам стекали слезинки, которые она вытирала кончиками пальцев. Словно очнувшись и всхлипно вздохнув, она медленно встала с кровати, увеличила громкость магнитофона, взяла с тумбочки бритвенное лезвие в упаковке, и пошла в ванную.

Набрав в ванну горячей воды, она залезла в неё, не снимая одежды. Сначала, от горячей воды, кожа, как ни странно, покрылась мурашками. Полежав, привыкая к температуре воды, она, не спеша, развернула бритву, бросив обёртку на воду, и некоторое время вертела её в пальцах. Наконец, решительно нахмурившись, она резанула оба запястья, практически ничего не почувствовав. Посмотрев немного на тонкие струйки крови, она полоснула бритвой по локтевому сгибу левой руки. Кровь начала толчками вмешиваться в воду. Разжав пальцы державшие бритву, девушка закрыла глаза и откинула голову на широкое изголовье ванны. Она не обратила внимания, как невесть откуда появившийся на вентиляционной решётке иней начал таять, размазываясь по стене грязными подтёками.

Внезапно в звуки музыки, слышимой ею всё глуше, вклинилась трель телефонного звонка. Телефон звонил не переставая. В её затухающем сознании всколыхнулась мысль: «А вдруг это…» Ухватившись ослабевшими руками за край ванны и скользя ступнями по дну, она попыталась вылезти из воды. В этот момент в квартире погас свет. Телефон ещё несколько раз начинал звонить в равнодушной темноте.

В электрощите на лестничной площадке с тихим треском искрили провода. С обледенелого верха на них капала вода, часть которой, стекая ниже, тут же замерзала вновь.

Число несчастных случаев, самоубийств, и просто странных смертей невероятно выросло. Врачи «скорой помощи» уже устало-равнодушно разбирались с бесчисленными вызовами. Автокатастрофы ежедневно закупоривали дороги изломанным железом, перемешанным с человеческими телами. Иногда люди просто исчезали. Так пугающе легко – были, и вот их нет. Как будто стёрты ластиком. Жизнь промерзала насквозь.

Его хромота усилилась, так что пришлось достать старую трость. Выламывающая боль в правой ноге отупляла все чувства своей постоянностью. Мысли тоже были приглушены болью, поэтому чудовищность происходящего воспринималась смутно-досадливо. Внутренние споры закончились истощённой ничьей.

Небольшая улица была практически пуста. Девочка лет двенадцати, с рюкзачком за спиной, пересекала тротуар, собираясь перебежать дорогу. Увидев её, он нахмурился и, как смог, ускорил шаг. Нагнав её на самом краю тротуара, он положил руку ей на плечо:

«Подожди». – Она дёрнулась и испуганно посмотрела на него.

«Не бойся, – сказал он, спокойно глядя ей в лицо. – Просто подожди».

Девочка начала тревожно озираться, когда шелест приближающегося автомобиля переломался в пронзительный визг, лязг и скрежет. Перевернувшаяся машина на большой скорости протащилась перед ними по асфальту. Проводив её взглядом, девочка обернулась к нему и улыбнулась:

«Ну, вы прям ангел-хранитель!».

Чуть усмехнувшись, он подтолкнул её:

«Теперь ступай».

Помахав ему ладошкой, она перебежала улицу и скрылась в проходе между домов. Посмотрев ей вслед, он повернулся, и явно спеша, пошёл в обратном направлении.

Глубокой ночью он стоял в конце широкого проспекта, пересекавшего почти весь город. Вокруг громоздились недавно заселённые, и ещё строящиеся дома. Холод сжимал его ступни, колюче подбираясь к щиколоткам. Вдруг, выпустив из руки трость, оставшуюся стоять рядом с ним, он глубоко вздохнул и начал расправлять плечи. Сутулость исчезла, и он стал выглядеть выше и мощней. На его морщинистом лице появилось выражение тоскливой печали. Он медленно расстегнул молнию своей ветровки и широко распахнул её. Вокруг него начали кружиться потоки холодного воздуха. Он стоял неподвижно, глядя на тёмные силуэты домов с редкими пятнами освещённых окон. Потом он закрыл глаза и задержал дыхание. В его мозгу стали появляться образы спящих, и не спящих, в своих постелях людей: уютно прижавшаяся щекой к подушке женщина, ребёнок, с торчащими из-под одеяла ногами, развалившийся на спине храпящий мужчина, мечущаяся без сна на смятой простыне девушка…. Мелькание образов учащалось, пока не слилось в единый поток тёплого покоя. Наконец, он выдохнул. Раздался громкий треск. Асфальт под его ногами завибрировал и судорожно содрогнулся.

Он открыл глаза и запахнул полы ветровки. Его шатнуло, но он успел ухватиться и удержаться за стоящую непоколебимо трость. Он снова ссутулился. Казалось, на его лице прибавилось морщин. От его ног в асфальте протянулась широкая расщелина с вогнутыми краями.

Он простоял некоторое время, когда послышались чьи-то спаренные шаги. К нему приблизились две женщины – красивая брюнетка, чьи пышные формы не могло скрыть модное демисезонное пальто, и невзрачная особа, из тех, кого обычно называют «мышками». Они были явно подшофе, и поэтому с лёгкой бравадой в поведении. Брюнетка разглядывала его со смелой открытостью, свойственной красивым женщинам. Потом она спросила:

«Что тут произошло? Что это?», – она указала на расщелину.

Он пожал плечами:

«Понятия не имею. Чёрт-те что творится в этом мире. Хотя, просто не стоит гулять в такое время».

Женщина игриво склонила голову набок.

«Это вы о себе или о нас?».

«Это я – вообще. Риторически, так сказать».

Какое-то время они смотрели друг на друга – он просто рассматривал её мягкие черты, она пыталась представить, что могло так сурово состарить его не дурное, в принципе, лицо. Затем она выпрямилась и деловито огляделась, сказав:

«Впрочем, вы правы – нам действительно пора по домам».

«Всего доброго», – кивнул он на прощание, медленно повернулся, и тяжело похромал прочь.

Глядя ему вслед, брюнетка тихо произнесла:

«Интересно, у него есть хоть кто-нибудь? Хоть кто-нибудь с ним…».

Её подруга отрицательно покачала головой:

«Вряд ли».

Брюнетка жалостливо улыбнулась:

«Бедолага».

«Мышка» задористо прищурилась.

«Жалко стало, да? Ну так догони и приласкай бедняжку. Прояви милосердие».

Брюнетка толкнула её плечом:

«Ладно тебе. Пошли, давай. Мы действительно что-то припозднились».

Спешно стуча вразнобой каблуками, они не заметили, как по асфальту, по направлению к расщелине, тянет холодом.

Охота

Мало что может сравниться с тёплым летним вечером, когда солнце ещё не опустилось за горизонт, но уже скрылось за высотными домами. В эту пору особенно приятно смотреть на женщин и девушек, представляя, как они сейчас придут домой или, наоборот, в гости, обрадовав кого-то одним своим появлением. И кажется, что воздухом, не пронзаемым солнечными лучами, дышится легче.

Именно в такой вечер вышел Стас из хорошо кондиционированного, но всё-таки как-то спёртого пространства кинозала. Несколько раз глубоко вздохнув, он расправил невесть какие широкие плечи, и, не спеша, пошёл по малолюдной улице. Настроение у него было замечательное. Фильм ему понравился, хотя шёл он на него с некоторой опаской; так всегда относишься к экранизации какой-нибудь понравившейся книги. Но фильм был сделан здорово, и не оставлял никакого досадливого осадка. Небольшие отступления от оригинала не раздражали и не вызывали грубые нарекания в адрес режиссера – мол, как ты посмел так изнахратить первоисточник, рожа твоя наглая?! В общем, всё было классно.

Хотя спешить особо было некуда, Стас решил сократить путь и пройти по дворам; просто так, для разнообразия. В этой части города дворы были уютные, с большими деревьями, делавшими их тенистыми и какими-то спокойными. И наверно только законченные жлобы могли выкапывать в таких дворах погреба. И ведь копают, заразы! Шагая по кривым протоптанным дорожкам, Стас прислушивался к доносящимся из окон звукам, создающим фон ни какой-нибудь, а именно вечерней жизни.

Внезапно он увидел, что на балконе третьего этажа стоит красивая девушка с коротко стрижеными обесцвеченными волосами. Хвала тем, кто ставит на балконы щиты, которые на четверть короче самих балконов. Именно благодаря этому, и ещё, наверное, самой девушке, можно было видеть, что на ней надета, не считая ярко-белого белья, только коротенькая облегающая маечка, с яркой картинкой на груди. И какой груди, надо сказать! Стас был глубоко убеждён, что женские ножки не обязательно должны быть «от ушей», но очень желательно стройными и плотными. Именно такие ножки, да ещё и загорелые, выступали (или выпускались?) из треугольника белой ткани. Стас остановился, откровенно любуясь прекрасным… всем, короче. Глядя на это всё, он получал, вы не поверите, чисто эстетическое удовольствие. Не верите? Ну и….

Заметив, что её с невероятно довольным видом разглядывает совсем незнакомый (и ещё сто лет его не знать!) парень, она чуть снисходительно усмехнулась, затем подняла руку с выставленным указательным пальцем и «выстрелила» в него. Сделав вид, что она попала, Стас схватился за грудь и повалился на траву. Лучше бы он этого не делал.

Вы наверняка замечали, что в любом дворе найдётся местечко, где из земли торчит либо толстая проволока, либо кусок какой-нибудь арматуры. Проходящие мимо люди обязательно озабочено качают головами: ведь тут дети бегают; не дай бог…. Но почему-то никому из живущих рядом мужиков не приходит в голову взять примитивную лопату и выкопать это дело от греха подальше. Так нет же, не дождётесь. Вот и в этом дворе торчал свой штырь, заросший травой, на которую театрально рухнул Стас.

В череп вломилась острая боль. Мозг буквально растроился на три потока мыслей. Первый – осознание случившейся, и возможно непоправимой, беды. Второй – буйная паника, и мысленные вопли «Не может быть! Нет! Не хочу так!». И одновременно с этим, какая-то циничная часть мозга этак усмехалась: «Ну надо же. Сражён красотой девичьих ножек. Похоже, насмерть. Вот те зашибись!».

Последнее, что высветилось в затухающем сознании – плотно прижатые друг к другу ножки и пошловатая мыслишка: «Эти бы ляшечки, да…».

Очнулся он, само собой, в больнице, с первой мыслю «Приснится же такое, ё-моё!» Однако тут же он понял – ан нет, не приснилось. Потом, естественно, были бодрые слова врачей, всхлипные вздохи матери, риторические вопросы отца «Что тебя занесло в тот двор? И как тебя угораздило так упасть?». У Стаса хватило тяму не раскрывать истинную причину своего падения – за такое загнобят – не откопаешься. Избитое «Шёл. Упал. Очнулся – и вот…» не сошло бы даже за попытку пошутить.

Поэтому Стасом была бессовестно оклеветана некая бродячая собаченция, которая якобы внезапно набросилась на него с рычанием, и он…. Ну, понятно. Согласитесь, лучше выслушать распинания в адрес соответствующих служб, чем быть признанным за озабоченного придурка-эротомана. А ведь признали бы, на гуще не гадать.

Иногда его навещали друзья-приятели; изредка с ними приходили девушки. К сожалению, у Стаса не было «своей» девушки, которая прибегала бы в больницу, искренне озабоченная его состоянием. Это печалило.

У него, конечно, бывали девушки; но отношения с ними, почему-то, не заходили дальше «начального» уровня. У Стаса однажды даже возникла дурацкая мысль, что в своих отношениях с девушками он похож на «чайника», который пытается добраться до высшего уровня сложной компьютерной игры. Глупо, конечно, но похоже. Обычно, девушки грациозно ускользали от него к другим… «спецам» в этой «игре».

В трёхмесячном больничном периоде у Стаса было только одно светлое пятно. Нет, пятно – это грубовато. Скорее, солнечный зайчик. Именно так. Это была девчушка шести-семи лет, навещавшая с матерью пожилого соседа по палате. Наверное потому, что он был самый молодой в своей палате, она в несколько своих приходов разглядывала его с явным сочувствием. Это было довольно мило. А однажды она подошла к нему, и, чуть смущаясь, протянула ему что-то в ладошке.

«Вот. Я сделала эту „фенечку“ специально для вас».

Стас слегка удивился:

«Для меня? Но почему?».

Приблизившись почти вплотную, девочка сказала тихо и серьёзно:

«Понимаете, моя бабушка – вроде как колдунья. И все мои „фенечки“ она заговаривает на здоровье и удачу».

Стас хотел что-то сказать, но она спешно его перебила:

«Вы можете не верить в это. Просто носите, ладно?». – о Она смотрела на него с такой искренностью, что надо было быть последним жлобом, чтобы не принять такой подарок.

Стас протянул ей руку, и пока она тонкими пальчиками крепила «фенечку» на его запястье, он смотрел на её симпатичное серьёзное личико, в обрамлении чёрных густых волос, не часто встречающихся у детей. Когда она закончила, он решил её спросить.

«А тебя бабушка учит чему-нибудь такому?».

Девочка покачала головой:

«Пока нет. Она сказала, что когда я… ну… достаточно вырасту, она начнёт меня учить».

Стас чуть улыбнулся:

«А ты будешь доброй колдуньей?».

Девочка задумалась, потом пожала плечами.

«Не знаю, – честно призналась она. – Там видно будет».

Сражённый такой честностью, Стас рассмеялся:

«Надеюсь, в любом случае мы будем на одной стороне».

Девочка тоже улыбнулась:

«Да. Конечно».

В этом эпизоде с «фенечкой» было что-то такое тёплое, что Стас понял – он никогда не сможет снять эти разноцветные бисеринки с руки. Он и не подозревал, что не смог бы сделать это, даже если бы захотел. Даже с маленьким колдовством, знаете ли, не пошутишь свысока. Будьте уверены.

Ну а потом был, так называемый, реабилитационный период. Это когда почти постоянно болит голова, и ничего не можется делать. В институте пришлось взять академический отпуск «по состоянию здоровья», будь оно… ладно. Стас просто изнывал от вынужденного безделья. А вам бы понравилось ничего не делать всю долгую зимнюю пору? Понравилось бы? В таком случае, с прискорбием вынужден признать, вы – законченный придурок. Уж не обессудьте.

К весне Стас более менее оправился, и мог вовсю порадоваться весеннему «распусканию» женских прелестей. Да здравствуют мини-юбки! Ура! Несмотря на то, что именно этим прелестям он обязан дыркой в черепе, Стас отнюдь не потерял к ним интерес. Не настолько сильно он ушибся, надо полагать.

В общем, лето он встретил практически в полном здравии. О травме напоминали только нечастые головные боли, да внезапные приступы раздражительности, неприятно удивлявшие, в первую очередь, его самого. А в остальном, пре…. Но никакой «прекрасной», к сожалению, так и не было.

Губастенькая сокурсница Алла, с которой у Стаса вроде бы чего-то там наклёвывалось, скорее всего, не сочла простую травму головы достаточной причиной для долгого отсутствия внимания к ней. Вот если бы Стас, героически преодолевая головокружение и тошноту, названивал ей из больницы дважды, а лучше трижды в день, это было бы да. А так…. Ну вы понимаете.

Да и зачем ей больной на голову, когда здоровых раскрасавцев – только дай… в смысле – знать. Да. Стас это прекрасно осознавал, и старался особо не отягощаться печальными мыслями. Правда, получалось это у него с переменным неуспехом. Некоторые вещи невозможно выкинуть из головы, даже имея в ней дырку. Тоска по нежности – именно такая докучливая штука.

И почему практически любому мужику хочется, чтобы какая-нибудь симпатичная, но чужая стала ему родной и нежной исключительно для него? Выявить бы причину, и ампутировать к чёртовой матери. Жизнь бы, наверное, полегчала. Но может не стоит? Человеческой натуре не угодишь.

И вот опять на всё наступило лето. Снова лёгкие ткани мало что скрывали, радуя и дразня одновременно. Девушки опять надевали макси-мини-юбки, и одновременно досадовали друг дружке на «этих жлобов», якобы раздевающих их глазами. Что ж вы хотите, милые?! И красотой ножек блеснуть, и чтоб выше коленочек ни-ни?! Нереально, родные!

В общем, большей частью мужского населения овладела охота, которая, как известно, пуще неволи. И пусть девичье-женская гвардия не притворяется, что ей это досадливо неприятно. В это даже подростки не поверят. Ну а мы тем паче.

Стас довольно много гулял по городу, предпочитая затенённые стороны улиц, где не припекало солнце, и откуда было замечательно привольно разглядывать облитых ярким солнцем не менее ярких девушек. О боги, какое это счастье! Кто там усмехается? Позор евнухоидным моралистам! А про грех даже не заикайтесь. Руки прочь от несвятого, но блаженственного!

Конечно, всю эту визуальную усладу Стасу немного омрачало то, что все эти прелести оставались отчуждёнными ему. Обидно, досадно, но ладно. Будет и на его улице…

Не знаю, как там насчёт праздника, а вот чёрт-те что, и без всякого бантика, начало происходить на его улице в самый разгар тополиного распушения. Самое подлое в этом чёрт-те чём было то, что замечал это только Стас. И вполне логично, согласитесь, Стас решил, что он всё-таки серьёзно повредился мозгой, несмотря на все заверения врачей. Радости в этом осознании было, сами понимаете, с Гулькин шиш, а оптимизма – и того менее; хотя куда уж меньшей?

А вытворялось на улице, в натуре, сущее безобразие. По крайней мере, так виделось Стасу. А виделось ему, что время от времени по улице шныряют ублюдочного вида хмыри, стреляя друг в друга… из указательных пальцев. Ну прям как дети.

Можно было подумать, что они сбежали из дурдома, если бы эти типчики не могли преспокойно проходить сквозь стены, машины, и даже ничего не подозревавших людей. Короче, по всем признакам – это были призраки. Зацените стишок! Но, несмотря на всю их призрачность, после их «пальцевых выстрелов» на асфальт падали настоящие стреляные гильзы. А застреленные таким макаром призраки мгновенно растворялись в воздухе, успев, однако, продемонстрировать омерзительный процесс разложения. Тошнилово полное.

И всё это шизоидное безобразия Стас наблюдал практически каждый до одури душный день. А такими были все дни. Лето выдалось крайне засушливое. Стас решил игнорировать эти видения; по крайней мере, попытался. Но поди, проигнорируй, когда всякая призрачная тварь норовит вылезти из-под земли пред ваши светлы очи, и выкинуть чего-нибудь препаскудное. Не захочешь – заметишь.

Со временем, Стас поневоле заметил различие между этими «вольными стрелками». Получалось – типы с крючковатыми носами и здоровыми подбородками «охотились» на субтильного вида уродцев, с выпученными глазёнками. Естественно, не за какую сторону Стас «болеть» не собирался. Пропади они обе пропадом.