Текст книги "Сапфировый кондор. Детективно-политический трактат"

– Трость? У вас? Ничего себе!.. Это уж я не знаю, Гаулеру и впрямь не было смысла делать этого… Если честно, Виктор, больше я вряд ли что смогу вам подсказать. Во-первых, я давно не верчусь в тех кругах, где вершится политика и плетутся интриги. А во-вторых, я ужасно устал и хочу успеть похрапеть до рассвета.

– Что ж, завтра мне придется нанести визит именно к представительнице тех влиятельных кругов. Надеюсь, ваш коллега поможет выйти на нее.

– Он обязан, иначе я отправлю его в провинцию писать заметки про посевы тыквы. А пока давайте отдохнем, иначе завтра мы не протянем до вечера.

«Хорошо бы вообще протянуть до вечера, даже отдохнувшими», – подумал про себя журналист, но вслух говорить ничего не стал, боясь окончательно расстроить и без того нервно подрагивающего Линста.

Джаспер ушел в спальню, и спустя несколько минут послышалось его нервное и отрывистое посапывание. Касатин расположился в зале, на диване. Бледный свет, исходивший от далеких уличных фонарей, проникал в комнату и окутывал предметы в неосязаемые голубые покрывала; черные тени на фоне таких же голубых стен казались силуэтами горных вершин и ущелий, за которыми открывалась бесконечная небесно-космическая даль. Виктор неподвижно смотрел в потолок, тайно желая ощутить у себя на груди нежное дыхание любимого существа, которое было сейчас так далеко… за много сотен километров и за множеством внутренних душевных барьеров, которые, возможно, когда-нибудь им удастся преодолеть. Но это все – после… Новый день ставил перед Виктором более конкретные цели, и он уснул с уверенностью, что завтрашнее мероприятие станет первым важным звеном в череде его личных побед.

Глава 25

Здание фондовой биржи являлось одним из самых величественных зданий Эллизора. Построенное в начале XX века в популярном в то время стиле модерн, оно было украшено башенками с причудливыми формами, узорчатыми наличниками, обрамляющими высокие и узкие окна, и извилистыми балконными ограждениями. А сам ассиметричный фасад здания пастельно-лилового цвета издали обращал на себя внимание прохожих.

Одно из помещений биржи именовалось Вишневой гостиной. Выполненное в темно-красном стиле с белыми декоративными элементами помещение привлекало одновременно и своим изяществом, и экстравагантностью. Гостиная создавалась для встреч представителей именитых брокерских компаний и респектабельных финансистов. Теперь в этом здании проводились самые дорогие в городе аукционы, на которые выставлялись предметы роскоши, произведения искусства и личные вещи прославленных и уже почивших в бозе знаменитостей. На этот раз обеспеченная публика состязалась за право обладать коллекцией из пасхальных яиц, инкрустированных бриллиантами, а также редчайшим живописным произведением Вермеера. Доротея Хендерс сидела в первом ряду, наблюдая за происходящим. Ее белокурые волосы были собраны сзади и затянуты в хвостик, спускавшийся до лопаток. Острый подбородок, прямой красивый нос, выразительные серо-голубые глаза, источающие надменно-волевой взгляд на окружающую действительность – все это визуально говорило о ее целеустремленном характере, которому позавидовали бы многие женщины, стремящиеся быть максимально успешными и самодостаточными. Ее на аукционе интересовали не драгоценные поделки и не творения Вермеера. Она ждала, когда в зал внесут серебряную статуэтку Одри Хепберн – ту вещь, которую так недоставало в ее коллекции.

В 1958 году санторийский скульптор Гриннинг исполнил заказ для господина Деллора – отлил с помощью специально изготовленных форм для серебра семь статуэток величайших актрис Голливуда. Деллор был директором Санторийского центра кинематографии, в котором в скором времени должен был состояться всемирный кинофестиваль. В Сантории очень гордились, что это небольшое государство удостоилось чести принимать у себя кинозвезд первой величины, блиставших в кассовых мелодрамах, триллерах и комедиях. Специально для торжественного мероприятия были изготовлены и эти статуэтки, которые должны были быть вручены тем самым актрисам, силуэты которых и изображали фигурки – Кэтрин Хепберн, Элизабет Тейлор, Ингрид Бергман, Мерилин Монро, Марлен Дитрих, Грейс Келли и Одри Хепберн. Кинокритики и репортеры с гордостью предрекали их приезд на фестиваль. Таким образом власти страны собирались преподнести ценный и оригинальный подарок, однако за месяц до начала торжественного события вся коллекция была похищена из охраняемого здания Центра. Полиция напала на след предполагаемых преступников – одной известной криминальной банды, специализирующейся на краже драгоценностей. Организаторов похищения удалось заманить в ловушку, но серебряные статуэтки бесследно исчезли. Полиции так и не удалось продвинуться в их поисках. Через некоторое время преступники были осуждены, а дело закрыто.

Однако через более чем 30 лет две серебряные скульптуры были обнаружены в Индонезии, на складе обезвреженной местной преступной группы. На следствии подсудимые показали, что фигурки хранил бывший глава группы, и получил он их вкупе с другим нелегальным грузом от своего «боевого товарища» из Сантории, который, как оказалось, был одним из организаторов похищения. Дальнейшие поиски коллекции успехом не увенчались, поэтому дело вновь оказалось на полке. Но на этот раз история привлекла внимания следователя по имени Тобби Манц. Он железной хваткой молодого, но прожженного сыщика самостоятельно взялся за розыск серебряных статуэток. Ему удалось выяснить у жены одного из похитителей, что фигурки из коллекции были по отдельности спрятаны в ящики, предназначенные для перевозки нелегального оружия криминальным партнерам в других странах. Те, в свою очередь, должны были выступить посредниками при продаже всех семи элементов коллекции одному богатому анонимному заказчику. После ареста санторийской группировки заказ был отменен, и серебряные силуэты актрис так и остались разлученными. Манцу пришлось потрудиться, чтобы отыскать следы еще двух статуэток, изъятых затем у одного крупного сицилийского наркобарона. Следователь негласно овладел находкой и поделился своей удачей с хорошей знакомой, начинающим дизайнером Доротеей Хендерс, к которой питал в то время сильные страстные чувства. Доротея влюбилась в эти статуэтки неистово и безрассудно, при первом же взгляде на них. Наверно, Тобби мог только мечтать, чтобы когда-нибудь она прониклась подобными чувствами и к нему, но этому не суждено было случиться. Из-за срочного служебного задания ему пришлось переехать в другой город, но добытые статуэтки брать с собой он не решился, поэтому оставил их на хранение возлюбленной. Через восемь месяцев по приезде обратно, он уже не обнаружил по прежнему адресу ни своей «компаньонки», ни драгоценной для него коллекции. Доротея будто испарилась.

На самом деле в эти месяцы в жизни дизайнера произошли самые судьбоносные встречи и переломные события. Она всецело была поглощена новой интересной работой.

Именно тогда Доротеи удалось попасть в группу дизайнеров, которой предстояло заняться разработкой проекта нового стиля президентских апартаментов в Эвженском дворце. Дело в том, что главный центр государственной власти и символ бывшего имперского величия только снаружи выглядел эталоном монументальной красоты. Внутри дворца для реставраторов, архитекторов, дизайнеров и строителей было необъятное поле для деятельности. За последние 200 лет каменные стены неприступного гиганта стали свидетелями множества эпохальных и кровопролитных событий. Мятежи императорской гвардии, революционные потрясения и отречение монарха, долгое правление Франца Винтерлиса, приход к власти тщеславного реформатора Кнауша и, наконец, инаугурация президента Феррантоса – все это так или иначе отражалось и на судьбе дворца. На протяжении долгих лет после свержения монархии он пребывал в запустении, поскольку расценивался как образ тиранического правления, как память о тех «ужасных временах, когда в гостиных и спальнях этого зловещего замка монарх-самодур со своими приближенными решал за весь народ, куда стране двигаться дальше» (как было зафиксировано потом в историческом Обзоре, опубликованном Министерством социалистического просвещения). Кнауш им тоже редко пользовался, он отдавал помещения дворца под выставки и немногочисленные конференции. Но Люстон Феррантос всегда испытывал тайное восхищение этим местом, вдохновлялся его величием, неприступностью, строгим и суровым изяществом. Поэтому вскоре после прихода к власти он повелел привести внутреннее убранство дворца в достойный вид. Не стремясь восстанавливать залы, существовавшие при императорах, новый лидер хотел создать неповторимый стиль, сочетавший в себе и пышное наследие старинной архитектуры, и современные элементы, удобные для жизни и работы.

После нескольких месяцев творческого созидания реставрация была завершена. Феррантос остался доволен результатом, особенно ему приглянулся его будущий кабинет, оформленный с элементами ампира, модерна и даже неожиданными вкраплениями конструктивизма. Тем не менее, такое, казалось бы, невероятное перемешивание стилей смотрелось на редкость оригинальным и удобным для жизни. Президент даже пригласил к себе группу дизайнеров и архитекторов, создававших его кабинет, чтобы лично поблагодарить их за вложенные усилия и хорошую фантазию. Среди приглашенных оказалась и Доротея – самая яркая и привлекательная представительница группы. Она уже одной своей манерой поведения и чарующим взглядом серо-голубых глаз покорила сердце еще молодого и неженатого лидера государства. Через полгода состоялась их помолвка…

Положение первой женщины страны и кумира миллионов поклонников, невероятный взлет судьбы и небывалые возможности вскружили ей голову, и она на время забыла о своей коллекции. Но спустя три года она случайно наткнулась на след пятой серебряной фигурки. Ее нашли среди обломков взорванного особняка известного афганского террориста. Доротеи удалось договориться и выкупить этот предмет без особых проблем, поскольку полиция Афганистана была поглощена более актуальными для нее проблемами. После этого она заполучила из Управления полиции и первые найденные статуэтки. Ее коллекция состояла уже из пяти фигурок, не хватало лишь двух. И теперь перед орлиным взором коллекционерки предстал шестой долгожданный элемент – серебряный силуэт Одри Хепберн в образе милой и неподражаемой принцессы Анны из знаменитых «Римских каникул» Уильяма Уайлера. Он был выставлен на торги собирателем изящных произведений искусств из Лиона, который, в свою очередь, выкупил ее у одного марокканского миллионера, бывшего когда-то членом подпольного синдиката и помогавшего деньгами и оружием фронту ПОЛИСАРИО. Статуэтка лежала на атласной подушке, рядом высилась крупная фигура холеного аукциониста.

– Десять тысяч фиртов – начальная цена! – механически произнес он, едва сдерживая зевоту. Кто-то в зале протянул руку, затем другой, затем – еще один… Доротея ждала, когда конкурентов останется поменьше.

– Тридцать пять тысяч! Кто больше?

«Наверное, пора!» – решила Доротея и подняла указательный палец.

– О, новая участница! 40 тысяч фиртов! Кто-нибудь предложит 50?

«10 тысяч долларов? Сомневаюсь, там не настолько много серебра…» – подумала она про себя, как вдруг услышала:

– 50 тысяч – участник в девятом ряду! Торги продолжаются!

Доротея даже вздрогнула от неожиданности. Только сейчас она поняла, как запросто столь необходимая для нее вещь может ускользнуть из рук навсегда. Она повернулась назад, вглядываясь в тех, кто сидел в указанном ряду. Молодой человек с густыми каштановыми волосами, легкой небритостью и в немного помятой одежде сидел с поднятой правой рукой. Доротея бросила на него дерзкий вызывающий взгляд, который бросают спортсмены на соревнованиях в спину обогнавшим их конкурентам. Затем она резко повернулась и вздернула палец.

– 60 тысяч!

Зал, сидевший все это время тихо и безучастно, слегка оживился.

– Отличная цена, малисса! – кивнул в ее сторону аукционист, но взглянув на зал, восторженно крикнул: – О, маср в девятом ряду предлагает 70 тысяч! Какая баталия!

Доротея чуть не вскрикнула от злости, но сдержала себя и медленно подняла руку вновь.

Постепенно цена на серебрянную Одри дошла до 100 тысяч фиртов. Это было эквивалентно 20 тысячам долларов. Мало кто из присутствовавших на аукционе мог ожидать подобных битв за довольно заурядный для Вишневой гостиной экспонат. Наконец, аукционист огласил заветные 100 тысяч, предложенные рычащей от злости блондинкой из первого ряда, и уставился на молодого человека. Почти весь зал смотрел в ту же сторону. Тот, в свою очередь, в задумчивости постучал пальцами по подбородку, несколько раз тяжело и многозначительно вздохнул и отрицательно покачал головой, изобразив при этом на лице гримасу величайшего огорчения.

– 100 тысяч! Нет больше желающих? 100 тысяч – раз! 100 тысяч – два! 100 тысяч – три! Продано очаровательной малиссе в первом ряду!

Чувство ненависти к конкуренту сменилось в душе Доротеи чувством невероятного удовлетворения победой. После окончания аукциона она встала, оформила необходимые документы и направилась к выходу. Теперь ей оставалось отыскать только статуэтку Грейс Келли, которая, по слухам, была где-то в самой Сантории.

Глава 26

В небольшом сквере, отделявшем здание биржи от центральных ворот, выводящих на проспект, проводилась временная выставка начинающего, но перспективного санторийского фотографа. Изображения невольно привлекли внимание Доротеи – на них можно было разглядеть всю грацию и глубину окружавшей человечество фауны. Животные на фотографиях были запечатлены в момент движения, в те мгновения, когда нервное напряжение из звериного нутра достигало апогея. Морда гепарда с горящими глазами, приготовившегося к прыжку на очередную наивную антилопу, бегущая галопом лошадь с играющими на теле жилами и мускулами, отчаянная львица, закрывающая от охотников своего испуганного отпрыска, только начавшего нелегкий жизненный путь в таинственных прериях… Серо-голубые глаза с грустью и участием смотрели на эту трогательную сцену. «Бедная мать… Пусть даже и львица… Как же я ее понимаю. Даже немного завидую – по крайней мере, в отличие от меня, у нее есть, кого защищать», – невольно пронеслось в ее голове, и Доротее стало невыносимо больно. Ее положение, честолюбивые мечты, светские условности так и не позволили ей всерьез задуматься о создании семейного очага, о рождении детей, о полноценной счастливой семье. Образ жизни ее и Люстона целиком состоял из какой-то навязанной игры, их личная жизнь была закрытая для обсуждения тема, однако запреты порождают небывалые соблазны, поэтому в Сантории, не смотря ни на что, все негласно обсуждали подробности отношений правящей четы. Президент и его молодая супруга действительно любили друг друга, но еще больше они любили самих себя. Доротея стремилась покорять публику своими вечерними туалетами, создавала движения, организации, фонды. В ее комнате над письменным столом соседствовали портреты леди Ди и Коко Шанель. Она стремилась сочетать женское обаяние, отменный вкус и политическую работу.

Ее супруг увлекался другими амбициозными проектами, он был одержим идеей переустройства общества, создания идеального государства с эффективным управляющим классом и законопослушным населением. Когда его проекты проваливались один за другим, он запирался в кабинете и просиживал там до утра. Внешне спокойный и уверенный, ведший за собой толпу и произносивший яркие убедительные речи, наедине с ней Люстон становился то нервным и беспокойным, то тихим и подавленным. Она понимала его как жена и как женщина, но в то же время чувствовала, насколько она в действительности несчастна… Иногда ей хотелось сжечь все свои роскошные платья, спустить в канализацию все подаренные ей переливающиеся драгоценные кулоны, сбежать из бывшей императорской спальни, которую она когда-то оформляла как дизайнер, и просто жить и наслаждаться – объятиями, любовью, материнством. Но не могла этого сделать… она уже ощущала себя частью президентского замка, не могла существовать без Феррантоса и чувствовала свое предназначение – быть достойной «первой леди Сантории».

Львица глядела на Доротею, будто ожидая худшего не от охотников, а от нее. Они смотрели друг на друга глазами дерзкого отчаяния и при этом – смирения перед будущей судьбой.

– Не беспокойтесь, малисса, художник просто путешествовал с группой врачей по саваннам Кении. Ничего, кроме усыпляющего укола, этому милому созданию не грозит. – послышался над ее ухом размеренный мужской голос.

Доротея вздрогнула и вернулась в реальность. Обернувшись, она увидела своего недавнего конкурента. Тот стоял, как ни в чем не бывало, и приветливо улыбался.

– А почему вы так уверены? Люди гораздо коварнее, чем может показаться. Особенно в отношении зверей! – Доротея решила продолжить дуэль с незнакомцем, на этот раз – словесную.

– Просто я сам путешествовал по подобным саваннам. Местное население очень дорожит своим богатством, а то, что на фотографии, как раз является важнейшим компонентом этого богатства.

– Вы, наверно, хорошо знаете мир вокруг?

– Не так хорошо, как хотелось бы. Рабочий график не позволяет жить в свое удовольствие.

– Ну, учитывая ваши возможности, можно позволить хотя бы в период отпуска отдыхать как следует.

Незнакомец понял, что под «возможностями» она понимает ту сумму, которую он готов был выложить за статуэтку. «Интересно посмотреть на выражение ее лица, если б она узнала, что я из экономии сегодня даже не позавтракал, – подумал он. – Все равно она бы выкупила статуэтку, сколько бы мы с ней ни торговались. Все дело в психологии».

– Да, кстати, рад вас поздравить с уникальным приобретением, – произнес он вслух. – Это небольшое, но очень изящное творение.

– Спасибо, но вы, очевидно, тоже питаете к нему интерес?

– Можно сказать и так. Она бы очень хорошо смотрелась в моей гостевой комнате, в паре с другой похожей статуэткой. Я видите ли, люблю симметричные формы, поэтому когда я увидел сегодня…

– Простите, – перебила его Доротея – Но неужели есть что-то похожее на эту прелесть? Мне кажется, что это штучный экземпляр.

– Безусловно, но год назад в одном российском антикварном магазине мне приглянулась очень похожая статуэтка. Примерно такого же размера, с серебристым отливом. И такая же изящная девушка в платье. Я не особо разбираюсь в голливудском кино, но продавец мне назвал фамилию актрисы, с которой лепили эту фигурку. Забыл, как же ее… Знаете, она еще была в свое время принцессой Монако…

– И где же она теперь? – затаив дыхание, уставилась на него Доротея.

– Она умерла молодой, насколько мне известно. Понятия не имею, где ее могила…

– Я спрашиваю про статуэтку.

– Где? Там где я и говорил – в моей гостевой комнате. Жалко, теперь не будет пары, ну ничего, придумаю чем занять нишу!

– Продайте мне ее! Мне необходимо… Просто… эта Одри настолько мила, уверена, что Грейс Келли выглядит так же пленительно. Буду вам безмерно благодарна, если позволите купить и вашу фигурку.

Новый знакомый нахмурился.

– Что ж… Я к ней привык за это время, нужно подумать. Пока ответить не готов. Позвоните мне по этому номеру, или я сам постараюсь с вами связаться, если оставите свои координаты.

– Я позвоню вечером! – не слушая, проговорила Доротея, выхватывая листок к написанным от руки номером телефона. – И запомните – я не отстану от вас, пока вы не удовлетворите мою маленькую просьбу!

Она попыталась улыбнуться, но от сильного волнения рот лишь немного содрогнулся.

– А что вы делаете сегодня днем? – неожиданно обратился к ней новый знакомый. – Я бы с удовольствием предложил где-нибудь прогуляться, но, к сожалению, я только пару дней назад приехал в столицу и не знаю подходящих мест.

– Вы знаете, где находятся Эллизорские пруды? В любом случае, вы их легко найдете на карте! Буду ждать вас у входа в парк через два часа! Вас устроит?

– Превосходно! До встречи, прекрасная малисса!

– Я совершенно забыла спросить о самом главном, как ваше имя? – крикнула Доротея, уже отойдя на несколько шагов.

– Виктор Касатин. Бизнесмен из России.

– Я – Доротея Хендерс. Ожидайте звонка!

Она стремительно прошла к центральным воротам и залетела на заднее сиденье мерседеса, ожидавшего ее у входа в сквер. Касатин, с выражением лица Наполеона, только что выигравшего битву при Аустерлице, посмотрел ей вслед и отправился обрадовать Джаспера.

Глава 27

Редактор взад-вперед прохаживался по белому ковролину, нервно заламывая себе пальцы. Когда дверь отворилась, он сначала спрятался за дверь и сквозь щель посмотрел на входящего. Убедившись, что бояться нечего, он поспешил навстречу Виктору.

– Как, вам удалось встретиться с Хендерс?

– Да, все прошло превосходно, мы немного потрепали друг другу нервишки, но в конце очень мило поболтали.

– Надо же, никогда бы не подумал, что птица такого полета будет общаться со случайными встречными, тем более в такой одежде.

Касатин рассмотрел себя. Хотя рубашка и пиджак Джаспера ему были практически впору, со стороны они все равно смотрелись неряшливо. Брюки же с ботинками выглядели еще более плачевно, поскольку хранили следы пыли и слякоти коллектора. «Ну, по крайней мере, физиономию и прическу удалось привести в порядок. В конце концов, я к ней не для свидания подкатывал», – утешил он себя.

– А вот и стала, Джаспер! Та тема, которую мы обсуждали, заставила Хендерс забыть о курьезном виде собеседника. Передайте мою благодарность вашему коллеге Петеру, информация о коллекции серебряных фигур оказалась как раз той необходимой отмычкой, открывающей дверцу ее расположения.

– О, вы добились ее расположения? И это после первой встречи? Неужели все дело в этих фигурках?

– Причем только в одной. В той, которую она еще не заполучила. Интересно, откуда ваш сотрудник узнал подробности этого увлечения Доротеи?

– От горничной самой Хендерс. Когда-то, вскоре после гибели Феррантоса, мы готовили обширный материал о личности его супруги. Вот Петер и подсуетился, завязал контакты с этой служанкой, довольно словоохотливой женщиной и хорошо знающей свою хозяйку. Про коллекцию, я уверен, он узнал от нее же. Вы выяснили, где хранится последний экземпляр?

– Да, я даже держал его в руках.

Джаспер округлил глаза.

– Но… Его же искали так долго, по всему миру… Даже ходили слухи, что статуэтка находится в нашей стране…

– Она и была в Сантории. На одной из вилл «Пухлого Юлиуса», того самого, про которого вы мне вчера рассказывали. Он сбежал в Аргентину, а фигурка оставалась там же, пока на нее не вышел один дотошный следопыт.

– Невероятно! И где де она теперь? Откройте тайну, не мучайте мое редакторское любопытство!

Касатин усмехнулся.

– Слышали про Тобби Манца? Когда я сегодня утром, уйдя отсюда, просматривал газеты в центральной библиотеке и пытался найти сведения об украденной коллекции, то наткнулся на информацию о том, что после случайного обнаружения в Индонезии двух фигур именно Манц первым вышел на след двух других. Я навел о нем справки. Оказалось, что он уже много лет работал адвокатом в одном заурядном столичном агентстве. Мы встретились, и он показал мне статуэтку с Грейс Келли. Это был Тобби Манц, кто обнаружил ее в доме Юлиуса. С тех пор она хранилась в его сейфе как реликвия.

– Но почему же он не заявил об этом?

– Он не хотел, чтобы об этой вещице узнала Доротея.

– Так он бы получил от нее целое состояние за такую вещицу! Он явно какой-то кретин!

– Нет, Джаспер. Он не кретин, а отвергнутый любовник. Он бы ни за что не отдал последний элемент коллекции предавшей его женщине. Это был его козырь, в этом осуществлялась его месть, если угодно. Вот такие вот страсти, – подмигнул редактору Виктор и плюхнулся на диван. Сегодняшним успехом он был безмерно доволен, теперь журналисту предстояло немного передохнуть перед новой интеллектуально-психологической схваткой, к которым он начинал питать уже профессиональный интерес.

– Виктор, знаете, – с неожиданной грустью в голосе произнес Линст. – А я сегодня вдруг задумался, пока вас ждал: что было бы, если б этот парень с пистолетом меня вчера пристрелил при попытке к бегству? А ничего бы не было. Все, наверно, только спасибо сказали. Или вообще бы этого не заметили. Вот так работаешь, работаешь, а потом понимаешь, что случись какая беда – и никто тебе не поможет… Ни один человек…

– Джаспер, а почему вы до сих пор не женаты? Ведь у вас была масса возможностей сколотить крепкую семью и заботиться о ближних.

– Я знаю только одну женщину, которая могла бы стать моей душевной спутницей до конца жизни. Но я поступил с ней очень жестоко. И это чувство вины не позволяло мне делать предложения другим женщинам. В разговоре с ними я все равно возвращался мыслями к той своей возлюбленной, которую уже не возвратить. И я не хотел, что другие женщины почувствовали такую же обиду, какую, наверное, почувствовала она, когда я ее оставил. Каким тщеславным идиотом я был тогда…

– Если она жива, то возвратить можно. Только смерть делает людей безвозвратными, в жизни же возможно все, главное чтоб были воля и желание.

– Это легко только на словах, Виктор. На деле мы всегда поступаем не так, как хотели бы. Вы сами-то почему до сих пор ни с кем не обручились? Думаю, что по той же причине.

Касатин отвернулся к стене. Он сам не находил на это ответа.

Глава 28

Пруды санторийской столицы уже не были столь привлекательны, как в летний период. Земля, окаймлявшая водоемы, уже лишилась травы, и выглядела серой и безликой. Вода в пруду, покрытая желтыми облетевшими листьями, слегка дрожала от ветра и морально готовилась к наступающей зиме и ледяной постели. Водные велосипеды и рыбацкие лодки, арендуемые на специально оборудованном причале, попадались на глаза все реже и реже. Тем не менее, подобная обстановка имела свою прелесть – народу по парку прогуливалось немного, и было множество мест – смотровых площадок, декоративных мостиков с чугунными перилами, каменных ротонд и деревянных беседок – для того, чтобы побыть наедине. Либо с приятным и душевным собеседником, либо с собственными накопившимися мыслями…

Доротея и Виктор стояли на одном из таких мостиков, возвышающимся над узким проливом, где две большие части пруда соединялись между собой, напоминая с высоты цифру восемь. Два лебедя грациозно пересекли этот пролив и застыли над мостом, ожидая от стоящей на нем парочки внимания к своим белоснежным персонам. Но собеседники их не заметили, поскольку сами были поглощены разговором и изучением друг друга.

– Дизайнер? – переспросил Виктор, узнав о предпочтении спутницы. – Очень достойная профессия. Пожалуй, это то направление, которое в будущем станет доминировать в кругу людей искусства и творческих личностей. Живописью сейчас никого не удивишь, после авангарда и конструктивизма даже белое полотно не вызовет ажиотажа. Люди окончательно приелись сенсациями. То же самое с архитектурой и скульптурой. А дизайнерское искусство – это сочетание творческого порыва и психологии, это стремление переделать наш привычный бытовой мир, нашу повседневность, с учетом предпочтений и эмоциональных особенностей конкретного человека. Это то, что всегда будет востребовано.

– Да, вы правы. Наверное, поэтому я и начала заниматься таким «ремеслом». В доме моих предков царил слишком патриархальных дух. Угрюмые дубовые шкафы, заваленные книгами, и пыльные выцветшие гобелены – вот что окружало меня в детстве. Но мои родители очень болезненно относились к просьбам маленькой девочки сделать комнату более яркой, комфортной, современной. Они гордились стариной, и за шорами собственной гордости не видели, как мне тоскливо жить в таких условиях.

– Видимо, они стремились привить вам хороший вкус и уважение к старинным предметам, имеющим свою историю?

– В их случае желание превратить меня в ценителя изящности было равнозначно желанию сделать из меня депрессивного неудачника, любящего прошлое больше, чем настоящее. К счастью, я вовремя начала жить самостоятельно. Я познакомилась с интересными людьми, которые стремились не плыть по течению, а переделывать мир под себя. Благодаря этому я тоже стала искать свое место в жизни и, наконец, пришла к дизайнерской деятельности.

– Да, в этом мире было множество восходящих и падающих звезд… Дизайнеры, модельеры, визажисты. Большинство из них – с необычными судьбами и удивительными биографиями… А знаете ли вы что-нибудь о Максе Факторе?

– О тот самом создателе чудесной косметики? Боюсь, не слишком много, знаю лишь, что он был в почете у многих голливудских знаменитостей.

– Этот невероятно успешный человек родился в России…

– Неужели? Эта страна дала миру множество мировых талантов, но чтобы даже величайшего мастера макияжа… Удивительно!

– Это правда, место его рождения – город Лодзь. Сейчас он уже принадлежит Польше, а раньше входил в состав Российской империи. В юности работал парикмахером и гримером в оперном театре, а в 23 года стал торговцем, владельцем собственного магазина. В начале XX века он с женой и детьми переехал в Америку и уже там открыл небольшой магазин парфюмерно-косметических товаров и париков при Всемирной выставке в Сент-Луисе. Через несколько лет он переехал в Лос-Анжелес и стал работать в киноиндустрии. Именно там он впервые изобрел невидимый крем для киноактрис. «Грим нельзя считать удачным, если он заметен; он хорош, только если посторонний не может догадаться, что вы загримированы», – всегда повторял он. Когда был изобретен цветной кинематограф, Фактор разработал целую концепцию «цветовой гармонии» – умелого сочетания тона кожи, оттенков волос и глаз. Эффект был ошеломляющим, автора идеи удостоили «Оскара»…

– Значит, именно ему легенды старого голливудского кино обязаны своим успехом и своей неповторимой внешностью?

– Ему в первую очередь! – подхватил Касатин. – Причем не только легенды. После того, как его услугами стали пользоваться самые популярные и утонченные актрисы, он решил создавать массовую косметику, чтобы миллионы женщины могли почувствовать себя такими же экранными красавицами! Он открыл шикарную студию макияжа и создал в ней четыре кабинета «Цветовой гармонии».

– А почему именно четыре?

– Фактор разделил их по цвету волос – кабинет для блондинок, брюнеток, рыжеволосых и «браунеток» – так он называл шатенок. Эти помещения были частью его дизайнерской задумки. Для белокурых дам предназначался голубой кабинет, для брюнеток – розовый, для рыженьких красоток – кабинет в зеленых тонах, а для «браунеток» – комната персикового цвета. Эти цвета больше всего сочетались с подобными оттенками волос. Именно в них Макс Фактор работал со своим «калибратором красоты» – адским на вид механизмом, надеваемым женщине на голову и измеряющим параметры лица.