Текст книги "Симфония дрейфующих обломков"

Глава 2

Ночь действительно была темна и загадочна. Даже из небольшого окна съемной квартирки Енисеева, затерянной среди безликих кирпичных многоэтажек. Глаза устали от напряженной работы, и Всеволод встал, чтобы размяться. Жена давно спала – она не стала отвлекать его от вдохновенного занятия. В творческом порыве Сева напоминал пианиста, который двигал шевелюрой в такт музыкальным волнам, с той только разницей, что вместо приятной мелодии доносилось монотонное потрескивание компьютерных клавиш.

Неожиданно раздался телефонный звонок. Енисеев вздрогнул, схватил айфон и поскорее нажал кнопку приема звонка, чтобы не разбудить уставшую жену.

На другом конце раздался беззаботный и слегка поддатый голос его приятеля, Макса Горлача.

– Здорово, Севыч! Так и знал, что не спишь!

– Привет! И как догадался?

– А я мимо твоего дома только что на такси проехал. С тусовки одной, пока их окончательно не прикрыли. Твое окно узнал, смотрю – свет горит. Неужели отчеты составляешь, даже на удаленке?

– К счастью нет, работаю сейчас исключительно на себя и для себя. Надо использовать уникальный шанс.

– Ого! Работаешь! Отдыхал бы! А меня вызывают, завтра потащусь в отдел, микробы по пути собирать. Какие последние новости, много зараженных нашли?

– В Москве около трехсот человек, радоваться нечему.

– Ни фига себе! А мотаться на работу заставляют! Эх, чувствую, сдохнем мы как истинные патриоты, сами того не ведая. Выдадут посмертно медаль за самоотверженность, ха!

– Не каркай! Надеюсь, скоро эпидемия пройдет.

– Хотелось бы. А над чем работаешь? Ты же все книгу написать порывался, насколько помню.

– Именно! Двигаюсь в этом направлении.

– Строчишь заметки о трудовых буднях?

– Шутишь? Кому такое интересно? Я же не путешественник или художник. В моих буднях все слишком буднично, если можно так сказать.

– Ха! Скромняга! А ты преподнеси так, чтобы было увлекательно. У тебя же в отделе что ни чувак, то герой юморески! Уж я то видел! Веселее, чем у нас, в сводно-аналитическом.

– Хорошо, подумаю над предложением. Удачно завтра отработать!

– Спасибо! Рассчитываю свалить после обеда! Можем вечером посидеть где-нибудь, пока бары не закрыли, как в Европе! Там теперь из дома хрен выйдешь! Только с собакой или за аспирином, хаха! Всемирный домашний арест! Кто бы мог подумать!

– И не говори! – согласился Сева, еле удерживаясь от зевка.

Тихо, чтобы не будить Татьяну, которую никак не отпускали на удаленную работу и заставляли допоздна сидеть в офисе, Енисеев проскочил в спальню и забрался под одеяло. Он не любил делиться с другими своими творчески замыслами и принципиально не использовал чужие мысли, но вскользь брошенная Максом идея засела у него в голове.

«А что, если и вправду взять за основу собственную работу? Превратить рутину в приключения, а мир чиновников – в фентези с московским колоритом? Черт, откуда только это во мне берется, желание все перевернуть с ног на голову? Никто во мне такого не заподозрил бы, увидев проходящим по коридорам департамента с папкой в руке и типичным угрюмо-сосредоточенным взглядом. Забавен этот мир, как же забавен!..» – носилось в неутомимой голове у Енисеева, пока сон не овладел ей.

С девяти до полуночи

Утро выдалось на редкость солнечным и приятным для московской меланхоличной осени. Особенно ласково оно должно было улыбнуться сегодня одному молодому человеку.

Петр безмятежно потянулся на кровати. Будильник на телефоне призывал к началу первого трудового дня на новом месте работы. Из кухни доносился заманчивый треск омлета на сковородке, в воздухе настойчиво витал легкий кофейный аромат. Молодой человек приподнялся и зевнул так широко, что его и без того пышные румяные щеки раздулись до размеров подушки.

– Вредность моя! Умывайся и иди лопать завтрак! А то опоздаешь! – раздался хлопотливый голос жены.

– Ползу!.. – нехотя прокряхтела вредность и начала нащупывать ногами тапки.

Когда Петя доковылял до кухни, скоромный, но аппетитный завтрак уже поджидал его. Жена с видом охотника, только что добывшего сопротивлявшегося мамонта, важно встречала его около обеденного стола. Обычно она вставала еще позже мужа, но в этот раз, по случаю наиважнейшего события, она снизошла до роли заботливой домохозяйки.

– Доброе утро, бурундучок! – послышалось ее очередное приветствие. – Давай, хомячь, пока не остыло!

– Почему это бурундучок? – из принципа насупился муж, хотя действительно напоминал какого-то грызуна, особенно в сонном и взлохмаченном виде.

– Ну хорошо, мустанг мой! Пушистенький! – ернически хихикнула супруга и сняла наполненную кружку с подставки кофемашины.

Петя Мустангов смутился – его всегда вгоняла в краску игра с фамилией, которая соответствовала ему так же, как ковбойский наряд – коротышке Карлсону. Однако из уст жены Тамары это звучало очень даже умилительно.

– Все собрал на работу? – поинтересовалась жена.

– Ага. Мысли собрал. Остальное выдадут на месте – госучреждение, как-никак. Блокнот, ручку, медицинскую карточку и повышенную пенсию, лет через тридцать пять. О чем еще нам мечтать, скромным бойцам государственных фронтов?

– Ой, какие мы важные! Деловой бокр! – на этот раз супруга пустила в ход любимую шутку лингвистов и преподавателей русского языка.

– От глокой куздры слышу! – не остался в долгу супруг, и, заглотнув последний кусок омлета, побежал гладить свои самые дорогие брюки.

Через сорок минут Петр Мустангов уже стоял перед своим новым местом службы – Министерством перспективных проектов, или сокращенно – Минперпро. Сначала Мустангов выговаривал аббревиатуру с трудом, но потом поймал себя на мысли, что если произносить ее выдержанно, не спеша и с расстановкой, то получалось четко и даже звучно. Почти как «угрозыск», только без трагической обреченности в звуках.

 
                                        * * *
 

Если театр начинался с вешалки, то государственное учреждение – с парадного входа. Главные двери казались Мустангову таинственными врагами, открывающими, подобно «сезаму», путь к глубинам бесценных для чиновника сокровищ в виде правительственных постановлений и президентских указов. Сердце его взволнованно заколотилось, когда он прошел через огромные массивные двери, увитые стальными гербами и скрещенными перьевыми ручками. Казалось, будто они всем видом говорили о недосягаемой солидности заведения и муравьиной мелочности отдельно взятого человечка, семенящего по отполированную мрамору своими миниатюрными ножками.

«В самом деле, как можно не чувствовать себя особо значимой фигурой в таких величественных стенах с хрустальными люстрами и ажурной потолочной лепниной? – размышлял Петя, показывая охраннику свой пропуск. – Да, великих свершений пока еще нет, но все впереди. Главное – окружающая обстановка уже на них вдохновляет. Ощущаю уже здесь сопричастность к чему-то большому и общественно значимому!»

Мустангов, округлив довольное лицо, направился к лифту. Мимо проносились сосредоточенные сотрудники. Одна из девушек сжимала в худеньких руках папку с таким ответственным видом, будто внутри находилась инструкция по эксплуатации ядерного чемоданчика. Петя мысленно похвалил ее и лишний раз убедился в том, что заведение самое что ни на есть серьезное.

Департамент Мустангова находился на двадцать пятом этаже. Министерство находилось недалеко от центра столицы и величественно возвышалось до небес, а золоченый герб на конусовидной крыше напыщенно блестел в лучах утреннего солнца. По одной из легенд, на крыше жили ястребы, строили там гнезда, размножались и отправлялись на ночную охоту за пернатой мелочью. Однако подтвердить это никто не решался, так как, согласно той же легенде, крыша не чистилась со времен ее создания и отважный смельчак рисковал утонуть в недрах ястребиного помета…

После короткого вводного инструктажа Петю усадили за пыльный стол, на котором громоздилась папка с документами На стене за ним висела выцветшая двухметровая карта Москвы 1985 года. Слева – крупная фотография какого-то мужчины, обреченно смотревшего на сидящих в кабинете. В облупленной рамке, она очень гармонично смотрелась рядом с картой Москвы, видимо потому, что бы повешена примерно в том же году, и с тех пор до нее никому не было дела.

Напротив Мустангова сидел пожилой мужичок – его непосредственный начальник. Безжизненным взглядом он озирал свои кабинетные владения, ожидая, пока чайник на покосившейся деревянной тумбочке вскипятит воду. Старичка звали Степан Степанович Ковригин – он был легендой департамента. Петр вскоре узнал, в чем была уникальность этой личности. Степан Степаныч давно достиг пенсионного возраста и мог бы со спокойной совестью колесить по миру, принимать целебные ванны в Ставропольском крае или просто потягивать на даче лимонад через коктейльную трубочку. Однако он стойко противостоял соблазнам и продолжал ежедневно появляться в кабинете. Несмотря на «издержки характера», которая выражалась в любви к стакану, матюкам и послеобеденному сну, в нем было то, чего явно не доставало более молодым сотрудникам («желторотым юнцам», как называл их по-отечески Степан Степаныч). Старик умел виртуозно «отшивать». Отбиваться от волн запросов заявителей. Стойко огибать скалы дополнительных поручений руководства. Бороться с акулами из других департаментов, мечтающих скинуть на него всю неудобную (то есть чересчур ответственную) работу. Многолетний опыт работы сделал из него великого бюрократического гуру, закаленного в стычках с противниками. Как поэтически выразился сосед Пети по столу, субтильный паренек по имени Семен, во времена флибустьеров Степан Степаныч был бы авторитетным морским волком с загорелой просоленной грудью, глиняной трубкой во рту и пестрым крикливым попугаем на плече.

Однако у каждой эпохи – свои герои. В нынешнем бумажном цеху морской волк имел засаленный пиджак, впалую грудь, огрызок «Явы» в банке на подоконнике и вместо попугая – груз государственной ответственности на усталых плечах.

Незаметно подошло время послеобеденного отдыха, а потому Степан Степаныч начинал все сильнее клевать носом.

– А кто изображен на фотографии? – аккуратно спросил Петр, пока тот не захрапел.

– Да это предшественник мой, сидел в этом же кресле. Витюк его фамилия. Забавный был мужик, – ударился в воспоминания Степан Степаныч, улыбаясь и прихрюкивая, – Уважал с утра накатить… Бывало, сидит в своем углу и уже с десяти часов хмуро на всех смотрит. Однажды я ему в бутылку вместо его любимой ракии воды водопроводной влил. Так выпил за милую душу и еще приговаривал, что пьется легко, как вода, хе-хе! Забавный был. Оставил фотографию свою на память. Сейчас уже на пенсии сидит.

– Ого! – вяло отреагировал Мустангов, не придумав никакого оригинального ответа.

– Да… – протянул Степан Степаныч. – Ты, дружок, запомни – никому здесь доверять нельзя. Придурки кругом… Так и мечтают, чтобы пакость сделать. Лишний раз ничего не визируй! Потом не отбрехаться…

Его голос становился все тише и тише, и наконец совсем стих, сменившись сиплым храпом. В дверях промелькнул утиный нос заведующего департаментским хозяйством – потрепанным, но, как выяснилось, весьма обширным.

– Компьютер тебе притащили? – деловито гаркнул он.

– Еще нет. Жду.

– Сейчас принесут! – пообещал завхоз и исчез в проеме двери. Спустя полчаса монитор, клавиатура и прочие необходимые атрибуты красовались на столе.

– А когда подключат? – деликатно поинтересовался Петя.

– Не знаю. Сначала подготовим служебную записку, подпишем у заместителя, затем у директора, затем отправим в информационный отдел, там как получат документ, назначат день и время. Пока так, бумажки листай.

И с чувством выполненного долга завхоз убежал на свой склад.

Закончив читать пятнадцатую по счету директиву по делопроизводству, Мустангов отложил папку и подошел к окну. Его готовность к покорению аналитических вершин и отчаянным «мозговым штурмам» столкнулась с бетонной стеной беспощадной бюрократии. Сонно-умиротворяющий вид старичка-начальника также не стимулировал к излишней умственной активности. Однако Мустангов не впадал в уныние – он был чертовски доволен новым местом работы, а потому знал, что рано или поздно он сможет себя проявить и собой гордиться.

Петр спустился в кофейню, чтобы взбодриться и заодно повнимательнее рассмотреть кулуары Минперпро, о которых слагали легенды и куда не пропускали простых смертных, то есть людей без специальных пропусков.

Получив капучино в бумажном стаканчике из рук круглолицей буфетчицы, он отправился на прогулку по историческим коридорам здания. Над его небольшой пухлой фигуркой нависал высоченный потолок, розоватые стены были увешаны изящными светильниками в мраморных подставках. Мимо проходили сотрудники Минперпро с разной скоростью и различной степенью энтузиазма в глазах. Один из проходящих молодых людей, в отличие от остальных, с интересом посмотрел на Мустангова, даже с какой-то едва заметной ироничной улыбкой. Он был среднего роста со светлыми волосами, аккуратно и стильно уложенными. Серо-зеленые глаза со слегка прикрытыми веками придавали его лицу выражение философской задумчивости и высокомерной усталости от всего происходящего.

– Вы первый день? – не представившись, сходу спросил он приятным негромким голосом.

– Да, первый. А как вы узнали?

– По взгляду. В нем сочетаются испуг и интерес. Свойственно только недавно пришедшим. Через пару недель во взгляде уже не бывает ни того, ни другого.

Петя смутился от такого утверждения, и молодой человек явно это заметил.

– Не переживайте, здесь все же весьма неплохо. Уверен, вы найдете, чем занять себя!

В этот момент его кто-то окликнул в глубине коридора, и незнакомец, быстро шепнув извинение, умчался.

Мустангов проводил его взглядом и продолжил изучать Минперпро. На соседнем этаже была галерея руководителей – министров по делам перспективных проектов. С масляных портретов глядели лица важных сановников, осененных умом, гордостью и законопослушностью. Возможно, в недалеком будущем среди этих изображений могло оказаться и лицо… Петр пленительно закрыл глаза, улетая в мир фантазий, но уже через пару секунду очнулся в испуге сглазить себя.

Когда он возвратился в отдел, Степан Степаныч уже не спал, а выяснял по телефону отношения с начальником из соседнего департамента. Положив трубку, он обозвал его олигофреном и пробухтел какой-то матерный анекдот, имеющий, видимо, прямое отношение к проведенной телефонной беседе.

Незаметно подоспел вечер. Дочитывать запыленные предписания и циркуляры стало тяжелее, глаза Мустангова начали побаливать. Он попробовал включить допотопную настольную лампу, но попытка оказалась неудачной. Когда он заглянул под металлический каркас, оказалось, что лампочки там не было вовсе.

И вновь, спустя двадцать минут томительного ожидания, утиный нос завхоза показался в кабинете.

– Трофим Петрович! Лампочку нельзя ли попросить? – спросил новый сотрудник деликатно, но настойчиво.

– А что, не фурычит? – изумился завхоз и с озадаченным видом приковылял к рабочему столу.

– Нет, выкручена.

– Хмм, понятно… – промычал Трофим Петрович и задумчиво потер подбородок.

– Есть у вас запасная? А то работать трудновато, сами видите. Верхним светом не обойтись.

– Видеть то вижу… Только цоколь тут старый, а лампочки у нас для новых куплены… К другому то есть цоколю. Сюда не подойдут.

И завхоз снова глубоко задумался. Петра не отпускала мысль, что этот человек обучался, как и многие другие завхозы, с которыми ему раньше уже приходилось иметь дело, на каких-то таинственных законспирированных курсах, где их учат основным профессиональным премудростям – доставать все (включая звезду с небес и философский камень) для руководства и ничего – для простых смертных, делая при этом максимально неловкий и непроницаемый вид.

Наконец, на скорбном лике Петровича засияла хилая лучинка надежды. Он медленно поднял вверх указательный палец.

– Вот что… Вечером будешь тут, после шести?

– Да, могу задержаться.

– Отлично, договорились! Будет тебе лампочка, – и Трофим Петрович уковылял с интригующей улыбкой.

Вскоре закатные огни озарили окна кабинета. Стрелка на старинных настенных часах, висевших над входной дубовой дверью, опустилась на цифру 6. Степан Степаныч неторопливо натянул пальто, запер документы в сейф и понуро зашагал к двери. Замутненным взглядом он оглядел владения и остановился на Петре.

– Еще не уходишь?

– Нет, завхоза жду.

– А, шизика этого… Понятно.

И, кряхтя и покашливая, его сутулая долговязая фигура удалилась.

Через десять минут прибежал завхоз и велел Пете следовать за ним. Они прошли по своему этажу, затем свернули за какой-то неприметный поворот, где начинался еще один коридор, более узкий и мрачный. Постепенно они дошли до старого служебного лифта и с грохотом спустились на нижний этаж. До этого Трофим Петрович успел нырнуть в одну из подсобок, после чего в руках у него серебрилась компактная стремянка.

Они оказались в большом темном помещении, окутанном неприятным холодом и помпезным размахом. Когда завхоз включил рубильник, оно представилось Пете во всем своем величии. Четыре мраморные ионические колонны подпирали лепной белоснежный потолок, старинный дубовый паркет с цветочным узором благородно поскрипывал под ногами, а вдоль стен тянулись грациозные стеклянные светильники, перемежаясь с живописными полотнами, изображавшими пейзажи и натюрморты.

– Шикарно тут у вас, – уважительно присвистнул Петя. – Сразу видно, что работают солидные люди.

– Это да! – согласился Петрович. – Холл нашего актового зала, где концерты и торжественные заседания начальства проходят. Материалы дорогущие. Один мрамор и паркет чего стоят. Тогда делали на совесть, сейчас уже не стали бы возиться, сэкономили.

При этом он шустро придвинул стремянку к одному из светильников и уверенно полез наверх. У Пети зародилось нехорошее предчувствие. Он подошел ближе и робко спросил:

– Что это вы сделать хотите?

– Хочу лампочку тебе раздобыть! – обернувшись, победоносно заявил Петрович. – Дело в том, что сейчас деньги выделяются только на покупку лампочек для новых цоколей, а у тебя она старая. Поэтому денег никто не даст. А здесь цоколь старый, поэтому резьба совпадает. Вот мы и позаимствуем, хехе! Все равно их тут много – в каждом светильнике аж по пять!

– А как же здесь, в холле? Ведь заметно, что не горит. Если так регулярно лампочки выкручивать, то и не останется ни одной…

– Не бойся, дружок. Для этих светильников деньги всегда найдутся. Придут рабочие, увидят, что перегорела, сообщат, и мы записочку в финансовый департамент накатаем – так мол и так, дело государственной важности. Актовый зал, не абы чего. Так что не переживай, главное свое получи.

И он торжественно вручил сообщнику мутную лампочку. Только сейчас Петя обратил внимание, что в их сторону все это время пристально смотрел глазок камеры наблюдения, висевшей в углу под потолком. Сердце молодого чиновника скатилось куда-то вниз, в район копчика и соседствующих с ним частей тела. Он представил, как полицейские хохочут до слез, видя, как два сотрудника министерства, один из которых в парадном костюме и дорогом галстуке, паскудно тырят лампочку из общественного помещения, воровато при этом оглядываясь. Назавтра на доске объявлений уже должна была бы висеть скорбная физиономия с припиской «уволен за кражу государственного имущества, в особо мелком размере» на потеху публике.

Зигзаги жутких уголовных мыслей в испуганной голове Петра прервал голос невозмутимого завхоза:

– Чего затих? Помоги стремянку сложить. И лампочку не урони!

Петр опомнился и указал ему на глазок наблюдения. Но тот лишь усмехнулся.

– Не обращай внимая, дружок. Это так, для отвода глаз. Не работает давным давно, починить все руки ни у кого не доходят. А может и денег нет, – махнул он рукой.

Мустангов опять с грустью уяснил для себя, что экономия и страх перенапрячься – два кита, которые держат на поверхности этот огромный и многострадальный бюрократический мир. Третьим китом наверное была невозмутимость – еще один неотъемлемый атрибут аксакалов Минперпро.

Когда он выходил из здания, на душе его скребли если не кошки, то. по крайней мере, очень игривые котята. Душа металась между ощущением собственной значимости и разочарованием от унылой безнадежности, которое окутывало это элитное учреждение, как и многие другие, куда его молодую тушку уже успела занести судьба. «В конце концов, – заключил Петя после недолгих раздумий. – В любом деле есть нюансы, в том числе позитивные. Подождем. Новый день принесет новые впечатления».

В глубине души он почему-то был уверен, что очень скоро его ожидают неожиданные и интересные события. И интуиция не обманула. Она даже не стала дожидаться нового дня.

 
                                        * * *
 

У дверей Минперпро Петю поджидал тот самый светловолосый парень, с которым они разговорились в коридоре. Увидев Мустангова, парень радостно подбежал к нему и панибратски хлопнул по плечу.

– Пойдем дернем кофеина! Ты же не торопишься? А то я никогда не встречал людей, которые в первый рабочий день готовили бы личные планы на вечер!

– Пойдем! Да, вы правы, строить планы в такой день было бы опрометчиво.

– Ха! Сразу видно кабинетную личность! И на «вы», и выбор слов какой… «Опрометчиво!» Фу ты ну ты, хаха! Давай сразу на «ты», гуд? Меня зовут Федя Дронский. Только не «вронский», пожалуйста! Я никаких Карениных не соблазнял!

– Петя Мустангов! Очень рад! – ответил новобранец, все больше раскрепощаясь.

– Супер! Итак, Петя, мне предстоит провести для тебя вводный инструктаж по нашей, так сказать, работе. Ты не пугайся, никакой секретной информации, расписок кровью, детекторов лжи… Скорее наоборот, это будет то, о чем ты бы сам никогда не догадался. Пошли в «Кофейбук», там в это время обычно можно выцепить тихий столик, подальше от крикливых хипстеров и лохматых программистов.

Антикафе «Кофейбук» действительно было напичкано шумными компаниями подростков в подвернутых джинсах и небритыми парнями, сосредоточенно смотрящими через толстые очки в экраны своих ноутбуков. Коренастый бариста с манерной бородкой и будто примороженной к лицу улыбкой суетился у огромной кофемашины, выполняя очередной заказ. Дронский пару минут пошептался с ним, и тот проводил их за дальний столик у окна. Роль стульев при этом исполнял подоконник с прижатыми к стеклу маленькими желто-зелеными подушками.

– А тут уютно! – заметил Мустангов.

Дронский согласно кивнул и продолжил прерванную беседу:

– У нас в Минперпро, насколько ты мог заметить, обстановка не очень сильно отличается от того, что происходит в других министерствах. Ты до этого работал в ФОИВах?

– Где?

– В федеральных органах исполнительной власти.

– Очень мало. После учебы на юриста я немного поработал в Министерстве юстиции, а потом перешел в частное страховое агенство. Недавно друг рассказал мне про вакансию здесь, и я решил откликнуться.

– Ради карьерных перспектив?

– В том числе.

– Ну а душа к чему лежала? Неужели тоже к Минперпро?

Петя заметно покраснел – было видно, что он теряется с ответом.

– Не парься! – успокаивающе опустил руку ему на ладонь Дронский. – Это был скорее риторический вопрос. Если бы ты сказал, что только и мечтал о жизни среди груды директив и предписаний, я бы усомнился в твоей адекватности. Душа человека не может мечтать об этом. Иначе она называлась бы не душой, а духообразуюшим винтиком бюрократического механизма, ха!

Мустангов улыбнулся, но глаза его по-прежнему выражали напряжение, будто ожидали серьезного подвоха.

– Скажи честно, Петя, – отхлебнув капучино, резко спросил Дронский и серьезно посмотрел на Мустангова. – Какая главная мысль зарождалась у тебя, когда ты выходил сегодня из нового места работы?

Мустангов закатил глаза, пытаясь вспомнить.

– Ох, брось! – поморщился Федор. – Не делай такое лицо, будто у тебя мыслительный пчелиный рой там пролетал в тот момент. Глупости! Ни за что не поверю! А думал ты в тот момент о следующем: «Какая же здесь тоска и смертельная скука!»

Петя от неожиданности поперхнулся кофе, но вынужден был себе признаться, что такая мысль в пчелином рою все же пролетала. И даже, пожалуй, доминировала.

Федор понял по лицу собеседника, что не ошибся и с довольной гримасой откинулся на подушку, закинув ногу на ногу.

– Но ты не бери в голову! – махнул он рукой, сделав успокаивающий жест. – Я здесь не для того, чтобы отговаривать тебя от службы в министерстве. А для того, чтобы познакомить с обратной стороной этой службы.

Последнюю фразу Дронский произнес необычно, в полголоса, и даже загадочно подмигнул.

– И что же за обратная сторона? – с интересом уставился на него Мустангов.

– Не торопись! Скоро узнаешь! Осталось дождаться девяти часов вечера.

Они поговорили о выставках, музыке, путешествиях. Мустангов, заинтригованный происходящим, старался больше не возвращаться к теме «обратной стороны», чтобы никого не спугнуть и ничего не испортить. Поэтому просто поддерживал разговор на отвлеченные темы. Когда часы в кофейне показали без десяти минут девять, Дронский оплатил счет, не спеша поднялся, нацепил куртку и командирски произнес:

– Ну что, мой неопытный друг? По сортирам на дорожку и вперед, навстречу новой жизни, хаха!

Они прошли один квартал, затем свернули в узкий переулок и приблизились к припаркованному у тротуара «Harley Davidson».. Сверкающий стальными цилиндрами в свете луны, он казался небольшим космическим кораблем, переоборудованным под земные цели. Мустангов присвистнул и уважительно посмотрел на нового товарища.

– Круто! Это твой?

– Нет, в комиссионном напрокат дают! Конечно, мой! Садись, сзади есть шлем.

После того, как Петя устроился поудобнее и натянул каску на свою широкую голову, Дронский с легкостью опытного ковбоя запрыгнул на стального жеребца и рванул с места. Раздался оглушительный треск, по обочинам замелькали фонари и освещенные окна столичных домов, погруженных в вечерние сумерки.

– А где твой шлем? – опасаясь на невредимость товарища, прокричал ему Мустангов.

– Мне он не нужен! Я со своим «Харлеем» уже давно нашел общий язык! – Прокричал тот в ответ. – Не боиииись!

Петя опасался, что из-за какого-нибудь угла вдруг выскочит полицейская машина и оштрафует Дронского за вождение, но, к счастью, никто ниоткуда не появился. Они мчались по улицам, вдоль набережной Москвы-реки, затем обогнули бульварное кольцо и, наконец, затормозили у одного из старинных особнячков. Петя снял шлем и отдышался – впервые в жизни он почувствовал настоящий драйв от скорости, но вместе с ним и жуткую усталость. Сердце колотилось, голова шумела, губы от волнения пересохли.

– Видно по лицу, что укол адреналинчика пошел на пользу! – невозмутимо сказал Дронский и помог Мустангову слезть с железного коня.

– Живой? – на всякий случай спросил Федор.

– Да, кажется. Главное, отдышаться…

– Ну это ничего, отдышишься. Правда, ненадолго. Предлагаю очень разок пощекотать нервишки!

И Дронский повел Мустангова вдоль особнячка. Когда они обогнули его, Петя к своему удивлению обнаружил, что они стоят перед самим зданием Минперпро, только с обратной стороны, около служебного входа. Подсвеченный шпиль терялся где-то в ночной выси, и чтобы разглядеть его, Мустангову пришлось наклонить голову так сильно, что у него заболела шея. Но Дронский поспешно взял товарища под локоть и быстро прошагал к служебному входу.

Охранник не задал никаких вопросов, лишь лениво взглянул на пропуска и щелкнул кнопкой турникета.

– Знаешь, Петя, человечество так устроено, что просто не может существовать по однообразной матрице, как другие существа природы, – говорил Федор, пока они с Мустанговым шли к лифту и ехали наверх. – Возьми кого угодно – медведя, ящерицу, божью коровку. Их жизнь протекает по шаблону – еда, спячка, спаривание. У кого-то – еще охота и борьба за выживание. Ну и смерть, делу венец. Эдакий «день сурка», как мы его условно называем. Со стороны может показаться, что и большинство людей живут так же – работа, дом, секс, пропитание. Иногда еще пиво с друзьями или салон красоты у баб – чтоб уже совсем не свихнуться от единообразия. Но согласись, как бы мы ни «устаканивали» свою жизнь, нам хочется большего. Всегда. Даже если наша жизнь насыщенна, она все равно надоест через неделю, если в ней ничего не поменяется, если с нами будут одни и те же формы насыщения.

– Звучит красиво, но на деле не всегда получается что-то постоянно менять – на это попросту нет ни времени, ни денег, ни сил, если ты занят семьей, работой… Мне кажется, такой насыщенный образ жизни могут вести только те, кто никому ничем не обязаны и не чувствуют ответственности перед своими близкими.

– Хмм, но ведь близкие тоже могут в этот момент заниматься чем-то ярким и разнообразным – тем, что интересно именно им. К чему погружать друг друга в болото обязательств, если они по сути только обезличивают нашу жизнь?

– Я не считаю свою жизнь безликой! – с нотками обиды в голосе произнес Мустангов. – Да, она не такая, как у Федора Конюхова или Мадонны, но жаловаться тоже не буду. Всегда находил, отчего получить удовольствие.

– Но при этом и ограничивал себя, не так ли? – хитро прищурился Дронский.

– Приходилось, все мы…

Мустангов хотел добавить «люди», но понял, что его собеседник ухватится за это и снова начнет свою непонятную агитацию, а потому только вяло отмахнулся.

Лифт звякнул, они вышли на самом верхнем этаже. Мустангов не успел тут побывать, к тому же он был уверен, что эти этажи, выводящие к шпилю, закрыты для посторонних ног.

Дронский уверенно, будто он ходил по собственной квартире, повел приятеля темными коридорами, проходящими мимо прокуренных подсобок.

– Я тебя понимаю, – настойчиво продолжал тему Федор. – Страховое агентство вряд ли способно насытить твою жизнь яркими неповторимыми впечатлениями! Да и у него банально нет возможностей для этого! Зато оно есть у него! – и он указал пальцем вверх.

– У кого у него? – не понял намека Мустангов. – У Всевышнего?

– У государства, Петя! – резко обернулся Дронский и так многозначительно посмотрел в глаза Мустангову, что тот даже отпрыгнул от неожиданности. – Государство – это мы! И неужели ты думаешь, что мы не можем наладить собственную жизнь? Конечно, Всевышний тоже всемогущ, тут ты прав. Но его могущество мы ощутим на другом отрезке времени! Пока же можем рассчитывать только на себя!

– То есть… Государство насыщает нас впечатлениями? Но мне всегда казалось, что оно, наоборот, ждет от нас усидчивости и монотонного исполнения своих обязанностей. А вся яркая сторона жизни происходит как раз вдали от государственных глаз…