Текст книги "Симфония дрейфующих обломков"

Глава 3

– Послушай, Сева, скажу мудрую вещь! Чтобы девушка по-настоящему заинтересовала парня, он должен ее ассоциировать либо с вдохновляющей музой, либо с домашней хозяйкой, либо со страстной гетерой! Четвертого не дано!

И Максим залился самодовольным смехом, чокаясь коктейлем с Енисеевым и остальными. Он любил проводить свободное время в обществе ребят, которые были моложе его. Это позволяло ему чувствовать себя лидером и мудрецом. В других ролях Максим Горлач себя и не представлял. Все, кто его хорошо знали, отмечали две страсти Макса – к симпатичным длинноногим незнакомкам и созданию ореола собственной неповторимости. Одни это понимали и Максима недолюбливали. Другие просто не придавали этому значения и весело общались с ним, потому что кучерявый и круглолицый Горлач всегда был в компаниях главным заводилой и источником безудержного веселья. Среди второй группы был и Енисеев. Будучи моложе Макса всего на два года, он не считал, что нуждается в интимно-психологических советах приятеля, поэтому просто поддерживал разговор, чтобы расслабиться. Сегодня, помимо них, за барным столом сидела пара молоденьких стажеров, которых притащил сам Горлач. Их недавно распределили в его департамент, а потому он сразу же взял над ними «шефство» в вопросах не только делопроизводства, но и правильного отношения к жизни, женщинам и мирозданию.

– Да, а еще лучше, чтобы две из этих категорий уживались в одной девушке, – потягивая джин-тоник, продолжил мысль Ваня, один из стажеров.

– Ууу, это вообще отлично! Ванек, ты отлично соображаешь! Только трех категорий в одной точно никогда не бывает! Злобная усмешка судьбы нам, мужикам!

Компания уже изрядно поднабралась, поэтому никто из них, даже Енисеев, не помнил, как разговор о финансировании перспективных регионов и приоритетах национальной политики переключился на девчонок и критерии их идеальности.

Утомленный бармен неподалеку жонглировал блестящими шейкерами. Несколько грузных мужиков с брутальными бородками и рыхлыми животами, потягивая пинту за пинтой, шумно обсуждали хоккейный матч. Полуобнаженные девушки в игривых позах с плакатов в стиле пин-ап соблазнительно взирали на посетителей. В дальнем углу зала компания молодых ребят ритмично двигалась под очередную музыкальную новинку в стиле техно.

Горлач прищурился в сторону танцующих и деловито предложил своим «протеже»:

– Пошли, присоединимся, пацаны! Вон та брюнеточка явно без сопровождения, вечер может быть приятно разбавлен! Да и ночка тоже…

Ваня и его спутник смущенно отказались, Сева с назидательным укором показал Горлачу свой безымянный палец с обручальным кольцом.

Максим пренебрежительно хмыкнул, однако переубеждать не стал и попросил у бармена счет.

– Ладно, мои застенчивые спутники, давайте тогда прогуляемся. Потанцуем в другой раз.

Они вышли из бара и направились вдоль Чистопрудного бульвара. Москва, окутанная эпидемией, была непривычно пуста. Лишь отдельные пешеходы, кутаясь в воротники от ледяного апрельского ветра, пробегали мимо парней по своим неотложным делам. Где-то на другом конце бульвара раздавались неуклюжие заунывные звуки аккордеона – местный музыкальный «виртуоз» развлекал одиноких гуляк.

– Вот за что я люблю лето, – весело и звучно рассуждал вслух Горлач. – Так это за открытость! Вот идет девчонка в топике и коротких джинсиках – сразу понятно, что она может предложить! И строишь тактику, понимая, какой подарочек получишь… А сейчас? Кошмар же! Нацепит элегантное пальто, каблучки, вся из себя Софи Лорен. А потом, в час икс окажется, что либо ноги кривые, либо зад плоский, как у камбалы, либо вообще на пятом месяце… Как вот знакомиться, объясни мне?

– Брать отпуск и везти на курорт, – усмехнулся Ваня.– Или эротическим фотографом подрабатывать.

– Ха! Думаешь? Да уж… Жаль фотостудии нет! И денег на нее тоже!

Приятели, посмеиваясь, шагали вдоль заледеневшего пруда. Согреваемые спиртом изнутри, они не замечали промозглого ветра и хоровода запоздалых мокрых снежинок у них над головами.

– Забавно, а я думал раньше, что все чиновники унылые зануды! А ты такой… компанейский! – сказал Ваня Максу.

– Ох, Ванек, там много всяких-разных… С некоторыми я даже выпить брезгую, настолько жалкие личности. А у меня генетика хорошая, родители южных кровей, да и в министерство то случайно попал. Хотел в киностудию постучаться, когда школу закончил, но папаша настоял на государственной карьере. Мол, надежнее и стабильнее. А потом я и сам втянулся, когда на работу устроился. Командировки, совещания – скучать не приходится! Прокачка способностей!

– Да, способности тут хорошо развиваются! – подтвердил Енисеев. – Особенно борцовские. Недавно выбил себе надбавку за стаж. Бухгалтер, сволочь, не хотел оформлять, прокопался к какой-то бумажке. Пришлось наш служебный квест проходить.. Не сталкивался, Вань, еще? Ну скоро оценишь, не переживай. Мозги закипят капитально…

– Ох, Севка, опять нудишь… – сокрушался Горлач с неизменной улыбчивой физиономией. – Вот, Ванек, что с людьми бюрократия делает! Один я остался, кто еще умеет радоваться жизни – виски, путешествиям, девочкам, классному диджею. А Енисеев все, нафталином пропитался.

– Ну нет… – смущенно возразил стажер. – Всеволод тоже не производит впечатление обыкновенного чиновника.

– Вот именно! – подтвердил Сева и обернулся к Горлачу. – Я тоже умею радоваться, поверь! Позавчера вернулся из путешествия! Книжного правда, но очень захватывающего! Тебе не понять, хаха!

– Не понять, я экстраверт. Мне живые люди кайф приносят.

– Ну а мне… Мне большинство из них приносит разочарование, – вздохнул Енисеев и на этот раз обернулся к Ване. – И чему же учат сейчас будущих солдат государственно-бумажных баталий?

– Чему только не учат! – отмахнулся стажер. – Только мало что из этого может пригодиться в реальности… Когда выпускаешься из института – ощущение, будто весь мир ждет твоих идей, твоего включения в общий поток насыщенной интеллектуальной жизни!.. А через пару месяцев наступает отрезвление и понимаешь, что нужно обновлять биографию, начинать все с чистого листа. Становиться тем, кто хоть как-то может утвердиться в обществе…

– Может тогда проще не трезветь? Прожить всю жизнь в кайф с ощущением легкого запоя и не обращать внимания на мнение окружающих? Толпа не любит выскочек, особенно тех, кто умеет наслаждаться жизнью, – заметил Сева.

– Это кто говорит, сам король библиотек, его нудейшество! – захохотал Горлач. – Забавно, Севыч, от тебя такие опусы слышать!

Енисеев свысока посмотрел на него и иронически скривил тонкие губы.

– Я, Макс, возможно, самый счастливый человек, просто тебе с твоим темпераментом этого никогда не понять. Счастье любит тишину и уединение, только так в нем можно раствориться до конца!

– Ох, не, я начну скучать или засыпать, такое счастье не для меня! – покачал головой Макс. – Только ты мне молодого коллегу не порти, а то твоей харизматичной болтовни наслушается, и будут у нас по министерским коридорам уже два зомби бродить!

Ваня поспешил заверить, что его не так просто «зазомбировать»:

– Спасибо, но мне и самому прекрасно известно, что нужно для счастья. Еще в институте дал себе слово, что буду рад только тогда, когда найду свое дело жизни и воплощу его…

– Ооо! Да вам в департаменте пора открывать философский уголок! – с трагической ноткой протянул Макс. – Будете там вести непринужденные беседы в абстрактно-упадническом стиле, как все мыслители!

– Он уже открыт, присоединяйся! – подмигнул ему Енисеев. – Мы тебя перетянем в наши ряды!

Они по-прежнему шагали вдоль бульвара. Чистые пруды поблескивали в закатном свете, а их обитатели незаметно потягивали пиво на лавочках и икали в прохладную вечернюю темноту. Макс и один из стажеров вскоре попрощались и скрылись в переулках в поисках очередного увеселительного заведения, а Всеволод с Ваней продолжили путь к метро. Вдалеке высокопарной глыбой чернел силуэт горемычного Грибоедова.

Внезапно Енисеев остановился, уставился на изваяние драматурга и спросил, будто бы самого себя:

– Интересно, о чем думал бы Александр Сергеевич, оживи он хотя бы на полчаса? И что было бы, если б вдоль Чистых гуляла не праздная молодежь и бухие гитаристы, а его современники? Его и Пушкина… Вот было б интересно пообщаться…

– Да… – согласился Ваня и продолжил путь, но, к его удивлению, Всеволод продолжал стоять на месте.

– Скажи, а ты хотел бы резко поменять что-то в жизни? Допустим, познакомиться с людьми, с которыми никогда не мечтал увидеться? – спросил Сева, посмотрев прямо в глаза своему спутнику.

– Да, звучит заманчиво.

– А смог бы навсегда покинуть тот мир, в котором сейчас существуешь?

Ваня обескураженно застыл. Еще пять минут назад ему казалось, что он познакомился с одним из самых незаурядных молодых людей и увлекательных собеседников, с которым, впервые за много лет, ему было нескучно общаться. Сейчас же надежды Вани обреченно рушились. Он вдруг подумал, что Енисеев мог оказаться всего-навсего помешанным сектантом или членом радикальной группировки.

Но Сева понял озадаченность нового знакомого и успокаивающе положил руку ему на плечо.

– Ваня, не бойся! Экстремистом я не являюсь и отряд самоубийц не возглавляю. Все куда более интеллигентно и безболезненно. Забудь, это просто мысли вслух одного незадачливого фантазера!

– Хочется верить… – ответил Ваня с недоверием.

– Они добрели до конца Чистопрудного бульвара, оставшуюся часть времени болтая о деталях министерской службы. Затем дружески попрощались и разъехались по своим районам – Ваня со спутанным клубком неоднозначных мыслей, а Всеволод – с новым литературным замыслом, на который его натолкнула невозмутимая фигура создателя «Горя от ума».

Клуб «Реинкарнация»

Завтра начинался новый этап его «житейского заплыва». Да, Роман Ковальский уподоблял себя пловцу, но не потому что обожал рассекать волны или бросаться под их всклокоченную пену. Просто всю сознательную жизнь он плыл по течению в привычном, но до чертиков предсказуемом русле. И что самое неприятное – Роман не понимал, какой финал ожидает в заключительной точке этого «заплыва» и доставит ли он ему истинное счастье.

Но именно сегодня Роман старался об этом думать. Несколько дней назад он пришел, как обычно, в редакцию журнала «Искусство на перепутье», где вел колонку об эпохе русского модерна. Дела у журнала шли неважно – то сокращали финансирование, то урезали штатные единицы, но Роман жил эпохой начала ХХ века, поэтому писал об эстетике живописного символизма без оглядки на меркантильную современность и административные неурядицы. Однако настал день, когда русская безжалостная рулетка выстрелила в него невидимым, но болезненным патроном. Редактор уважительно, но категорично объявил ему, что журнал закрывается.

– Ром, ты же знаешь, какие сейчас времена – Саввы Мамонтовы перевелись еще столетие назад. Теперь сила в бабках и окупаемости. Издатель терпит убытки, поэтому у него нет другого выхода. Так что – мильон пардонов, но все сотрудники в ближайшие дни получат расчет. Даже я сам. Хорошо, хоть влиятельный кореш есть – обещал пристроить меня в «Спортивном калейдоскопе»…

Роман не ожидал такого поворота событий, но не отчаялся, и после двух дней пьянства и жалоб друзьям на продажность и бездуховность современных издателей, все же решился поискать вакансии через интернет. Ответ не заставил себя ждать – уже на следующий день ему позвонили с предложением о собеседовании. Роман не расслышал названия издательства – запомнил только, что оно почему-то связано с военно-морской историей. Но пререкаться и привередничать он побоялся, так как был не в том финансовом положении, чтобы месяцами общаться с потенциальными издателями и отбраковывать неугодных. Эта же синица, хоть была весьма пощипанная и не очень упитанная, все же сидела на расстоянии вытянутой руки и улетать пока не собиралась.

Теперь Ковальский ждал завтрашней встречи и глушил пивом душевное смятение в небольшом баре «Котлетище», неподалеку от одного из московских железнодорожных вокзалов. Бар пользовался популярностью у местного офисного «планктона» и самозанятых «икринок» благодаря своим сортам крафтового пива.

– Вам повторить? – услышал Роман услужливый голос официанта и очнулся от размышлений..

– Да, давайте.

Этот сорт был особенно заборист – бордовый, восьмиградусный, с фруктовым запахом и терпким до мурашек вкусом. Его когда-то заказала бывшая подружка Ковальского, соблазнившись упоминанием фруктов и «романтичным» оттенком. Но выпить так не смогла, обозвав пиво «смесью одеколона и вишневого сока». Роману же, наоборот, сорт запал в душу. Будучи человеком с эстетическим взглядом на мир, в пиве и пиджаках он предпочитал оригинальность и неповторимость – насколько позволяло его унылое материальное положение.

Сегодня безработный журналист наслаждался бельгийскими ароматами в одиночестве – все приятели погрязли в решении насущных бытовых проблем и семейных неурядиц, а личная жизнь самого Ковальского могла быть описана лаконичным словом из известной лирической песенки – «Привет».

Роман считал, что пить без компании – как прыгать с парашютом без инструктора. Приятно и опасно одновременно, поскольку никто не может контролировать твой безрассудный полет. Когда доходишь до кондиции, то перестаешь чувствовать грань между эйфорией и унынием, между поэтическим вдохновением и проклинанием бренности бытия… Эмоции сменяют друг друга в безумном хмельном хороводе, и человек уже не в состоянии понимать, какая из них у него в душе именно сейчас. Однако со временем в этом появляется и своя прелесть – никто не отвлекает своей глупой трепотней и не уносит словесным потоком с обочины философского самокопания в канаву бездушной обыденности.

Закончив алкогольную терапию, Ковальский рассчитался и вышел на вечернюю площадь. Спать еще не хотелось, в голове играли разномастные мелодии – от ритмичной попсы и исповедального шансона до заунывных романсов об измене под лунным сиянием и околевшем в степи ямщике.

Роман отправился пешком до своей съемной квартиры, которую снимал в получасе ходьбы от «Котлетищи». Столица уже погрузилась во властные объятия тьмы, автомобильный рев стихал, а ряды клерков с портфельчиками, мчащихся подальше от рабочих кабинетов, заметно редели.

На углу одной из улиц, возле магазина «Акация», сидел, поджав под себя ноги, поддатый мужичок и изучал затуманенным взором пробегающую мимо него суетливую жизнь. Высоким шишковидным лбом, крупным носом и окладистой бородой он напоминал Сократа. Наверно, именно так бы выглядел великий мудрец и оригинальный шутник, если б античные путешественники привезли ему в подарок из неизведанных земель сосуд с неповторимым славянским самогоном.

– Папироски не найдется, милейший? – интеллигентно пробасил он с ноткой обреченности в голосе.

– Не курю, извините! – ответил Ковальский.

– Эх! Здоровые все стали, некурящие… А жизнь то здоровее не становится! – вынес грустный вердикт мужичок и уткнулся сливообразным носом в засаленный отворот пиджака.

Роман выдавил ухмылку и побрел дальше, спотыкаясь о выступы пресловутой московской плитки. Полночная беседа с алкоголиком о трагикомизме бытия не входила в его планы. К тому же они вряд ли бы сошлись с ним во взглядах, хотя одно обстоятельство их все же сближало – оба не знали, что готовит для них завтрашний день.

В это время из темного переулка на параллельную улицу выплыла женская фигура и быстро зашагала в том же направлении, что и Роман. Она шла немного впереди, поэтому не могла заметить оценивающий взгляд Ковальского. Ее стройное тело обволакивало черное пальто, а пышные волнистые волосы бодро развевались на ветру. Хоть они и шли по параллельным улицам, и, согласно законам геометрии, никогда не должны были встретиться, московская планировка беспощадно игнорировала любое проявление логики. Поэтому пути Романа и незнакомки постепенно сближались, и он уже мог различить в сумраке ее бледную кожу и сосредоточенный профиль.

У Ковальского возникло стойкое желание с ней познакомиться и сопроводить до конечной цели – внутренний моральный кодекс журналиста где-то в глубине души убеждал, что это ради ее же безопасности. Правда, если бы биологический инстинкт при этом умел говорить, он бы наверняка разразился циничным смехом и посоветовал кодексу не придуриваться…

Внезапно мимо Ковальского, тяжело дыша, пролетел какой-то странный субъект в кашемировом пальто. Он подбежал к даме, схватил ее за локоть и стал что-то судорожно бормотать ей полушепотом. Роман прислушался, но уловил только обрывки фраз.

– Опять вы! Хватит меня преследовать, отстаньте! – послышалось со стороны дамы.

– Нет! Вам так просто от меня не уйти! Вы так похожи на тот идеал, который я ищу!.. Поймите, я сделаю вас счастливой! – не унимался незнакомец, глотая слова из-за одышки или волнения.

– Боже мой, вы меня достали! Пошел прочь! – толкнула она его и припустилась бежать.

Роман понял, что если не остановит этого маньяка, то будет считать себя гнусом всю оставшуюся жизнь. Изрядное подпитие добавляло ему решительности и самодовольства. И он выскочил из сумрака на мизансцену.

 
                                       * * *
 

– Прекрати к ней приставать, козел! – без лишних формальностей прокричал Ковальский и схватил хулигана за плечо, стараясь напустить на себя как можно более устрашающий вид.

Незнакомец повернул к нему перекошенное в отвращении лицо, что-то прошипел сквозь зубы и судорожно вцепился крепкими пальцами ему в запястье.

Через секунду мужчины уже изображали при луне специфическую смесь фокстрота и кикбоксинга – ни Роман, ни незнакомец, как оказалось, толком не умели драться. Вскоре они обессиленно повалились на чахлый газон, припорошенный редкими опавшими листьями. След дамы уже простыл за одним из поворотов – победителю «рыцарского турнира» она свою честь предлагать не собиралась, а потому исход битвы был ее глубоко безразличен.

Противники отползли друг от друга на небольшое расстояние, чтобы восстановить дыхание.

– Зря ты это сделал, парень! – услышал Роман упрек. – Все равно такую девушку я никому не отдам!

Хулиган смотрел на Романа уже без омерзения, но с дерзко вздернутым дрожащим подбородком.

– Так разговаривать с женщиной недопустимо! – резко возразил Ковальский. – Поэтому я и вмешался. Вы же с ней не знакомы?

– В реальности может и не знакомы… Но внутри себя я чувствую, что знаю ее очень давно! И люблю!

– Любите? – не поверил Роман, приняв его за непутевого сексуального насильника.

– Да, представь себе! Жизнь – она, блин, такая! Иногда объяснение в любви со стороны похоже на попытку ограбления. Люди по-разному выражают свои чувства. Уяснил?

Романа раздражало обращение на «ты» – хотелось вмазать горе-маньяку еще сильнее. Но неожиданно ему показалось, что в чертах этого человека – больших выразительных глазах, волосах соломенного цвета, крупной ямочке на подбородке – есть какие-то знакомые, но позабытые черты.

– Что уставился? – огрызнулся тот, но тоже посмотрел на Ковальского более пристально, чем раньше.

– Напоминаете вы мне кого-то… Вы не учились в..? – Рома назвал свою школу.

Незнакомец взволнованно кивнул. Он будто собирался спросить то же самое.

– Женя? – неожиданно вырвалось у Романа. Вспышка памяти сама запустила речевые рецепторы.

– Да… – тихо произнес незнакомец. – Неужели… Рома? Роман Ковальский?

– Он самый! Ну, привет, Ракитов! Женька, дружище!

Они поднялись, подошли друг к другу и приветливо обнялись. В глубине подсознания у Романа еще трепыхалось сомнение в том, не плачет ли по бывшему однокурснику КПЗ или карета неотложки, но радость от встречи все же вытеснила неприятные мысли.

– Чем ты занимаешься? Я так давно тебя не видел!

– Ох, Ром, я сейчас… Гляжу на мир глазами гения!

Ракитов и Ковальский были закадычным друзьями в старших классах одной из московских школ. Они интересовались искусством, философскими концепциями, участвовали в юношеских просветительских проектах, мотались по выставкам и лекциям о художниках в красивейших особняках Москвы. После окончания школы их пути разошлись – Роман поступил на факультет журналистики, так как всегда хотел писать не столько картины, сколько впечатления о них, а Женя уехал с родителями из города. Его отец служил по военной линии, а потому был вынужден переехать с семьей к новому месту работы – куда-то в северные края. Женя с тех пор не звонил, в социальных сетях тоже не давал о себе знать, и дружба постепенно растворилась, как снеговик в весеннюю оттепель.

Зато теперь Женя Ракитов стоял напротив и глядел на друга, как и встарь, своими огромными голубыми глазами. Правда, в них уже не было знакомого Роме юношеского задора – если раньше они напоминали небесную синеву, то теперь – ледяную отчужденность. Но улыбка осталась прежней, ракитовской.

– Жень, любишь же ты иносказательно выпендриться! А если по существу? Какого гения?

– О, это долгая история. Мне надо тебя к ней подготовить. Но для начала лучше о себе расскажи! Наверно тихо и благородно служишь в каком-нибудь ведомстве?

Рома поведал ему о своем прежнем месте работы, которое стимулировало творческий подьем, но потом сдулось в один прекрасный момент, грозя оставить его на улице – умного, красивого и, разумеется, никем не оцененного. Ракитов иронично усмехнулся. Когда Роман упомянул про новое предложение и завтрашнее собеседование, Женя заметно скис и критически помотал головой.

– Ром, ты уверен, что там твое призвание? Что тебе даст такая работа, кроме чувства глубокого непонимания, что жизнь уходит непонятно куда?

– Не знаю, Жень, но радикально менять жизнь я все равно не готов. В этом журнале я хотя бы определюсь с тем, чем заниматься по жизни! И, может быть, продолжу поиски. Когда я сегодня узнал об увольнении, то серьезно задумался о собственном предназначении, но так пока ни до чего не додумался… Слишком долго я не обращал внимания на повседневность, а теперь вижу, что ни черта никому я не нужен, поскольку не умею приносить бабло начальству и процветание компании! Мне просто нужна стабильность! Чтоб все понять, переосмыслить и начать жить заново…

Ракитов не проникся таким объяснением.

– Не, Ром, я же тебя знаю. Ты там зачахнешь. С такой стабильностью зарплату можно сразу на надгробный памятник откладывать. Все равно, если в твоей жизни что-то интересное и произойдет, то уже после ее окончания, хаха!

– Не смешно. Можно подумать, ты полноценно счастливый. Вон, даже подругу себе ищешь… эээ… криминальным способом. Смотри, нарвешься в следующий раз, оттаскают не так как я, а уже по-настоящему!

– А, брось. У меня в личном плане все непредсказуемо. Мне муза нужна, а она на скамеечке дожидаться не будет! Ловить нужно самому, как жар-птицу за причинное место! У тебя ведь тоже жены нет? Колечко не блестит, как вижу.

– Угу, не обзавелся.

– Вот, так что не суди! Ну да ладно… – махнул рукой Ракитов и вдохновенно уставился на приятеля. – Сейчас не об этом. Думаю, тебя заинтересует мое предложение. Считай, что сегодняшняя встречая – судьбоносная. Я предлагаю тебе вступить в мир, где каждый человек является самим собой, а не жалкой марионеткой в театре общественных стереотипов!

Патетичная нота последней фразы не произвела на Рому впечатления – Ракитов с детства любил вместо синиц гоняться за далекими журавлями, придавая этой погоне какой-то особый восторженно-метафизический смысл.

– Хорошо, я завтра на собеседование, а потом – почему нет? Можно и поучаствовать в чем-нибудь необычном.

– Ты меня не понял. Это не просто развлечение. Это – иная жизнь, в уникальном сообществе! Никакой журнал тебе ничего подобного не даст!

– Жень, я тебя уважаю как друга, но упускать шанс на работу в приличном издательстве… Извини. Давай лучше созвонимся и накатим по бокалу на днях? Заодно обмоем мою вакансию, если сложится!

– Эх, Ромка! Подумай! Ты ведь в душе не хочешь быть каким-то заштатным неоцененным писакой! Уж я то чувствую!

Ковальский действительно не хотел. Но он, как и большинство людей, не умел превратить любимое увлечение в источник постоянного дохода и механизм реализации собственных амбиций. Поэтому надеялся на тех, кто по достоинству оценит его творческий порыв и журналистскую фантазию. В «Котлетище» три бокала пива помогли обрести эту надежду, но теперь Ракитов снова расковырял его только-только зарубцевавшуюся душевную рану.

– Запиши мой номер, Ром. Поверь, ты не пожалеешь. Представь, что ты стоишь на пляже, а впереди – бескрайний океан. Входить в него боязно и холодно, но стоит пересилить себя, и ты оказываешься в этой неповторимой стихии! Ты плаваешь среди волн и понимаешь, что это самое прекрасное ощущение в жизни! И что ты был таким дураком, когда медлил и боялся! Короче, будем на связи!

«Опять тема „заплыва“, мои сегодняшние мысли!» – с удивлением отметил про себя Роман.

Ракитов хотел было убежать, но напоследок заискивающе глянул в глаза друга и произнес:

– Да, и не говори никому, пожалуйста, о сегодняшнем происшествии с этой девочкой… Она напомнила один дорогой мне образ, поэтому не смог удержаться от соблазна. Все равно ведь не случилось ничего страшного! Все целы и невредимы!

– Окей, Жень, заметано! – поразмыслив, согласился Ковальский.

Остаток пути он прошагал в раздумьях – предложение Ракитова, пусть даже порожденное его воспаленной фантазией, в глубине души заинтриговало Рому. Но завтрашний день он уже распланировал, и в нем не было места рискованной импровизации.

Ковальскому не спалось… Последний час он отгонял от себя образ Ракитова с пугающими, но манящими глазами, однако идея круто изменить свою жизнь не отпускала журналиста. Потолок комнаты неприятно давил ему на глаза и всем своим видом говорил о скудных пределах Роминых возможностей.

«Все же страшно… Но ведь иначе – всегда будет одно и то же. Выживать, чтобы зарабатывать, а зарабатывать – чтобы выживать… Всю жизнь… Всю гребаную и неповторимую жизнь!..»

Собеседование прошло быстро и безлико. Милая девушка механическим голосом озвучивала предложения и задавала привычные вопросы – про стаж, ожидаемую зарплату и ожидания от новых перспектив. Ковальский отвечал так же – на автомате, без особой заинтересованности, чувствуя бесконечное «дежа вю». Девушка внимательно выслушала ответы, сделала пометки на компьютере и обещала перезвонить. Когда за Ковальским захлопнулась дверь офиса, он вздрогнул, обернулся, постоял в нерешительности, а затем вынул из кармана брюк телефон, нажал кнопку вызова и прислонил аппарат к покрасневшему уху.

– Алло! Привет, Ром! – раздался спокойный голос друга.

– Здравствуй, Жень. Я тут подумал насчет твоего предложения…

– И? Неужели отказался менять шило на мыло? – иронично намекая на собеседование, отозвались на другом конце аппарата.

– Ох, не язви, пожалуйста. Все же жизнь дается один раз, надо уметь рисковать. Ты меня вчера заинтересовал.

– Ха! Это правильный ответ! Сейчас полдень – идеальный рубеж для начала безрассудства! Так ты согласен вступить в наши ряды? – голос Ракитова звучал не как вопрос, а как призыв.

– Да! – сказал Роман, последний раз подумав.

– Здорово! Молодец! Приезжай к семи вечера! Как раз успеешь успокоить нервы!

И друг продиктовал адрес.

 
                                       * * *
 

К назначенному времени, после петляющих маневров по хаотичным старым московским улочкам, Ковальский вышел к маленькому скверу, покрытому золотистым кленовым ковролином. Вдали, за деревьями, виднелась неприметная дверь изумрудного цвета. Над ней была приколочена кустарная табличка, которая, несмотря на внешнюю непрезентабельность, выглядела одновременно и манящей и отталкивающей. Роман с удивлением прочел выведенное на ней синей масляной краской словосочетание: КЛУБ «РЕИНКАРНАЦИЯ».

«Это что, филиал преисподней?» – пронеслось в голове у него, но палец уже потянулся к двери и нажал на протертую кнопку домофона. Раздался щелчок, и в тонкой полосе электрического света появилась бритая мужская голова.

– Что вам угодно? – спросила голова вежливо, но не очень приветливо. Видимо, ее смутил незнакомый и неловкий вид гостя.

– Хочу в клуб пройти, я по рекомендации. Название у вас любопытное. Надеюсь, здесь не нужен сертификат о знании основ буддизма?

– Нет, у нас не религиозная секта. Просто клуб по интересам. А кто вас рекомендовал?

Ковальский ответил. С физиономии секъюрити сошла напряженная маска. Стало понятно, что имя ему о чем-то говорит.

Сезам распахнулся, Ковальский протиснулся между дверным косяком и бритоголовым привратником, после чего стал спускаться по крутым ступенькам вниз, в подвальное помещение.

Пространство загадочного клуба напоминало бывший винный погреб или складское помещение, где до революции могли хранить соль, зерно или никому не нужную старую утварь. Кирпичные фасады завершались низким сводчатым потолком, на котором со скрипом качались компактные металлические люстры с искусственными свечами. Вдоль стены висели портреты известных людей – артистов, ученых, композиторов, поэтов, – выполненные яркими аляповатыми мазками. Между ними на узких деревянных тумбочках располагались макеты знаменитых сооружений, изобретений и достопримечательностей – Эйфелевой башни, дирижабля, счетчика Гейгера и даже бронированного танка, придуманного в пятнадцатом веке Леонардо да Винчи. В одном из углов Роман смог разглядеть и чучело собаки Павлова, выполненное, правда, из пластика и в гораздо уменьшенном виде. Если бы бедная дворняга была выкрашена в рыжий цвет, издали могло показаться, что жестокий физиолог для большей эпатажности ставил опыты на померанских шпицах. Столиков и посетителей в помещении не было, зал выполнял лишь роль обширного предбанника.

Петр поймал себя на мысли, что если убрать макеты сооружений, то обстановка клуба больше всего напоминала ему популярное петербургское литературное кафе – «Бродячую собаку», где в начале двадцатого века собиралась творческая богема тогдашней столицы, а столетием позже уже для неискушенной богемной жизнью публики в том же подвале стали устраиваться вечера стихов, романсов и юмористических рассказов.

Как только Рома сдал пальто в гардероб, сбоку от него вырос важный худощавый старичок в черном костюме, цветастой бабочке и с чересчур наигранной улыбкой на тонких аристократических губах.

– Добро пожаловать в наш замечательный клуб! Он объединяет уникальных людей, которые не просто мечтают вырваться из своей телесной оболочки, но и с успехом могут себе это позволить. Мы рады новым гостям и надеемся, что вы получите неподдельное удовольствие от пребывания здесь!