Текст книги "Завтра начинается вчера"

Лаборатория

Чернила ученого и кровь мученика

имеют перед Небом одинаковую

ценность

(Коран)

– Как отдыхалось Дмитрий? Навстречу Барду, получавшему карту доступа в приемной офиса охраны, через холл, широко улыбаясь, упругой походкой шел Чен Линг.

– Вашими молитвами, – придав голосу ворчливые интонации, и вяло пожимая руку, буркнул Бард.

– Если моими, значит плохо, – убрав улыбку и пристально глядя в глаза Барду, прокомментировал Чен. Бард напрягся. Ясно, что Чен намекал на ночные кошмары и давал ему информацию к размышлению, но не ясно, зачем он это делал.

– Дмитрий, бумаги, бумаги! – через холл мелко семеня ногами, на скользком металлопластиковом покрытии, к ним быстро продвигался Израэль Манихевич. Чен Линг досадливо поморщился. Бард молча взял пачку листов и, не читая тут же на конторке офиса начал проставлять свои подписи. Какой смысл был читать всю эту юридическую ахинею, когда по факту с ним могли поступить как угодно, вплоть до того, что выбросить в открытый космос. Вряд ли власти Земли заинтересовались бы без вести пропавшим молодым и малоизвестным ученым. Между тем глядя на безмолвно подписывающего бумаги Барда, Манихевич готов был лопнуть от удивления. Он несколько раз снимал и протирал очки. Манихевич искренне не понимал, почему такой неуступчивый и экспрессивный молодой человек, еще вчера категорически отказывавшийся даже изучить предлагаемые ему условия контракта, сегодня молча и безоговорочно их подписывал, не утруждая себя ознакомлением с текстом. Было даже как то обидно, ведь он Израэль Манихевич, один из лучших юристов Корпорации, всю ночь просидел над текстом контракта стараясь исполнить настоятельную просьбу Чена Линга. По мере сил и возможностей старался сгладить острые углы формулировок, которые, по мнению Чена, могли помешать Бардину подписать контракт в приемлемой для Корпорации форме. А этот сопляк, даже не удосужился поинтересоваться текстом. В прочем, черт их этих ученых разберет. Главное контракт подписан, свою работу он Манихевич сделал, а оставаться в компании язвительного Барда и, не смотря на внешнюю приветливость всегда опасного Чена, Израэлю совершенно не хотелось. Поэтому вручив Барду его экземпляр контракта, Манихевич торопливо откланялся.

– Пойдемте, я покажу вам лабораторию, – предложил Чен, справедливо полагая, что с офисом Бард может ознакомиться вполне самостоятельно.

Лаборатория Дмитрию понравилась. Если говорить простым языком, она больше напоминала конструктор «Сделай сам», нежели современную научную базу. Вдоль стен обширного помещения разделенных полу перегородками на шесть секторов и оставлявших в центре обширное пространство, были расположены стеллажи с модульным оборудованием, позволяющим собрать любую конфигурацию, от электронного микроскопа, до небольшого циклотрона. Сотрудники лаборатории, практически все молодые люди в возрасте до тридцати трех лет, тоже оставили благоприятное впечатление. Когда Чен отрекомендовал Барда, как их нового руководителя, все на минуту оторвались от текущих дел, внимательно выслушали безопасника и, не задавая лишних и сейчас ненужных вопросов, вернулись к своей работе. Несколько подпортил впечатление, пожилой мужчина с огромной гривой седых волос и выдающимися усами, свисавшими ниже подбородка. Не слишком приветливым, но хорошо поставленным баритоном он поинтересовался, какие такие научные работы есть в активе господина Бардина, что ему доверена центральная лаборатория института пространства. На что, Чен Линг со своей неизменно вежливой улыбкой пояснил, что работы господина Бардина носят настолько конфиденциальный характер, что ему, доктору астрофизику Дин эль Аддинду ибн Фатиху, имеемого допуска секретности явно недостаточно, для полного с ними ознакомления. Изумленно взглянув на Барда, Дин молча вернулся к своей работе. Имя Дин эль Адинда, было небезызвестно Барду. Именно его работы по неоднородности пространства и стали тем краеугольным камнем, который лег в основу теории Барда об изменении свойств пространства под воздействием торсионных полей. Поэтому вежливая, но жесткая отповедь Чена Линга, данная известному астрофизику вызвала в душе Барда законное возмущение.

– Благодарю Вас, дальше я сам, – вежливо, но достаточно жестко обратился Бард, к слегка опешившему от подобной эскапады Чену. Чен хоть и был агентом первого класса, но некоторые поступки Барда и его ставили в тупик. Ему ничего не оставалось делать, как вежливо и по возможности достойно откланяться.

– Нам нужно помещение, где бы мы смогли откровенно поговорить, – обратился Бард к пожилому ученому. Дин молча кивнув, жестом предложил следовать за ним. Выйдя в коридор и миновав еще два помещения заставленных еще не распакованным оборудованием, Дин провел своей индивидуальной картой доступа по магнитному считывателю, и часть стены, представлявшая тяжелую металлическую дверь, плавно ушла в сторону. Они вошли в просторный тамбур, имевший не только дактилоскопический считыватель, но и живого охранника примостившегося за конторкой у следующих дверей. – Все электронные устройства, а так же часы оставьте здесь, – Дин указал на конторку. Бард послушно выложил выданный для внутреннего пользования коммуникатор и часы перед охранником. То же самое проделал Дин. Пройдя процедуру дактилоскопического контроля, они вошли через открывшуюся дверь в смежное помещение. Сказать, что помещение было обширным, значило бы погрешить против истины. Насколько хватало взгляда, помещение было заставлено одинаковыми колоннами, издававшими равномерное гудение, и было не просто большим, а огромным.

– Здесь трансформаторная, – пояснил Дин, – напряженность электромагнитного поля настолько высокая, что бессмысленно устанавливать какую либо – электронику. Если пройти по техническому коридору внутрь, там есть пультовая и она защищена от полей. Кроме того, что находиться в поле такой напряженности, это гарантированно избавиться от любых видов слежки, хотя не совсем полезно для здоровья, там, около пульта есть стулья, на которые настоятельно требует приземлиться, мой старый зад, – с грустной усмешкой прокомментировал Дин. Бард согласно кивнул, и они направились в пультовую.

– Это ваша трехмерная модель генератора, украшает главный зал лаборатории? – без предисловия спросил Дин, когда двери в пультовую автоматически закрылись.

– А разве мы были не в главном зале? – вопросом на вопрос ответил Бард.

– Нет, это лаборантская, но я не подумав задал вопрос, вы ведь не могли видеть главного зала а следовательно, и модель, которую я честно говоря воспринимаю как красиво сделанную трехмерную картинку, долженствующую окрылить сотрудников лаборатории, и подвигнуть их, к героическим усилиям, для воплощению ея в металле. Бард улыбнулся.

– Нет, это не картинка. Это, скорее всего, украденный Корпорацией у меня, виртуальный макет генератора. При чем, расчетно математически обоснованный, и реально действующий, разумеется, в виртуальном виде.

– Черт побери! Я все – таки дожил до момента, когда придуманная мною сказка становиться былью, – с необычайным волнением воскликнул седой ученый.

– Да, да именно ваши идеи о анизотропности пространства, или физического вакуума и позволили мне рассчитать модель действующего генератора, – сказал Бард, широко улыбаясь. Этот импозантный увлекающийся по-юношески старик, нравился ему все больше и больше.

– Но вы же дадите мне посмотреть ваши обоснования? – почти с мольбой в голосе обратился он к Барду.

– Да не волнуйтесь вы так, конечно дам, и мы вместе будем над этим работать, – совершенно искренне заверил его Бард.

– Вместе не получиться, уныло качнув головой, промолвил Дин. – Этот держиморда Чен ни за что не подпустит меня к исследованиям и допуска по уровню секретности не даст.

– Забудьте о Чене и положитесь на меня, – твердо сказал Бард. В конце концов, генератор такое же ваше детище, как и мое. И если бы вы не доказали что, пространство не ничто, а нечто, причем нечто весьма материальное, мне не над чем и не с чем было бы работать. Допуск нужного уровня у вас будет уже завтра. Иначе Чену придется конструировать генератор самому.

– Осторожнее молодой человек, осторожнее, – Дин предостерегающе поднял руку.

– Сдается мне, этот самый Чен Линг не просто сотрудник безопасности Корпорации.

Сдается мне, эта птица, более высокого полета, – невольно понижая голос, процедил он. – Думаю, он агент легиона», – отвечая на полувопросительный взгляд Барда, подвел итог старый ученый.

– Об этом я и сам догадался, – кивнул Бард, – еще там, на Земле. Однако при всех его рангах и чинах, это совсем не делает его выдающимся астрофизиком.

– Давайте все-таки не дразнить гусей, – попросил Дин, – пойдемте, я покажу вам лабораторию. И пусть, у господина Чена, не болит печень, из – за нашего, долгого отсутствия.

Они вышли тем же путем, забрав у охранника коммуникаторы и часы. Бард заметил, что безопасник сделал пометку в журнале посещений, предварительно взглянув на часы, и осуждающе покачав головой. В лаборантской Бард поймал несколько любопытных взглядов и, не останавливаясь, проследовал за Дином в лабораторию. Лаборатория его восхитила. При всем своем органическом неприятии Корпорации, Бард вынужден был признать, что все, что касалось работы, делалось Корпорацией с размахом и на высочайшем уровне. Светлое чистое помещение, размером с футбольное поле, было в идеальном эргономическом порядке, заставлено испытательными стендами, лазерными установками, измерительными комплексами и всеми теми необходимыми мелочами, которых порой так не хватает, для продуктивной работы. Буквально все, начиная от плазменного паяльника, до небольшого циклотрона находилось на своих местах. Бард с первого взгляда оценил удобство и комфорт в расположении каждого предмета в этом немалом пространстве. В трех метрах от пола, в центре лаборатории вращаясь прямо в воздухе, висело голографическое изображение работающего торсионного генератора, которое в последний раз Бард видел на экране своего компьютера. Прямо под изображением диаметром в десяток метров, красовалась монолитная титановая плита толщиной в метр отполированная до зеркального блеска.

Чей полет творческой мысли, поместил здесь это сооружение, и главное с какой целью, Бард не понял и обратился за разъяснениями к Дину. Виновато улыбнувшись Дин, пояснил, что это идея господина Чена Линга. По разумению, которого, сия плита будет основанием фундамента для монтажа генератора. Во – первых, для удобства контроля со стороны господина Чена за сборкой последнего. А во – вторых, для вдохновения и окрыления сотрудников лаборатории на трудовые подвиги. И по его неразумного старика мнению, именно для этого над фундаментом зримо олицетворяя конечную цель проекта и долженствуя внушать священный трепет непосвященным, и была подвешена голографическую модель. Бард побагровел и чуть не взорвался от ярости. Однако, дисциплинированный мозг, быстро взял под контроль разыгравшиеся чувства и погасил нежелательные эмоции. Единственное, что позволил себе Бард, в ответ на эскападу Дина так это еле слышно буркнуть: – Да – а – а, безумству глупых поем мы реквием. Ну что же, встреча с господином Ченом Ли становилась неизбежной.

Остаток дня Бард посвятил знакомству с оборудованием лаборатории и лаборантской, коротким, как он их сам окрестил, сканирующим беседам с сотрудниками и глубокому изучению компьютерного зала, являвшему собой еще один шедевр инженерной мысли. О таких скоростях и мощностях, на которых работали компьютеры Корпорации, имея при этом практически неограниченные резервы системной и оперативной памяти, он не только не слышал, но и не догадывался. Все – таки ученый в нем был сильнее и политика, и администратора. На ходу Бард придумывал новые эксперименты, воображение рисовало новые схемы и конструкции, мозг автоматически прикидывал и рассчитывал возможные варианты и сочетания. Видя лихорадочный блеск глаз Барда и сосредоточенно – отрешенное выражение лица, Дин эль Адинд, спрятав в усах добродушную усмешку, потихоньку отошел в сторону и, вернувшись в лаборантскую, занялся своей работой.

Бард не заметил, как закончился рабочий день. Как сотрудники один за другим, покидали помещение, украдкой бросая на него, кто изумленный, кто восхищенный, а кто недоумевающий взгляды. Как пожав плечами и спрятав в усах очередную улыбку, вышел Дин, и как включилось дежурное освещение. В лаборантской, за соседней перегородкой, мирно посапывал за своим столиком задремавший за работой, молодой ученый, кажется индус Иша Сингх. По залу изредка позвякивая инвентарем, разошлись молодые девушки уборщицы и двое контролеров безопасников. По всей видимости, в отношении Барда как впрочем, и всего научного персонала имелись недвусмысленные инструкции. Со стороны могло показаться, что его рабочее место ограничено неким запретным кругом не менее десяти метров в диаметре. Во всяком случае, ни одна уборщица, и ни один безопасник не рискнули пересечь этот невидимый барьер.

– Дмитрий не оглядывайтесь и не дергайтесь, – неожиданно зазвучал в голове юношеский с легкой хрипотцой голос, вырывая его из рабочего ступора. – Я сориентирую вас по аудио коммуникатору, – продолжал невидимый собеседник. Бард, раздосадованный на не прошеное вторжение в его работу, сделал над собой усилие, возвращаясь к реальности, и продолжил изучение внешнего вида монитора, уже не вникая в смысл схем мелькавших на экране.

– Меня представили вам, как Иша Сингха, инженера вычислителя. Бард вспомнил молодого индуса с иссиня – черными глазами и волнистой копной смоляных волос. Удлиненный овал лица и выступающие скулы, придавали выражению лица строгое, почти суровое выражение. А высокий лоб и глубокие складки у переносицы убедительно свидетельствовали о незаурядных умственных способностях молодого ученого.

– Да, кажется, Дин говорил, что у парня, какой – то математический талант, чуть ли не феномен, – досадуя на свою невнимательность, припоминал Бард.

– Я все слышу Дмитрий, – в голосе Сингха, зазвучавшим в голове Барда, отчетливо проскальзывали веселые нотки.

– Вот черт, я совсем забыл об этой особенности аудио коммуникатора, извини.

– Да ничего, все нормально, тем более что, ты совершенно прав. Я действительно могу решить практически мгновенно любую математическую задачку или уравнение, не прилагая совершенно никаких усилий. Как это происходит, не знаю, просто ответ сам возникает у меня в голове.

– Для нашей работы, эта твоя способность бесценна, – заметил Бард.

– Ага, – радостно подтвердил Иша.

– Впрочем, мы отвлеклись. Так вот, я не только сотрудник лаборатории, но и ваш единственный связной, а по совместительству и телохранитель на ближайшее время. В правом крыле института, работает еще один боец сопротивления в лаборатории систем связи…

– Знаю, Джамиль, – перебил его Бард. Мне кстати потребуется его навестить в ближайшее время. Вот тебе нематематическая задачка, придумай предлог.

– Хорошо, – ответил Иша, – но еще потребуется посетить рабочую зону сектора, там тоже трудятся четыре бойца сопротивления. Это, из уже прибывших. В их числе и небезызвестный тебе Коста.

– А этот визит, не может подождать? – спросил Бард.

– К сожалению, нет. Косту направили в команду мусорщиков. Это по очистке станции от разных вредителей. А значит у него, пока единственного среди нас, будет огнестрельное оружие.

– Вас полностью проинформировали по Косте? – с тревогой спросил Бард.

– Да, да, не волнуйтесь», – нетерпеливо продолжил Иша. – Нам важно, чтобы вы перед ним засветились, до того как его отправят на зачистку секторов.

– Хорошо, это все? – почувствовав вдруг навалившуюся усталость, спросил Бард.

– Еще пару моментов, – с ноткой сочувствия в голосе заторопился Сингх.

– Вы нарушили инструкции, не пройдя обязательный медосмотр. Думаю, вам это сойдет с рук, учитывая ваш статус, но впредь, не стоит обращать на себя внимание безопасников».

Бард с удивлением понял, что Иша абсолютно прав. Видимо перелет, и беспокойная ночь, здорово выбили его из колеи, раз он начал пренебрегать элементарными мерами конспирации. Так можно было докатиться и до принудительного медосмотра, что учитывая стоматологические особенности его организма, было крайне нежелательно.

– И еще одно, – продолжал Иша, – мне не нравится энергетический скан вашего дома.

На завтра, пожалуйста, вызовите техника по контролю систем внутреннего энергообеспечения, а там что – ни будь, придумаем.

– А что не так, с энергосканированием? – поинтересовался Бард.

– Я делал два скана, – пояснил Иша. – Один, до вашего прибытия, другой вчера. Картинки разные. Большего пока сказать не могу, надо разобраться.

– Техник тоже наш? – спросил Бард.

– А то? – с ноткой веселья в голосе, ответил Иша. – Вот теперь все, вы спокойно уходите, а меня охранники минут через десять разбудят, когда сообразят, что я не работаю.

Бард, оторвал взгляд от монитора, с видимым недоумением оглянулся по сторонам и, потянувшись всем телом, направился к выходу.

Чен

…Знаю дела твои, и труд твой, и терпение твое,

и то, что ты не можешь сносить развратных, и

испытал тех, которые называют себя апостолами,

а они не таковы, и нашел, что они лжецы…

Откровение Иоанна Богослова

(Апокалипсис)

Распрощавшись с Бардом, таким неожиданным образом, Чен Линг глубоко задумался. Не смотря на всю его колючесть и показную непримиримость, этот парень нравился Чену.

В нем чувствовался недюжинный ум и твердый характер. Однако шестым чувством агента, Чен ощущал в этом человеке неясную угрозу. Парень явно был со вторым дном. Отчетливо сознавая это, Чен с сожалением думал, что его долг агента в очередной раз идет вразрез с его чувствами и желаниями. Жестокая логика работы агента, как раз и заключалась в том, что умные сильные и честные люди, после встречи с ним, становились его жертвами. Чен не понимал, что легион, безжалостно эксплуатировал его лучшие черты характера. Его внимательность и непредвзятое отношение к людям, его умение глубоко чувствовать и сопереживать другим, в конце концов, его ум и его горькое, не проходящее, полное одиночество. Абсолютное одиночество в огромном двадцати пяти миллиардном мире. Его тело, годами бесчисленных тренировок превращенное в идеальную машину для убийств, было абсолютно здорово. Но его разум, с незаурядным интеллектом, разум ищущий, чувствующий и бесконечно страждущий от полного отсутствия, понимания, сочувствия и сопереживания со стороны кого бы то ни было, оказался смертельно болен.

Его детство. Не то что бы безрадостное, а абсолютно лишенное будущего с беспросветной тьмой неизбежного конца, в постоянном ожидании скорой и неминуемой смерти в резервации доноров запасников, как не прекращающийся кошмар преследовало его и днем и ночью всю последующую жизнь. Чен был «Ничьим» ребенком. Его отца, он не сумел вычислить даже по генетическому банку легиона. Мать попала в тот самый стотысячный процент обреченных женщин. Женщин, которые умирали при родах, и которых даже теоретически не могла спасти, вся мощь современной медицины.

Их было не много, этих безродных детей. И их надо было куда – то девать. До определенного времени, таких новорожденных попросту отправляли на переработку в компост. Но расчетливый и скупой до мелочности Шаман, сумел и из этого бросового материала извлечь прибыль. И прибыль не только в смысле религии, обосновывающей необходимость самого существования человека, необходимостью его страданий, но и вполне материально ощутимую. То ли сам Ву Вужоу, то ли кто подсказал, но на одной из заброшенных ферм гидропоники не по дням, а по часам росло волшебное «денежное дерево», именуемое резервацией доноров запасников. В резервацию, оборудованную минимально необходимым для существования, уровнем обеспечения, свозились «Ничьи дети» со всей планеты. Их основным предназначением было, служить «запасными частями», или донорами органов для стареющей элиты общества. Конечно донором, за достаточное вознаграждение, мог стать и любой гражданин. Но к несчастью, даже за большие деньги, несознательные граждане, не проявляли должного рвения. И редко кто, соглашался добровольно пожертвовать своим, сердцем или печенью во здравие «лучших» представителей человеческой расы. Поняв это Ву Вужоу, проникся «гуманной» идеей спасения жизней чад божьих, а заодно и выращивания абсолютно здорового и девственно

чистого материала, для своих собратьев. Разумеется, ни воспитанием, ни образованием жителей резервации, никто не озабочивался. Достаточно было обучить их членораздельной речи, и необходимым минимумом понимания, основных религиозных догм, и дисциплинарных требований режима. Дабы обеспечить минимум затрат и максимум контроля, помещение для проживания, питания и отправления естественных надобностей, предоставлялось одно на всех. Причем никто не затруднился возведением, каких либо ширм, или перегородок. Четыре стены, крыша для защиты от кислотных дождей, сливные дыры для отходов и приема душа, длиннющие, едва не в треть барака, столы, нары для сна, вот и все, что было необходимо для выращивания «запчастей». Мальчики и девочки, юноши и девушки, мужчины и женщины, жили скопом. Не удивительно, что через десяток лет в резервациях начали появляться дети. А поскольку от рождения они были юридически «ничьими», лишенными гражданского статуса, то с успехом пополняли ряды доноров – запасников. Жесткий режим, с обязательными коллективными молитвами. Два раза в день (в этом отношении Шаман был непреклонен). Строжайшее соблюдение правил гигиены, труда и отдыха, практически полностью исключали возможность возникновения, каких-либо заболеваний. Поэтому ограничиваясь необходимым минимумом медицинских услуг, Шаман добился устойчивого прироста населения резервации. Вскорости под резервацию пришлось выделить еще одну, заброшенную ферму, а затем и еще одну. На этом Шаман решил остановиться, дабы в наличии, всегда присутствовал дефицит здоровых и крепких органов для потенциальных потребителей. И чтоб упаси бог, не возникало искушения снизить цену, на его Шамана продукцию. Поэтому резервисты, достигшие тридцатилетнего возраста, попросту отправлялись на переработку в компост, чтобы уже в виде удобрений, продолжить пополнять тугой кошелек Ву Вужоу.

Чену в каком – то смысле повезло. Если конечно это можно назвать везением. Драки в резервации были категорически запрещены, ибо несли в себе угрозу непредвиденной порчи хорошего и дорогостоящего материала. Но, несмотря на жесточайшие меры дисциплинарного контроля со стороны охраны. Невзирая на безопасную для здоровья, но от этого не менее болезненную систему экзекуций и физических наказаний. Драки и потасовки происходили с завидной регулярностью. Управлять этой абсолютно безграмотной, не обремененной интеллектом, но от этого не становившейся менее агрессивной массой, эффективно не получалось.

Свидетелем такой драки с участием Чена и стала комендант резервации. Ее позабавило, как пятнадцатилетний мальчишка, крепко сложенный, но по-юношески жилистый и угловатый, с ловкостью кошки проскальзывал между рук пятерки увальней, каждый из которых был года на три старше, и тяжелее их противника. Выскользнув из круга атакующих, он хладнокровно дождался первого преследователя, и быстро поймав, протянутую в поиске жертвы руку, дернул на себя. Противник, пропахал носом, плотно утрамбованную землю резервации. Второго нападавшего встретили два точных и хлестких удара в лицо и шею. После этого парню перестало везти. Подкравшийся слева крепыш внезапно прыгнул к нему и обхватил руками. Пока мальчишка барахтался, освобождаясь от захвата, подоспели остальные. Дальнейшее развитие событий было прервано резким свистком коменданта. Выросшие как из – под земли охранники, в мгновение ока скрутили, нападавших и их потенциальную жертву.

Комендант резервации, отставной майор легиона, Эльза Крауз, доживала свой последний десяток. Никто бы, не сказал, что этой стройной подтянутой, белокурой и все еще красивой женщине исполнилось сто десять. Несколько удлиненное лицо и глубоко посаженные миндалевидные голубые глаза, придавали лицу миловидное выражение. Однако, четкая линия тяжелого подбородка, рельефно выступающие скулы, и тонкие губы, сводили эту миловидность на нет. Из – за них, красивая женщина казалась строгой и даже злой. Место коменданта резервации, в каком – то смысле, давало определенные преимущества. Во всяком случае, беспокоиться о «запчастях» для своего тела Эльзе не приходилось. Вместе с тем, она четко осознавала, что ни предыдущие ее заслуги, ни нынешнее достаточно высокое положение, ни скопленные за годы службы, несколько сот тысяч кредитов, не ставили ее вровень с настоящей элитой. Закон о приятной смерти она не могла обойти. Хотя попытки купить будущее, или сколько-нибудь отсрочить страшный миг предпринимались ею регулярно. Все чего смогла добиться деньгами Эльза, так это гарантированное пребывание на острове смерти, перед неизбежным концом. Порой Эльзе казалось, что это благо, приятная смерть. Уставшая от жизни и пресытившаяся всем, что можно получить за деньги, она откровенно скучала. Богатая, развращенная, и бесконечно одинокая женщина, искала новых ощущений и не находила их, грезила об искренней любви, и скатывалась в пошлость порочного приевшегося секса, мечтала о прекрасных и высоких чувствах, а получала неприкрытую лесть и подобострастные улыбки подчиненных. И случилось так, что именно в этом сумеречном состоянии стареющей и опустошенной души, мелькнула светлая искорка, чужой судьбы неизвестного ей мальчика. Будто свежим воздухом потянуло, из плохо прикрытой форточки, тесного и душного помещения ее души. Мальчика приказано было доставить на экзекуцию к ней, и с этой минуты жизнь Чена окрасилась в багрово – черные тона преддверия ада. Эльза избивала его, возбуждаясь от вида алых, припухших полос, вспыхивавших на его обнаженном теле. Порка сменялась приступами неистовой страсти, отвратительных и до тошноты мерзких ласк, которыми она одаривала Чена. Ее развращенный и извращенный мозг, выплевывал жуткие и омерзительные сюжеты, все новых и новых утех для ее беснующейся плоти. Казалось, не будет предела, безумству фантазий этой женщины. Чен стоически терпел. Он понимал, что только мимолетный каприз этой стареющей фурии, отделяет его от периметра резервации. Ступив одной ногой в мир живых, он узнал, что люди живут не двадцать пять не тридцать лет, а практически вечно. Эльза с первых минут разъяснила ему, устройство этого мира, тем более что в последнее время это была ее любимая тема для разговоров. А потом она с жестокостью, кошки наслаждающейся предсмертным писком мыши, наслаждалась волнами страха, пробегавшими по лицу мальчика, лишь стоило ей полунамеком дать понять, о возможном возвращении в резервацию. Как опытный кукловод, она знала, за какие ниточки и с какой силой надо потянуть, чтобы страх был постоянным, а боль непереносимой. Она искусственно лелеяла и взращивала его страх, страх до тошноты, до кровавого поноса, и наслаждалась своей игрой.

Однако, надо отдать ей должное. Терзая и истязая его плоть, бесцеремонно разрывая когтями его душу, Эльза все – таки озаботилась его образованием. В ее большом доме появились, учителя и репетиторы, а Чен зная о неизбежных наказаниях, за плохо выученный урок оказался на редкость примерным и старательным учеником. Постепенно, и незаметно для себя Эльза привязалась к мальчику. Это была привязанность ребенка, к любимой игрушке. Да, ей можно делать уколы, играя в больничку. Да, ее можно наказывать и даже избивать, но с каждым днем, от нее все труднее избавиться, все проблематичнее становиться ее выбросить. Не будучи, сколько – нибудь образованным психологом, Эльза не понимала, что изливая на Чена, всю мерзость и порочность своей души, она и сама при этом получала от него нечто. И это нечто, незаметно, исподволь, но с упорством воды размывающей камень, просачивалось в ее мозг, подтачивая его и терзая той мукой, что в просторечии зовется совестью.

А Чен, терпел. Терпел, боль и страх, терпел унижения и учился, учился, учился. Он учился не только у репетиторов и преподавателей, он учился у Эльзы, учился у книг и фильмов, учился у всего, что могло дать хоть кроху знаний и нового опыта в этом непростом огромном и навеки проклятом, новом мире под названием жизнь. Он понял, что может выжить и жить долго, и поэтому стоически терпел. Терпел побои и издевательства, терпел ненавистные игры и ласки Эльзы. Терпел, задыхаясь в душной влажности ее стальных объятий. Терпел, стоя под ледяными струями душа и в кровь сдирая мочалкой кожу, пытаясь смыть с тела ее липкие выделения. Но никаким мочалом, невозможно было смыть грязь, оседавшую в его душе. Терпел пытки совестью, к которой ханжески взывала Эльза после особенно бурных ночей. Он научился терпеть. Он вообще многому научился. Устав от страха, и перестав бояться, он научился искусно изображать его, потому, что это нравилось его хозяйке. Научившись контролировать боль, он продолжал тонко изображать страдания, потому что, так было необходимо, для его выживания. Научившись преодолевать отвращение, он мог имитировать вожделение и экстаз в нужные для нее моменты. И еще, он экспериментировал. Он сумел понять ее страх и одиночество и стал иногда развлекать ее болтовней на отвлеченные темы, изображая внимательного ученика, перед строгой учительницей. Он начал оказывать, не требуемые ей знаки внимания, чем немало льстил ее самолюбию. Он искренне интересовался ее делами, и она стала позволять себе, делиться с ним своими переживаниями. Не все эксперименты оказывались удачными. Так однажды Чен, после одной тяжелой ночи, вместо привычных слов благодарности, неосторожно спросил: – Зачем вы меня избиваете, ведь я и так делаю все, что ни прикажете? Впервые Чен увидел слезы на глазах Эльзы. Но, это были слезы злости. Злости на себя, такую неудавшуюся, на эту проклятую жизнь, так ей ничего и не давшую, и на этого сопливого мальчишку, задающего такие неудобные и сейчас совершенно ненужные вопросы. Слезы закончились серией ожесточенных ударов, клоком вырванных волос и в кровь исцарапанной кожей. Завершилось все как всегда, бурной сексуальной оргией, после которой Эльза выглядела, как бы даже довольной. Одного раза, оказалось достаточно, чтобы больше и не пытаться взывать, к ее больной растревоженной совести. Однако как ни странно, этот эксперимент имел и положительное воздействие. Во всяком случае, через несколько дней, дав ему небольшую сумму денег на карманные расходы и нацепив на ногу электронный браслет арестанта, являвшийся одновременно и пропуском и датчиком слежения для лиц лишенных гражданских прав, Эльза позволила ему посетить город, башни которого, горными утесами вспарывали небо в десятке километров от резервации.