Текст книги "Падший"

Глава третья, или Немного смерти, немного любви

Одиночество – это плохо. Коляска с Лилианой укатила, и я осознал это со всей возможной ясностью. С отъездом Лили мир словно потерял часть своей материальности, стал вдруг чужим и пугающим. Точнее, это я стал чужим для погруженного в сумерки города с его желтыми огнями газовых фонарей, долетавшей из парка танцевальной мелодией, густыми тенями подворотен и безудержным весельем праздной публики.

Беспечные гуляки благоразумно обходили меня стороной; я не стал дожидаться, пока кто-нибудь кликнет констеблей, и зашагал прочь. В первой попавшейся винной лавке купил пару бутылок портвейна и отправился в гости к Альберту Брандту. Желания напиться я не испытывал, но не идти же к поэту с пустыми руками? Он точно еще не успел заполнить бар.

Пока шел, пытался разобраться в собственных чувствах и решить, стоит ли вообще навещать Альберта. Скоротать ночь в ожидании поезда вполне можно и на вокзале, для этого не обязательно навязываться человеку, которого я не видел больше года и давно уже не полагал своим другом.

При мысли об этом я даже замер на полушаге. Затем кивнул и поспешил дальше.

Все просто: даже утверждая обратное, я до сих пор считал Альберта другом, только и всего. Поэтому и хотел увидеться с ним, несмотря на присутствие Елизаветы-Марии.

Одиночество, чтоб его. Это все одиночество.

Вскоре я свернул с бульвара на боковую улочку, где не резало глаза резкое мерцание электрических ламп и не раздражала доносившаяся из громкоговорителей музыка. До этого меня так и подмывало забраться на столб, сорвать динамик и расколотить его о голову первого встречного. В темном переулке непонятная злость на все и всех отпустила, захотелось сесть на ступени невысокого крылечка, пить прямо из горлышка крепленое вино и ни о чем не думать.

Тоже непонятно – раньше я тяги к алкоголю за собой не замечал, хотя портвейн и любил. Портвейн нравился мне своим сложным букетом и ягодной сладостью. Не портили впечатление от вина даже воспоминания об инспекторе Уайте, который был большим любителем этого напитка. Меня вообще мало трогали воспоминания о мертвых.

Ворота, ведущие во двор дома, где остановился Альберт Брандт, были уже заперты. Выглянувший на стук сторож поглядел на меня с неприкрытым неодобрением, но постояльца вызвать не отказался. Кутавшийся в домашний халат поэт рассеянно похлопал его по плечу, сунул монету в полфранка и распахнул дверь.

– Заходи, Лео.

– А Елизавета-Мария?

– Устала с дороги. Спит.

По скрипучей лестнице мы поднялись на третий этаж, там Альберт провел меня мимо закрытой двери спальни на просторный балкон. Озера в сгустившихся сумерках видно не было, только слышался легкий плеск волн.

Я опустился в одно из плетеных кресел, Альберт сходил за бокалами и присоединился ко мне.

– Лимонад сделать? – предложил он.

– Не стоит. – Я взял стакан, наполнил его портвейном и отпил маленький глоток. На языке словно расцвел сладкий цветок.

– А где твоя подружка?

– Уехала домой.

– Бросила тебя?

– Так получилось, – пожал я плечами и сообщил вставшему у ограждения поэту: – У меня поезд в пять утра.

– Уезжаешь?

– Да, в Новый Вавилон.

– Вернешься?

– Не думаю.

Альберт уселся в кресло и отпил портвейна.

– Ну, хоть попрощаться зашел. – Он махнул рукой. – Впрочем, ерунда. Земной шарик становится очень маленьким, знаешь ли. Расстояния съеживаются как шагреневая кожа. Паровозы, дирижабли, пароходы. А Тесла? Не удивлюсь, если вскоре достаточно будет просто сунуть два пальца в электрическую розетку, чтобы очутиться на другом конце света!

– Скорее уж таким образом на том свете окажешься.

– Это сейчас. Но все течет, все меняется.

– Все меняется, да, – кивнул я и сделал очередной маленький глоток крепленого вина.

– Знаешь, – вздохнул Альберт, – я ведь действительно люблю ее.

Я кивнул.

– Нисколько не сомневаюсь. Она красивая.

– И нуждается во мне.

– Как скажешь.

– Извини, – попросил вдруг поэт прощения непонятно за что.

Я развернулся к нему, ожидая продолжения.

– По-дурацки все получилось. Хотел придать тебе решительности, а в итоге и сам запутался, и тебе лучше не сделал.

Я кивнул. И в самом деле, не расскажи тогда Альберт газетчику о моих чувствах к дочери главного инспектора, я бы никогда не связался с суккубом и все сложилось бы совершенно иначе. Но не уверен, что стоило об этом жалеть.

– Все хорошо, что хорошо кончается, – утешил я приятеля.

– И не говори, – согласился поэт с этой сентенцией, разливая по бокалам вино.

Мы еще какое-то время просидели на балконе, а когда к концу подошла вторая бутылка, я посмотрел на часы и поднялся на ноги. Сразу закружилась голова, но опьянение лишь придало решимости отправиться на вокзал прямо сейчас.

– Пора, – протянул я руку Альберту, – поезд отходит в пять утра.

– Брось! – фыркнул поэт. – Ложись в гостевой комнате.

– А поезд?

– Извозчик на четыре утра устроит? Попрошу сторожа, он все организует.

Я подумал и согласился. Оборотень ты или нет, когда речь заходит о похмелье, это не имеет никакого значения. Если не посплю хоть пару часов, всю поездку промучаюсь с головной болью. Да и опьянел с непривычки как-то слишком уж сильно. Уж лучше б на лимонад согласился…

Альберт показал мне гостевую комнату, я поблагодарил его, разулся, снял пиджак и улегся на диван. Раздеваться не стал. Просто не видел смысла. Голова приятно кружилась, глаза понемногу слипались, и вскоре я сам не заметил, как провалился в беспокойный сон. Но перед тем достал из кармана маузер и сунул его под подушку.

Так, на всякий случай.

Проснулся, когда шею стиснули сильные пальцы. Перехватило дыхание, сердце с перепуга чуть не выскочило из груди, но рефлексы не подвели: рука доведенным до автоматизма движением нырнула под подушку, пальцы сжались… и ухватили пустоту. Пистолета на месте не оказалось.

– Успокойся! – послышался знакомый голос, и по спине побежали мурашки.

Елизавета-Мария ослабила хватку, потрепала меня по щеке и отошла к открытому окну. В лунном свете проявился стройный женский силуэт.

– Пистолет на столе, – сообщила суккуб и с ногами забралась на подоконник. – Просто не хотела, чтобы ты пальбой перебудил всю округу, – пояснила она, не став оправлять соскользнувшую с бедра полу пеньюара.

– Что ты хочешь? – хрипло выдохнул я. На стол даже не взглянул, вместо этого нашарил в кармане брюк рукоять складного ножа. Я не знал, сохранила или нет неуязвимость к меди и свинцу лишенная сверхъестественных способностей Елизавета-Мария, но титановый клинок проймет кого угодно. Наука сильнее магии.

– Чего я хочу, Лео? – задумчиво произнесла суккуб. Луна освещала ее со спины, лица было не разобрать. – Если ты думаешь, что я хочу твоей смерти, ты ошибаешься.

– Боишься после этого сама отдать концы? – предположил я.

– Вовсе нет, – хрипло рассмеялась суккуб. – Для меня смерть – всего лишь второе рождение. Нет, Лео. Ты выжег из меня все чувства и желания. Выжег вместе с моей силой. Я могу оторвать тебе голову прямо сейчас, могу, но не хочу. Я хочу, чтобы ты вернул все обратно. Хочу стать прежней.

– Это невозможно!

– Нет ничего невозможного в этом мире! – резко ответила Елизавета-Мария.

Несмотря на расслабленную позу, показалась, будто она сейчас накинется на меня и попытается удавить.

– Только не в нашем случае.

– Ты выжег мою сущность. Я даже не помню толком, каково это – ненавидеть кого-то всем сердцем, желать смерти и добиваться своего. Я хочу это вернуть. Ты отрезал меня от преисподней, восстанови эту связь. Просто представь ее в своей голове! Сделай это!

– Черта с два! Никогда, даже если бы и мог!

– Сделай это, и я принесу тебе вассальную присягу. Я буду повиноваться тебе, как повинуются мелкие бесы князьям ада! Всегда и во всем!

Я приподнялся на одном локте.

– Зачем? Что тебя не устраивает? Наслаждайся жизнью!

– Наслаждаться? – зашипела Елизавета-Мария. – А ты знаешь, Лео, что не дает мне сойти с ума? Жалость. Меня жалеют, Лео! Ты понимаешь, насколько это унизительно? Это как овсянка после мяса с кровью! Жалость – как вода в пустыне! Она не дает умереть, но и только! Бежит сквозь пальцы и утекает в песок. Это… выматывает.

– Очень образно.

– Нахваталась у Альберта. Так ты сделаешь это?

– Нет. Никогда.

– Как ты однажды сам сказал, Лео: «Никогда – это очень долго».

– Не в этом случае.

Елизавета-Мария соскользнула с подоконника и негромко рассмеялась.

– Рано или поздно ты передумаешь. Я подожду. И помни: мое обещание не пустые слова. Дай мне силу, и я буду повиноваться тебе беспрекословно. Всегда. Клянусь.

Я почувствовал нервную дрожь, словно это простое слово протянулось между нами призрачной цепью.

– Уходи, – потребовал я.

Елизавета-Мария не сдвинулась с места и принялась развязывать пояс пеньюара.

– Лео, ты помнишь родинку на моей левой груди? – спросила она. – Зачем ты ее только выдумал? Это так вульгарно!

– Перестань! – потребовал я, усаживаясь на диване.

– Уберешь ее?

– Я не могу! Не могу и не буду!

Суккуб рассмеялась.

– У тебя в кармане нож или ты пытаешься сбросить напряжение?

– Убирайся!

– Будь паинькой, Лео. Убери родинку. Или тебе станет очень и очень стыдно. Я это обеспечу, обещаю!

– О чем ты говоришь?! Разве Альберт не заметит ее исчезновения?

Елизавета-Мария прекратила делать вид, будто собирается распахнуть пеньюар, и с легким сожалением в голосе произнесла:

– Альберт уже не столь внимателен ко мне, как раньше. Он ничего не заметит.

Я закрыл глаза, и в голове немедленно возник образ девушки со всеми волнительными изгибами ее тела, но только потянулся к нему, как тотчас накатила волна жгучей боли. Заломило виски, стало трудно дышать, в груди словно образовался ледяной комок.

– Не могу, – шумно выдохнул я. – Обещал ведь не менять твое тело, забыла?

И как-то неожиданно пришло понимание, почему не увенчалась успехом попытка изгнать суккуба с помощью передатчика Александра Дьяка. Дело было именно в этом обещании. Я дал слово, и это слово связало нас с Елизаветой-Марией так же сильно, как и прежний уговор. Мне удалось уничтожить потустороннюю сущность мнимой невесты, но ее образ остался в моей голове. Именно это и удержало суккуба от падения в преисподнюю.

– Сделай это, – потребовала Елизавета-Мария и веско добавила: – Разрешаю!

Подстегнутый воображением талант сиятельного сорвался с места, и на какой-то неуловимый миг в голове возник сложный образ, словно я смотрел на суккуба сразу со всех сторон. Убрать родинку с ее груди оказалось неожиданно просто. Просто подумал – и той не стало.

– Замечательно! – промурлыкала Елизавета-Мария. – Ты сделал это! А теперь верни мне силу.

– Убирайся!

– Не боишься попасть в неловкое положение? В очень-очень неловкое положение? – прошептала суккуб и медленно двинулась от окна к дивану. Распахнутый пеньюар больше не скрывал обнаженного тела, оно белело в полумраке комнаты и дурманило сознание своей доступностью. Достаточно было просто протянуть руку…

Руку я протягивать не стал, вместо этого досадливо поморщился.

– Родинка – это такая малость. Какой вред может быть от родинки, скажи? Никакого, ведь так?

Елизавета-Мария замерла на полушаге.

– Но не злокачественная ли это опухоль, как думаешь? – Теперь уже я сам подался навстречу.

Суккуб отступила, сияние моих глаз отразилось в ее глазах, пустых и тусклых.

– Подлец! – с чувством сказала Елизавета-Мария, пересилила себя, подошла и потрепала меня по щеке. – Какой же ты, Лео, подлец! Знакомством с тобой могли бы гордиться иерархи ада.

– Сгинь! – потребовал я.

Елизавета-Мария запахнула пеньюар, завязала пояс и уверенно, словно вдруг прозрела, направилась к входной двери.

– Мое предложение в силе, – сказала она, перед тем как скрыться в коридоре.

– К черту! – сдавленно выдохнул я, взял со стола маузер и на всякий случай выщелкнул из рукояти магазин. Убедился, что патроны на месте, и воткнул его обратно.

После этого налил из хрустального графина стакан воды, напился и вернулся на диван, но только задремал – и жутким железным дребезжанием разродился заведенный на четыре утра будильник. Пора было ехать на вокзал.

На вокзал меня доставили за полчаса до прибытия поезда. По холлу сонно бродили курортники, чей отпуск подошел к концу, смотреть на их унылые физиономии не было никакого желания, и я отправился в ночной буфет. Уселся там за столик, попросил принести стакан холодной воды и чашку черного кофе. Опьянение уже прошло, голова не болела, но вставать в столь раннее время я давно отвык; было откровенно не по себе.

Знобило, клонило в сон, слегка подташнивало.

В несколько длинных глотков я влил в себя принесенную воду, потом без лишней спешки начал пить кофе. Тот был излишне горячим и горьким, зато взбодрил и прогнал сонливость. Иных последствий вчерашнего злоупотребления портвейном к этому времени уже не оставалось.

Я даже задумался, не купить ли пару миниатюрных пирожных с белковым кремом, но не успел. Просто почувствовал на себе чужой взгляд и обернулся.

Ко мне шагал маркиз Монтегю.

Шагал именно ко мне – сомнений в этом не было ни малейших.

Сердце так и екнуло, но я взял себя в руки и беспечно улыбнулся, выкинув из головы предположения о намерениях и мотивах маркиза, неприятные и пугающие.

– Лев! – шумно выдохнул маркиз. – Совсем отчаялся вас отыскать! К счастью, догадался подняться наверх.

– Что-то случилось, Джордж? – еще больше встревожился я. – Что-то с Лилианой? Вчерашняя заметка в газете ее чрезвычайно расстроила.

– Об этом я и хочу с вами поговорить, – тяжело отдуваясь, произнес отец Лили. Он приложил руку к сердцу и ссутулился, потом попросил буфетчика: – Стакан воды, любезный!

За ночь маркиз Монтегю словно постарел на десять лет, кожа приобрела нездоровый вид и посерела, под глазами залегли синие мешки, лоб прорезали морщины. И даже залихватски растопыренные вчера усы сейчас обвисли.

Жадно выпив воду, маркиз опустился на стул и жестом попросил меня присоединиться к нему.

– Время еще есть, – сообщил он, откинув крышку серебряной луковицы карманных часов. – До поезда – четверть часа. Вы ведь уезжаете пятичасовым?

– Так и есть.

– Отлично. Лилиана – тоже.

– В самом деле? – поразился я.

– Да, она решила развеяться и провести несколько дней в столице.

Я кивнул, отметив про себя, что все это напоминает паническое бегство от неизвестной мне опасности.

– Понимаете, Лев, – тяжело вздохнул маркиз, – она уже взрослая женщина, но для меня навсегда останется маленьким ребенком. Это вообще вполне естественное желание отца – опекать своих отпрысков. Увы, детям оно кажется слегка… навязчивым.

– Не уверен, что понимаю вас, Джордж.

– Лилиана – наш единственный ребенок, – сообщил маркиз. – Моя супруга не переживет, если с ней что-то случится. А после вчерашних новостей девочка сама не своя. Ей нужно время успокоиться. Лев, вы и так едете в Новый Вавилон, присмотрите за Лили в дороге и дайте телеграмму, когда она заселится в отель. Прошу – вы меня чрезвычайно обяжете.

Я открыл рот, чтобы отказаться, и вновь закрыл его, собираясь с мыслями.

– Почему я? Почему не отправить с ней кого-то из слуг?

– Она не хочет никого видеть. Фактически вы первый ее знакомый после возвращения из Калькутты.

– Она не показалась мне затворницей.

– Закрываться от мира в доме и закрываться от мира в себе – так ли велика разница?

Либо маркиз всерьез принимал меня за тайного поклонника дочери, либо немного лукавил, поэтому соглашаться на его поручение я не спешил. Вместо этого со всей возможной прямотой объявил:

– Джордж, вы ведь ничего обо мне не знаете! Как вы можете мне доверять?

Маркиз рассмеялся:

– Дорогой Лев! Во-первых, от вас не требуется ничего экстраординарного. Во-вторых, я неплохо разбираюсь в людях, – разложил он все по полочкам и с улыбкой добавил: – Правда, знакомство со скандальным поэтом говорит, скорее, не в вашу пользу…

Мы посмеялись шутке, и я уточнил:

– Просто присмотреть за Лилианой в поезде и дать телеграмму?

– Да.

Я кивнул и спросил:

– Джордж, я говорил, что служил в полиции?

Отец Лили подобрался и после явственной паузы подтвердил:

– Говорили, Лев. Говорили.

– Так вот, мне представляется крайне подозрительным столь поспешный отъезд вашей дочери из города из-за газетной утки о душителях Кали.

Маркиз тяжело вздохнул:

– Поверьте, Лев, в этом нет ничего подозрительного. Фансигары – это больная тема для всех нас. Помните, я упоминал моего бедного друга, которого вместе со всей семьей сгубили душители? Лилиана была помолвлена с его старшим сыном. Они знали друг друга с детства. Представляете, какой это был для нее страшный удар?

Сообщение это меня изрядно удивило, поскольку в варьете я собственными ушами слышал посвящение танца Лилианы богине Кали, но вида я не подал и поспешил принести извинения.

– Простите, что разбередил старую рану.

– Бросьте, Лев! Это не ваша вина. Это все газетчики. Беспринципные шакалы!

– Не верите в душителей?

– Я поговорил с начальником полиции. Он убежден, что это самоубийство.

– Это многое объясняет, – отстраненно заметил я, хоть в подобную версию нисколько не верил.

– Так вы согласны?

– Как я могу отказать? – развел я руками. – Но, к сожалению, не смогу сопровождать Лилиану в поездках по городу. У меня весьма насыщенный график на ближайшие дни.

– О, с моей стороны было бестактно обращаться со столь обременительной просьбой. Просто проводите ее до отеля. За время поездки Лилиана успокоится, она сильная. Очень сильная. – Маркиз похлопал меня по плечу и предупредил: – Надеюсь, вы сохраните наш разговор в тайне? Лилиана крайне болезненно переживает родительскую опеку.

– Сделаю, что в моих силах.

Тогда маркиз вытащил из внутреннего кармана пиджака конверт и протянул его мне:

– Держите!

– Что это?

– Билет первого класса. А ваш я сдам в кассу.

Я полез за бумажником.

– Давайте посмотрим, смогу ли оплатить разницу…

– Пустое. Это самое малое, что я могу сделать, дабы компенсировать ваше беспокойство.

Отправляться в поездку совсем уж без денег не хотелось, поэтому я не стал отказываться и поменял собственный билет на билет первого класса. Да, я любил комфорт. К тому же как иначе присматривать за Лилианой в поезде?

– У вас нет багажа? – спросил маркиз.

– Путешествую налегке, – улыбнулся я, на прощанье пожал собеседнику руку и отправился на перрон. С беспечным видом продемонстрировал билет потрясенному моим внешним видом кондуктору и прошел в полупустой пульмановский вагон. Путь предстоял неблизкий, поэтому, усаживаясь в удобное кресло, я в полной мере оценил любезность маркиза. Очень удачно все сложилось. Очень.

Только вот Лили…

Лилиана, в неброском дорожном платье и простой шляпке, сидела у окна, лицо ее было бледным и осунувшимся. Когда я опустился напротив, она подняла взгляд припухших и покрасневших глаз и удивленно выдохнула:

– Лео?! Ты едешь первым классом?

Я беспечно улыбнулся.

– Да, решил путешествовать с комфортом.

– А почему меня не предупредил?

– Откуда мне было знать… – начал я и немедленно понял, что неправильно повел себя с самого начала, но фразу все же закончил, – что ты тоже решила выбраться в Новый Вавилон?

– Но ты не удивился! – в один миг раскусила мою игру Лилиана. – Ты не удивился, увидев меня!

– Ну да. Не удивился. Я встретил на платформе твоего отца.

– Ах, вот оно что! – многозначительно протянула Лили. – Теперь понятно, с какой стати он выспрашивал о тебе!

Я внутренне поежился, но виду не подал и беспечно поинтересовался:

– И с какой же?

– Он просил тебя за мной присмотреть, так? Наверняка и билет купил!

– С чего ты взяла?

– Мне не нужны няньки! – во всеуслышание объявила моя спутница и тем самым сразу привлекла к нам заинтересованные взгляды попутчиков. – Эта опека… она просто унизительна! Вопиющий пример мужского шовинизма!

– Позволь не согласиться.

– Не позволю! – отрезала Лилиана. – Отец до сих пор полагает, будто я несмышленый ребенок и не могу позаботиться о себе!

Я покачал головой:

– Уверен, он так не думает.

Лили неожиданно остро глянула на меня и поставила вопрос ребром:

– Он просил за мной присмотреть? Да или нет?

– Да. Но…

– Никаких «но»!

– Ты не думала, что у его просьбы может быть несколько иная причина?

– И какая же? – поинтересовалась Лили с нескрываемым скепсисом.

– Дать мне возможность побыть с тобой рядом. Не ты ли говорила, будто он всерьез полагает меня твоим тайным воздыхателем?

Лилиана даже задохнулась от возмущения, но сразу взяла себя в руки и очаровательно улыбнулась:

– И что же ты? Почему ты согласился на его предложение?

– Комфорт не кажется тебе достойной причиной?

– Лео!

– К тому же здесь есть ты, а во втором классе тебя нет.

– Красивые слова! Но как я могу тебе теперь доверять, зная, что ты шпионишь за мной по поручению отца? Скажи, как?!

– Вздор, – поморщился я. – Шпионить за тобой не входит в мои планы. Просто помогу с багажом, на этом и расстанемся, раз тебе так неприятно мое общество. У меня очень насыщенный график.

Лилиана взяла ридикюль и демонстративно пересела на противоположную сторону вагона. Я не менее демонстративно отвернулся к окну. Не имело ровным счетом никакого значения, с какого расстояния не будет разговаривать со мной моя попутчица. Поезд уже тронулся, выйти на перрон она не могла.

К тому же нет ничего хуже, чем зевать и клевать носом во время разговора с привлекательной особой противоположного пола, а размеренное покачивание вагона очень скоро нагнало на меня сонливость, и глаза начали слипаться сами собой. Я задремал.

Ну, как задремал? Уснул, да так и проспал весь путь до Нового Вавилона. Все восемь часов. Нервы. Это все нервы. Должно быть так.

Проснулся уже в столице на Западном вокзале. Лилиана вновь сидела напротив и смотрела на меня с непонятным выражением лица.

– И кто за кем должен присматривать? – с укором поинтересовалась она. – Ты продрых всю дорогу!

Я сонно кивнул, потер ладонями лицо, потом привел железное оправдание:

– Ты ведь не нуждаешься в моей опеке, верно? И я в этом вопросе с тобой полностью солидарен.

– Отец точно просил тебя приглядеть за мной? – даже засомневалась Лили в своих подозрениях.

Но я опускаться до откровенной лжи не стал.

– Он просто хотел знать, в каком отеле ты остановишься. Разве можно было отказать ему в такой малости?

– Возмутительно! – рассерженной кошкой фыркнула Лили и отвернулась к окну. Я не обиделся. Поезд ехал по городу, и Лилиане куда интересней было любоваться видами императорского парка, нежели созерцать мою помятую физиономию, вне зависимости от того, помирились мы или нет.

Когда состав въехал на территорию Центрального вокзала, я впервые за всю поездку поднялся из кресла и размял ноги. Утомленная долгой дорогой почтенная публика на меня даже не взглянула.

Раздался длинный гудок, шлейф дыма накрыл вагон, и паровоз начал замедлять свой бег. Не прошло и минуты, как мы въехали в крытый привокзальный павильон, и поезд остановился у перрона.

– Где твой багаж? – спросил я у Лилианы.

– Мне не нужна твоя помощь! – отрезала она. – Ты ведь такой занятой человек!

– Ну, время угостить тебя лучшими профитролями в столице у меня найдется, – забросил я удочку, и спутница сменила гнев на милость.

– Хорошо, веди, – согласилась она, взяв меня под руку.

Как мне показалось, Лилиана просто растерялась от увиденного. И немудрено – на неподготовленного человека Центральный вокзал Нового Вавилона производил неизгладимое впечатление. Город в городе, паровой котел огромного транспортного механизма империи. Железнодорожные ветки соединяли его с морским портом и портом дирижаблей; огромный зал заполняли приезжие со всего мира, и уверен – среди них были не только люди.

Ароматы парфюма, незнакомой еды, табака и пота окружили нас со всех сторон, и я поспешил увести Лили из этой сутолоки в более спокойное место.

– Куда мы идем? – спросила моя спутница, с тревогой оглядываясь по сторонам; я буквально слышал, как встревоженно колотится ее сердце. Лилиана цепко держала меня за левую руку, словно боялась отпустить и затеряться в беспокойном море людей.

В правой руке я нес ее дорожный чемодан, легкий и плоский. Если выставить перед собой острый угол, то таким багажом чрезвычайно удобно прокладывать дорогу в толпе.

– Лео! – дернула меня за руку Лили. – Куда ты меня ведешь?

– Уже привел, – указал я на вокзальное кафе, где любил бывать ребенком. Мы с отцом никогда никуда не ездили, он просто имел обыкновение встречаться на вокзале с нужными людьми.

Не без труда, но нам все же удалось отыскать свободный столик; я убрал чемодан под стул, велел Лили присматривать за ним, а сам отправился в буфет. Принес поднос с двумя чашками кофе и корзинкой профитролей. На покупку этого угощения ушла изрядная часть остававшихся в бумажнике денег, но я по этому поводу ничуть не переживал. Мои финансовые затруднения подходили к концу.

В отличие от папы, на вокзале я собирался повстречаться не с каким-нибудь социалистом или анархо-христианином, а с собственным поверенным. Помимо восстановленного паспорта тот должен был принести немного наличности и новую чековую книжку. По крайней мере, я очень на это рассчитывал. Новый Вавилон не слишком снисходителен к бродяге без денег и документов.

Чашка кофе и несколько профитролей подействовали на Лили самым положительным образом. Бледное лицо порозовело, моя спутница перестала встревоженно озираться по сторонам, успокоилась и с нескрываемым интересом разглядывала сновавших внизу людей. Кафе располагалось на втором этаже, вокзал отсюда просматривался от билетных касс и до выхода на платформы.

Именно поэтому я заметил поверенного задолго до того, как нескладный выпускник не самого престижного учебного заведения подошел к винтовой лестнице и стал подниматься в кафе. Слежки за ним не было. По крайней мере, никто подозрительный мне на глаза не попался.

– Сейчас вернусь, – предупредил я Лилиану и направился к бестолково озиравшемуся у буфета пареньку.

– Виконт! – встрепенулся тот при моем приближении.

– Тише! – потребовал я, склонился над витриной и спросил: – Все готово?

Вместо ответа поверенный протянул газетный сверток:

– Да.

– Кто-нибудь мною интересовался?

Поверенный покачал головой и замялся, но все же произнес:

– Среди кредиторов ходят упорные слухи о вашей кончине. Поговаривают, будто я скрываю это, пользуясь отсутствием близких родственников. Пока ваши подписи никто не оспаривает, но, быть может…

– Нет! – отрезал я. – Пока эти кровососы исправно получают платежи, никто бучу поднимать не станет. Так что ты со мной не встречался, а все инструкции по-прежнему приходят почтовыми отправлениями. Ясно?

Молодому честолюбивому юристу сомнения в его порядочности были как острый нож, но назначенное мною жалованье с лихвой перекрывало все возможные неудобства. Так мне, по крайней мере, всегда казалось.

– Не вздумай, – на всякий случай предупредил я поверенного. – Понял?

– Понял, – поник тот.

– Что-то еще?

– Китаец, как обычно, мутит воду. Надеюсь, продажа участка на Кальварии заставит его успокоиться.

До самого последнего времени продать земельный участок мешал фамильный особняк с проклятием, но теперь от темной магии не осталось и следа, поэтому за усадьбу вполне можно было выручить сумму, достаточную для покрытия львиной доли моих долгов. В принципе я мог закрыть все обязательства из своих швейцарских активов, но, дабы избежать возможных пересудов, гасил кредиты исключительно за счет поступлений от доли в семейном фонде Косице.

– Документы подпишете сразу или переслать в Цюрих? – уточнил поверенный.

– В Цюрих, – распорядился я. – И попробуй поторговаться за участок через подставных покупателей. Но цену сильно не поднимай, не больше чем на десять – пятнадцать процентов.

– Сделаю.

– Вот и молодец. – Я похлопал юриста по плечу и ненавязчиво подтолкнул его к лестнице. – Все, иди.

Представлять поверенному свою спутницу я не собирался.

Когда юрист начал спускаться по лестнице, я подошел к ограждению второго этажа и проследил за ним взглядом. Вновь не заметил ничего подозрительного и вернулся к Лилиане, на ходу сунув газетный сверток во внутренний карман пиджака.

– Ну? – улыбнулся я. – И как ты собиралась ориентироваться тут одна?

Лили посмотрела на меня, как на неразумное дитя.

– Лео, ты и в самом деле думаешь, что я не сумела бы совершенно случайно столкнуться с тобой на перроне?

– Значит, папа просто облегчил тебе жизнь? Зачем тогда было злиться?

– Ничего ты не понимаешь! – Лилиана с печальным вздохом раскрыла пудреницу, посмотрела в зеркальце, несколькими уверенными движениями напудрила лицо. – Я не выношу, когда что-то решают за меня. Ясно?

Я не удержался от ехидной ухмылки, но лишь покладисто произнес:

– Учту на будущее.

– Учти, – с непроницаемым выражением лица кивнула Лили и вдруг ткнула меня затянутым в гипюровую перчатку пальчиком. – Надеюсь, ты не думаешь, будто я отправилась в поездку исключительно ради того, чтобы побыть с тобой? – выдала она и театрально взмолилась: – Лео, не заставляй разочаровываться в тебе! Скажи, что это не так!

– Ты разбиваешь мое сердце.

– Лео!

– Хорошо! Хорошо! Я так не думаю.

Я и в самом деле был далек от мысли, будто Лилиана отправилась в столицу из-за внезапно вспыхнувшей страсти к случайному знакомому.

Нет, было что-то еще. Страх?

Страх.

Тонкий, едва уловимый страх, искусно спрятанный за беззаботной улыбкой. И благодаря откровенности маркиза мне была известна его причина. Задушенный жених – серьезный повод бояться тугов. Но выступления в варьете…

– Мы можем идти? – поторопила меня спутница.

– Да, конечно! – Я вытащил из-под стола дорожный чемодан, взвесил его в руке и не удержался от усмешки. – Не очень-то много у тебя вещей.

– Лео, ты меня поражаешь! – закатила глаза Лили. – Девушка приезжает в столицу успокаивать нервы, зачем ей багаж? Она все купит на месте! В этом – весь смысл поездки! Дорогие магазины! Талантливые портные! Модные ювелиры!

– О-хо-хо, – посмеялся я, спускаясь по лестнице. – Теперь я понимаю беспокойство твоего папеньки!

Лилиана только фыркнула.

– Если ты намекаешь на мою расточительность, то смею тебя уверить: все покупки я оплачиваю из собственных средств.

– Богатая невеста?

– Богатая старая дева.

Теперь пришла моя очередь фыркать от смеха. Но к этому времени мы уже спустились на первый этаж, и стало не до разговоров. Люди, люди, люди – и все куда-то спешат, будто беспрестанно находящиеся в движении косяки морских рыб.

Когда неподалеку над головами мелькнул тюрбан и Лилиана, явственно вздрогнув, до боли стиснула мое плечо, я не подал виду, что почувствовал это, и лишь ускорил шаг. Выставленный передо мной чемодан разрезал толпу будто форштевень корабля, и очень скоро мы выбрались из духоты вокзала на раскаленную зависшим в зените солнцем площадь.