Текст книги "Артиллерист. Назад в СССР"

После проверки, которая, как мне казалось, не закончится уже никогда, нам выдали постельное белье.

Простыня, наволочка были белыми. В углу имелись какие-то темно-серые, или чёрные, но плохо пропечатанные штампы. Две большие буквы ВС, звезда, а внутри нее – серп и молот. Внизу, под буквами, ограниченная квадратом, шла информация. Размер, гост, место изготовления и год. Сука, год… На моей простыне стоял 1979. Хоть плачь, честное слово. Только отвлекусь, а мне опять снова-здорова. Держи Стасик, подтверждение того, что тебя каким-то хером занесло в прошлое.

Мы заправили кровати и нас, (о чудо!), повели на ужин.

Построили перед казармой, (как неожиданно), а потом строем мы промаршировали к столовой.

Меня мало интересовало, что там будет за еда, лишь бы она была. Хоть какая-то. Жрать хотелось уже так сильно, что желудок сводило и подтягивало к позвонкам. Все, что можно запихнуть в рот, пожевать, а потом проглотить, сейчас было бы неимоверным деликатесом. А я, так-то, всего лишь сутки назад, крутил носом от шашлыка, который показался мне слишком прожаренным. Идиот… Знал бы, трескал, как тюлень. Еще за щеки набил бы, впрок.

Столовой оказалось одноэтажное продолговатое здание, с яркой лампой над входом и гордой надписью на красном фоне. Естественно, надпись гласила, что тут находится именно «столовая». Видимо, кто-то мог промахнуться. Или ошибиться и принять ее…  не знаю, за библиотеку. Наверное, такая логика сподвигла на присутствие данной вывески. Потому что, я, например, по запаху, еще на подходе, понял, что это за здание.

Внутри помещение оказалось не особо просторным. Офицеры, стоявшие на крыльце, контролировали, чтоб мы по очереди, по команде, заходили на ужин партиями, сменяя друг друга. Вместить всех одновременно, столовая не могла.

Во время ожидания, нас «развлекали» старослужащие, которые ходили и рассказывали, каково это, служить в армии. Что значит, быть солдатом спецназа. Говорили они это с чувством, толком, расстановкой. Проникшись значимостью своей роли.

Если честно, я слушал вполуха. А то и меньше. Меня, или Соколова, что более вероятно, сильно тревожил близкий запах еды. Нас с Соколовым даже не особо смущало, что запах этот, мягко говоря, не очень аппетитный. Думать мы могли только о предстоящем ужине.

Наконец, дошла очередь до моей группы и нам скомандовали заходить внутрь. Никогда в жизни я не был так счастлив от понимания, что сейчас передо мной окажется еда.

– Не гурьбой! Вы что, девки в деревенском клубе?! – Надрывался старшина. – Поочередно, колонна за колонной!

Только внутри, я понял, что аромат и правда специфический. Даже, быстрее, неприятный. Но голод значительно притупил мои вкусовые рецепторы и замашки гурмана. Я был согласен на любые варианты. Если что, закрою глаза и зажму нос. Думаю, прокатит.

Справа от входа стояла вешалка. Нужно было снять верхнюю одежду, головной убор, повесить их, а только потом проследовать за старослужащим к столу. Эстеты, мать их. Главное, три часа держать нас в полном обмундировании в казарме, это нормально. А тут, блин, все должно быть культурно. Еще бы руки отправили мыть.

Как выяснилось, сесть надо по определенной системе, ротами. Не было свободы даже в этом. Казалось бы, ну какая, к черту, разница. Кто, где захотел, там и сел. А вот хренушки. Хотя, это уже ближе к моему представлению. И правда, как в пионерском лагере.

Я с облегчением плюхнулся на свое место, ощущая, что еще пару минут, и у меня случится голодный обморок.

На ужин подали капусту, которую называли странным словом «бикус». Парни по соседству начали обсуждать тихо, из чего она приготовлена. В этот момент я понял, надо затыкать ещё и уши. Ну, либо, как вариант, этим умникам рты. Потому что данную информацию я точно знать не хочу.

Порции лежали в железных мисках и, хотя бы, не были маленькими. Это радовало. Помимо чудесного блюда, полагалось два кусочка хлеба и чай в железной кружке.

Еду развозили на специальной тележке. Именно в этот момент, выяснилось, что в армии очень сильно развито чувство коллективизма вообще во всем. Потому что, никто не приступал к приему пищи, пока каждый не получит свою порцию.

Очень сильно хотелось послать все к черту и, наконец, натрескаться от души. Сдерживало только то, что снова окажусь в центре внимания.

Как только еда появилась на всех столах, поступила команда начать прием пищи. Буквально так и было сказано. Начать прием пищи…  Какая же лютая дичь, вся эта система…

Но тут меня ждал новый сюрприз. Оказывается, вилок в армии нет. Они здесь не предусмотрены. Не знаю, по какой логике. Это же, е-мое, не психушка, где надо прятать колющие и режущие предметы. Может, глупо, конечно, но я не привык есть ложкой что-то кроме супа. Поэтому данный факт меня сильно нервировал. Эта дебильная капуста валилась и падала из ложки обратно в миску. Я никак не мог нормально приспособиться.

Только начал есть, прошло не больше двух минут, как прозвучала фраза: «Прием пищи окончен!». Я не понял, что значит, окончен. Три раза ложкой успел махнуть. С хрена ли он окончен. Соответственно, спокойно продолжал есть.

– Не наелся? – Раздался рядом заботливый голос.

Я поднял взгляд от миски и посмотрел на застывшего возле меня старослужащего.

– Нет. – Ответил честно. При этом, продолжая закидывать отвратительную капусту в себя. Носом старался не дышать.

– Ясно… – Как-то туманно ответил он и испарился из зоны видимости.

Буквально через минуту этот товарищ, который, как оказалось, вовсе мне не товарищ, вернулся с кастрюлей, литра на три. Емкость наполовину была заполнена вонючим бикусом.

– На, ешь. – Он со всей дури плюхнул кастрюлю передо мной на стол. – А пока ты опустошаешь тару, до самого конца, до дна, остальные подождут тебя на улице, в упоре лежа.

Глава 5

Я до последнего думал, это полная ерунда или какой-то развод. Не может застывший истуканом возле меня «дед», на полном серьезе, говорить, что всем придется отвечать за одного человека. Тем более, когда человек ничего сверхъестественного не сделал. Если и случился косяк, то уж точно не специально. Откуда я знал, что мы куда-то опаздываем и ужин, на самом деле, – это «Веселые старты». Предупреждать надо было.

Но, как оказалось, в армии может быть даже то, чего теоретически быть не может. Этот товарищ задолбался, видимо, стоять и просто в наглую сел рядом со мной. Ждал, пока я съем всю капусту. Контролировал, сволочь. Пристально наблюдал, чуть ли не считая ложки. В какой-то момент мне показалось, он сейчас начнет приговаривать, как в детстве: «За маму, за папу…»

Потрясающих ощущений и незабываемого послевкусия добавляло «мясо белого медведя». Оказалось, так романтично здесь называли шматок сала.

Через силу я впихивал в себя, как можно быстрей, эту ублюдскую капусту, мысленно желая сидевшему рядом человеку сдохнуть в муках. Желательно, в самых страшных.

Был вариант послать все и всех на хрен. Но что-то подсказывало, во-первых, дверью хлопнуть и уйти вряд ли получится, во-вторых, подобное «героическое» поведение снова выйдет боком. Причем, даже не мне.

А с людьми, которые сейчас лежали перед столовой, на земле, в упор лежа, нам еще бок о бок находиться достаточно долго. Уверен, они ко мне положительных эмоций в данную минуту не испытывают. Как бы не прибили по-тихому. Например, ночью. Поэтому все матерные слова, вертящиеся на языке, приходилось глотать вместе с ужином и своей гордостью.

Наконец, кастрюля опустела, а я, наоборот, наполнился. У меня было четкое, вполне реальное ощущение, одно неловкое движение и взорвусь, разбрасывая вокруг себя, в радиусе нескольких километров, эту чёртову капусту. Точно знал одно. Больше никогда, ни при каких условиях, в обычной жизни, если она вообще вернется, в чем уже сомневаюсь, в сторону любого блюда, имеющего в своем составе хоть один грамм капусты, больше не гляну. Даже, когда мне будут угрожать мучительной смертью.

Вышел на улицу и сразу увидел своё подразделение, которое полным составом расплачивалось за необдуманный ответ новобранца Соколова.

Сержант, заметив меня, разрешил пацанам встать и скомандовал построение. Это, наверное, было сделано специально. На тот случай, если вдруг остальные не поняли, кто виновник наказания. Мало ли, вдруг до них не дошло. Расставил, так сказать, акценты. Мы выстроились в четыре колонны, каждый на свое место.

– Шагом марш! – пронеслось над нашими головами.

Хорошо, хоть, не бегом. Я бы тогда упал на землю и просил товарищей меня добить. Причём, искренне. Слишком тяжело было сейчас даже стоять. Вот это, уверен, они сделали бы с удовольствием, потому что от некоторых я ловил вполне говорящие, выразительные взгляды.

Мы с песней направились в казарму. Песня радовала особо. Наверное, она должна вдохновлять, но в реальности, лично меня все это бесило еще больше.

Перед тем, как вошли внутрь, случилось чудо. Нам разрешили перекурить в специально отведённом для этого месте. Во время проверки, забрали все запасы табака, взятые из дома, но небольшую часть, пачку – две, оставили. Уж не знаю, с каких щедрот. Поэтому, кто-то достал свое богатство, кто-то стрельнул у стоявших рядом.

Мои новые братья по несчастью столпились кучкой, с наслаждением затягиваясь сигаретным дымом.

Я себя рядом с ними чувствовал мудаком, если честно. Даже не ожидал сам, что во мне есть такая удивительная вещь, как совесть. Теоретически, вроде, ни в чем не виноват, а все равно внутри свербит. Перед пацанами было как-то стремно.

Неожиданно один из парней протянул мне сигарету. Я с благодарностью взял. Ясное дело, это был жест взаимопомощи и даже, наверное, поддержки. Так он дал понять, что не считает меня виноватым. Между прочим, стало легче.

– Нормальные покурить хоть напоследок… – Добавил мой новый товарищ, – Потом будут здешние выдавать. Брат служил. Рассказывал. Говорил, в основном им давали «Охотничьи». Их прозвали «смерть на болоте». Понял? Они сгорают за 4–5 затяжек. Вкус гадкий и тяжелый. Больше повезёт, если достанется «Дымок». Брательник говорил, вкус табака у них, будто забили бумагу и остатки веника. Хотя, по сравнению с другими, более-менее терпимо. Ты сам откуда?

Переход от лекции по табачной промышленности к деталям личной биографии был такой резкий, что я не сразу сообразил, о чем он спрашивает. В итоге, мы разговорились. Пацан оказался вполне нормальным. Звали его Димон, то есть Дима. Но просил называть именно так. Димо́н. Родом он был из Пензы. О службе в воинской части особого назначения мечтал чуть ли не с детства. Странные, конечно, мечты. Вот у Димона был полный набор. И спорт, которому пацан посвятил все предыдущие годы, и твёрдая вера в светлое будущее коммунизма, и даже куча каких-то медалей, грамот, хвалебных бумажек. Он ухитрился спасти зимой какого-то ребенка, упавшего в прорубь.

И снова меня удивил один, вроде бы, незначительный факт. В отличие от Соколова, Димон давно знал, что хочет служить в определенных войсках. Можно сказать, готовился к этому. К самой службе он готовился и ждал этого момента.

Поэтому, мой разум не мог понять, какого черта я тут делаю. Даже не вообще в этом времени и в этом пухлом теле. А именно здесь. В Чучково. Каким местом или загадочным способом нас выбирал капитан? Вернее, остальные, как раз, попали сюда вполне ожидаемо. Большинство пацанов имели такую же предысторию, как и Диман. Разве только из проруби никого не спасали. Просто никто не тонул. А то и эти ухитрились бы отличиться. Чувствовалась в них тяга к героическим поступкам. Но меня?! Меня капитан почему забрал? Это же не стройбат, в конце концов. Сюда надо определённую категорию призывников. Мы с Соколовым вообще никак не подходили ни под один критерий. Да что там скрывать. Мы и под критерии стройбата не тоже подходили.

Сержант скомандовал окончить перекур. Один за другим мы пошли в казарму.

Я искренне надеялся, что на этом насыщенный день закончится. Дело шло к вечеру. Думал, нас оставят в покое. Не угадал…  Вечер только начался.

Нас посадили на стулья и начали учить подшивать воротнички. Вот тут я просто охренел. Подшивать воротнички. Куда мы, млятский перец, попали? Это Смольный? Институт благородных девиц? Что следующее? Вальс и кадриль? Мотыляет отцов-командиров из стороны в сторону. То гоняют до седьмого пота, то за рукоделие усадили. Очень сомневаюсь, что возможного врага напугает мое феноменальное умение управляться с иголкой и ниткой. Если только затыкаю его до смерти швейными принадлежностями.

Оказалось, что я – дурак и тормоз. Процесс подшива был, на самом деле, очень важен. Так, с совершенно серьёзным лицом, заявил сержант. Он ходил мимо нас туда-сюда, попутно просвещая о необходимости предстоящего мероприятия.

– Военнослужащий обязан подшивать воротничок каждый день. Сам. Обновлять ткань. Это нужно для гигиены, то есть, в первую очередь, для вас. Сначала воротник кителя и подшивочный материал проглаживаются. Затем берётся одинарная белая нить длиной примерно 100 см. Верхний край подворотничка должен выступать на 1–2 миллиметра над воротником. Чтоб вы, не особо пока еще одарённые, понимали, поясняю. Подшиваться начали еще с 1935 года. Мысль эта возникла не просто так. Соображаете, надеюсь. Не для красоты. Белая хлопковая подшива служила и служит своеобразным «защитником» для солдатской шеи от появления раздражений, воспалений и натирания шеи об твердый стоячий воротник солдатского кителя. К тому же командир всегда может отвернуть ворот кителя и посмотреть на чистоту подшивы, если она грязная, значит солдат пренебрегает гигиеной, редко моет шею и совсем не следит за обмундированием, а именно не подшивается. Поэтому, имейте в виду, каждое утро будет проходить осмотр внешнего вида. Проверяется, кроме того, наличие кантика на шее. Вы должны брить шею каждый день, чтобы не было волос. Кто забивает на требование, бреем вафельным полотенцем. Процесс это увлекательный. А главное – поучительный. Все желающие смогут ознакомиться с ним лично. Солдат должен быть выбрит, подшива – кипельно белая, опрятный внешний вид, начищенные сапоги до блеска. Если будут выявлены нарушения по какому-то одному из перечисленных пунктов, то солдат незамедлительно должен устранить недочет, не выходя из строя. Как он будет это делать, никого не волнует. Пока устраняется оплошность, товарищи отжимаются или приседают, это уже на наш выбор…

Я слушал речь сержанта, как откровение. Он серьёзно? Вот это все, что произносится сейчас вслух, серьёзно? Бриться полотенцем? Что за пытки вьетконговцев?

Нам раздали подшивы. Нитки и иголки были свои. Это добро имелось у каждого в вещмешке.

От теории мы перешли к практике. До этого момента я никогда не держал в руках иголку с ниткой, ибо нахрен надо. Раньше, когда был пацаном, в случае необходимости, это делала мать. А в последние годы – сотрудницы ателье, которых, в любом городе хоть задницей ешь. Они тебе и пришьют, и вошьют, и даже, если заплатишь, крестиком имя изобразят.

Я вообще не думал, предположить не мог, что мне предстоит столкнуться с шитьем. Но память о столовой и коллективной системе ответственности была еще свежа. Все-таки, я не дурак. Понимаю с первого раза. Пришлось брать и учиться. Молча.

За одну минуту этого учения, все пальцы были исколоты полностью. Игла, как живая, прыгала в моей руке и все время пыталась воткнуться в любое, подходящее для этого место. Хотя, и в неподходящее тоже. Я нервничал, психовал, злился. У меня не получалось нашить этот долбаный кусок ткани на этот долбаный воротник. Соответственно, я тихо зверел. Даже зубы пришлось сцепить крепко. Боялся не выдержать, заорать матом и зашвырнуть это рукоделие куда-нибудь. Лучше всего, в рожу сержанту. Но вместо этого снова пытался сделать очередной стежок. Не знаю, что мной двигало. Скорее всего, понимание, здесь никому нет дела до моих психов, амбиций, эмоций и всего прочего. Здесь всем на это просто плевать. Есть армия. Задачи. Устав. Есть солдаты. Офицеры. Командиры. Людей нет.

В конце концов, спустя, наверное, полчаса, я справился. Ну, условно говоря…  Пришил. Хотя, итог работы выглядел удручающе. Все было криво, некрасиво.

Да и сама подшива выглядела ужасно. Не то что у сержанта. Его, широкая и плотная, смотрелась идеально.

Когда обучение было окончено, выяснилось, что удивительным образом осталось время на вечернюю прогулку и подготовку ко сну. Даже странно. Думал, сразу прикажут спать и мы штабелями попадаем прямо там, где стоим. На кой черт нам кровати. Посмотрели на них и хватит. Постель – для слабаков.

Вечерняя прогулка по времени заняла аж двадцать минут. Но самое интересное, как именно она выглядела. Любой адекватный человек при слове «прогулка» представляет, как он неспешно ходит по улице. Ходит, смотрит по сторонам, дышит воздухом.

Как это выглядело в армейском понимании?

Под строевые песни мы шагали по территории воинской части. От песен вообще уже начало немного подташнивать. Прогулка, говорили они…

Перед тем, как отправить нас в казарму, сержанты разрешили покурить около трех минут. Вот этим мне данный процесс понравилась. И все. Больше ничего приятного я в нем не увидел.

Затем последовала подготовка ко сну. Заняла она, в общей сложности, минут пятнадцать. Мы разделись, приготовили постель, улеглись в кровати. Кто-то сходил умыться, кто-то почистил зубы. Все по-разному потратили это драгоценное время. Ровно в 22:00 дневальный объявил отбой. По команде, все, видимо, должны были закрыть глаза и спать. Теперь я просто все понимаю буквально. Спать, значит, спать.

В сон провалился моментально. Не успел вырубиться, как от громкого крика дневального: «Рота, подъем!», уже пришлось врубиться. Было такое ощущение, что ночь пролетела, как одно мгновение.

Первые секунды тупо смотрел в потолок и не мог понять, где я? Потом потихоньку пришло осознание, точно не дома. И вообще, я не я. А Станислав Игоревич Соколов. Судя по тому, что проснулся там же, где и заснул, кошмар не закончился. Подъем, как оказалось, был в 06:00 утра. Зачем просыпаться в такую рань, я не мог понять. Хотя, честно, очень пытался. Враг точно сейчас не строит коварные планы. Он еще тупо спит. Как все нормальные люди.

Оглянулся по сторонам. Мои товарищи быстро одевались. Это навело меня на мысль, что лучше бы поступить так же. Я вскочил и принялся повторять за ними. Как говорится, на ошибках учатся. Больше никакой импровизации. Смотрю на окружающих и делаю то же самое.

– Строимся! – Скомандовал сержант. – Форма одежды – физическая подготовка. Что это за форма одежды я не понимал вообще. Даже не так. Оказывается, этих форм несколько? Странно. Я вижу только одну. Рассуждать особо было некогда. Быстро оделся и выбежал в коридор для построения. Сержант осмотрел весь строй молча. Пока не подошел ко мне.

– Фамилия?

– Соколов, – ответил я очень бодро, хотя, сразу подумал, видимо, что-то не так, раз он заострил внимание.

– Почему одет ремень? Ты что, не знаешь как нужно строится с утра на зарядку? Какая была команда?

В этот момент я совершенно искренне засомневался в его адекватности. Откуда могу что-то знать, я второй день в армии. А если здраво рассудить, так вообще первый. Вчерашний можно не считать. Разве он этого не понимает?

– Команда была строиться. Форма одежды – Физическая подготовка.

– Правильно. – Вполне довольный моим ответом, но очевидно недовольный мной, кивнул сержант. – Я повторяю свой вопрос. Почему ты одел ремень?

– Не знаю, товарищ сержант. – Честно говоря, меня этот разговор слепого с глухим опять начал нервировать. Решил, он задает тупые вопросы, а я буду давать тупые ответы.

– Это не вариант, солдат. Слушаем все внимательно…

Сержант вывел меня из строя и поставил напротив товарищей. Просто гадство какое-то. Опять я в центре внимания и все взгляды сосредоточены на мне.

– Для тех кто не знает, объясняю один раз. По команде «рота, подъем!», солдат совершает откидку одеяла вперед, встает и начинает одеваться. Когда я даю команду строиться, «форма одежды – физическая подготовка», все должны быть в форме и головном уборе. Китель не заправляем, ремень не одеваем. В таком виде у нас каждое утро проходит утренняя зарядка. Всем ясно?

– Так точно! – Звонко, весело и с задором коллективно ответили все, кому был задан вопрос. Я, соответственно, тоже ответил. Сержант стоял рядом и мог расценить мое молчание, как равнодушие или безучастность.

– Не слышу…

– Так точно, товарищ сержант! – Тут же исправились самые сообразительные. А кто не очень сообразительные, просто поддакнули.

– Больше к этому вопросу не возвращаемся. До кого не будет доходить через голову, буду доносить через ноги. Встать в строй!

Последний приказ предназначался мне. Я встал. Послушно. Но при этом, понял одну вещь. А не пойти ли, на самом деле, всем к чертовой матери. В конце концов, я в БЭПе один из немногих, кто за все время ни разу ни на чем не погорел и не попался. Я, блин, ухитрялся эти годы крутиться, как уж на сковороде, проскакивая между жерновами мельницы правосудия. И что? Два года вот такой муштры? Состояние овоща, который боится вздохнуть не во время, не строем и не под песню? Да хрен там. Не знаю пока, как, но эта система меня не сломает. Я ее, конечно, тоже. На то она и система. А вот сделать так, чтоб она под меня совсем немного прогнулась, это смогу. Вот только придумаю способ.