Текст книги "Две Родины"

Прибытие на родину я воспринял как что-то естественное, как будто и должен был сюда приехать. Все здесь было мне по душе: и люди, скромно одетые, и несколько отличающийся от нашего говор – все это было родное, как будто я здесь вместе с ними жил все эти девять лет.

Как водится, умывшись с дороги, сели за стол, где нас ждали кушанья простые, но вкусные. Тут было и сало толщиной, наверное, с ладонь, и драники – такие блины из тертого картофеля, – которые были щедро помазаны топленым салом, и яичница, жаренная на сале, с такими ярко-желтыми желтками, и различное мясо, жареное и вареное, и, конечно, выпечка, так вкусно пахнущая, что я с нетерпением ждал, когда мы перейдем к чаю.

Чай тоже был не такой, к какому я привык. В этих местах чай готовили из душицы и мяты. Также применяли и сушеные ягоды, и коренья, но больше предпочитали душицу. Из нее чай по цвету был чуть желтоватый, но по вкусу хорош.

Вот тут мы все и попробовали, что нам напекли вкусного. Тут были и булочки, и так называемые пончики. Пончики – это такие небольшие бублики, которые после того, как вынут из печи, кладут в эмалированный таз и наливают туда сметану. После чего все это перемешивают, и горячие пончики впитывают в себя сметану, становясь очень вкусными.

Пока пили чай, взрослые вели неторопливый разговор, делясь новостями и планируя, как будем отдыхать дальше. Наконец, устав, решили ложиться спать. Так как весь день были в дороге, то мы быстро заснули.

* * *

Утром разбудило солнышко, которое проникло в окошки дома, а еще раньше отпели свой гимн петухи. По деревне уже прошло стадо, и сквозь сон я слышал, как тетушка выгоняла со двора скотину, чтобы она вместе с другими шла на пастбище. Мать уже была во дворе, что-то помогая по хозяйству да о чем-то разговаривая с тетей и ее дочкой, которую звали Ниной. Я, одевшись, вышел во двор и, умывшись холодненькой водой, пошел к ним, и через некоторое время все пошли за стол завтракать.

Меня обязали выпить кружку парного молока, которого я до этого не пил, но оно оказалось вкусным, немного только пахло коровой, но это было нормально. Позавтракав, я решил познакомиться с деревней.

Она оказалась действительно очень длинной. Рядом с тетушкиным домом были два проулка. Один вел на дорогу, которая шла мимо деревенского кладбища, далее на ферму, где летом доили коров, и затем в Апано-Ключи. Эта дорога была короче, чем по тракту, но она была грунтовая и в дождь, естественно, достаточно грязная.

Второй проулок выходил на конную дорогу, которая вела к ключам. Ключи находились недалеко друг от друга, но вода была разная. Первый ключ выходил из склона распадка, и жители подвели под него желоб, выдолбленный из сосны. Вода, пройдя по желобу, стекала в колоду – в толстом стволе дерева выдолбленную полость шириной сантиметров пятьдесят и длиной метра два. Такие долбленки и называют колодами. Из нее, когда она наполнится, вода переливается и ручейком уходит в низину, образуя небольшое болотце. На дне колоды имеется отверстие для слива воды, чтобы можно было ее помыть при необходимости.

Вода из этого ключа вкусная и холодная, ее берут для питья и готовки еды. Второй ключ находится внизу распадка, вода выходит из-под земли. В этом месте стоит сруб, в который набирается вода. Она несколько щелочная, и пить ее не рекомендуют, но для хозяйственных нужд годится. У домов во дворах у всех стоят бочки, заполненные водой. Когда она заканчивается, берут в колхозе лошадь с водовозкой и возят воду с ключа, наполняя все емкости.

Дома через три, если идти к перекрестку на тракт, есть колодец. Глубина его метров десять, и вода тоже хорошая, но крутить ворот нужно много, чтобы наносить бочку воды, поэтому больше ходят на ключ.

Вокруг деревни располагались поля, засеянные в основном пшеницей. Поля были как бы среди леса, что, собственно, нормально, так как если верить литературе, то многие были разработаны в лесных массивах: выжигали лес, а затем выкорчевывали пни и получали поле.

Ходил смотреть на ближайшее поле, засеянное пшеницей. Впечатление такое, что это море волнуется от ветерка, только цвет золотистый, а не голубой или зеленоватый.

Дома стоят в основном боковой частью к дороге, а вход – с торцевой, которая выходит во двор. Ширина участка примерно у всех одинаковая, а длина – значительно больше ширины, в несколько раз.

В стене, которая выходит на улицу, обычно несколько окон, а перед ними палисадник, в котором высаживают различные цветы, как правило те, что любит хозяйка. Вдоль палисадника от забора стоит скамейка или деревянная лавка, на которой вечерами можно посидеть поговорить о жизни – да мало ли о чем?

Почти у каждого дома растет дерево, чаще это черемуха, рябина или бузина. Когда цветет черемуха, вся крона покрывается белыми цветами, образуя такую белую пышную шапку – очень красиво, и в дом через окно идет этот чудесный запах.

По осени, когда ягоды черемухи созреют, их собирают, сушат, а затем размалывают до муки. Эту муку используют для выпечки пирогов и булочек. Ветки черемухи, бывает, спускаются прямо над людьми, сидящими на скамейке, и можно не вставая, потянув их, сорвать ягоду и полакомиться.

У некоторых домов росла рябина или бузина. По осени на них были яркие, красного цвета ягоды. Рябину поздно осенью, даже по морозу собирают на ветках и хранят на чердаке. Когда она полежит на морозе, ягоды становятся сладкими, несколько с горчинкой, и можно хоть варенье сварить или в пирог положить. Тут уже все зависит от умения хозяйки.

От дороги до забора, который отделяет двор от улицы, примерно метров десять, и там на траве любят валяться свиньи или гулять гуси, пощипывая травку, которая на этом участке растет.

Один из домов в деревне

Дом отгорожен от улицы забором высотой выше человеческого роста, в нем имеются ворота и калитка. Забор представляет собой столбы толщиной сантиметров около пятидесяти, вкопанные в землю. По длине столба выдолблены пазы, в которые вставляются длинные стволы сосен, и получается такая мощная преграда.

Ворота делают шириной, чтобы прошла грузовая машина, так как нужно завозить и дрова, и сено. Рядом с воротами делается калитка, которая закрывается на щеколду.

Щеколда – это такая металлическая пластинка, к одному концу которой привязывается веревочка, а другой конец через отверстие в ней крепится к калитке. Ее можно веревочкой поднять, или если веревочку отпустить, то она сама опускается. На столбе крепится такая скоба, в которую эта щеколда падает и держит калитку закрытой.

Проем ворот и калитки сверху обязательно заканчивается таким арочным перекрытием, чтобы было красиво. На воротах это перекрытие при необходимости можно снимать и потом возвращать на место.

Двор имеет большую площадь, и ширина его – на всю ширину участка, а длина обычно немного больше длины дома.

Вдоль стенки дома, которая выходит во двор, пристроены сени. Они разделены примерно пополам, и в одной части находится кладовка, где хранятся как вещи, которые в данный момент не востребованы, так и съестные припасы, которые не требуют низких температур для хранения.

Во второй части сеней стоит широкая, но короткая скамья, на которой стоят ведра с водой и то, что часто бывает нужно, но в доме держать без надобности. Например, повседневная верхняя одежда, обувь, в которой ходят по двору, и другое.

Во дворе напротив входа в дом, у соседнего забора, расположен навес, где хранятся пиленые и колотые дрова на зиму.

В этой части навеса любят делать гнезда ласточки, так как летом их тут мало тревожат. Бывает, что и осы построят здесь свое гнездо. От них, конечно, избавляются. Территория под навесом отделена сплошным забором из драни, в результате дрова всегда сухие что летом, что зимой.

Здесь же, под навесом, стоит будка для собаки, которая сидит на цепи, которая может перемещаться по проволоке, натянутой через весь двор. Так как цепь может скользить по проволоке, то собака может бегать почти по всему двору, контролируя всю территорию.

Под навесом же находится и большой погреб, где хранят как картошку, так и разные соленья. Есть и отсек, так называемый ледник. В него ближе к весне закладывают лед и закрывают его опилками, в результате если на них положить мясо, то оно не портится какое-то время. Сейчас, конечно, у всех есть холодильники, и поэтому от ледников отказались.

На оставшейся территории двора раньше ставили телеги, сани, косилки, конные грабли. Когда забрали лошадей в колхоз, ничего этого во дворах уже не стало, а когда появились мотоциклы и машины, они и заняли освободившееся место.

Далее за двором идет скотный двор, где находится сарай, в котором содержится вся скотина и птица. Перед сараем есть небольшая территория, на которой могут гулять корова или овцы со свиньями.

Наверху сарая находится сеновал, куда складывают сено на зиму. Так как он не настолько большой, то во дворе ставят еще стог сена, из которого берут на корм в первую очередь.

За территорией скотного двора находится большой огород, который у тетушки доходит до леса. На нем в основном садят картофель. Если его много не нужно, то часть огорода засевают овсом или горохом. Получается своего рода севооборот.

Заборы строят в основном из драни. Дрань – это широкая, толщиной примерно до двадцати миллиметров лучина, полученная из бревна сосны. Выбирается участок на лесине сосны, где меньше сучков, отрезают нужную длину бревна и из него получают эти дранки. Процесс очень простой, и эту работу может выполнить каждый.

В качестве инструмента берут длинный и широкий нож, толщиной примерно около сантиметра. Нож изготавливают из полосовой стали: отковывают из нее нож с загнутыми заостренными ручками на концах, на которые насаживаются деревянные ручки длиной сантиметров тридцать.

К торцу бревна приставляют этот нож, определяя нужную толщину, и забивают его молотком. Затем, взявшись за ручки, пытаются нож провернуть немного, в результате щепа начинает отходить от бревна. Продвигая нож дальше и продолжая его поворачивать, доходим до конца заготовки и получаем такую дощечку.

Так повторяем, пока все бревно не расщепим, а там продолжаем в зависимости от требуемого количества. Такой же дранью кроют крыши домов, и она не пропускает воду, если правильно уложена.

Во дворе, можно сказать, у всех есть летние кухни, где с весны до зимы готовят пищу как людям, так и животным. Там же зачастую и обедают. Это нужно для того, чтобы в доме было прохладно, тогда хорошо спится.

Как-то, приехав в гости, тетушка пожаловалась, что печка в летней кухне стала разваливаться. В деревне в это время уже не было никаких специалистов, и я решил попробовать исправить. До этого я у себя в гараже клал простую печку, а эта печь была такой же, и я решился. Пару дней провозился – и все получилось, а тетя была довольна.

Дом внутри был разделен на три комнаты. Центром, от чего проходило деление, была русская печь. От стенки до печки стояла перегородка из досок, побеленных известью. Это была главная комната.

В длинной стене было два небольших окна, а вдоль стены стояла длинная и широкая скамья. При необходимости на ней можно было и поспать. На стене против двери тоже было окно, и вдоль нее стояла кровать.

Кровать была заправлена кружевными накидками, и на ней уложены горкой не менее трех подушек, которые накрывали тоже кружевной накидкой.

За задней частью печи до торцевой стенки дома была еще одна комната. Там стояла одна кровать, заправленная аналогично первой.

От входной двери до лицевой стороны печи была кухня. Дверные проемы между комнатами закрывались матерчатыми шторками, висевшими на шпагате. На окнах тоже были шторки из белого материала высотой на половину окна и также крепились на шпагате. На кухне в углу был прибит к стенке умывальник и стоял стол.

В этот мой приезд в кухне стоял так называемый ткацкий станок. Это такое деревянное сооружение, с помощью которого можно соткать полотно из ниток или тонких веревочек. Раньше на нем ткали холсты из льна, из которых шили одежду, но времена пришли другие, и тетушка ткала на нем дорожки на пол.

В деревнях люди экономные и просто так старые вещи не выбрасывают. Чаще их разрезают на тонкие полоски, затем скручивают из них как бы толстую нитку. Вот из этих веревочек и ткут дорожки, которые получаются разноцветными. У тетушки все полы в доме застелены ими, красиво и чисто.

В большой комнате в красном углу висела икона, а под ней лампадка, но я не помню, чтобы в ней горел огонек. Рядом с иконой висели портреты родителей и фотографии родственников в больших рамочках. Рамочки были украшены вышитыми рушниками.

Дома через два от тетиного стоял дом, в котором, как мне сказала мать, жили они с отцом, а до этого – родители отца и тети Марфы. В нем теперь жили, конечно, другие люди, и мать посчитала неприличным попросить у них разрешения посмотреть их жилище.

Конечно, сходили на деревенское кладбище поклониться моему отцу.

Место было расположено в сосновом бору. Много могил было, можно сказать, под кронами деревьев. Кругом стояла тишина, только слегка стрекотали кузнечики да жужжали комары, которых было достаточно. Много могил было заросших травой, видимо, никто к ним не приходил уже давно. Конечно, деревня стареет, и молодежь понемногу уезжает, и не все могут приехать к своим близким.

Когда закончилось такое знакомство с деревней, нужно было чем-то себя занять, пока взрослые решали свои проблемы.

У тетушки было три дочери, старшая давно уехала из деревни в Волгоград, а с ней остались средняя, которую звали Нина, и младшая, чуть младше меня, Таня. Нина была замужем и имела троих детей, и, конечно, она не могла проводить со мной много времени. С Таней нам было проще, и она начала учить меня ездить на велосипеде.

Там, где я жил, у нас велосипедов не было, потому что кругом был песок и на нем ездить даже при желании не получалось. У них у каждого были велосипеды, и мне выделили один так называемый взрослик.

Я попробовал сесть в седло и поехать, но стало страшновато. Тогда я решил начать обучение сидя на багажнике. Через какое-то время освоил этот процесс, попробовал пересесть в седло – и получилось. Так как я научился удерживать велосипед, то пересадка в седло отрицательно не сказалась, но неуверенность все же была. Я решил, что хватит тренироваться, катаясь по деревне, и пора выехать на большую дорогу.

Все вначале было нормально: по дороге ехать было, пожалуй, легче, так как она хорошо накатана и велосипед хорошо разгоняется. Так незаметно доехал до места, где дорога начинает спускаться, и начал разгоняться. Стало страшновато, так как скорость все возрастала.

Тут я вспомнил про тормоз и стал с его помощью гасить скорость. Остановившись, решил слезть с велосипеда и нечаянно нажал на педаль, тем самым растормозил велосипед, который начал катиться. Так как я еще был в седле, то попытался как-то им управлять, но что-то сделал не так и, ударившись колесом о камень на дороге, слетел со своего коня.

В результате ободрал локти и руки, а кроме этого еще погнул немного педаль. Пришлось катить велосипед до дома и там приводить его в порядок.

После всего я уже ездил неплохо, и через пару дней мы с Таней поехали к тетушке на работу. Она была дояркой, и летом они доили коров, так сказать, в летнем лагере. Он был, наверное, километрах в трех от деревни, и мы это расстояние преодолели успешно, хоть я и побаивался, так как далеко еще не ездил.

Участок, где находилась дойка, был огорожен толстыми жердями, и доярки занимались своими делами, подходя то к одной корове, то к другой. Выдоив одну, они несли молоко в подойнике к месту его сбора. Там стояли фляги, в которые его через марлю процеживали. К концу дойки обычно приходила машина-молоковоз, куда это молоко и сливали, а затем везли на молочный комбинат.

Немного побыв здесь и посмотрев, как идет дойка, мы поехали в Апан. Я уже чувствовал себя достаточно уверенно на велосипеде, так что доехали мы быстро.

* * *

Апано-Ключи основаны в тысяча восемьсот двадцать восьмом году, первое название – Апано-Ключинское. Слово «апан» с языков местных народностей переводится как «яма», «углубление». Например, «апандар кеп» – «много старых ям».

Так как русские в этих местах пришлые, то, конечно, они использовали существующие названия, несколько переделывая под свой язык. Так из Апандар место переименовали в Апан. Так как в этих местах было много ключей, то к слову «апан» добавили «ключи». Видимо, местные народы и называли ключи ямами, так как в принципе они и находились в ямках.

Село является административным центром Абанского района. В тысяча девятьсот двадцать шестом году в селе было сто восемьдесят семь хозяйств с населением девятьсот двадцать два человека. Основное население – русские. В две тысячи десятом году население было триста семьдесят человек.

На момент нашего посещения село было большое, застроено одноэтажными домами. В принципе, оно было похоже на нашу деревню, только имело несколько улиц и не было так растянуто. Водоносный слой находился очень близко от поверхности, и в некоторых местах вода появлялась на глубине штыка лопаты.

Рядом с дорогой было два крупных ключа. Для них были сделаны деревянные срубы, достаточно большие, и в них собиралась вода. Из этих колодцев жители брали воду и в них же хранили молоко во флягах до приезда молоковоза. В то время колодцы выполняли роль холодильников, которых тогда еще не было.

Один из домов в Апане

Один из ключей

Заехали к родственнице, которая нас покормила, немного поговорили и поехали в обратный путь. В Белой Таежке тоже была бабушка, приходящаяся нам родственницей, и она нас пригласила к себе.

Она занималась травами, которые собирала, а затем лечила односельчан. Мы с ней залезли на чердак, и она мне показывала и рассказывала о травах, но я в то время не был заинтересован этим, поэтому просто слушал и смотрел. Запомнился густой настой запахов этих трав. Сейчас, по прошествии стольких лет, я, пожалуй, постарался бы все это запомнить.

Погостив у тетушки, покушав вкусной и простой деревенской еды, попив чудесной ключевой водички, мы поехали в другую деревню, где жили родственники матери.

* * *

Первым делом мать повезла меня к бабушке, которая была уже старенькая и жила у сына моего дяди Яши. Не помню, как называлась та деревня, но, как я понял, все деревни в основном похожи друг на друга. Видимо, за прошедшие годы был выработан оптимальный стиль как домов, так и их расположения, чтобы было удобно и практично.

Я помнил бабушку достаточно высокой и полноватой, но тут увидел ее – маленькую, но все же полную, видимо, с возрастом. Она очень обрадовалась, что мать привезла меня к ней. Бабушка почти ничего не видела и посадила меня перед окном, чтобы свет падал на меня, после чего долго рассматривала и ощупывала мое лицо и осталась довольна увиденным. С дядей Яшей мы поговорили о ситуации в стране и на другие аналогичные темы.

В свое время, с середины войны, когда он пришел с фронта без ноги, его поставили председателем колхоза, и он до конца войны и еще после ее окончания несколько лет исполнял эти обязанности. Может быть, по привычке, а может быть, оттого, что многие деревенские любили вести разговоры на подобные темы. Было интересно с ними разговаривать на эти темы. Они считали, что раз ты городской, то должен знать больше, и пытались узнать твое мнение по интересующему их вопросу. Если оно не совпадало с их мнением, а ты был уверен, то приходилось доказывать свою правоту.

* * *

Долго мы не пробыли в гостях и поехали в следующую деревню, где жили сестра и брат матери. Село носило название Самойловка. Оно было основано в тысяча девятьсот двадцать втором году.

По данным тысяча девятьсот двадцать девятого года, в деревне имелось тридцать хозяйств и проживало сто сорок девять человек, в основном русские. В деревне работала лавка общества потребителей. Административно село являлось центром Самойловского сельсовета Абанского района.

Село расположено на левом берегу реки Абан, на расстоянии примерно восемнадцати километров от поселка Абан. Наибольшее количество населения в селе было в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году и составляло девятьсот двадцать один человек, а затем стало уменьшаться и в две тысячи десятом году стало пятьсот девяносто девять человек.

По национальности русских – девяносто два процента. В селе работает средняя школа, детский сад, фельдшерско-акушерский пункт, библиотека, отделение связи и сельсовет.

Это крупное село, выстроенное заново. Оно образовалось, со слов матери, когда власти решили закрыть небольшие деревни и переселить всех в одну большую, где будет жизнь приближена к городской. Это называлось укрупнением, и не все жители малых деревень соглашались на это – но кто их спрашивал? Так и образовалось это село, жители которого занимались выращиванием зерна и животноводством.

Тетя Аня – маленькая худенькая старушка – жила с мужем Михаилом в отдельном доме, им построенном. Дом был построен, надо сказать, с любовью и с максимальными удобствами, доступными в то время. Он стоял на небольшой возвышенности, и все, в принципе, было как у всех.

Двор состоял из тех же построек, что и у других домов, но были и отличия. Рядом с домом стояла летняя кухня, которая соединялась с ним деревянным тротуаром, а сверху был навес, чтобы не мокнуть при дожде. Кухня же соединялась легким переходом с помещением, где была скотина, что позволяло, невзирая на погоду, ухаживать за ней, при этом не одеваясь тепло.

При доме имелась и хорошая банька, которую, естественно, протопили, чтобы мы могли помыться с дороги.

Надо сказать, у всех родственников, где мы были, во дворе обязательно была банька, и топили ее, когда нужно, по мере необходимости, но в субботу – обязательно, так как она считалась банным днем.

После баньки было принято садиться за стол и принять рюмку-другую самогонки или водочки. Кто не признавал алкоголь, предлагали несколько видов травяных чаев или холодненького кваску.

В каждом доме в деревнях ставят квас в основном в деревянных бочонках, у которых в крышке прорезано отверстие, чтобы прошла кружка. Обычно он стоит в погребке недалеко от дома, так как в нем всегда прохладно, и квас всегда холодненький.

У дяди Миши бочка была несколько больше и стояла на колесах, а в ней был устроен кран. Захотел попить – взял посуду, поднес к крану и, открыв его, налил сколько нужно и наслаждайся. Что еще привлекало в доме тетушки, так это резьба на ставнях и наличниках окон. Из-за этого дом выглядел еще красивее.

С тетей Аней на тот момент жили трое детей, и еще приехали на лето двое старших сыновей со своими семьями. Днем как-то все размещались, а ночью мы, молодежь, спали на сеновале.

До этого спать на сеновале мне не приходилось, только читал, как хорошо спать на сене. Это было действительно хорошо. Этот удивительный запах сена, представляющий букет запахов всех трав и цветов, которые были срезаны и высушены! При таких ароматах спится очень хорошо.

На другой день мне было предложено сходить пособирать ягоды земляники. Я понятия не имел, как она и где растет, поэтому, конечно, согласился. Взяв по бидончику, мы с младшей дочерью тети пошли в ягодные места.

Место, куда меня привели, было несколько холмистое и заросшее травой. Когда-то здесь была небольшая деревня, которую переселили в Самойловку.

Мы начали собирать на солнечном склоне, так как эта ягода любит солнце и тепло – так мне объяснили. Собирая ягоду, мы спустились по склону вниз, и там я увидел ключ, вытекающий из склона овражка.

Наверное, если бы мне ранее показали, какая это ягодка, то навряд ли бы я согласился, но тут уж назад дороги нет.

Ягодка была маленькая, и мало того: росла редко, так что еще поползать нужно было, чтобы ее найти. В общем, несколько часов мы собирали землянику, и наконец поступило предложение пойти домой, которое я с превеликим удовольствием принял.

Ягодка была, конечно, очень вкусная и ароматная, но уж больно мелкая, у нас дома такой нет, и, естественно, я не привык такую мелкую собирать. В общей сложности насобирали половину бидончика, и дома, перебрав, тетушка сварила из нее варенье. Вечером за чаем мы им и побаловали себя.

В один из дней сыновья тети предложили сходить с ними на рыбалку, на что я живо согласился.

Через село протекала небольшая речка под названием Абан. По ширине она была, наверное, метров десять, и глубина не более роста человека. Мы пошли вверх по ней и шли, наверное, больше получаса. По пути проходили поляны, заросшие ромашками. Они были такие крупные, яркие, каких мне не приходилось видеть до этого.

Пришли на место ловли, мне выдали удочку и объяснили, что будем ловить. Оказывается, в этой речке водятся ерши и пескари. В моем понятии ерш-рыбка малюсенькая, но пескаря я представлял несколько больше, чем увидел. Оказалось, что эта рыбка – в пределах восьми сантиметров, не более.

Я с трудом представлял себе, как ее чистить и что с ней делать. У нас дома такой рыбкой только кошек кормят. Однако приступил к ловле и вскорости поймал: вначале ерша, такого сопливого, что прям из рук выскальзывал, еле удержал. После этого поймал несколько пескариков, и стало скучно с такой рыбалкой.

Мне было непонятно, почему рыбки крутятся около наживки, а не едят ее. Я прекрасно вижу этих рыбешек и даже подвожу наживку к ним поближе, а они не клюют. Мне это вскорости наскучило, и я уже хотел бы пойти домой, но рыбаки еще на что-то надеялись.

Словно услышав мои мысли, они предложили заканчивать рыбачить, и мы, собрав снасти, пошли в обратный путь.

Придя домой, отдали улов тете, и та принялась готовить. Все, оказывается, просто. Помыв этих рыбешек и обваляв их в муке, положили на сковородку и залили яйцами. После чего все это – на плиту и, когда яйца стали готовы, пригласили есть. В итоге эта еда была с аппетитом съедена.

На другой день пошли в гости к дяде Косте, который жил недалеко от тети.

Дядя оказался среднего роста, широкий в плечах, и что меня заинтересовало – так это усы. Ни у кого из родственников – мужчин усов не было, только у него. Дядя Костя, как и дядя Яша, прошел войну, только окончил ее без тяжких ранений. Имел награду, орден Отечественной войны второй степени. После этих гостей нам осталось сходить еще к одному дяде, брату отца.

Он жил не в своем доме, а в доме на двух хозяев. Эти квартиры уже отличались территорией от домов. Двор был небольшим, да и огород был значительно меньше, чем у людей, живущих в своих домах. Конечно, кто хотел, мог сажать картофель на поле, которое выделял совхоз своим работникам. Мало того, он его и пахал, так что оставалось только засадить и выкопать.

Один из домов в Самойловке

* * *

Погостив в Самойловке, мы двинулись в поселок Тинской, в котором жила сестра матери, моя тетя Клавдия. В этот поселок нужно было ехать через станцию Иланскую.

Это поселение стало городом и носит название Иланский. Расположено на реке Иланке и находится в двухстах семидесяти девяти километрах от Красноярска. На месте существующего города в тысяча шестьсот сорок пятом году была основана деревня Иланская.

Свое название Иланская получила от названия реки Иланки – правого притока реки Кан. Река получила название по имени местного князька Ойланха, искаженного до Иланка.

В тысяча семьсот тридцать третьем году начали строить Сибирско-Московский тракт, и через некоторое время деревня стала одной из станций тракта Красноярск-Канск-Тулун. В конце девятнадцатого века в селе построили депо и железнодорожную станцию, которая стала узлом Транссибирской магистрали.

Вскоре при станции появился поселок железнодорожников. В конце тысяча девятьсот восемнадцатого года рабочие Иланской приняли участие в восстании против сил Колчака, которое было жестоко подавлено.

В тысяча девятьсот тридцать девятом году населенный пункт получил статус города. В тысяча девятьсот шестидесятых-восьмидесятых годах построили несколько школ, детских садов, магазинов, здание железнодорожного вокзала, швейную фабрику, молочный и хлебный заводы. Общая численность жителей на две тысячи двадцатый год составляла четырнадцать тысяч девятьсот человек.

История города связана с прокладкой Сибирского тракта. В тысяча семьсот тридцать четвертом году В. И. Беринг наметил места почтовых ямов-станций, одной из них стало поселение Иланская.

Для меня стало новостью, когда я при работе с этими материалами узнал, что В. И. Беринг принимал участие в исследовании Сибири. В школе нам говорили, что он исследовал север нашей страны.

К тысяча семьсот восемьдесят второму году каждый второй житель Иланской был ссыльным. В тысяча восемьсот двадцать втором году Иланская – самое крупное село между Канском и Бирюсой.

Жители в основном занимались обслуживанием тракта: ремонтом дорог, мостов, гатей, верстовых столбов, заготовкой для этих целей леса, содержанием перевоза через реки, лошадей и подвод, помещений для арестантов.

Железнодорожный вокзал

Со строительством железной дороги извозный промысел стал исчезать, возникли промыслы, связанные с обслуживанием железной дороги (заготовка леса для шпал и построек, выжигание древесного угля для кузниц станции). В тысяча девятисотом году в селе Иланская насчитывалось шестьсот двадцать два двора с пятью с половиной тысячами жителей обоего пола. С тысяча девятьсот четырнадцатого года село вновь становится волостным центром.

В начале двадцатого века станция Иланская стала крупным центром революционного движения: к тысяча девятьсот третьему году тут была создана группа социал-демократов под руководством Красноярского комитета РСДРП. К маю тысяча девятьсот шестого года в ее рядах насчитывалось пятьдесят человек.

Сев на автобус, мы поехали на станцию Тинская, или в поселок Тинской.

Поселок находится в Нижнеингашском районе Красноярского края, на реке Тины. Название поселок получил по названию реки Тины.

Название имеет камасинское происхождение. Камасинцы – племя саянских самодийцев, жившее по рекам Кан и Мана.

Возникло село в тысяча семьсот шестидесятых годах и первоначально называлось Тинским зимовьем. Название Тины – от татарского названия речки Тинки (что в переводе означает «грязь, глина»), протекающей вблизи села. Тинское зимовье – одно из первых поселений, возникших на территории района.

Первыми жителями были ссыльные, бывшие военные поселенцы, беглые крестьяне из Европейской части России, а также представители различных слоев сибирского населения, которых принудительно поселили здесь в целях обслуживания строящегося Московского-Сибирского тракта.

Собственно, благодаря строительству тракта Тины стали не просто селом, а самым популярным поселением для житья на тот отрезок времени.