Текст книги "Две Родины"

Преобладающую роль в экономическом становлении села играло земледелие, дополняющееся различными кустарными крестьянскими промыслами: столярным делом, кузнечным делом, выделкой кожи, обуви и другими.

Восточное путешествие в тысяча восемьсот девяносто-девяносто первом годах цесаревича Николая не прошло незамеченным и в селе Тины. Когда цесаревич Николай, последний из рода Романовых, путешествовал по всему Востоку, в отрезке от Иркутска до Канска он останавливался по различным причинам в поселениях, таким поселением стало и село Тины. Цесаревич Николай, поужинав, остался на ночь в специальной пристройке к волостному управлению (этот дом простоял более ста лет.

Жители Тинского зимовья отчасти были безграмотны, и было решено открыть приходскую школу при Введенской церкви.

Официально первая народная школа была открыта в тысяча девятьсот шестом году, в ней учились пять учащихся, – при той же церкви. Интересно отметить, что школа не имела постоянного помещения и содержалась за счет средств «общества».

Только в тысяча девятьсот семнадцатом году школа обрела свое помещение. Учились в школе до двадцати детей, в основном мальчики. Это были дети не простых крестьян, а волостного начальства, местных кулаков, старост и зажиточных хуторян.

Удивительный факт, взятый из архивов, говорит нам, что никто из жителей Тинской волости не выписывал ни газет, ни журналов до тысяча девятьсот четырнадцатого года.

В тысяча девятьсот тридцать седьмом году в самом центре села была построена деревянная школа с десятью классными комнатами, спортзалом, библиотекой, пионерской комнатой и другими помещениями, что стало гордостью района и отдельной гордостью села Тины.

В тысяча девятьсот двадцать шестом году в селе было двести двадцать четыре хозяйства с населением тысяча семьдесят три человека, основное население – русские.

В конце двадцатых – начале тридцатых годов прошлого столетия началась массовая коллективизация. В тысяча девятьсот двадцать седьмом году в селе создается колхоз «Красный Октябрь». Первым его председателем стал Владимир Михайлович Михельсон.

До этого в Тинах была волость, поселок был красивый, с хорошими домами. Люди занимались единоличным хозяйством, имелись мелкие артели: делали телеги, сани, гнали деготь.

В годы первых пятилеток интенсивно развивается лесная промышленность. В тысяча девятьсот тридцать восьмом году около лесозавода был основан поселок Лесобаза (сейчас он называется с. Тины)

Двадцать восьмого апреля тысяча девятьсот второго года по многочисленным просьбам жителей Тинской волости к губернатору было решено открыть в селе фельдшерский пункт. Все расходы на содержание пункта тиновцы взяли на себя.

В две тысячи десятом году население снизилось до двухсот тридцати трех человек. С тысяча девятьсот шестьдесят первого по две тысячи тринадцатый год населенный пункт имел статус поселка городского типа.

Вид на поселок

В этом поселке жила еще одна сестра матери, моя тетушка Клавдия. У нее было двое детей: один мальчик и старшая девочка. Муж работал в леспромхозе, и жили они в доме, построенном предприятием.

Леспромхозы, как я потом узнал, строили свои городки по одному проекту. Дом на двух хозяев и небольшой земельный участок, чтобы можно было посадить овощи да немного картофеля.

Поселок был достаточно большой, красивый, чистый, и жители считали себя почти городскими. Многие имели свое хозяйство, а в основном работали в леспромхозе, заготавливая лес и отправляя его по железной дороге.

Погостили, наверное, дня три и, сев в поезд на этой же станции, поехали домой. В этой поездке я убедился, что земля, на которой я родился, лучшая и мне есть чем гордиться.

* * *

Проработав год после окончания училища, я поехал отдыхать в Евпаторию и на обратном пути заехал в родные края. Все то время, пока поезд вез меня до Канска, я ждал с нетерпением его прибытия. Все мои мысли были о том, как я приеду в родные места – все ли там осталось как я помню? Хотелось вдохнуть тот живительный воздух, который был только в этом месте, полюбоваться прекрасными соснами и чудесными березками.

Сойдя с поезда в Канске-Енисейском уже под вечер и переехав на автовокзал, узнал, что автобусы уже ушли и сегодня ничего не будет. Посоветовали идти на автозаправочную станцию и попробовать уехать на попутке, что я и сделал.

Можно сказать, мне повезло: я не простоял и получаса, как подошла грузовая автомашина и стала заправляться. Я узнал у водителя, куда они едут, и оказалось, что их маршрут проходит через мою деревню, естественно, я попросил меня подвезти, и они согласились.

Заправившись, мы поехали, а уже наступила ночь. Ночи в этих местах темные, если луна отсутствует, а сегодня ее не было видно. Из разговоров я понял, что это муж с женой едут по делам, а чуть позже понял, что за дела у них: где-нибудь «приватизировать» пару копешек сена. Поэтому ночью и выехали.

В общем, долго ли, коротко ли ехали, наконец водитель остановил машину и сказал, что мне нужно только перейти дорогу и будет дом моей тетушки.

Он, оказывается, знает ее и, видимо, не раз бывал в этой деревне. Я поблагодарил его и вышел из машины в эту кромешную темень. Когда закрыл дверцу кабины, ничего, кроме сигнальных огней автомобиля, не увидел.

Пошел, как мне сказали, прямо через дорогу и вправду вышел на ворота, которые узнал, и постучал, так как они были заперты на ночь. Не дождавшись, что меня услышат, я пошел вдоль забора, чтобы постучать в окошко, что и сделал. Оно открылось, и тетушка спросила, кто тут, а узнав племянника, очень обрадовалась, как и я, увидев ее в здравии.

Войдя в дом, я ощутил какую-то свободу и еще что-то, что передать невозможно: спокойствие и умиротворение. Немного переговорив и поужинав, мы легли спать.

Как только солнышко осветило нашу землю, я сквозь сон услышал голоса дочери тети и ее мужа, которые возмущались, что «этот городской так долго спит». Тетушка, конечно, защищала меня, говоря, что с дороги можно и поспать.

Я не стал заставлять их долго себя ждать и, быстренько поднявшись, пошел здороваться. Встреча, как говорится, прошла в очень теплой обстановке, и, приведя себя в порядок, пошли завтракать.

Поступило предложение зарезать барана в честь приезда племянника, и мне стоило больших усилий убедить не делать этого. Тетушка, оказывается, помнила, что мне очень нравятся драники, и, уже не спрашивая, занялась их приготовлением. Младшая дочь тетушки уже подросла, и она взяла надо мной шефство.

С Татьяной мы вначале съездили в деревню, где была бабушка. Она уже стала совсем старенькая и жила у сына. Со зрением у нее стало совсем плохо, так что практически ничего не видела, но по дому достаточно хорошо ориентировалась. Даже меня поразило то, что она еще на ощупь могла прополоть некоторые грядки в огороде. Насколько же чувствительными должны быть пальцы! Пожив еще пару дней в своей деревне и простившись с родными, поехал домой.

Тут столкнулся с местным обычаем по проводам в дорогу. Тетушка, собирая мне сумку в дорогу, положила и вареную курицу, и свежие сливки, которые потом станут такой густой сметаной, что ее можно будет достать только ложкой, и кусок сала, и яйца вареные, – а отказываться или скорректировать что-то было невозможно, и мне пришлось смириться.

Уезжал я с каким-то щемящим чувством в душе, не зная, когда еще увижу эти родные лица и эти прекрасные места, но то, что я еще здесь буду, такую установку себе дал.

* * *

Следующий мой приезд состоялся через три года, когда я уже учился в техникуме в Омске. На зимних каникулах я принял решение съездить в свою деревеньку – и поехал.

Из Омска доехать – всего ничего, и где-то через сутки я был уже в Канске, а там, как всегда, автобусом до Абана. Из Абана в это время остался только автобус, который шел до Почета.

Этот автобус проходил мимо моей деревни, но в нее не заходил, а останавливался на повороте в деревню, и я, конечно, поехал. Дело было уже к вечеру, и, когда автобус остановился на повороте, было достаточно темно.

Сойдя на дорогу, я пошел пешком в деревню, до которой было чуть больше километра, так что это расстояние преодолел быстро. Ночь была достаточно светлая, так как на небе висела почти полная луна. Белый снег по обочине дороги четко очерчивал проезжую часть.

В домах горел свет, чему я удивился, так как до этого электричество в дома подавали по времени, потому что работала своя электростанция. Как оказалось, деревню соединили линией электропередачи с Апаном и теперь свет есть круглые сутки. У людей появились электрические утюги и другие электрические приборы, которых до этого не было.

Утюги до этого, кстати, были угольные. Такой чугунный корпус, внутрь которого засыпались горящие угли, которые и разогревали подошву утюга. Таким утюгом нужно было уметь работать, чтобы не попортить то, что хочешь погладить.

Для глажения изделий типа постельного белья было отдельное устройство. Деревянный брусок размером примерно десять на восемь сантиметров и длиной сантиметров восемьдесят. На одной стороне бруска были вырезаны зубья, чем-то похожие на зубья шестерни. На круглый ровный чурбачок укладывали, что нужно погладить, и этим бруском прокатывали, при этом зубья разминали и выравнивали полотно, в результате исчезали складки и ткань становилась мягче. Процесс достаточно трудоемкий, и вот электричество избавило женщин от этой работы.

Встреча с родными прошла, как всегда, хорошо. Особенно радостно встретила мой приезд тетушка. У нас с ней всегда были очень теплые отношения, и мы постоянно поддерживали связь: писали друг другу письма, имели сведения о том, как мы живем и что планируем.

До Нового года оставалось два дня, и все были заняты подготовкой к празднованию. Было засолено сало и наделана колбаса как мясная, так и кровяная. Осталось нагнать самогонки, чем мы и занялись с мужем моей двоюродной сестры.

В летней кухне установили агрегат, затопили печку и, когда процесс пошел, меня оставили за ним следить, объяснив, что делать, если произойдет сбой. Сижу контролирую толщину струйки жидкости, и уже набежало несколько литров, когда пришел ответственный.

Первым делом предложил снять пробу, что мы и сделали. После пробы решили, что еще можно продолжить, так как крепость была выше нормы. Так весь день я и занимался этим процессом, в результате к концу дня был уже скорее пьян, чем трезв.

На другой день моей помощи не требовалось, и я пошел по деревне погулять. День стоял просто чудесный. Солнышко светило ярко, и стояла такая тишина, ни ветерка, так что дым из труб поднимался вертикально вверх, как на новогодних открытках того времени.

Мороза почти не ощущалось, чувствовал только холод, но он был терпимым, и потому уши на шапке были подняты. Однако минут через десять я ощутил резкую боль в ушах и понял, что нужно быстрее опустить их на шапке – или я свои уши отморожу. В общем, погулял хорошо. А как легко дышится, несмотря на мороз!

Вечером все собрались, чтобы проводить старый и встретить новый год. На столах чего только не было! Еда хоть и простая, но вкусная и полезная. Сестра даже сварила пиво, которое я, попробовав, оценил как лучшее, что мне приходилось пробовать.

Впервые попробовал интересное угощение. В масле жарят такие круглые шарики небольшого размера. К ним подается смесь черемуховой муки с медом. Консистенция этой смеси, наверное, как у магазинной сметаны. Вот накалываешь этот шарик вилочкой и обмакиваешь его в эту смесь. Очень вкусно, и мне не приходилось такого пробовать, хотя мать была из этих мест.

Засиделись допоздна, а утром нас ждало еще одно мероприятие. Оказывается, молодая учительница выходила замуж за местного парня и в этот день они гуляли свадьбу. Здесь, я считаю, мой ангел создал такую ситуацию, что я смог побывать в доме своего отца и деда. В этом доме и гуляли свадьбу.

Как водится в деревнях, невесту привозят на тройке лошадей, запряженных в сани. Как лошади, так и сани украшены колокольчиками и лентами цветными. Тройка была подобрана из красивых, статных лошадей. Гривы лошадок были заплетены в несколько косичек, в которые вплетены цветные ленты. На лошадях – праздничная упряжь, к которой прикреплены блестящие металлические значки и пряжки. Конечно, на дугах было закреплено не менее трех колокольчиков, которые издавали красивый мелодичный звон, когда тройка двигалась.

Кроме этой тройки было еще несколько саней, также украшенных. Вот такой кортеж проследовал вдоль всей деревни в сторону городка леспромхоза и вернулся назад к дому, где должно было состояться празднество.

Здесь молодых уже поджидали приглашенные и просто деревенские. После этого все было как обычно, молодых обсыпали зерном, и еще много чего, что требовали обычаи.

Дальше сели за стол и начали праздновать, а я имел возможность рассмотреть дом. В принципе, обычный дом, как и другие дома, только комнаты отделены настоящей стенкой и имелись двухстворчатые двери. Не знаю, они всегда были или уже потом новые хозяева их установили.

После всех празднований наступило затишье, когда работы большой нет и можно народу отдохнуть. Младшая дочь тетушки Татьяна уже была замужем и жила в городке леспромхоза, куда мы сходили в один из дней. Городок, как его тут называли, был типовым поселком, какие строит леспромхоз везде, где работает. Дома на двух хозяев и небольшой участок земли у дома.

Этот городок, как потом оказалось, нанес ощутимый удар по деревне. Рабочим в леспромхозе платили хорошие деньги, в отличие от заработков в колхозе, и народ стал понемногу переходить из колхоза в леспромхоз. В городке были клуб, магазин, а в деревне здание клуба хоть и стояло, но никто им не занимался.

В результате в колхозе стало работников меньше, и в деревне вначале закрылась ферма, где держали коров, а потом он стал отделением колхоза, то есть подчинялся председателю колхоза, который находился в Апано-Ключах.

Свободное время я решил провести, занимаясь колкой дров. Это такая увлекательная работа, тем более меня никто не подгонял, как когда-то в детстве. Во-вторых, нужно было раскалывать большие такие чурки из сосны. Возьмешь эту чурку, поставишь ее на другую, по размеру превышающую, и думаешь, как ее расколоть.

Находишь трещинку с какого-либо края и ударяешь колуном по противоположному краю, напротив имеющейся трещины. Чаще всего со второго удара чурка раскалывается на две половины, а там уже значительно проще. Мне нравилось, как она трескалась, когда разваливалась на части, и еще вкусный смоляной запах от этого свежего дерева.

* * *

На следующую зиму на каникулах решил поехать в Красноярск. До этого я в этом городе не был и, конечно, хотел его посмотреть да заодно и увидеть родственников, которые переехали жить в этот город.

Как бы там ни было, ближе к вечеру я сошел с поезда и стал думать, как добраться до двоюродной сестренки. Позвонив ей и получив указания, как двигаться, я стал их выполнять, и оказалось, что ее дом не так далеко от вокзала. Мы с ней не виделись очень давно, поэтому оба были довольны встречей.

Все ждали наступления нового года и, естественно, готовились. Конечно, не так, как в деревне, но все же. Не знаю, так у них было принято всегда или мой приезд созвал всех родственников под одну крышу. Здесь были и два брата, с которыми я ходил на рыбалку, когда они приезжали в деревню, и их жены. Была и самая маленькая сестренка, которую я видел еще девчонкой, а теперь уже взрослая женщина.

Сидим за столом, потихоньку провожаем старый год и вспоминаем, какими мы были ранее, и делимся новостями за прошедшее время. Подошло время встретить и новый год и посмотреть поздравление нашего генерального секретаря.

Выпив и закусив, решили выйти на улицу и принять участие в катании на горках. На улице была красота. Стоял мороз, но не такой сильный, и на горках, которые были на площади, суетилось много народу. Горок было несколько: для маленьких, для детей и большая для желающих.

Было интересно смотреть, как взрослые люди с таким азартом лезли по ступенькам наверх и с криками и визгами летели с горки на фанерках и картонках, а кто и без оных.

Наверное, с час мы занимались катаниями и, устав, пошли домой. Такого веселья мне не приходилось видеть у себя дома. Там как-то все буднично, а здесь веселье так и брызжет и в глазах людей прямо огонь веселья.

Такое всеобщее веселье мне приходилось впоследствии наблюдать в Екатеринбурге. Видимо, народы Красноярска и Екатеринбурга чем-то похожи, любят жизнь и стараются ее прожить не только в трудах, но и красиво и весело отдохнуть.

На другой день я поехал посмотреть город, чтобы иметь представление о нем. Во-первых, на каждой мало-мальской площади были устроены горки, и детвора каталась уже с утра.

В автобусе когда я ехал, на остановке вошла компания ряженых. Конечно, они были выпивши, но свои действия контролировали. Кто-то из них начал петь веселые частушки, а некоторые пассажиры даже решили им помочь. Другой из их компании стал предлагать пассажирам выпить рюмашку, и некоторые соглашались. Таким образом они повеселили нас несколько остановок и вышли.

Ближе к речному вокзалу я вышел и дальше пошел пешком, рассматривая здания и изучая город. Речной вокзал, конечно, был красив: старая архитектура с башенками, и стоит на берегу – не так, как в некоторых городах. То есть он выполняет свое назначение полностью.

Зимой города, конечно, не так привлекательны, как летом, но все равно я остался доволен своей прогулкой. Впечатлил Енисей своими размерами, хотя, конечно, зимой это просто белая полоса, но все равно она впечатляла.

На обратном пути в трамвае нас, пассажиров, посмешила одна старушка. Конечно, она была достаточно выпивши и, видимо, поэтому не испытывала чувства неловкости. У нее отсутствовали почти все зубы и оставались только три штуки впереди. Один из них сильно шатался, и она могла повернуть его так, что он выходил на губу и был как у бабы-яги. Так она нас и смешила, пока я не сошел на своей остановке.

* * *

Следующее мое посещение родных мест произошло, когда я уже был женат и моему сыну было лет пять. Я решил поступить в институт, для чего пошел на подготовительные курсы продолжительностью в один месяц.

Взяв сынишку, мы поехали сначала в деревню, где я рассчитывал оставить его на это время. Тетушка, как всегда, обрадовалась моему приезду, да еще и с сыном, которого звали как ее брата. Его быстро приодели как деревенского и, когда я попытался возражать, мне сказали: зачем же он будет бегать в хорошей одежде? В простой ему будет лучше, можно и запачкать, а если и порвет – ничего страшного.

Сына сразу передали детям сестры, которые с ним возились и катали на мотоциклах и на велосипедах. В общем, жизнь у него была веселая. Совсем немного я побыл с ними и поехал по делам и после сдачи экзаменов и зачисления приехал уже по пути к дому.

Подъезжал к деревне, и пошел снег, такой пушистый и частый. Когда вышел из автобуса у дома, вижу, на скамейке стоит мальчишка: в каких-то ботиночках, штанишки простенькие, и поверх какое-то зимнее пальтишко. Заканчивает экипировку зимняя шапочка, такая круглая, с ушами, которые не убираются. Личико у него было такое довольное, что у меня сложилось впечатление, что он обо мне уже и забыл. Я его окликнул, и он, увидев меня, с радостью соскочил со скамейки и бросился ко мне, и мы крепко обнялись и вместе пошли в дом, где уже ждала тетушка.

Вскорости собрались все и поздравили меня с поступлением и рассказали, как тут сынок отдыхал. Все были им довольны, как я понимаю, потому что он быстро усвоил манеру поведения местных мальчишек.

Через день мы уехали домой, и, приехав, сын долго рассказывал матери о своих похождениях, а на вопрос, поедет ли он еще в деревню, отвечал, что обязательно.

* * *

Перед отъездом я уговорил тетушку, что в следующий приезд на сессию мы вместе поедем ко мне в гости на Сахалин. На обратном пути она повидается и с моей матерью. Тетушка у меня боевая и не боялась ездить на большие расстояния, но самолетом ни разу не летала и, естественно, опасалась.

В тот год открыли рейсы от Красноярска до Абана на маленьких самолетах чешского производства. Вот на такой самолетик мы и сели.

Посадил тетушку у окна, сам с краю, все рассказал, что нужно делать, проследил, чтобы все указания выполнила, и ждем взлета. Когда двигатели запустили, она немного заволновалась, но я ее успокоил, и в это время самолет пошел на взлет. Когда он оторвался от земли, вижу, немного напряглась, но потом расслабилась, посмотрела на меня и так застенчиво улыбнулась. Минут через пять вижу, уже освоилась и никаких переживаний уже не видно.

Через часик мы уже приземлялись в Красноярске. Там мы пересели на большой самолет, и тетушка вела себя уже совсем свободно. Так мы и добрались до Сахалина, а там и до дома, где нас ждали жена и дети. Дети и тетушка обрадовались встрече, стали все показывать и рассказывать.

Впервые она увидела так много снега. Мы жили на первом этаже, и снегу было по окно. Походили с ней по городу, по магазинам, и дня через четыре она засобиралась домой. Посадил ее на самолет до Хабаровска, где она немного погостила у матери.

Из последующих разговоров я понял, что обе были довольны встречей. Было что вспомнить и чем поделиться. Тетушка еще долго вспоминала, как она ездила в гости на Сахалин, рассказывая своим и сельчанам о полете на самолетах.

* * *

Через несколько лет мы решили всей семьей поехать в отпуск в деревню. Жена и дети без проблем согласились на такой вариант отдыха, и мы, собрав все необходимое, в том числе подарки, перелетели в Хабаровск и, немного побыв у моей матери, самолетом долетели до Красноярска.

Сев на поезд, мы через четыре часа были в Канске, перейдя через привокзальную площадь, пришли на автовокзал и, купив билет на автобус, который уходил вечером, пошли погулять и заодно покушать.

Пройдя по центральной улице, увидели старинные красивые дома, в которых были расположены в основном административные учреждения. Между этими зданиями получалась площадь, красиво оформленная. Что поразило, на площади была могила революционера Н. И. Коростелева, который, как было написано на памятнике, был казнен в период Гражданской войны.

Через несколько лет будут ходить рейсовые автобусы из Красноярска до Абана, тогда нам стало проще добираться. В настоящее же время нужно было или ехать поездом до Канска-Енисейского, а там двумя автобусами, или лететь до Красноярска, а там двумя электричками.

В Абане мы пересели на автобус, который шел до села Почет. Автобус не заходил в нашу деревню, но делал остановку на повороте к деревне, а там всего пара километров – и мы на месте.

Минут через тридцать мы были у дома тетушки, которая уже выходила из калитки нас встречать. Сарафанное радио в деревне работает очень хорошо, и как только в первых домах нас увидели и каким-то образом определили, чьи мы будем, то тут же дали информацию тетушке, а та, конечно, поторопилась навстречу любимому племяннику.

До этого приезда я как-то не задавал себе вопросов по поводу названия деревни и ее возраста, а тут решил поинтересоваться, да и дети стали задавать вопросы. Однако никто не смог прояснить ситуацию, и она как-то сошла на нет. Когда я стал заниматься этой книгой, решил все же найти хоть немного информации, благо уже был интернет, и, покопавшись в нем, я кое-что разузнал.

* * *

Оказывается, моя деревня была основана в тысяча девятисотом году. В тысяча девятьсот двадцать шестом году в ней уже было восемьдесят пять хозяйств, в которых было четыреста четырнадцать жителей. Основное население были русские. К тысяча девятьсот восемьдесят девятому году в деревне осталось сорок три человека, а к настоящему времени деревня перестала существовать, о чем я очень сильно сожалею.

По ее названию в интернете нашел пояснение следующего содержания. Название деревни состоит из двух слов: «белая» и «таежка». «Таежка» раскрывается как «расположение деревни в густом лесу, напоминающем тайгу». Слово «тайга», по мнению Э. М. Мурзаева, – «таежная зона с преобладанием сосны, кедра и пихты». Слово «белая» нигде не расшифровывается, но, исходя из вышеизложенного, следует, что в этом месте была белая тайга, то есть с преобладанием берез, которых в этих местах достаточно, а вокруг стояли сосны и кедры.

Во время Второй мировой войны в наши края были вывезены, как считалось, неблагонадежные семьи и отдельные люди из Прибалтики, которые занимались в основном валкой леса. После окончания войны через какое-то время им было разрешено вернуться в родные места. За это время некоторые создали семьи, а у кого-то уже были и дети. В результате уехали не все, но большинство вернулись домой.

Во время войны стали появляться военнопленные, и некоторое их количество было завезено и к нам в деревню. Конечно, в самой деревне их не было, но располагались недалеко. Занимались они сбором живицы.

Это такая жидкость, которую сосна гонит от корней по всему стволу, питая ветки и иголочки. По цвету она белая и густоватая, как молоко. Для ее сбора были бригады, в которые входили резчики и рабочие, которые собирали живицу и сливали ее в бочки, которые потом отправлялись машинами на железнодорожную станцию.

Задача резчика – если в первый раз режут дерево, то на стволе сосны примерно на метр от земли резать канавки глубиной до тела ствола, которые расположены друг к другу под углом и в результате образуют рисунок елочки.

Все канавки сходятся в центральную канавку, и уже к ней подставляют ведро, в которое и стекает живица.

Задача резчика – так вырезать канавки, чтобы были неглубокими и в то же время по ним шел сок, тогда дерево может дольше давать живицу. На следующий день, можно сказать, он их подчищает, и так каждый день. За сутки дерево даст сока с ведро, и рабочие ходят от дерева к дереву, забирая полные ведра и подставляя пустые. Как говорили, живица шла на военную промышленность.

Вот такой работой и занимались военнопленные. Я всегда поражался нашим женщинам, которые, глядя на этих грязных худых немцев, забыв, что их мужья или сыновья воюют с ними и, может быть, их уже и в живых нет, подкармливали этих солдатиков, понимая, как им тяжело зимой делать эту тяжелую работу.

Когда закончилась война, еще несколько лет собирали живицу, а потом эти участки отдали под лесосеки. Когда эти сосны были спилены, еще долго выкорчевывали пни от сосен. В них, оказывается, много оставалось того вещества, которое брали из живицы.

Чтобы облегчить процесс выкорчевки, даже применяли взрывчатку, закладывая небольшое количество под пень и затем взрывая. Эти пни и корни вывозили в Канск, а дальше по железной дороге на переработку.

Так рядом с деревней, километрах в пяти, образовался поселок лесозаготовителей. С этого времени деревня начала сжиматься, как та шагреневая кожа. Люди хоть и жили в деревне, но работали не на земле, и вскорости некому стало обрабатывать поля и растить скотину, в результате фермы не стало, а поля обрабатывали в основном приезжие из Апана.

Ну а в этот год, когда мы приехали, в деревне был и работал магазин и даже работал клуб, в котором в основном крутили фильмы. Мы тоже решили однажды сходить в кино. Пришли, сели, ждем, когда начнется показ, но что-то пошло не так и фильма все нет. Народ начал волноваться, и в итоге человек, который выполнял роль киномеханика, вышел и сказал, что ничего не получается. Аппарат никак не хочет работать.

Но в деревне все просто: кто-то спросил, кто может управляться с киноаппаратом, и благодаря своей жене я им и оказался. Мне приходилось довольно часто применять киноустановку «Украина» для показа отрывков учебных фильмов на уроках, и поэтому достаточно хорошо ее знал.

Конечно, сам бы я никогда по доброй воле не согласился быть спасителем ситуации, ну тут уже нельзя было уронить честь городских, и я справился с этой задачей. Народ посмотрел фильм и остался доволен. Больше всех, наверное, была довольна тетушка, так как ее племянник оказался на высоте.

Магазин работал по часам, так как продавец жила в другой деревне да и покупателей было не так уж много. Мы были удивлены, что в магазин привозят и молоко, и готовые котлеты, чего раньше в деревенских магазинах никогда не было. Все эти продукты были свои, так как коров было достаточно, но времена меняются.

Как оказалось, теперь и хлеб никто в деревне не печет, все ждут, когда привезут в магазин, а еще в предыдущий приезд несколько женщин пекли его и им даже заказывали деревенские.

Вот так стали жить в деревне, а всё, как я считаю, началось с Никиты Сергеевича, который поставил задачу перед правительством убедить народ не держать в подворье скотину. Дескать, отработав в совхозе восемь часов, ты должен отдохнуть, а продукты можешь купить в магазине или в колхозе или совхозе.

В результате получили прирост сельскохозяйственной продукции за счет того, что жители деревень сдали как бы лишнюю живность. Прошло какое-то время – и вот свершилось, во дворах стало тихо: свиньи не хрюкали, овцы не блеяли и коровы не мычали, но и показатели по сельскохозяйственной продукции в целом по стране упали, а потребителей добавилось за счет селян, которые перестали эту продукцию производить для себя, а предпочитали ее покупать.

Тетушка не прислушалась к этому призыву, и у нее во дворе была и корова, и свиньи, и даже овечек несколько штук. Вот эта живность и развлекала наших детей.

* * *

Утром, проснувшись, дети, выйдя во двор, обязательно шли поздороваться с собакой. У тетушки был пес уже немолодой и достаточно злой, настолько, что, когда его выпускали на улицу, все деревенские собаки прятались. Вот с этим зверем они пообнимаются, потреплют его за уши и, умывшись, шли завтракать. После завтрака они, найдя во дворе тележку на двух колесах, возили на ней с огорода траву, чтобы покормить свинью, и всё удивлялись, насколько она большая. Мы с женой только посмеивались, понимая, что дети это животное только здесь и увидели.

Еще они любили заниматься овечками. Их было три штуки, и они не ходили пастись со стадом, а оставались в деревне. Вот стоят они недалеко от дома, щиплют меленькую травку, а дети не могут понять, почему кругом много высокой хорошей травы, а они занимаются этой меленькой, и, естественно, берут по кнуту небольшому и пытаются их угнать к хорошей траве. Те, конечно, возмущаются, но дети берут упорством и гонят их, куда считают нужным, а затем с чувством выполненного долга идут во двор.

Пока они во дворе поиграют с котом да решат сбегать к моей двоюродной сестре, которая жила через дорогу, то, выйдя со двора, видят такую картину.

Овечки как будто никуда и не уходили, стоят на том же месте и щиплют свою травку. Пришлось им объяснять, что каждое животное отдает предпочтение какой-либо травке и если она есть, то другую они не будут щипать.