Текст книги "1812 год в жизни А. С. Пушкина"
Автор книги: Павел Николаев
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
– Знаю, – ответил одиннадцатилетний отрок, – для того, чтобы вместе умереть».
Об этом эпизоде недолгой жизни героя-подростка Пушкин писал в поэме «Кавказский пленник»:
Мы в жизни розно шли: в объятиях покоя
Едва, едва расцвёл и вслед отца-героя
В поля кровавые, под тучи вражьих стрел,
Младенец избранный, ты гордо полетел,
Отечество тебя ласкало с умиленьем,
Как жертву милую, как верный свет надежд.
В мае 1814 года Николай был пожалован в подпоручики, а в апреле 1819-го – в ротмистры лейб-гвардии Гусарского полка. Вскоре после получения первого офицерского звания состоялось его знакомство с Пушкиным. Молодых людей прочно соединили сердечная тяга друг к другу и общность литературных интересов; последние были сильно развиты в семье Раевских.
Первое упоминание поэтом имени друга мы находим в шутливой «Записке к Жуковскому» (1819):
Раевский, молоденец прежний.
А там уже отважный сын,
И Пушкин, школьник неприлежный
Парнасских девственниц-богинь
К тебе, Жуковский, заезжали…
В тяжёлое для Пушкина время, предшествовавшее ссылке на юг, когда многие не только отвернулись от него, но и стали распространителями злобной клеветы, искреннее участие Раевского смиряло тревожное настроение поэта, приносило ему душевный покой:
Когда я погибал, безвинный, безотрадный,
И шёпот клеветы внимал со всех сторон,
Когда кинжал измены хладный,
Когда любви тяжёлый сон
Меня терзали и мертвили,
Я близ тебя ещё спокойство находил;
Я сердцем отдыхал…
Более того, в этот период Раевский оградил друга от каких-то серьёзных угроз, о чём Александр Сергеевич глухо упоминал в письме к брату из Кишинёва: «Ты знаешь нашу тесную связь и важные услуги, для меня вечно незабвенные».
Николай Николаевич помог Пушкину и в ссылке: в Екатеринославе он нашёл заболевшего поэта и предложил ему путешествие на Кавказские Минеральные воды. От Таганрога и Ростова им открылись земли донских казаков, овеянные легендами и песнями о Степане Разине. В этих местах начиналось крестьянское восстание, руководимое им. Друзья с увлечением слушали предания и песни о Разине, собирали исторические известия о народном герое. Раевский мечтал написать историю донских казаков. Позднее он собирал всё, что было написано о Разине, но осуществить своё желание не успел.
Пушкин был глубоко благодарен Раевскому за то, что он вывез его из Екатеринослава и одарил новыми яркими впечатлениями, которые соединились в его стихах с воспоминаниями о друге:
Забуду ли его кремнистые вершины,
Гремучие ключи, увядшие равнины,
Пустыни знойные, края. Где ты со мной
Делил души младые впечатленья…
Николай Николаевич страстно любил литературу и отличался редкой начитанностью. Вальтера Скотта и Байрона он читал в то время, когда их почти не знали в России.
На обратном пути с Кавказа семья Раевских остановилась в Гурзуфе, где провела три недели. Там с помощью друга Пушкин изучал английский язык и читал в подлиннике Байрона, от которого, по его словам, «с ума сходил». В Гурзуфе у Александра Сергеевича сложилось представление о поэзии Байрона как о «мрачной, богатырской, сильной». Увлечение Байроном было настолько захватывающим, что при работе над романом «Евгений Онегин» не обошлось без того, чтобы поэт не упомянул о нём в каждой из девяти глав романа.
В библиотеке Ришелье (хозяина дома, в котором жили Раевские) Николай нашёл томик А. Шенье и обратил на него внимание Пушкина. Собранные в нём стихи послужили позднее основой для создания Александром Сергеевичем элегии «Андрей Шенье», которую он посвятил другу, и внимать которой были призваны погубленный поэт (пал жертвой террора во время Французской революции) и Раевский:
Певцу любви, дубрав и мира
Несу надгробные цветы.
Звучит незнаемая лира
Пою. Мне внемлют он и ты.
Из Гурзуфа Раевские (отец и сын) совершили поездку по побережью Крыма. Пушкин с восторгом вспоминал о ней:
О возраст ранний и живой,
Как быстро лёгкой чередой
Тогда сменялись впечатленья:
Восторги – тихою тоской,
Печаль – порывом упоенья!
В Бахчисарае путешественники осмотрели дворец ханов и знаменитый «фонтан слёз». Там Александр Сергеевич впервые услышал легенду о нём. Раевский хотел, чтобы Пушкин написал поэму на основе сюжета легенды; и уже весной следующего года на бумагу легли первые строки «Бахчисарайского фонтана», посвящённого Николаю Николаевичу:
Исполню я твоё желанье,
Начну обещанный рассказ.
Давно, когда мне в первый раз
Поведали сиё преданье,
Мне стало грустно; пылкий ум
Был омрачён невольной думой…
Из Бахчисарая друзья доехали до Симферополя и там расстались. Надолго. Встречи и беседы сменились письмами, от которых, к сожалению, сохранилась лишь малая часть.
Так, после ссылки Александра Сергеевича в Михайловское, Раевский просил его: «Пишите ко мне по-прежнему, побольше и почаще. Не бойтесь поставить меня в неловкое положение: моя дружба с вами завязалась гораздо раньше несчастной вашей истории; она независима от того, что случилось и что вызвано заблуждениями нашей ранней молодости.
Мне очень хочется вас увидеть, и, если ваше положение не переменится, я обещаю приехать к вам раньше года; а если с вами последует перемена, то дайте мне слово навестить меня тоже раньше года» (76, 261).
В письме Раевскому от 19 июля 1825 года Пушкин спрашивал: «Где вы? Из газет я узнал, что вы переменили полк.
Желаю, чтоб это развлекло вас.
Н. Н. Раевский – сын
О себе могу сказать следующее. Покамест я живу в полном одиночестве: единственная соседка, у которой я бывал, уехала в Ригу, и у меня буквально нет другого общества, кроме старушки-няни и моей трагедии; последняя подвигается, и я доволен этим».
И далее Александр Сергеевич поделился с другом своими раздумьями о сущности трагедии как литературного жанра, а закончил довольно длинное письмо следующим пассажем:
«Вы спросите меня: а ваша трагедия – трагедия характеров или нравов? Я избрал наиболее лёгкий род, но попытался соединить и то и другое. Я пишу и размышляю. Большая часть сцен требует только рассуждения: когда же я дохожу до сцены, которая требует вдохновения, я жду его или пропускаю эту сцену – такой способ работы для меня совершенно нов. Чувствую, что духовные силы мои достигли полного развития, я могу творить».
В начале 1826 года Раевский был арестован по делу декабристов, но вскоре его освободили с «очистительным аттестатом». В «Алфавите членов бывших злоумышленных тайных обществ» осталась следующая запись: «Пестель, спрошенный противу сего, отвечал отрицательно, объяснив, что он говорил не о сих Раевских, а о майоре Раевском, принадлежавшем к “Союзу благоденствия”. Показания прочих членов также подтвердили неприкосновенность сих Раевских к настоящему делу. Равным образом и они утвердительно отвечали, что ни к какому обществу не принадлежали и не знали о существовании его» (76, 261).
Вскоре после выхода из казематов Петропавловской крепости Николай Николаевич был назначен командиром Нижегородского драгунского полка, которым когда-то командовал его отец. Раевский-старший по этому случаю прислал сыну руководство на соответствие должности:
«1. Во всех случаях покажи себя достойным военным человеком, будь всегда готов к бою, презирай опасность, но не подвергай себя оной из щегольства.
2. Будь деятелен, исполнителен, не откладывай до завтра того, что можешь исполнить нынче; старайся всё видеть своими глазами.
3. Избегай фамильярности со старшими, будь ласков, учтив с подчинёнными.
4. Бойся опасной праздности, не будь ленив ни физически, ни морально. Расширяй свой кругозор путём непрерывного самообразования.
5. Будь твёрд, терпелив, нетороплив, а уж обдумав – исполняй решительно».
Осенью 1826 года началась Русско-персидская война. Нижегородский полк отличился во многих сражениях, особенно при Джеван-Булахе, за что Раевский получил орден Святого Георгия IV-й cтепени.
В апреле 1828 года – следующая война, с Турцией. Николая Николаевича назначили командиром сводной кавалерийской бригады, которая отличилась при штурме Карса, сильно укреплённой и труднодоступной крепости. Падение Карса определило успех всей кампании. Раевский был удостоен звания генерал-майора.
На Кавказе состоялась долгожданная встреча друзей. 14 июня 1829 года Александр Сергеевич наблюдал бой казаков с отборной турецкой конницей и делибашами – удальцами-головорезами. Итогом его поездки стал очерк «Путешествие в Арзрум», которым он обессмертил своего друга.
Беглые зарисовки начальника сводной кавалерийской бригады очень выразительны. Раевский захвачен войной не только в походах, но и в минуты отдыха, на коротких привалах. Вдумчивость и распорядительность – отличительные черты военачальника Раевского. Человек беспредельной храбрости, он всегда в самых опасных местах сражения, всегда впереди своего Нижегородского полка.
Раевский не скрывал дружеских чувств к декабристам, которые служили на Кавказе. Он постоянно заботился о них, приглашал на свои обеды, часто вёл с ними беседы на иностранных языках. Об этом стало известно в Петербурге. Всё это послужило поводом для обвинения генерала в «предосудительных» сношениях с декабристами и покровительстве им. Царь сделал Раевскому строжайший выговор и приказал посадить его под домашний арест на восемь дней. Раевский был лишён заслуженных наград и отстранён от должности. Два года продержали его при сдаче полка.
Пушкин знал о грозе, разразившейся над головой Раевского, и хотел поддержать его при личной встрече. Он просил Бенкендорфа в марте 1830 года разрешить ему съездить в Полтаву, если Николай Раевский приедет туда. На просьбу последовал царский отказ.
Зимой 1834 года Николай Николаевич находился в Петербурге. Тогда он передал Пушкину книгу М. Ф Орлова «О государственном кредите», а однажды привёл к Александру Сергеевичу приятеля, который очень хотел увидеть поэта. Пушкин с увлечением рассказывал об Отечественной войне 1812 года и о народных восстаниях в России.
Бывали и случайные встречи. Об одной из них Пушкин рассказал в письме жене, посланном из Нижнего Новгорода: «Вечер у Нащокина, да какой вечер! шампанское, лафит, зажжённый пунш с ананасами – всё за твоё здоровье, красота моя. На другой день в книжной лавке встретил я Николая Раевского.
– Собачий сын, – сказал он мне с нежностью, – почему ты не зашёл ко мне?
– Скотина, – отвечал я ему с чувством, – что ты сделал с моей малороссийской рукописью?
После сего поехали мы вместе как ни в чём не бывало, он держал меня за ворот всенародно, чтоб я не выскочил из коляски. Отобедали вместе глаз на глаз (виноват: втроём с бутылкой мадеры). Потом, для разнообразия жизни, провёл опять вечер у Нащокина…»
Служба Раевского2121
Николай Николаевич был восставновлен в чинах и закончил службу генерал-лейтенантом.
[Закрыть] не давала друзьям возможности частых встреч. Даже о гибели Пушкина он узнал только в марте 1837 года. «Милостивый государь, – писал Николай Николаевич отцу поэта, – я только что узнал о несчастье, которое вас постигло. У меня нет другого утешения для вас, кроме предложения разделить ваше горе. Пожалуйста, напишите о себе, об Александре, о его семье. Я нахожусь в полной неизвестности о том, что произошло».
Сергей Львович получил это письмо через полтора месяца (!) и сразу ответил: «Только сейчас, милостивый государь, получил я, к своему утешению, письмо ваше от 5 марта. Вот причина столь долгого моего молчания по отношению к другу моего несчастного сына, другу, чьею дружбою он гордился и который имеет право на мою собственную благодарность и мою истинную привязанность» (59, 92).
…После выхода в отставку Раевский занимался хозяйством в своих крымских имениях Тессели и Карасан, увлёкся садоводством и ботаникой, состоял членом ряда естественно-научных содружеств и был основателем Московского общества садоводства. Любовь к ботанике долгие годы связывала Раевского с директором Ботанического сада в Петербурге, членом-корреспондентом Императорской академии наук Ф.Б. Фишером.
Вообще Раевский, человек редкого обаяния, увлекательный собеседник, весёлый и остроумный, отличался широким кругом интересов: страстно увлекался нумизматикой, любил историю и литературу, был горячим поклонником искусств – музыки и живописи. Увлечённостью последней способствовала его сближению с молодым Айвазовским.
Николая Николаевича интересовала история взаимоотношений России и Персии. Он задумывал исследование о их торговых и дипломатических связях, собирал материалы по этому вопросу, а также о Степане Разине – хотел воссоздать историю восстания донских казаков.
Раевский был страстным книголюбом, собрал хорошую библиотеку, которая восхищала его сослуживцев. Один из них, Филипсон, рассказывал, что зиму 1840 года он провёл «…особенно приятно – с книгами большой библиотеки господина Раевского. Там были латинские и греческие классики, конечно, во французском переводе и очень много старых и новых сочинений о Кавказе».
Уже смертельно больной Николай Николаевич просил старшего брата купить ему книг рублей на 500, в особенности комедий. Во время болезни и днём и ночью ему читали книги по истории, рассказывали разного рода басни и сказки.
Умер Николай Николаевич Раевский в возрасте 42 лет – сказались военные походы, бивуачная жизнь и психологические стрессы. Но творчество А. С. Пушкина продлило жизнь его друга в веках.
* * *
С Раевскими, по словам Пушкина, он был связан «узами дружбы и благодарности». О них он неоднократно упоминает в письмах, им посвятил ряд стихотворений и поэм. В типических обобщениях его героев, таких как Онегин и Татьяна Ларина, многие черты восходят к молодому поколению Раевских. Отдельные представители этой семьи дали поэту жизненный материал для раздумий над судьбами дворянской интеллигенции его времени. Отношения Александра Сергеевича с Раевскими интересны и тем, что позволяют наглядно представить, как конкретные факты бытия претворялись в его творчестве в обобщённые образы.
Семья Раевских, безусловно, оказала заметное влияние на духовное развитие поэта. Все её члены отличались редкой образованностью и начитанностью, знанием иностранных языков. В доме Раевских царила атмосфера передовых идей и глубокого интереса к искусству: музыке, живописи и особенно к литературе, русской и иностранной. В кругу их родных были выдающиеся поэты М. В. Ломоносов и Д. В. Давыдов, в друзьях – К. Н. Батюшков, В. А. Жуковский, А. Ф. Воейков, В. И. Туманский.
Раевские, что было крайне важно для молодого поэта, дали ему почувствовать радость ощущения родственных связей и семейной жизни. Среди них он был (чуть ли не впервые) счастлив, о чём и сообщал брату Льву 24 сентября 1820 года: «Суди, был ли я счастлив: свободная, беспечная жизнь в кругу милого семейства; жизнь, которую я так люблю и которой никогда не наслаждался; счастливое полуденное небо; прелестный край; природа, удовлетворяющая воображение, – горы, сады, море; друг мой, любимая моя надежда – увидеть опять полуденный берег и семейство Раевского».
Каменка. В первые месяцы 1826 года Пушкин не раз вспоминал это великолепное имение, находившееся близ Тульчина, в котором располагался штаб 2-й армии – центр Южного общества. Каменка принадлежала племяннице Потёмкина Е. Н. Давыдовой (по первому мужу Раевская). Генерал Н. Н. Раевский был её старшим сыном. От второго брака у Екатерины Николаевны было ещё два сына – Александр Львович и Василий Львович.
Старший из братьев, отставной генерал, ветеран наполеоновских войн, славился гастрономическими талантами и чудовищным аппетитом. По словам В. П. Горчакова, Александр Львович очень почитал Пушкина, но его выражение приязни к поэту «сбивалось на покровительство, что весьма не нравилось» Александру Сергеевичу. Стихотворение «Давыдову» он закончил следующими строками:
Больше общался Пушкин с Василием Львовичем. Он тоже был участником Отечественной войны, после возвращения русской армии из-за границы служил в лейб-гвардии Гусарском полку, а затем – в Александрийском гусарском. В 1820 году в чине полковника вышел в отставку. В этот период, считают пушкинисты, и произошло его знакомство с поэтом. Уже в апреле 1820 года Александр Сергеевич посвятил Василию Львовичу стихотворение, в котором писал:
Стихотворение шутливое и весёлое, вольное. Вот как Пушкин сообщал одну из новостей – о смерти кишинёвского митрополита:
На этих днях, среди собора,
Митрополит, седой обжора,
Перед обедом невзначай
Велел жить долго всей России
И с сыном птички и Марии
Пошёл христосоваться в рай…
Но адресат был слишком солидным человеком для таких шуток, поэтому своё послание Александр Сергеевич закончил вполне серьёзно:
Но те в Неаполе шалят,
А та едва ли там воскреснет…
Народы тишины хотят,
И долго их ярем не треснет.
Ужель надежды луч исчез?
Но нет, мы счастьем насладимся,
Кровавой чаши причастимся,
И я скажу: «Христос воскрес».
В этом фрагменте стихотворения Пушкин напоминал Василию Львовичу о разговорах, которые велись в Каменке. «Те» – итальянские карбонарии (члены тайного общества), которые возглавили в июле 1820 года революцию в Неаполе. «Та» – политическая свобода, которую, полагал Александр Сергеевич, можно получить только через насилие – «кровавой чаши причастимся».
В начале 1820-х годов темами переписки Пушкина с Давыдовым были национально-освободительные восстания в Молдавии и Греции. Восстание было подавлено, а Греция вскоре провозгласила независимость. В первой половине марта 1821 года Пушкин писал Василию Львовичу: «Уведомляю тебя о происшествиях, которые будут иметь следствия, важные не только для нашего края, но и для всей Европы. Греция восстала и провозгласила свою свободу… Восторг умов дошёл до высочайшей степени, все мысли устремлены к одному предмету – к независимости древнего отечества… Странная картина! Два великих народа, давно падших в презрительное ничтожество, в одно время восстают из праха и, возобновлённые, являются на политическом поприще мира… Важный вопрос: что станет делать Россия?..».
У великого поэта всегда хватало недоброжелателей, которые с тайным удовлетворением вносили раздор в его отношения с друзьями. Так было и с Василием Львовичем. Летом 1823 года Пушкин писал ему: «С удивлением слышу я, что ты почитаешь меня врагом освобождающейся Греции и поборником турецкого рабства. Видно, слова мои были тебе странно перетолкованы. Ничто ещё не было столь народно, как дело греков, хотя многие в их политическом отношении были важнее для Европы».
В начале 1821 года Пушкин ездил с Давыдовыми в Киев и Тульчин, после чего личных встреч с братьями у него не было. Василий Львович, как председатель Каменской управы Южного общества, был осуждён на двадцать лет каторги.
В 20-х числах ноября 1820 года в Каменке проходило совещание членов «Союза благоденствия».
«Содержать, как злодея». И. Д. Якушкин (1799–1857), отставной капитан лейб-гвардии Семёновского полка, состоял членом всех тайных организаций декабристов. 9 февраля 1816 года он был среди учредителей «Союза спасения», поставившего своей целью уничтожение крепостничества и самодержавия.
Современникам Иван Дмитриевич запомнился как человек строгого морального облика, необычайно требовательный к себе, с высокими духовными запросами. В своих воспоминаниях он писал, что настольными книгами каждого из его окружения были сочинения древних историков – Плутарха, Тита Ливия, Цицерона, Тацита.
– В беседах наших, – говорил Якушкин, – обыкновенно разговор был о положении России. Тут разбирались главные язвы нашего Отечества: закоснелость народа, крепостное состояние, жестокое обращение с солдатами, служба которых в течение двадцати пяти лет почти была каторгой; повсеместное лихоимство, грабительство и, наконец, явное неуважение к человеку вообще.
Сказались, конечно, и впечатления, вынесенные из Западной Европы: «В продолжение двух лет мы имели перед глазами великие события, решившие судьбы народов, и некоторым образом участвовали в них; теперь было невыносимо смотреть на пустую петербургскую жизнь и слушать болтовню стариков, восхваляющих всё старое и порицающих всякое движение вперёд. Мы ушли от них на сто лет вперёд» (66, 66).
В конце 1817 года в Москве в квартире А. З. Муравьёва собрались члены «Союза спасения» для обсуждения письма князя С. П. Трубецкого. В нём передавались слухи о том, что царь благоговеет к Польше и ненавидит Россию. Он намерен отторгнуть некоторые земли России в пользу поляков и перенести столицу своей страны в Варшаву.
После прений Муравьёв сказал, что «для отвращения бедствий, угрожающих России, необходимо прекратить царствование императора Александра». Все согласились с этим. Тогда Муравьёв предложил бросить жребий, чтобы определить, кто должен будет нанести удар царю. Но Якушкин заявил, что он и без жребия готов принести себя в жертву и никому не уступит этой чести.
– В таком поступке, – говорил он позднее, – я видел не убийство, а только поединок на смерть обоих.
Якушкин рано вышел в отставку и жил в своём смоленском имении Жуково, но часто встречался с единомышленниками в Москве, Тульчине, Кишинёве, Каменке. В январе 1820 года, будучи в Петербурге, Иван Дмитриевич познакомился с Пушкиным. Это случилось в квартире П. Я. Чаадаева. На ветерана войны и члена тайных обществ поэт произвёл нелестное впечатление.
– В общежитии Пушкин был до чрезвычайности неловок и при всей своей раздражительности легко обижался каким-нибудь словом, в котором решительно не было для него ничего обидного. Иногда он корчил лихача, вероятно, вспоминая Каверина и других своих приятелей-гусаров в Царском Селе, при этом он рассказывал про себя самые отчаянные анекдоты, и всё вместе выходило как-то очень пошло.
Зато заходил ли разговор о чём-нибудь дельном, Пушкин тотчас просветлялся.
Вскоре случилась вторая встреча. «Приехав в Каменку, – вспоминал Якушкин, – я полагал, что никого там не знаю, и был приятно удивлён, когда случившийся здесь Пушкин выбежал ко мне с распростёртыми объятиями. Василий Львович Давыдов, ревностный член тайного общества, узнавши, что я от Орлова, принял меня более чем радушно».
Среди собравшихся в Каменке были Н. Н. Раевский, сводный брат Давыдова, и его сын Александр. Приезд гостей приурочили к именинам хозяйки дома Е. Н. Давыдовой.
После обеда все собирались в большом зале и разговаривали, разговаривали… Темами бесед были революционные события в Западной Европе и восстание Семёновского полка в Петербурге. По поводу событий на западе Орлов говорил:
– Революция в Испании, революция в Италии, революция в Португалии, конституция тут, конституция там. Господа государи, вы сделали глупость, свергнув Наполеона.
Вопросы реорганизации тайного общества обсуждались, конечно, кулуарно. А. Раевский не верил, что Якушкин случайно заехал в Каменку, и всё порывался установить истину. Чтобы сбить Александра с толку, Орлов, Давыдов и Охотников договорились разыграть его. Выбрав Александра Николаевича президентом, они начали прения о том, нужно ли тайное общество в России. Орлов привёл ряд аргументов за и против тайного общества. Давыдов и Охотников поддержали Михаила Фёдоровича. Пушкин с жаром доказывал его необходимость, а Якушкин – его ненужность. Раевский стал возражать, на что Иван Дмитриевич заявил:
– Мне нетрудно доказать вам, что вы шутите. Я предложу вам вопрос: если бы теперь уже существовало тайное общество, вы, наверное, к нему не присоединились бы?
– Напротив, наверное, бы присоединился, – последовал ответ.
– В таком случае давайте руку.
Раевский с готовностью протянул руку. В ответ Якушкин, расхохотавшись, заявил:
– Разумеется, всё это только шутка.
Все, кроме Пушкина, смеялись. Александр Сергеевич встал и, раскрасневшись, со слезами на глазах, сказал:
– Я никогда не был так несчастлив, как теперь; я уже видел жизнь мою облагороженною и высокую цель перед собой, и всё это была только злая шутка (68, 366).
Эта «шутка» дорого обошлась её инициаторам. Вскоре после подавления восстания декабристов Иван Дмитриевич был арестован. На первом же допросе он признался в давнем намерении убить Александра I, но от дальнейших показаний отказался.
– Да знаешь ли, перед кем ты стоишь? – вышел из себя новый правитель. – За то, что ты государю не говоришь правды, если бы я тебя помиловал, то на том свете Бог тебя не простит.
– Да ведь я в будущую жизнь не верю, – спокойно ответил подследственный.
– Вон отсюда этого мерзавца! – закричал Николай (21, 535). Препровождая арестанта в Петропавловскую крепость, царь писал коменданту Сукину: «Присылаемого Якушкина заковать в ножные и ручные железа, поступать с ним строго и не иначе содержать, как злодея».
И. Д. Якушкин
Раздражение императора Иван Дмитриевич вызвал тем, что отказался называть товарищей по тайному обществу. Другие арестованные делали это легко, напрочь забыв о чести и данных клятвах. Фёдор Вадковский, например, на первом же допросе назвал больше имён заговорщиков, чем доносчик Шервуд2424
Шервуд выдал шестнадцать генералов и четырнадцать полковников.
[Закрыть]. В первые же дни ареста дали непростительно откровенные показания К. Рылеев и князь С. Трубецкой, руководители Северного тайного общества.
Но неподдельный гнев Николая I был связан с намерением Якушкина покуситься на жизнь его предшественника на престоле – брата Александра. За непролитую царскую кровь несостоявшийся декабрист (Иван Дмитриевич фактически отошёл от деятельности тайного общества) был осуждён на двадцать лет каторги, тем самым его вырвали из жизни передового русского общества. Но не из памяти его лучших представителей. Имя Якушкина навечно запечатлено в романе «Евгений Онегин»:
Читал свои ноэли Пушкин,
Меланхолический Якушкин,
Казалось, молча, обнажал
Цареубийственный кинжал.
В этом фрагменте 10-й главы романа слышатся отзвуки бурных споров, проходивших в Каменке, ибо после этого Иван Дмитриевич с Пушкиным не встречался и не переписывался. Из Сибири он вернулся только через тридцать лет и на следующий год скончался.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
