Текст книги "«Полонез». Книга фантастики"

Нет, конечно, Елена была прекрасна. В самом деле прекрасна!.. Разумеется, это не помешало нам в свое время расстаться. А теперь я ехал на свидание с ней. Когда я это осознал, то к стыду обнаружил, что еду с пустыми руками. Я остановил машину на центральном перекрестке возле дышащего смрадом фастфуда, перешел дорогу, устремившись к тому сосредоточию мелких уличных торговцев, где на скорую руку можно купить жареные семечки, орешки и цветы. Цветов к моему глубокому разочарованию не оказалось. Были только бумажные. Мне предложили их вместе с билетом в цирк – там стоял стол, обклеенный веселыми цирковыми афишами, а из-за него выглядывала крошечная, метр с кепкой, угловатая девчушка и с виноватым видом, будто на казнь, продавала билеты.

– У вас что, цветы только бумажные? – не ожидавший такого подвоха, растерялся я.

– Ага. Не хотите цветов, купите билетик.

– Как-нибудь в другой раз.

Я еще раз обежал торговый пятачок и вернулся к цирковому столу. Над ним с безмятежной легкостью развевалась разноцветная гроздь воздушных шариков. Они выглядели намного живее бумажных цветов, лежавших в коробке рядом. Я протянул девчушке деньги за два билета, но вместо них забрал связку шаров и повернул к своей машине. Свидание начиналось неожиданно, а главное, необычно. Мне уже нравилось.

Елена, встретив меня в прихожей, провела в комнату. Перед тем как развалиться в кресле, которое я знал наизусть и чертовски любил, я показал ей крижаль.

– Что это у тебя за рог? – шутливо вскинув брови, спросила она.

– Не понял, – опешил я и непроизвольно потрогал лоб. – Какой еще рог?

– Ну, сейчас я уже не скажу, какой, – сдержанно усмехнулась Елена, принимая от меня гроздь воздушных шаров. – Столько времени утекло с того дня, как мы с тобой разбежались. Шарики… – она погладила желтый шарик. – Надо же, какую метафору ты придумал нашей любви.

Елена повесила шары на вешалку, намотав нитку на крючок. Подождав, когда она закончит, я заметил нарочито небрежным тоном:

– Ты хотела сказать, когда в последний раз спала со мной.

– Может быть, и так. Какое теперь это имеет значение? – она подошла вплотную ко мне, запрокинув голову, сверкая чуть влажноватыми глазами. Губы ее были совсем близко от моих. – Зачем ты вообще приехал?

– Ты похорошела.

– Я знаю.

– У тебя кто-то есть?

– Я не одинока.

– А хочешь, у тебя будет двое – он и я?

– Что-о?

– Я хочу тебя.

– Пусти… Это было так давно… Уже не со мной.

Она вырвалась из моих объятий. Повернулась ко мне спиной и, не оборачиваясь, горько обронила: – Ты хотя бы цветы мне купил. Опять пытаешься на халяву все получить.

– А как же шарики? Они же интересней цветов! Погляди, какие они веселенькие!

Я вернулся в прихожую, снял с вешалки шары и, задорно заржав, стал носиться с ними по дому.

– Стой! А там что? – спросила у меня Елена, когда я как сумасшедший проносился мимо нее.

– Где? – запыхавшись, я остановился, решив, что она заигрывает со мной.

Она взяла в обе руки желтый шар и поднесла к моему лицу.

– Видишь?

– Перстень! – я чуть не обалдел, увидев внутри шара золотой перстень с маленьким зеленым камнем.

– Вот именно, перстень, – Елена впилась в него изумленным взглядом. – Странно, я уже видела этот шарик, трогала его, но ничего не заметила в нем. Что за фокус, Керуак?

– Откуда мне знать?

– Ты купил шар и не знал что в нем?

– Конечно, нет.

– Хм, ничего не поменялось: ты как был недотепой, так им и остался. Ну, чего встал? Сходи на кухню за ножницами… За перстень, пожалуй, я и отдамся.

Последние слова она произнесла мне в спину, надеясь, вероятно, что я не услышу. Но я услышал и проглотил слюну.

Первым попытался продырявить шар я – ткнул в него ножницами, но шар упруго оттолкнул их.

– Что за чушь?

Отобрав у меня ножницы, Елена тоже попыталась проколоть ими шар, и тоже напрасно.

– Ну и ну!.. Дай-ка мне свой рог.

– Это крижаль, чтоб ты знала, – поправил я ее.

– Один черт! – схватив крижаль, она тут же до крови уколола им палец. – Зараза!

– Можно я?

Отведя от меня взгляд, она отдала мне крижаль, и я легко проколол им шар.

И тут началось непредвиденное и невероятное: из шара со свистом стал выходить какой-то газ. Это был явно не воздух и не гелий, а какой-то незнакомый мне газ. Едва вдохнув его, мы с Еленой принялись кашлять, задыхаться, глаза воспалились, к горлу подступила тошнота – казалось, еще миг-другой, и нам обоим настанет конец.

– Керуак, ублюдок! – сползая по стенке, захрипела Елена. – Хочешь меня отравить? Не можешь смириться с моим счастьем, завистливая сволочь!

– Дура! Всю жизнь мечтал тебя отравить и сдохнуть с тобой заодно! – зажав рукой рот, чтоб не вырвать, огрызнулся я.

– Я тебе все равно не верю… Открой окно, что ты встал!

Я бросился в комнату, в которой мы хотели, но так и не успели заняться любовью, попытался открыть окно, но не смог.

– Не могу, ручка заела! – я повернулся к Елене, она была белая как смерть. Схватил ее за руку, увлек в прихожую. – Бежим!

В прихожей нас постигла та же неудача: замок на входной двери заел – похоже, его заклинила та же сила, которая помешала нам открыть окно.

– Я больше не могу, мне нечем дышать, – едва слышно пробормотала Елена и, плюхнувшись на пол, закатила глаза. – Сделай что-нибудь… Хоть раз в жизни сделай…

Я сам едва стоял на ногах. Поглядев затуманенным взором на Елену, неподвижно замершую на полу, я, пошатываясь, двинулся на кухню, споткнулся о табуретку, тут же схватил ее и, не замахиваясь, швырнул в окно. О черт! Табуретка отскочила от оконного стекла, как резиновый мячик.

И тут я окончательно озверел. Наверное, почувствовал близкий конец и понял, что терять мне все равно больше нечего.

– Врешь, не возьмешь!

Я кинулся на стекло и одним ударом крижаля разнес его вдребезги.

Стекло рассыпалось, как ледяная корка, кажется, я порезал осколком руку, но какой же холодный был за окном воздух!

Волна свежего воздуха ворвалась в дом, и дальше уже было неважно – ничего неважно…

*7*

Мы собрались в «Полонезе»: Дик, Михаил, Елена и я. Нашими тенями были Мари и Юти. Судя по выражению лица Мари, она с превеликим удовольствием разорвала бы меня на части за мой оккультный эксперимент, вдруг обернувшийся диким квестом, если бы не Герц. Скупой до крайности хозяин бара на этот раз хотел мира. Герц принес дамам свежий апельсиновый фреш, немного отягощенный виски, и Мари с Юти после двух-трех глотков успокоились. Пускай и ненадолго. У всех у нас был пришибленный, унылый вид. Хотелось напиться, проваляться часа два в хмельном забытьи, а, очнувшись, – послать все к чертовой матери.

Михаил, Елена и Дик, уже раз пять рассказав свои истории, побросали крижали в центр стола и теперь с враждебной холодностью ждали истории от меня. Но мне нечего было рассказывать. Свой крижаль я тоже положил в общую кучу и теперь с отстраненным видом смотрел на него. У меня было такое ощущение, что я надул всех на свете, а себя самого – в первую очередь.

– Если ты сейчас ничего скажешь, я продырявлю тебя своим крижалем! – угрожающе предупредил меня Дик. – У тебя какой крижаль – вода? Вот и рассказывай про воду!

Я молча сглотнул, и что-то встало поперек горла, будто я невзначай проглотил свой крижаль.

– Без толку! – махнул на меня рукой Михаил. – У него ничего не было, разве по нему не видно? Елена, скажи ты что-нибудь.

Елена обвела меня чуть насмешливым взглядом, словно намеривалась сказать в мой адрес что-то язвительное и колкое. Но тут в бар неожиданно забежала Зузу, и ситуация в корне изменилась. Можно сказать, случайное появление этой девчушки меня и спасло. Зузу была ужасно хорошенькая, поэтому Дик, Михаил и я, как по команде, повернули в ее сторону головы. От девушки Герца исходил подкупающий аромат свежести и греха, его почувствовали даже наши женщины и ревниво прищурились. Смешные! Это пахли зеленые веточки вербы – я не помню, чтоб еще когда-нибудь так пахла верба – их сжимала в нежных руках Зузу. Едва завидев ее, из-за барной стойки к ней выскочил тучный Герц и, грустно улыбнувшись, повернулся к ней широкой спиной. Заливаясь по-детски от смеха, Зузу принялась хлестать вербой Герца по спине, приговаривая:

– Не я бью – верба бьет,

Недалечко червоне яечко,

Через неделю – Великдень!

Не умирай, не умирай,

Великдня дожидай!

– Сегодня Вербное воскресенье, – вспомнила Юти, с некоторой завистью поглядывая на странную пару: Герц – большой добрый увалень, Зузу – легкомысленная пигалица, рядом с которой всем было хорошо. Герц ее безумно, беззаветно любил, а Зузу спала со всеми его друзьями и недругами, но от этого не становилась менее очаровательной… Юти хотела еще что-то добавить, но Мари бесцеремонно ее перебила:

– Жаль, что нам нечем тебя отхлестать, Керуак.

И вдруг, без перехода, Мари обратилась к Елене, кивнув в мою сторону:

– Алена, признайся, наставляла ему рога?

– Зачем тебе это? – холодно отозвалась Елена и, сделав долгий глоток из своего стакана, сказала, будто выдохнула: – Да, наставляла.

– Элен! Как ты могла?! – по-детски возмутилась Юти, в ее голосе послышались слезы.

Зато Мари обрадовалась этому известию до неприличия бурно.

– Конечно, могла! Что Алена не женщина, что ли? Ты, Юти, еще мала дитына, оттого сопли распускаешь. Ничего, подрастешь, освоишься и будешь, как миленькая, ему рога наставлять. Да, Керуак? Чего замолчал? – глядя на мою унылую, постную мину, Мари звонко расхохоталась. – Посмотрите все на него: Керуак – рогоносец!

– Это что, правда? – осуждающе уставился на меня Дик.

Я молча пожал плечами – что я мог сказать в ответ? Ну, в самом деле, не застрелиться же мне из-за этого?

Я никогда не держал огнестрельного оружия, поэтому довольствовался своим крижалем. Взяв его со стола, я приставил крижаль ко лбу.

– Ну-ка, Керуак, убери руку, – неожиданно потребовал Дик. Я послушно разжал пальцы и убрал руку – крижаль при этом не упал, так и остался торчать рогом из моего лба.

– Клоун, – поморщилась Елена и отвернулась.

– Ну, вылитый рогоносец! – прыснула от смеха Мари.

– Прикуси язык! – тут же осадил ее Михаил. Осторожно потрогав мой доморощенный рог, он жалостливо спросил: – Ты как?

Я не обиделся и не рассердился. Единственное, не удержался и поправил Мари:

– Не рогоносец, а единорог.

Все-таки единорогом быть симпатичней.

– Что вы сидите? – вдруг без малейшей на то причины на нас обратила внимание Зузу. И помахала нам зелеными веточками. – Ведь праздник сегодня! Вместо того чтобы пить как лошади, пошли бы лучше вербу посвятили.

– Туда, что ли, где ты святила? Тьфу, не пойду! – внезапно снова завелась Мари.

Михаилу это не понравилось, и он снова прикрикнул на жену:

– Да что это сегодня с тобой?! Цыц, я сказал!

– А ты мне рот не затыкай, – огрызнулась Мари. – Карина рассказывала, батюшка тамошний отказался отпевать активистов, участвовавших в стачке, мол, все они бунтари и преступники, закон нарушили, против правительства пошли, видно, переодетые слуги сатаны, раз на святотатство решились, а таких в божьем храме не отпевают. И не стал отпевать.

– Гляди-ка, какой священник принципиальный попался, – удивился я.

– Это ты попался, – ухмыльнулся Дик и щелкнул меня по крижалю, казалось, намертво вросшему в мой лоб.

– А, по-моему, это дурость, – возмутился Михаил. – И вообще не имеет батюшка право выбирать, кого отпевать, а кого – нет. Перед Богом все равны – и преступники, и стражи порядка.

– Знаете, а ведь Зузу права, – улыбнувшись, сказала Елена. – Надо поторопиться, а то не успеем вербу посвятить.

Елена поднялась из-за стола.

– Ты куда? – почему-то испуганно встрепенулась Мари.

– В храм.

– И я с тобой.

Я с изумлением уставился на Мари: вот женщина-погода, как с ней Михаил только живет?

Мне ничего не оставалось другого, как последовать за бывшей женой: ведь меня не оставляла надежда разузнать, когда и с кем эта стерва успела мне изменить.

Поэтому я тоже встал и с легкостью, которую никто не заметил вокруг, отнял ото лба свой крижаль. Я сунул его во внутренний карман куртки, парни, следуя моему примеру, разобрали свои крижали, а Елена, вернувшись к столу, забрала свой.

– Алена, гляди-ка, твой как его… единорог туда же. Вербу решил посвятить, – не преминула съязвить Мари. На нее сегодня явно что-то нашло, но я знал, что в глубине души она добрая баба.

– Хм, он уже давно не мой, а ее, – Елена равнодушно кивнула на Юти, вцепившуюся в мой локоть, как за спасательный круг.

– Я с вами, – заявил Михаил, поднимаясь.

– Ты что это? – оторопел Дик. – Ладно они чокнутые. Но тебе-то зачем?

– Люблю, когда батюшка меня святой водой поливает.

– Тогда и я пойду. Что я один должен здесь оставаться?

Расплатившись с Герцем и попрощавшись с Зузу, мы двинулись к ближайшей церкви.

Храму было лет двести, может быть, больше. Он стоял на небольшом холме, подножие которого было выложено каменными ступенями. От времени ступени потемнели и потрескались, в некоторых местах пришли в негодность, как зубы старика. Обычно в большие праздники люди становились на ступенях, терпеливо ожидая появления священника и его помощников, несших ведра с освященной водой. Так было и сегодня. Народу подле храма собралось много, однако, к большому удивлению, вместо радостного возбуждения мы застали там настоящую панику: люди испуганно роптали, гудели, перекрикивались, а между ними метался растерянный батюшка.

– Дьявол! Святую воду осквернил дьявол! – высоким истеричным голосом выкрикивал священник и, обернувшись, махал кропилом в сторону служебных построек, находившихся слева от церкви: – Там!

– Ой, чего это с ним? – испугалась Юти.

– Не нервничай, сейчас все узнаем, – попытался успокоить ее я. Попросил женщин: – Мари, Елена, оставайтесь здесь, а мы с ребятами сходим.

Переглянувшись с Диком и Михаилом, мы втроем стали протискиваться сквозь толпу, плотным полукольцом охватившую кусок старой каменной стены, из которой выступал водопроводный кран. За нами, пыхтя, но не жалуясь, увязались Мари, Елена и Юти.

Возле стены стояла стальная ванна, в которую из крана сбегала вода. Этой водой священник окроплял людей, пришедших осветить вербу. Но сейчас он этого не делал: в ванной плавали какие-то посторонние предметы, видимо, они и повергли батюшку в ужас и смятение.

– Ну и из-за чего тут столько крику? – фыркнул Дик и первым приблизился к ванной.

– Что там? – спросил я, выглядывая из-за его плеча.

– Цветы.

– Цветы?

– Дай-ка я, – Михаил, который был выше и крепче меня с Диком, бесцеремонно растолкал нас и тоже подошел к ванной. Склонившись над ней, растерянно подтвердил: – Надо же, бумажные цветы. Будто с кладбища кто принес.

– Почему так решил? – почувствовав холодок в спине, спросил я.

– Да они все жалкие и обтрепанные. Вот достану, сам увидишь.

Михаил зачерпнул рукой и в тот же миг вскрикнул от изумления:

– Ух, ты, а их не схватишь!

– Отойди, горе мне с вами! – пожурила его Мари и следом за мужем попыталась поймать цветок – и тоже неудачно. У нее перехватило дыхание, словно она сейчас хватанула морозного, обжигающего воздуха. Совладав с собой, она сдавленно сообщила: – Так это и не цветы… а лишь видимость одна. Призрак!

– Дьявол играет с нами, – раздался сзади голос священника. В этот раз он был приятно тверд и спокоен.

И тут я понял, что наконец пришел мой час испытать свой крижаль. Крижаль воды… Я приставил его ко лбу, присел перед ванной и, подобно всамделишному единорогу, окунул крижаль в воду…

Что тут началось! Не прошло и минуты, как мой крижаль-рог накалился до красна, точно металлический прут; от той части его, которая поднималась над водой, повалил густой пар, голове моей стало нестерпимо горячо – еще минута, и я бы, наверное, умер, пронзенный дикой, обжигающей болью. В глазах замельтешило, поплыли красные круги, потом замерещились какие-то лица, поначалу смутные, механические, неживые, как маски; но вот они стали различаться между собой, кое-кто из них даже показался мне знакомым… Однако для меня было выше сил дальше всматриваться в эту несусветную ахинею; я едва успел уловить мимолетное сходство с теми людьми, которых однажды встретил и сам того не желая стремился забыть, как это сходство вдруг приняло гипертрофированные размеры: оно нависло надо мной, как скала, – и неслучайно я испытал новый приступ боли, который воскресил во мне новые воспоминания и новые, атрофированные чувства – казалось, это состояние будет длиться вечно…

Я наверняка бы потерял сознание и грохнулся наземь прямо здесь, если б не чьи-то руки – до боли знакомые…

– Нет, все-таки с ним обморок.

– Дорогой, что с тобой?

– Керуак, с тобой все в порядке?

– Очень похоже на демонов, я видел их лики, – наконец отозвался я.

– А ведь Мари права, Керуак.

– У тебя почти получилось с ними справиться! Цветы стали исчезать, но тут появился старик с нереальными, синими глазами – и все цветы вернулись на место.

– Как по команде вернулись.

– То был… – собрав волю в кулак, вновь начал я.

– Кто?

– Он приходил ко мне во сне. А потом появилась девчонка из цирка.

– Керуак, ты что, головой ударился?

– А я видела среди них мальчика, того самого, с загорелым лицом, – неожиданно вмешалась в мужской разговор Мари. Ее словно что-то тяготило, и ей требовалось непременно высказаться. Видно было, что Мари не по себе и непреодолимое чувство вины возобладало над ее непомерной гордыней. – Миша, ты должен помнить того подростка, он еще прибежал за нами, когда на Сему упала плита.

– Ты сама с ним разговаривала, я тогда сидел в туалете.

– Про кого вы все рассказываете? – не выдержав, спросил Дик.

– Тебе бесполезно объяснять. Бесчувственный чурбан! – внезапно набросилась на него Мари. – За что тебя только женщины любят!

– Дик, ведь ты тоже причастен к этому, – я с сочувствием заглянул другу в глаза. – Неужели ты никого не видел?

– А кого я должен был видеть? Вот привязались… Ну, какие-то тени.

– Тени?

– Да, тени. Кажись, там была одна знакомая рожа. Точно! Тот гаишник, что оказался на месте взрыва бензовоза. Он снова, как тогда, лыбился мне и все пытался взять меня за руку.

– Выходит, Мари и в самом деле права. Старик, гаишник, мальчишка, девочка, продавшая мне газовые шарики… Это все герои одной повести…

– Никакие это не герои, а демоны, – насупившись, отрезала Мари.

– Мари, может, хватит чертовщины? – нетерпеливо фыркнула Юти. – Ну сколько можно!

– Помолчи, девочка. Если в чем-то не смыслишь, то лучше помолчи, – мягко осадила ее Елена.

– То, что случилось со святой водой, все эти цветочные призраки и напасти – неспроста, – не слыша ни Мари, ни Елены, ни Юти, продолжал вслух размышлять я. – Не иначе как демоны приложили к этому руку… Вот что, парни, – я окинул друзей испытующим взглядом, остановив его на Елене. – Мне нужна ваша помощь.

– Да мы уже поняли, что тебе без нас никуда, – покровительственно похлопал меня по плечу Дик. – А что делать-то надо?

Я лишь чуть виновато улыбнулся в ответ.

Немного погодя мы были похожи друг на друга, как братья-близнецы: все четверо с напряженными лицами, все четверо с рогами, торчавшими из наших отчаянных голов.

– Свят, свят, свят, я тут ни при чем! – вздыхала-охала Мари, с опаской поглядывая на мужа, внезапно обретшего рог. – Керуак, на что ты, шельмец, подбил Мишку, о Господи!

На Мари никто не обращал внимания. Даже Юти: приоткрыв рот, она пристально следила за нашими действиями.

– Ну что, начнем? – постаравшись улыбнуться как можно непринужденней, спросил я. – На «три»…

На «раз-два-три» мы одновременно опустили крижали в ванну с водой.

И сразу же у нас четверых начались прямо-таки неслыханные видения! Они приблизились к нам, обступили со всех сторон и стали привлекать к себе внимание загадочными ужимками и непонятными жестами. При этом поначалу призраки вели себя довольно миролюбиво и сдержанно, подобно первым видениям, посетившим меня одного: никто из них не пытался нас напугать или шокировать, вызывая в душе лишь смутное беспокойство и томительное ожидание перемен – неизбежных, неприятных, но не роковых… Однако совсем скоро видения приняли откровенно угрожающий вид, в них стало заметно больше знаков смерти, а их странное, вызывающее поведение повергло в замешательство не только Елену, но и Дика, Михаила и меня.

Выхватив откуда-то из-за спины длинный меч, жуткий косматый старик принялся размахивать им над моей головой. В первый момент я принял ужасного призрака за Алефатия и был этим крайне шокирован: неужели героический дед, наставлявший меня на борьбу со злом, переметнулся на сторону врага? Но, заметив под носом у нападавшего закрученные, как у Сальвадора Дали, усы, сразу смекнул, что это никакой не Алефатий, а тот зломудрый пассажир-оборотень, которого однажды подвез Дик… Постращав меня, фальшивый старик затем набросился на Дика и Михаила, а когда очередь дошла до Елены, усатый призрак превратился в большую кудлатую птицу. Елена хотела было поймать ее за лапы, но схватила лишь темный задымленный воздух…

Мой случайный знакомый пытался утюжить нас на своем «Опеле» – к счастью, автомобиль был таким же призрачным, как и сам водитель. Проносясь сквозь наш круг, автомобильное привидение оставляло после себя лишь едва уловимый запах бензина. Временами из открытого окна «Опеля» выпадал какой-нибудь бумажный цветок и ложился на воду рядом с другими такими же…

Офицер ГАИ щелкал перед нашими лицами горящей зажигалкой: языки пламени вспыхивали, лизали нам щеки и лбы и, не в силах обжечь их, рассыпались на мельчайшие, размером с песчинки, бесплотные частицы. Налетал порыв ветра и уносил призрачный огонь прочь…

Как одержимый, загорелый мальчишка расстреливал нас футбольным мячом. Приближаясь к нам, кожаный мяч всякий раз принимал вид каменного ядра – и вдруг ядро рассыпалось прахом, подобно призраку огня…

Девочка – продавец билетов в цирк, казалось, ничего не делала. Стоя на одном месте, она лишь запускала над нашими головами воздушные шары. Бесцветные и бесплотные, они взлетали над нашими головами нескончаемой вереницей, рождая в каждом из нас ощущение невосполнимой потери. Этих призраков – прямо-таки символов невыносимой легкости нашего бренного мира – в тот момент я боялся больше всего…

Постепенно сгущаясь, точно ночной сумрак, назойливые видения в конце концов окружили нас плотным, роящимся кольцом, которое неустанно двигалось, вращалось, стремясь увлечь наши мысли и чувства в свой мрачный хоровод. Казалось, ни у кого из нас нет ни единого шанса вырваться из призрачного круга, избавиться от навязчивых наваждений – и спастись. На какой-то момент я даже забыл, ради чего мы здесь, забыл про оскверненную воду и думал лишь о собственном спасении. Так же думали Дик, Михаил и Елена. Нам было страшно. Над нашими головами безудержно метались, приводя нас в дикий трепет, ужасные призрачные слепки незнакомой нам жизни. Или непознанной смерти… Все смешалось – в мрачном воздухе, в ванной с бумажными цветами, в наших непутевых головах; мы были уже не в силах различать, где реальность, а где галлюцинации, где аномальные явления, а где происки дьявола…

Никто не заметил, когда мы стали похожи на краснорогих единорогов: наши крижали опасно накалились, источали нестерпимый жар и гневный свет, но при этом бумажных цветов в ванной не убавилось – напротив, их становилось все больше. Мы объединили все четыре стихии: огонь, воздух, землю и воду – но это ровным счетом ничего не дало. Крижали начали плавиться, мне, Дику, Михаилу и Елене угрожал тепловой удар или глубокий ожог; мы едва удерживали себя, чтобы не броситься от ванной прочь и не послать все к чертовой матери, а в это время за нашими спинами продолжали бесчинствовать темные силы. Мне невдомек, кем они были.

Из последних сил терпя боль в голове, я поглядывал на друзей – им тоже было несладко: от нечеловеческого напряжения у них вылезли глаза из орбит, ребята что-то бессвязно бормотали, бредили наяву, раскачивались в такт бормотаниям и бездумно водили крижалями по воде. Мне было невыносимо жаль моих друзей.

Особенно – я видел – страдала Елена. Вокруг крижаля, торчавшего из ее лба, расплылась кроваво-красная звезда; девушку заметно пошатывало, наверное, сильнее, чем остальных – казалось, еще миг, и она потеряет сознание и рухнет в ванну. В какой-то момент, глядя на Елену, я подумал, что в моей жизни не было и уже никогда больше не будет человека ближе и родней ее. Елена – мое реальное счастье, а все остальное – лишь призраки и наваждения. Как те мерзкие привидения, которые сейчас нас пытаются одолеть. Как бумажные цветы, чьи жалкие видения, плавая в ванной, продолжали смущать наши бесконечно измученные умы…

И тогда я повторил почти слово в слово то, что вечность назад сказала Мари:

– Так это и не цветы вовсе, а лишь видимость одна. И призраков никаких не существует. Блеф один, а не призраки!

Стоило мне только произнести эти слова и при помощи них выразить свое твердое неверие во всю эту чертовщину, в призраков и привидений, как они сразу же и сгинули, а мне следом стало удивительно легко: мой крижаль вдруг остыл, жар прошел, голову перестало сжимать тисками, мельтешение в глазах прекратилось, и ничто больше не затмевало мой взгляд – наступил долгожданный покой.

– Фу-ух, я думал сдохну! – раздался рядом облегченный вздох Дика.

– Керуа-а-ак! – жалобно протянула Елена и, вконец обессиленная, повалилась мне на плечо. – Неужели все кончилось, Керуак?

– Глядите, цветов больше нет! – торжественно и с нескрываемым превосходством вдруг объявил Михаил. – Парни, мы сделали их!

И вправду – вода в ванной была чиста и светла, а вокруг… Вокруг толпились люди, с изумлением глядя на то, как мы запросто умываемся святою водой. Высунувшись из толпы, Юти радостно помахала мне рукой, я помахал ей в ответ, затем отыскал глазами Мари и мысленно поблагодарил ее.

Мы медленно приходили в себя. Один за другим крижали отпали от наших голов так же самопроизвольно и естественно, как отпадают рога у оленей. Однако при этом крижали не исчезли, как бумажные цветы, и этот факт меня не особенно-то порадовал: выходит, не все, что произошло с нами, было бредовым наваждением.

Мы покидали территорию храма, где батюшка, воспрянув духом, продолжил освящать вербы. Ни у кого из нашей компании не было веточек вербы, но мы дружно, не сговариваясь, потянулись к священнику, подставляя головы под щедрые горсти святой воды.

Уже на выходе из церковного дворика, стоя на верхней ступени, я заметил: мой крижаль потемнел, покрылся древесной корой и пустил молоденькие побеги, а на крижалях Елены и Михаила даже проклюнулись зеленые почки и набухли бутоны. Казалось, еще минута-другая и от таинственных символов четырех стихий не останется и следа. Дик спрятал свой крижаль подальше от посторонних глаз, но, уверен, с его крижалем происходило то же, что и с нашими, – его крижалю тоже было суждено переродиться.

Очень хотелось верить, что это – счастливый конец, что за этим больше уже ничего не последует, что с магией покончено раз и навсегда. К нам возвращалась обыкновенная жизнь, и это не могло не радовать.

– Дик.

– А?

– Мы тут подумали… и решили оставить крижали священнику.

– Он пообещал посадить их в церковном дворе.

– Ну а я тут причем?

– Где твой крижаль, Дик?

– Я его не отдам!

– Как ты не хочешь понять, Дик, здесь им будет хорошо. Только в храме могут ужиться между собой все стихии.

– И обрести покой они могут только здесь.

– Нет, даже не просите.

– Дик, ты же хочешь, чтоб сбылась твоя мечта?

– Чего вы все ко мне привязались?

– Дик, сделай что-нибудь первым… Верни крижаль тому, кому он принадлежит по праву.

Чуть наклонив голову вперед, Дик внимательно вслушался в последние слова, произнесенные не искушенной Мари, не чутким Михаилом, не мудрой Еленой и тем более не мной, Керуаком, а самой юной участницей нашей компании.

– Юти, ты и вправду так думаешь? – доверчиво переспросил ее Дик. Она молча улыбнулась ему. – Ну, раз так…

Дик протянул Юти свой крижаль. Это был жгуче-алый, как пламя, цветок. Он цвел и благоухал.

Рано или поздно мы наверняка позабыли бы ту историю, если бы не крижали. Мы подарили их храму, хотели и книгу «История религий» в придачу, но она вдруг бесследно исчезла. Точь-в-точь как бумажные цветы из ванной.

Оставалась еще одна вещь – казалось, напрочь вылетевшая из моей головы, – которая служила прямым доказательством того, что все, что с нами недавно произошло, не сон и не игра воспаленного ума, а явь – чудесная, удивительная и непредсказуемая. Убирая у себя в квартире, Елена случайно нашла эту вещицу на полу. Это был тот самый перстень с маленьким зеленым камнем, что выпал из таинственного воздушного шара. Елена отнесла перстень в церковь и тайком спрятала за старой иконой, что висит в дальнем левом углу храма. Немного погодя кто-то, видимо, батюшка, убрал перстень за стекло внутрь иконы. Потом золотая вещица оттуда пропала, но об этом никто не пожалел. Наверное, ей там было не место.

Зато крижали прижились все до одного. Иногда мы вместе, а чаще порознь, наведываемся в церковный двор и любуемся четырьмя необыкновенными цветами. Они заметно подросли, пустили вверх и вширь густые побеги. Один цветок огненно-красный, от него можно запросто прикурить. Другой манит к себе голубыми лепестками, и на них никогда не высыхает роса. Третий еще более удивительный: у него прозрачный бутон в форме шара, внутри которого не утихают цветочные ветры. И, наконец, четвертый цветок – неприметный с виду, зато надежный и крепкий, как камень.

Четыре наших крижаля, четыре стихии…