Текст книги "Льеккьо. Болото никогда не отпускает свои жертвы…"

9

Иногда, мне кажется, что миру скучно существовать.

Выходной. О мир, ты так щедр ко мне, у меня есть двадцать четыре часа свободы! Чем бы я занялся, если бы не поездка к доктору? Посидел бы в баре, попил пива? Скучно! Сходил бы на футбольный матч? Увольте, раньше бы сходил, а теперь это скучно! Почитать книгу? Тут, пожалуй – да, но скучно. Познакомиться с новыми людьми? Это еще большая скука, чем все остальное. О, где же ты, моя работа? Та, что убила смысл в жизни всего населения земли? Работай шестеренка, крути механизм торговли, толкай мир к бесконечному потреблению! Больше прибыли! Больше объемов продаж! Стань лучшим работником века! Скучно! Скучно! Скучно!

В последнее время меня не забавляет ничто, кроме моей амнезии.

Почему люди становятся наркоманами? Им либо скучно, либо очень скучно. Ну, еще есть минуты отчаяния.

Городской шум. Люблю его. Столько источников, но шум то один. Все эти жужжания и дребезжания, людские возгласы – все сливается в одну какофонию. Но, что мне нравится в городском шуме – мир живет! Все эти жертвы социума живут! Да, их странной жизнью, добровольным рабством в новой форме, но живут, а порой даже радуются.

Идя сквозь эту толпу, наблюдаю. Дамочка входит в магазин женского нижнего белья «Rose Woman». Новые кружевные трусики. О, да! Ее муж будет в восторге. Но муж ли? Обычно, вступившие в брак почему-то считают, что им больше незачем удивлять друг друга. Их плотские утехи становятся чем-то должным. Раньше им приходилось столько сладкой воды влить в уши друг друга, чтобы вечером совокупиться, но сейчас это как «доброй ночи» перед сном. На пальце этой девушки кольцо, значит замужем. Есть, конечно, и те, что носят их для солидности, но что-то мне подсказывает – она замужем. Кружевные трусики для партнера ее мужа по бизнесу, для босса, для нового ухажера и далее по списку, но уж точно не для мужа. Нет, он, конечно, увидит их, но она приобретает их не для него. Любовь живет лишь в слове. Остальное – привязанность и взаимовыгодное существование.

Парень на «форде», в попытке припарковаться, задел соседний «ленджровер». Его мозг в агонии. Вена на виске пульсирует, будто он выпил десять чашек «латте» за раз.

– О, Бог мой! – кричит он, хватая себя за голову обеими руками. – Я не хотел! Отец убьет меня!

– Сначала убью тебя я, говнюк! – кричит владелец «ленджровера». Этот здоровяк колотит парня на «форде».

«Мир безумен» – выдает мой мозг эту до боли банальную фразу. Я же иду дальше.

Город, не что иное, как один большой рекламный баннер. Реклама отовсюду кричит тебе: «Подчеркни свою красоту!» «Смени интерьер в доме!» «Смени, наконец, одежду!» Реклама призвана рождать потребность. Если у тебя нет потребности в новом мобильном… «Новый стильный дизайн, настолько тонкий…», и обязательно помещается в заднем кармане отменной попки юной детки! «Да, бейба, тряхни попкой!» Но есть и честная реклама: «Книги», «Булочная у Грегга», «Концелярские товары»… Мир рекламы забавен по-своему. Это один из инструментов эксперимента, призванного направить наши желания в нужное русло. Другое дело люди, что не имеют желаний. Нет, не те, что не определились, в этом им поможет реклама, а те, что не хотят ничего, им просто скучно. Я отношу себя к таким. Моим развлечением, видимо, является бурчание себе под нос, о том, что мир – дерьмо.

Если идешь ночью вдоль пестрых витрин, которые я сейчас прохожу, твои многочисленные тени, рождаемые светом фонарей и вывесок, призванных вызывать спрос, рождаются, обгоняют тебя, а после умирают, чтобы дать дорогу другим. То есть, они являют собой краткий сценарий жизни человека: родиться, бежать наперегонки со временем, а после умереть, затерявшись в тени чужого света, давая дорогу новой безумной жизни.

Запах фенола. Что ощущает человек, оказываясь в больничном помещении? Его состояние становится удручающим. Вязкий, специфический запах навязывает тревогу, страх и душевную тяжесть. Жизнь, и без того дерьмовая, обретает бренный привкус. Если санитары – ангелы в белых халатах, а Бог – главврач, то такой рай мне не нужен.

Психиатрическая лечебница Уинвилля, то самое место, где моя мать доживает свой век, окруженная санитарами и ополоумевшими идиотами. Я принял решение навестить ее, после беседы с доктором.

– Доктор Деспин? – вопрошаю я, просачиваясь в дверной проем. – Эжен Деспин?

Седой старик в голубоватом халате, лысину которого обрамляла завитая в кольца седина, поднял на меня глаза. Он рассмотрел меня поверх очков с круглой оправой.

– Он самый.

– Моя сестра, Каролин Монсар, договорилась о приеме, – прояснил я ситуацию.

– Мистер Эббот – парень с генерализованной амнезией, – кивнул тот, – проходите. Можете снять плащ. Пять лет, необычайно долгий срок, подходящий более для фуги, но, тем не менее, со слов вашей сестры, я предположил именно ее.

– Меня больше интересует, почему это произошло, что бы там ни было.

– Нельзя так же исключать и диссоциативное расстройство, – продолжал доктор, не обращая внимание на мои слова. – Скажите, вы раньше замечали за собой провалы в памяти?

Замечал ли я? Это началось, как только я познакомился с алкоголем.

– Замечал, но то больше похоже на алкогольную невменяемость.

– Любите выпить? – Доктор достал большущую тетрадь, и принялся что-то записывать. – Если хотите, чтобы я вам помог, будьте со мной предельно откровенны.

Да я с собой-то не всегда откровенен, заметил я про себя.

– Скорее не любитель выпить, – ответил я. – Это мой способ забыться.

– Что ж, – выдохнул доктор, – это у вас отменно получилось.

Я усмехнулся.

– С вами в детстве не случалось ничего такого, что бы вы хотели выкинуть из головы, и больше не вспоминать об этом?

В моем сонном сознании возникает призрачная дверь, шпингалет которой вот-вот отлетит с лязгом на пол.

– Если и случалось, то я напрочь забыл об этом.

Доктор не оценил шутки, все так же чиркая в тетрадь.

– Бессонница?

– Я весьма много сплю в последнее время, но это не прибавляет мне сил.

– А по вам не скажешь, – заметил доктор Деспин, сняв очки. – Вид у вас, как если бы вы страдали хронической бессонницей.

– Это из-за работы. Сутки отработал.

– Так вы не можете выспаться, сколько бы ни проспали?

– Утром я не могу отлепить лицо от подушки. Ощущение будто лег час назад. Сил не прибавляется.

– Хм, – задумчиво выдохнул доктор, снова чиркнул что-то в тетрадь. – Ложитесь на кушетку мистер Эббот.

Я протер глаза и лег.

– Сейчас, я введу вас в состояние гипноза. Постараюсь вернуть воспоминания времени действия фуги. Смотрите на часы.

Он достал из грудного кармана часы на цепочке, свесив их перед моими глазами.

После сеанса гипноза, мне хотелось спать еще больше, чем до него. Усталость навалилась всей своей силой. После гипноза во мне будто что-то переменилось. Я испытывал странную злобу, но природа ее мне не ясна. Она ощущалась не явственно, а где-то там, глубоко внутри меня.

– Ваше подсознание отказалось сотрудничать, так сказать, – сказал доктор, закончив писать в ту чертову тетрадь. – Что-то блокирует ваши воспоминания, но… Мне удалось заглянуть в ваши детские годы. Вы ненавидели своего приемного отца. Страх, что вы испытывали перед ним, мог отразиться на вашем состоянии спустя годы, что могло и вызвать фугу. Вы помните отчима?

Конечно, помню. Эта тупая рожа теперь прячется за дверью в моих снах.

– Воспоминания не четкие, – ответил я. – Помню, что после его смерти я попал в церковную школу.

– Я знаю, что ваш отчим пил, – сказал доктор. – Это я знаю по делу вашей матери. Она тоже мой пациент, но вы, верно, догадывались. То, что случилось с вашей матерью, так же могло отразиться на вашей психике. Нужно провести комплексное исследование, чтобы детально прояснить ваш случай.

– В другой раз, доктор, – прервал я его. Мне жутко хотелось спать. – Мне необходим отдых, иначе моя голова и вовсе откажется работать.

– Я пропишу вам левомепромазин. Пока парентерально. Это поможет вам преодолеть хроническую усталость, даруя здоровый сон. Колоть в ягодицы. Желательно меняя места уколов. Запишете мой номер телефона и, если что, звоните – я проконсультирую. И ни какого алкоголя!

Алкоголь порой приходился спасением, поэтому наказ доктора расстроил меня, немного.

– Спасибо, доктор Деспин.

Доктор выписал рецепт, отдал его мне, и я направился к выходу.

– Доктор Дэспин, – обернулся я, – Мне можно проведать мою мать?

– Да конечно, – ответил тот.

Она сидела в инвалидной коляске во внутреннем дворике лечебницы. Изрядно поседевшая, она походила на скелет обтянутый сморщенной кожей. Ветерок закрадывался в ее редкие пряди мертвенно-серых волос. Крона молодого дуба укрывала ее от жгучего солнца. Прошло лет семь, с того момента, как я навестил ее в первый и последний раз. Но в моем сознании года два минуло.

Я присел на корточки подле нее. Она не обратила внимания, а только смотрела на фонтанчик, где каменная дева лила воду из кувшина.

– Мам, привет, – сказал я. – Это я – Мартин.

Она посмотрела на меня, а затем снова уставила взгляд на деву с кувшином, из которого лилась вода.

– Знаю, я давно не навещал тебя. – Тяжело говорить с человеком, понимая, что твои слова не доходят до его разума. – Каролин обещала заехать к тебе на днях, – добавил я.

Мать резко повернула голову и посмотрела на меня взглядом, заставившим меня смутиться.

– Меня не пускают к Лизе, – еле слышно просипела она. Ее взгляд снова упал на фонтанчик. А выражение лица сделалось беспристрастным. – Моя девочка там, среди осоки, резвится с другими детьми. Почему они не пускают меня?

Смотря на старых людей, доживающих дни в одиночестве, страдающих амнезией и помешанных рассудком, вовсе не хочется стареть. Но, что до меня, то я всю жизнь жил в одиночестве, даже в школе, находясь в постоянном окружении сверстников.

– У тебя есть и другая дочь, мама, – сказал я с долей упрека в голосе. Я понимал, что мои слова мало чего для нее значат, но меня злило, что она бросила детей, тогда в детстве, когда бродила по болотам, а мы были вынуждены прятаться от отчима. Каролин повезло больше чем мне. Ее забрала тетя, а я остался один на один со своим кошмаром. – Лизы давно нет, мама, а Каролин, да и я – мы живы. Мы нуждались в тебе.

– Ты такой же, как и они, – она улыбнулась, обнажив желтые зубы, обрамленные бледными деснами. От ее улыбки мне стало жутко. – Вы все ошибаетесь. Лиза живет. Это вы все мертвы.

10

– Почему твой брат не хочет меня согреть, Каролин? Я вся дрожу, посмотри, – плохо выговаривая слова, мямлит Лора, с глупой улыбкой поднося стакан с виски ко рту. Сегодня у Госпожи Монсар девичник, как она говорит. Только девичник в минимальном составе – она и ее глупенькая подружка. Для пущей простоты добиваться от девушек сексуальной близости, мужчины придумали алкоголь. Лора явное тому доказательство.

– Он – монах, – отвечает ей моя сестра, смеясь от своей шутки. – Он шесть лет обучался в церковной школе.

У Лоры произошел позыв к отрыжке.

– Пардон, – говорит она. – А им там ничего не обрезают?

Мое терпение подходит к концу.

– Обрезают, – говорю я, сдерживая раздражение, – под самый корень. Так, что даже шрама не остается. Эдакая кукла-Кэн получается.

Моя сестра прыскает. Капли спиртного из ее рта летят на стол.

– А он довольно смешной, – отзывается обо мне Лора, – такая стесняшка.

Для этой дамы сейчас даже кукла Чакки казался бы смешным, идя на нее с ножом.

– О, это он тебе еще за жизнь не рассказывал.

После посещения доктора Деспина, я решил заглянуть к сестре, и обнаружил это. Девичник уже в самом разгаре. Я преследовал цель – рассказать Каролин о предположениях доктора, а вместо этого стал объектом домогательства ее тупенькой подружки. Эта глупая женщина отвесила круглую сумму моей сестричке за дизайн ее загородного дома, надеюсь в стиле уродского «Хай-тек». Наверное, хорошо иметь таких глупых подруг. Не удивлюсь, если в повседневной жизни она таскает с собой какую-нибудь мелкую собачонку, такую же тупенькую, с кукольными глазами и вечно наворачивающимися на них слезами.

– Я, возможно, еще успею проверить, что у него в штанах, – снова отпускает тупую шутку пьяная в дрязг Лора. Каролин пропускает мимо ушей.

– Как съездил? – обращается она ко мне.

– Утром расскажу.

– Мы хотим сейчас, – протягивает Лора.

Каролин поворачивается к ней.

– Если его пытать, – предостерегает она, – то он вынесет нам мозг.

А есть ли, что выносит, думаю я про себя. Обычно алкоголь выносит и остатки разума у таких, как они. Каролин, конечно, имеет задатки разума, а вот насчет ее подружки я не уверен. Если взять амебу, поместить ее в череп черепахи, то получится Лора.

– Расскажи нам что-нибудь, – предлагает она, подмигивая Каролин.

Я вздыхаю.

– Родись ты в Древнем Израиле, тебя бы забили камнями за твое поведение, – говорю я. – В Древней Греции – тебя бы сделали отменной рабыней для утех, а шумеры напоили бы тебя до смерти. Ницше не промахнулся на твой счет, размышляя на подобную тему.

Лора уставилась на меня, изобразив удивление.

– Говорила я тебе, – оправдалась Каролин, перед своей подругой.

– А он забавный, – сказала та. – Мой муженек говорит, что раньше меня сожгли бы на костре.

– На костре сжигали неугодных церкви, вольных, свободолюбивых женщин, которые умели врачевать как минимум, – отвечаю я. – Думаю, в средневековье ты была бы товаром в борделе – на костре сожгли бы мою сестру.

Каролин расхохоталась, а Лора плеснула мне в лицо содержимое стакана. Щипание в глазах. Ерунда – пройдет.

Я оставил их и ушел в другую комнату. Решил почитать.

Алкоголь раскрепощает. По мне – он выводит наружу все людские пороки, особенно те, что связаны с насилием и сексом, или заставляет жалеть себя. Это – клей общества, что не может выносить друг друга больше часа. «Даже Иисус пил вино», – говорят многие, когда речь заходит за спиртное. Да, пил, но не упивался.

– Марти, – позвала меня Каролин спустя пару часов, – ты там не спишь?

– Нет, – отвечаю я. – Чего тебе?

Она появилась в дверном проеме, шатаясь.

– Помоги мне уложить Лору.

Эта глупышка весила больше, чем мне казалось. Я протащил ее на себе через зал в спальню и бросил на кровать. Каролин сняла с нее туфли, и принялась стягивать штаны.

– Да хрен с ней, – сказал я, – тебе самой пора спать.

– Я еще пару стаканов, – ответила сестра, продолжая стягивать одежду со смертельно пьяной подружки. На той красовались красные кружевные трусики. Вид ее обнаженных ног заставил меня отвернуться. Не то, чтобы мне не приятен вид женского тела, просто не хотелось испытывать эрекции. Я решил выйти в зал.

Доктор строго запретил пить, но препарат только предстояло купить. Я налил себе стакан виски. По телеку шла какая-то муть: ковбои стреляли, ковбои падали, ковбои умирали.

Вскоре Каролин упала рядом.

– Прости, – поспешила извиниться она, – прости за подружку. Она ведь не знает, каков ты.

– А ты знаешь? – спросил я.

– Думаю, что да, – ответила она, взяв в руку стакан. – Но, ты о чем? Что сказал доктор?

Я отпил из своего стакана.

– Сказал же – завтра расскажу.

– Ну, как хочешь. На следующей неделе приедет Жак, и привезет с собой Лаиду.

– То-то ты зачастила с выпивкой?

При муже моя сестра старается вести себя примерно, хоть ей это дается с трудом. Сказав, что Каролин в средневековье сожгли бы на костре, я не лукавил. Она очень свободолюбива, себялюбива и раскована. Она не лишена обаяния, того женского, на которое так ведутся мужчины, порой, прямолинейна до невозможности, а мужчины страстно западают на стерв, хоть и стараются брать в жены «монашек».

– В детстве ты не был таким, – вдруг сказала Каролин. – Как и сейчас, ты был молчаливым, но подобной херни в твоей голове не наблюдалось. Ты любил строить домики из веток на болоте, выслеживал животных, и изучал все вокруг, а сейчас плывешь по течению, и тебе есть дело только до этих книжек. Ты когда в последний раз развлекался?

– В детстве ты тоже любила балетные тапочки и Мери Поппинс.

Каролин, видимо не нашла аргументов, и залпом допила остатки виски.

– Сейчас блевону, – сказала она, зажав рот рукой. Она поднялась с дивана и зашагала к туалету, шатаясь, как дерево при сильном ветре. Я поспешил ей помочь.

Держать ее волосы – все, чем я мог помочь ей сейчас. Казалось, что вместе с рвотой в унитаз выйдет и ее душа, так ее рвало.

– Зачем так пить? – произнес я бессмысленную фразу. Сам я напивался и до худшего состояния, но обычно меня не рвало.

Оторвав кусок туалетной бумаги, я предложил ее Каролин. Та не отказалась от клочка бумаги, вытерла рот, и, опираясь об унитаз двумя руками, встала на ноги.

– Спроси себя, когда напьешься до беспамятства в следующий раз.

11

В Болото я вернулся к полудню следующего дня. Погодка стояла промозглая. Дождь моросил с мелкими перерывами. Угнетенность накрыла городок, проникнув в каждый его закоулок. Но в баре играл энергичный рок-н-ролл. Сюда я заехал забрать мотоцикл. В баре прятался от не погоды, видимо, весь народ городка. Том, что работал в те два дня, пока у меня выходной, не успевал принимать заказы. Кристин вертела задом, разнося еду по столикам. Поняв кто она, я стал относиться к ней с неприязнью. Внутри меня, что-то жгучее, не дающее покоя, навязчивое, растекалось, наполняя меня запретным желанием.

– О, Марти! Привет, – улыбнулась она, завидев меня. Я кивнул. – За мотоциклом?

– Угу.

Я направился к стойке. Как я буду работать с Кристин, если мне теперь на нее даже смотреть не хочется? Наверное, так же обходиться, как и с другими неприятными людьми – терпеть, и, по возможности, избегать общения.

– О, так меня навестил тот человек, с коим мы, работая на одной и той же должности, виделись лишь раз? – приветствовал меня Том. – Желаешь выпить?

– Нет, – ответил я, – доктор настоятельно рекомендовал воздержание.

– Эти доктора, – протянул он, выполняя очередной заказ, – им бы только запреты рисовать. Того не ешь, этого не пей…

– На то они и доктора, – прервал я. – По близости есть место, где я могу выйти в интернет?

– Да в любом телефоне есть интернет.

– Ну, этими штуками я толком пользоваться не умею.

– Так давай я настрою, – предложил дружелюбный бармен.

– Нет, спасибо, – отказался я. Телефонам я не доверял, не знаю почему. За компьютером мне доводилось работать. Я подумал: неплохо бы обзавестись ноутбуком. С выходом в интернет. – Ладно, бывайте.

– Всего тебе, – отозвался Том, и переместился к другому краю стойки, где тип с шевелюрой старого рокера поднял вверх указательный палец.

Я направился к выходу.

– Уже уходишь? – спросила Кристин, появившись передо мной. Меня кинуло в пот.

– Ухожу, – коротко ответил я и, обойдя ее, быстрыми шагами направился к двери. Она, наверное, в удивлении сверлила мою спину.

«Круизер» стоял во внутреннем дворике, где его поливал дождик. Подойдя к мотоциклу, я остановился. Мне в голову пришла идея. Покопав в кармане, я нашарил там листок. Цифры с листка перенес на монитор телефона, и я нажал «вызов».

– Какой идиот прерывает мой сон? – раздалось на том конце провода, или как там сейчас передаются сигналы.

– Это Мартин. Тот, что работает с тобой в баре.

– Да поняла я, что за Мартин. Ты один Мартин в моем окружении. Чего хотел?

– У тебя есть ноутбук?

Я подумал, что у нее он точно должен быть. У них у всех есть эти штуки.

– Даже если и есть, я сплю, Мартин. Я всю ночь разносила жратву этим придуркам…

– Извини, – сказал я и положил трубку.

«Круизер» выкатился из внутреннего дворика, увлекаемый моими руками. Я перекинул ногу через сиденье.

Тут заиграла какая-то дебильная мелодия. Я не сразу понял, что это звонок. Прошло еще какое-то время, прежде чем мне удалось принять вызов.

– Да?

– Ладно, извини, я погорячилась. Есть у меня ноутбук. Тебе зачем?

Голос Эли уже бодрее, чем в первый раз.

– Мне нужен выход в интернет.

– Это мне до тебя, что ли переть? – спросила Эли удивленным голосом.

– Я сейчас у бара, – объяснил я, – можешь приехать сюда.

– О нет. Я туда не поеду. Ко мне нельзя – тут мама. Придется выручать тебя – недоделка. Как всегда. Говори адрес.

Я только успел поставить мотоцикл в гараж, как у дома появилось такси. Эти машины-дворняги делали мир комичнее, не смотря на его унылость. Эли вышла из машины и раскрыла над собой зонт, такой же черный, как и ее одеяние. Она несла сумку, перекинутую через плечо. Я вышел на встречу.

– Хо-хо, – удивилась она. Ее рот снова занят жвачкой. – Вот это домик! И ты тут живешь? Может я адресом ошиблась?

– Это моей сестры, – ответил я, но поспешил исправиться: «Точнее, ее мужа».

Никакой застенчивости на бледном лице этой девушки не осталось. Если прощание наше было похоже на тот момент из мелодрамы, где старшеклассники впервые сходили на свидание, то сейчас подобным и не пахло.

– Нахрена такие загородные дома? Да еще в таком уродском стиле? Это же куб. Смотрел «Куб»? Хотя кого я спрашиваю?

Я открыл дверь и пропустил ее внутрь дома.

– Ой-ей! – Эли снова впала в изумление. По ее поведению трудно определить настоящие эмоции.

– Это увлечение моей сестры, – пояснил я, – заставлять квартиры разным хламом, как ей взбредет в голову.

Эли сложила зонт и повесила его на вешалку у входа, туда же отправилась ее куртка. Я тоже разделся.

– Проходи в гостиную. Поесть хочешь?

– У тебя есть еда? – усмехнулась она. – Еще скажи, что ты готовить умеешь?

– Когда живешь один, ненароком научишься готовить. Портить желудок перекусами или одними консервантами – не мое.

Эли вынула ноутбук из сумки и поставила на стол. Сумку бросила на кресло, а сама завалилась на диван.

– Мягко-то как, – весело сказала она. – Чего ты на меня так смотришь? Аааа! Я поняла. Ты не можешь понять, куда делась дурнушка Эли, которая тебя в щечку чмокнула? – Она рассмеялась, села, склонившись над ноутбуком. – Это в розетку, – сказала она, протянув мне шнур. – Я в детстве занималась в драматическом кружке. Вот только актрисой я не стала.

– Не всем мечтам суждено сбыться, – проговорил я, думая о том, как мой мозг только что поимели.

– Да не напрягайся ты так, – улыбнулась она, нажимая кнопку включения, – ты симпатичный парень, но мне нравятся себе подобные.

– Крашеные парни?

Эли рассмеялась.

– Нееее, – протянула она, лопнув очередной жвачный пузырь. – Я предпочитаю женщин.

– А, ясно, – коротко ответил я, проматывая в голове подпорченные воспоминания. Такие мне еще не встречались.

– Ты, кажется, предлагал мне поесть?

– А, сейчас.

Я принес сок и корзину с фруктами.

– Что нарыл в холодильнике, – извинился я, хотя это и бессмысленно, и поставил корзину на стол. Рядом с корзиной я поставил два стакана и наполнил их апельсиновым соком.

– Сойдет, – сказала она, смачно жуя жвачку. – Так зачем тебе интернет?

Разглагольствовать вовсе нет желания, но к ней одной у меня доверие.

– Доктор больше писал в тетрадь, чем рассказывал мне. Говорил предположениями, и только.

– И ты решил заняться самоанализом? Я за рулевого, – настоятельно предложила Эли. – Что искать?

– Для начала – «генерализованную амнезию».

– Садись уже, я не укушу, солнце то еще высоко, несмотря на тучи, – хлопнула она по дивану, и принялась стучать по клавиатуре.

Я сел рядом, стараясь соблюдать дистанцию.

– Генерализованная амнезия, – прочла Эли, нажав на одну из ссылок, – потеря памяти на короткий промежуток времени, а так же о событиях до этого.

– Не то, – сказал я, – теперь попробуй фугу.

– Музыкальную?

Эли усмехнулась.

– Диссоциатианую, – добавил я, никак не реагируя на ее веселье. Она снова принялась стучать по клавиатуре.

Открыв очередную ссылку, Эли бегло прочла содержимое.

– А ты, случаем, не притворяешься, что ничего не помнишь? – вдруг спросила она. – Может ты чего-то натворил, до того, как прикинуться амнезиком? Тут пишут, что люди могут симулировать болезнь, если их что-то сильно гложет.

Вот тебе и помощница. Для меня те пять лет просто отсутствуют в голове. Билет в Южную Африку сменился на бутылку виски и все тут.

– Что там про болезнь? – настаиваю я на своем.

– Ладно, – отвечает она и продолжает читать. – При фуге, человек может резко уйти из дома, даже переехать в другой город, найти там работу, и жить, будто всегда там жил. И он не помнит своего настоящего имени. Странно, – добавила она, – они даже не подозревают, что с ними произошла эта перемена, пока не прекратится действие фуги. Вот так прикол с тобой приключился, чудилка.

– Ничего хорошего со мной не приключилось.

– Да многие мечтают о таком, – заметила Эли, – вот так вот взять и изменить свою жизнь.

– Вот только они не помнят, кто они. Вряд ли им это приносит удовлетворение.

– Тут ты прав. По возвращении памяти, к ним возвращаются все их проблемы.

– И к тем проблемам прибавляются новые, – говорю я, думая обо всей этой чертовой ситуации. Теперь мне приходится разгребать это дерьмо, несмотря на то, что я и так в социальном мире, как старый волк в стае.

Эли читала дальше, шевеля губами.

Я подумал, что мне необходимо сделать укол, что прописал мне доктор Деспин. Лекарство я купил в одной из аптек Уинвилля. Шприцы тоже взял.

– Дальше – интереснее, – говорит Эли завороженно. – Диссоциативное расстройство, – объявила она. Доктор что-то такое упоминал.

– Что там? – спрашиваю я, попивая сок.

– Расщепление личности. Ты «веселящим газом» не баловался?

– Что? – реагирую я, переставая понимать, о чем она говорит.

– Бессонница не мучает? Тут пишут, что процесс диссоциации, или по-другому – раздвоения, может произойти в этих случаях. От себя добавлю, – сказала Эли задумавшись, – ноги могут тянуться из детства, знаю такой случай.

– Это уже совсем бредовые вещи, – отмахиваюсь я, – хватит. У меня, конечно, бывают бессонные ночи, но ничего такого я не замечал.

– Не круто когда в тебе живет кто-то еще, – предположила лесбиянка. Порой себя-то переносить не можешь, а тут еще кто-то поселится в твоей голове? Ну, уж нет, мне такого и даром не надо. Единственное место, где я поистине могу быть наедине с собой – это моя черепушка.

– «Веселящий газ» тебе в помощь, – ответил я.

Эли еще много чего читала, но я думал об уколе. Сходив к вешалке, я достал лекарство и шприцы. Вернувшись, положил их на стол.

– Доктор прописал?

Смачный «чпок» прозвучал, когда лопнул пузырь.

– Да – это поможет мне, наконец, выспаться.

– Может, ты и мне купишь, раз у тебя рецепт есть? Порой и мне не помешает.

Я промолчал, дилером я быть не собираюсь.

– У меня есть к тебе деликатная просьба, – обращаюсь я к Эли, и мое лицо должно сейчас залиться краской, но этого не происходит.

– Что? – спрашивает она. Потом до нее доходит. – Неееет, фу! Я тебе укол ставить не буду. Еще я мужские задницы не разглядывала. Тебе точно туда, иначе бы не просил.

А она проницательна.

Иголка впивается мне в мягкую ткань ягодицы, отчего мышцы напрягаются. Я чувствую, как лекарство входит в мой организм. Боль заставляет стиснуть зубы. Довольно больной укол.

– Лежи – не дергайся, – говорит Эли. – Фу! Кто бы подумал, что я соглашусь на подобное! Почти ввела.

Когда шприц упал, Эли рванула в поисках ванной. Не думаю, что ее вырвало, звука не последовало.

Я встал с дивана. Правая ягодица будто отсутствовала. Натянув штаны, я попытался пройти к холодильнику. Мне пришла мысль приложить лед к больному месту, что вряд ли стоило делать. Ногу напрягать больно, а потому я тянул ее за собой.

Вошедшая в зал Эли рассмеялась.

– Да ты сейчас на зомби похож, – сказала она сквозь смех. – Мозгиии! – протянула она, изображая киношного монстра.

После, Эли еще покопалась по разным сайтам, сравнивая мои симптомы с описаниями разных состояний. Чем больше ты ищешь, тем больше запутываешься. Одни симптомы похожи на другие, и за вечер она поставила мне множество диагнозов. Сойдясь на том, что я конченный шизофреник, она допыталась от меня пива, что стояло в моем холодильнике. Узнав, что после укола мне пить нельзя, она притворилась, что жалеет меня, а потом снова рассмеялась.

– Посмотрим кино? – предложила она. – Ты же не возражаешь, если я у тебя до выхода на смену посижу? А вообще: ты меня позвал, вытащил из мира снов, так что будешь терпеть мое присутствие! Не хочу домой, снова выслушивать материнские нотации. А у тебя тут тишина и спокойствие, хоть электро-гитару включай, никто полицию не вызовет. Хорошо тебе.

Я подумал, что отнявшаяся ягодица, и расслабленное тело не такое уж и хорошее состояние. У меня случилась диссоциативная фуга (именно на этом диагнозе я остановился), и теперь я хотел бы узнать, кем я там прикидывался, пока не вспомнил, кто я. А вдруг у меня семья? Пять лет – долгий срок.