Книга: Андрей Рублев - Павел Северный

Павел Северный описал жизнь святого, тогда еще простого человека, монаха, иконописца, изографа Андрея Рублева. Описал не только его жизнь в соприкосновении с церковью и религией (хотя раньше вся жизнь любого человека так или иначе была связана с религией), но и его личную жизнь. Была у него любовь. Большая, которую он пронес через всю жизнь. Которая поманила пред ним счастьем, и ускользнула не из прихоти, а по обстоятельствам. Ведь жил он в тяжкое время Ордынского Ига на Руси. Татаро-монгольские ханы сменяли друг друга, каждый желая побольше отхватить от подневольной Руси. Но страна наша не такая. Чем большее горе наваливается, тем больше сила прибывает. И в Куликовом побоище участвовал, защищал отчизну. Выжил. А любовь его – боярыня Ирина (или Арина) Хмельная от татар вынуждена была в монастыре укрыться. Да так там и осталась, ведь раз приняв постриг, к мирской жизни не воротишься. И тоже до самой своей смерти инокиня Ариадна волновалась об Андрее.

Конечно, было многое сказано и об иконописании. О новом взгляде Андрея. До него Иисуса всегда писали со строгим взглядом, таким, который заставит покаяться, которого боялись и с трепетом ожидали Страшного Суда. Андрей же начал писать Бога милосердным и милостивым. С добрыми очами, которые все простят. Ведь в то тяжелое время именно это нужно было народу. Не все поняли, не все приняли. Но сквозь века мы сейчас видим, что прав он был.

В этом романе мы знакомимся и с другими историческими фигурами: Дмитрием Донским, его сыновьями Василием, Юрием и Андреем, Сергием Радонежским и митрополитом Алексием. Узнали некоторые черты их характеров, о которых в учебниках истории не прочтешь, а специально искать вроде и не будешь. Понимаю, что в большинстве своем это художественный вымысел, но хочется верить, что какие-то крупицы правды отражены.

Рада, что прочитала. Это действительно было расширение горизонтов, которое вряд ли произошло бы по собственной воле. Это был праздник для души.

Не удержалась я, процитировала самое начало книги. А можно было и с любой страницы цитату выдернуть, ничего бы не изменилось. Видите, какой слог, какие описания? Сколько здесь неизбитых сравнений, сколько полузабытых слов? Красивый язык, старый язык, но и буреломный немного, через такие словеса продираться, прямо скажем, привычка нужна была, постепенно в роман втягивалась. А сам роман хорош, хоть и пугал меня темой своей. Да и ведь шутка ли сказать, об иконописце автор роман задумал. А ну как запрет сейчас он нас в этом самом монастыре-крепости, замучает молитвами да постом, подъемом по колокольному звону к заутрене. Сольемся мы с черными монастырскими рясами, а единственные краски будут те, что иконописец наш на палитре смешает. Да только для икон яркие краски не положены, византийская роспись из тонов спокойных, а то и мрачных состоит, да и лик Божий там суровый. Но сжалился автор над нами, и его герой любит синеву неба, зелень травы под ногами и мирскую жизнь. А в лике Христа углядел он не строгость каменную, а сострадание к нелегкой человеческой доле. К полям, не зерном засеянным, а кровью политым, где русские от татар отбивались. И сам наш герой на поле том Куликовом побывал, и в великой сече жив остался, чтобы для грядущих поколений талант свой сохранить и письмо новое для икон на Руси утвердить. Хоть и бродил он от монастыря к монастырю, а и в крестьянские избы по пути тоже захаживал, ведал как простой народ живет, как его татарин гнетет. И любовь свою тоже в миру нашел, непростую любовь, несчастливую. Да и могло ли счастье быть, коли он, холопский сын, на боярыню глаз положил. Та бояриня нрава крутого была, да не на слугах свой норов вымещала, а других бояр заставляла по струнке ходить. Однако не женское то время было на Руси, либо защитника себе ищи, либо в монастырь иди, дорожка заказана. Так и не обрел Рублев мирского счастья, но и талант свой не загубил, против дурней богатых выстоял, в церкви у мудрых людей поддержку нашел. Не стал простым копиистом древнего письма, свой стиль принес и в мир вывел.