Текст книги "Любовь на фоне кур"

– Укридж! – возопил я.

Ответа не последовало.

Я распахнул дверь столовой. Никого.

Я прошел в гостиную. Она была пуста. Поиски в саду и у него в спальне оказались безрезультатными.

– Значит, пошел прогуляться, – сказал я вслух и позвонил.

Возник Наемный Служитель, как всегда невозмутимый и хладнокровный.

– Сэр?

– Где Укридж, Бийл?

– Мистер Укридж, сэр, – сказал Наемный Служитель небрежно, – уехал.

– Уехал?

– Да, сэр. Мистер Укридж и миссис Укридж уехали вместе на трехчасовом поезде.

Глава XXI
Затишье перед бурей

– Бийл, – сказал я, – вы пьяны?

– Если бы, сэр! – сказал Наемный Служитель.

– Так что вы такое несете? Уехали? Куда они уехали?

– Не знаю, сэр. Надо полагать, в Лондон.

– В Лондон? Зачем?

– Не знаю, сэр.

– Когда они уехали? Нет-нет, вы уже сказали. А они не объяснили, почему уезжают?

– Нет, сэр.

– А вы не спросили? Когда увидели, что они пакуются и отправляются на станцию, неужели вы ничего не сделали?

– Нет, сэр.

– Но почему же?

– А я их не видел, сэр. Усек, что они уехали, сэр, только когда они уже взяли и уехали. Шел мимо «Сети и макрели», ну, и повстречал одного из береговой охраны. «А, – говорит он, – переезжаете, значит?» – «Кто переезжает?» – это я ему. «Ну, – говорит он мне, – я видел, как твой мистер Укридж со своей хозяйкой сели на трехчасовой поезд в Аксминстер. Вот и подумал, значит, что вы все переезжаете». – «Хо! – говорю я. – Хо!» – с удивлением, значит, и иду к себе. А когда вернулся, спрашиваю мою хозяйку, видела она, как они паковали ящики. Нет, говорит она, никаких ящиков она не видела, чтоб они паковали. И, разрази меня гром, мистер Гарнет, сэр, ничего они не паковали.

– Как! Ничего не упаковали?

– Нет, сэр.

Мы переглянулись.

– Бийл! – сказал я.

– Сэр?

– Вы знаете, что я думаю.

– Да, сэр.

– Они сбежали.

– Это самое я моей хозяйке и сказал. Меня так сразу и осенило, образно выражаясь.

– Ужасно, – сказал я.

– Да, сэр.

Его лицо никаких чувств не отразило, но он принадлежал к тем людям, чьи лица всегда хранят только одно какое-то выражение. Так уж у них в армии заведено.

– Тут надо поразмыслить, Бийл.

– Да, сэр.

– Попросите миссис Бийл сварганить мне обед, и тогда я поразмыслю.

– Да, сэр.

Я оказался в неприятном положении. Дезертирство Укриджа поставило меня во главе фермы. Я мог положить конец предприятию и вернуться в Лондон, если захочу. Так мне, во всяком случае, представлялось, однако я никак не мог покинуть Комбе-Регис. Для довершения победы, которую я одержал на поле для гольфа, мне настоятельно требовалось продолжать, как я начал. Положение полководца, который завоевал вражескую страну, но вынужден умасливать побежденный народ, прежде чем его труды могут считаться завершенными. Я поймал профессора врасплох. И теперь моей целью стало не дать ему пожалеть о том, что он позволил поймать себя врасплох. А потому мне следовало держаться своего поста на ферме с упорством пиявки в расцвете ее сил. Впереди ждали трудности, тут сомневаться не приходилось. Едва новость о том, что Укриджа в наличии нет, станет достоянием гласности, сразу начнется потоп. Кредиторы покончат с пассивной тактикой и приступят к действиям. Конечно, оставался шанс, что агрессивные вылазки будут совершать только враги у наших ворот, торговцы Комбе-Регис. Но куда вероятнее, что новости распространятся шире и на поле брани поспешат торговцы Дорчестера и Аксминстера.

После обеда я призвал Бийла на военный совет. Время для веселых шуточек миновало. Я сказал:

– Бийл, мы вляпались.

– Сэр?

– Такой отъезд мистера Укриджа оставил меня в крайне неприятном положении. Мне хотелось бы обсудить его с вами. Полагаю, вы знаете, что мы… что мистер Укридж задолжал значительные суммы местным торговцам?

– Да, сэр.

– Ну, когда они обнаружат, что он… э…

– Смылся, сэр, – услужливо подсказал Наемный Служитель.

– Уехал в Лондон, – поправил я. – Когда они обнаружат, что он уехал в Лондон, они, весьма вероятно, примутся нас допекать.

– Да, сэр.

– Думается, завтра они все будут здесь. Новости такого рода разлетаются с быстротой молнии. Суть в том, что делать нам?

Никакого образа действий он не предложил и продолжал небрежно стоять по стойке «смирно».

Я продолжал:

– Определим точнее нашу ситуацию. Сам я хочу обязательно жить здесь и дальше, по меньшей мере еще полмесяца. Разумеется, моя позиция проста. Я гость мистера Укриджа и буду продолжать делать то, чем занимался до этого дня. Он пригласил меня сюда присматривать за курами, а потому я буду продолжать присматривать за ними. Осложнения возникают, когда мы перейдем к вам и миссис Бийл. Полагаю, вы не захотите после этого оставаться здесь?

Наемный Служитель почесал подбородок и поглядел в окно. Луна уже взошла, и в ее смутном свете сад выглядел прохладным и таинственным.

– Местечко это красивое, мистер Гарнет, сэр, – сказал он.

– Что есть, то есть, – сказал я, – но как насчет остального? Вопрос об оплате вашего труда. Есть задолженность?

– Да, сэр. За месяц.

– И миссис Бийл, полагаю, в таком же положении?

– Да, сэр. За месяц.

– Хм-м… Ну, Бийл, по-моему, вы ничего не потеряете, если останетесь.

– Уж во всяком случае, меньше получать не буду, сэр, – согласился он.

– Вот именно. И, как вы говорите, местечко это красивое. Так что с тем же успехом вы можете остаться и помогать мне на курином выгуле. Как по-вашему?

– Слушаюсь, сэр.

– И миссис Бийл тоже согласится?

– Да, сэр.

– Превосходно. Вы герой, Бийл. Я вас не забуду. Через неделю я получу чек из журнала за рассказ. И тогда рассмотрю вопрос о задержанной заработной плате. Пожалуйста, скажите миссис Бийл, что я весьма ей обязан.

– Да, сэр.

Уладив это щекотливое дельце, я закурил трубку и вышел с Бобом в сад. На ходу я осыпал Укриджа проклятьями. Какая гнусность вот так меня бросить! Даже не будь я его другом, это было бы мерзко. А тот факт, что мы знакомы столько лет, делал его поступок вдвое хуже. Он мог хотя бы предупредить меня, предоставить мне возможность покинуть тонущий корабль вместе с ним.

Однако, одернул я себя, чему я, собственно, удивляюсь? Вся его жизнь с минуты нашего знакомства была расцвечена маленькими эксцентричностями того типа, который циничный свет обычно клеймит как не вполне кристально чистые. Правда, пустячки, но и они могли бы меня насторожить. Мы все умны задним числом. Когда ветер стихает, мы обнаруживаем множество соломинок, которые могли бы показать нам, в какую сторону он дул.

Как-то раз в дни нашего учительства, вспомнилось мне, когда гинеи, хотя и поступали регулярно, все-таки были редкостью, ему потребовалось подновить свой гардероб. Если память мне не изменяет, он полагал, что может занять доходный пост репетитора и нуждается только в хорошем костюме, чтобы закрепить его за собой. Он взял четыре фунта своего жалованья авансом – у него вообще была такая привычка, и в конце семестра от его жалованья не оставалось ничего – все успевало исчезнуть в пучине авансов. На эти четыре фунта он намеревался купить два костюма, шляпу, новые штиблеты и воротнички. Когда же он приступил к покупкам, то немедля обнаружил, что с присущим ему оптимизмом сильно преувеличил покупательную способность четырех фунтов. В тот момент, вспомнил я, способ, с помощью которого он вышел из положения, показался мне забавным. Он купил шляпу за три шиллинга шесть пенсов, а костюмы и штиблеты приобрел в рассрочку, уплатив мизерные суммы в залог будущих поступлений. Затем один костюм он заложил, чтобы покрыть первые несколько взносов, и в завершение удалился, чтобы более не возвращаться. Адрес, который он указал – с вымышленной фамилией, – был адресом пустующего дома, и когда портной явился туда в сопровождении служителей закона, то обнаружил лишь рассерженного сторожа и кучу конвертов, надписанных им самим и содержащих его счета на различных стадиях эволюции.

И еще. Неподалеку от школы был магазин велосипедов и фотографических принадлежностей. Он зашел туда в один прекрасный день, и его рыскающие глаза остановились на тандеме (велосипеде для двоих). Ему не был нужен велосипед для двоих, но это никак на него не повлияло. Он заказал его предварительно. Кроме того он заказал увеличитель, «Кодак» и «волшебный фонарь». Заказ был занесен в книгу, и покупки должны были быть доставлены, когда он примет относительно них окончательное решение. Неделю спустя хозяин магазина прислал с нарочным вопрос, нет ли еще каких-нибудь подробностей, которые мистер Укридж пожелал бы узнать, чтобы принять окончательное решение. Мистер Укридж отправил ответ, что он еще размышляет, но пока не будет ли владелец магазина столь любезен и не пришлет ли ему выставленного в витрине заводного человечка, который марширует, если его завести. Получив человечка и не уплатив за него, Укридж решил, что был достаточно щедр с владельцем магазина велосипедов и фотографических товаров и все счеты между ними в ажуре. Несколько дней спустя владелец встретился с ним и начал жалобно протестовать. Укридж не отказал ему в объяснении. «Любезнейший, – сказал он, – знаете, по моему мнению, нам больше незачем обсуждать это дело. Собственно говоря, оно завершилось для вас превосходно. Послушайте, что вы предпочли бы? Чтобы вам не уплатили за заводного человечка, который, кстати, сломался, и вы можете забрать его, или за тандем (велосипед для двоих), увеличитель, «Кодак» и «волшебный фонарь»?» Его построения оказались слишком тонкими для невежественного ума, и владелец магазина ретировался в недоумении и без денег, а Укридж сохранил заводную игрушку.

Глава XXII
Буря разражается

К моему удивлению, следующее утро прошло без всяких неожиданностей. Наш дверной молоток не возвестил о появлении хотя бы одного кредитора. Нашу траву не истоптали подбитые гвоздями сапоги. После полудня я пришел к выводу, что ожидаемая Беда уже не даст о себе знать – по крайней мере до следующего утра, и подумал, что смогу спокойно покинуть ферму и отправиться изъявить свое почтение профессору. Когда я пришел, профессора в доме не оказалось в отличие от Филлис, так что уже наступал вечер, когда я отправился назад на ферму.

Когда я приблизился к воротам, в уши мне ударил нестройный хор голосов.

Я остановился. И услышал, как что-то говорит Бийл. Затем раздался сочный бас Викерса, мясника. Снова Бийл. Затем Доулиш, бакалейщик. Снова хор.

Буря разразилась. В мое отсутствие.

Я покраснел от стыда за себя. Я был оставлен командующим и покинул форт, когда был там необходим. Что должен думать обо мне Наемный Служитель? Скорее всего он поместил меня, как и Укриджа, в непотребные ряды Тех, Кто Смывается.

К счастью, я возвращался от профессора и был в самом впечатляющем костюме из всего моего гардероба. Случайный наблюдатель вполне мог бы принять меня за воплощение богатства и респектабельности. Я остановился на секунду, чтобы охладиться; я ведь шагал очень быстро, как у меня в привычке, когда жизнь мне улыбается. Затем открыл калитку и вошел, по мере сил стараясь выглядеть елико возможно кредитоспособным.

Мне открылось крайне оживленное зрелище. Посреди газона стоял лояльный Бийл, чуть более пунцовый, чем мне доводилось видеть его прежде, и вел переговоры с дюжим и возбужденным молодым человеком без пиджака. Вокруг этой пары сгруппировались десятки мужчин – молодых, пожилых и старых. Все они говорили во всю мощь своих легких. Слов я не различал, но заметил, что левая скула Бийла обрела фиолетовый оттенок, а выражение лица было суровым и упрямым. Он тоже был без пиджака.

Мое появление сенсации не вызвало. Видимо, никто не расслышал стук калитки и никто меня вообще не заметил. Все глаза были устремлены на молодого человека и Бийла. Я остался у калитки, тоже уставившись на них.

Видимо, неприятности уже начались. Приглядевшись внимательнее, я увидел, что на траве несколько в стороне сидит второй молодой человек, с головой ушедший в грязный носовой платок, которым он бережно эту голову обтирал. Время от времени молодой человек без пиджака указывал на него негодующим мановением руки и говорил при этом, не переводя дыхания. Чтобы разобраться, что было к чему, не требовалось сверхъестественной наблюдательности. Бийл скорее всего повздорил прежде с молодым человеком, сидящим на траве, и сразил его. И теперь друг последнего выступал вместо него.

«А вот это, – сказал я себе, – очень даже интересно. Здесь, на этой нашей куриной ферме, в нашем распоряжении есть только три способа разделываться с кредиторами, и Бийл, совершенно очевидно, показал себя верным сторонником способа с применением насилия. Укридж – Апостол Ускользаний. Я же испытаю Умасливание. Интересно будет установить, кто из нас преуспеет больше».

Ну, а пока, дабы не помешать эксперименту Бийла, подрезав ему крылья, я не дал знать о моем присутствии и остался стоять у калитки просто как заинтригованный зритель.

Тем временем в ситуации наметился прогресс. Жесты молодого человека стали еще более энергичными. Упрямое выражение на лице Бийла усугубилось. Замечания публики обрели новую остроту и сочность.

– За что ты ему вдарил?

Этот вопрос через каждые тридцать секунд задавал в одних и тех же словах и одним и тем же тоном тихого торжества щуплый человечек в костюме цвета нюхательного табака с фиолетовым галстуком. Никто ему не отвечал и как будто бы даже не слушал, но он всякий раз явно думал, что одержал верх и загнал противника в угол.

Раздавались и другие голоса:

– Дай ему, Чарли! Валяй! Врежь ему!

– Мы обратимся к закону.

– Валяй, Чарли!

Раскрасневшись от поддержки многоголовой, Чарли перешел от угроз к действиям. Его правый кулак внезапно описал крутую дугу. Но Бийл был начеку. Он резко наклонился, и в следующий миг Чарли уже сидел на траве рядом со своим поверженным другом. Вокруг ринга воцарилось безмолвие, лишь человечек с фиолетовым галстуком повторял свою магическую формулу в гордом одиночестве.

Я выступил вперед. Мне представлялось, что наступил момент для Умасливания. Чарли старался подняться с травы, видимо в чаянии второго раунда, и Бийл вновь встал в позицию. Еще пять минут, и про Умасливание придется забыть.

– Что тут происходит? – сказал я.

Пожалуй, тут следует упомянуть, что я не намерен потчевать читателя местным диалектом. Раз уж он терпел мою повесть до сих пор, я вижу в нем друга и чувствую, что он достоин снисхождения. Возможно, я недостаточно подчеркивал этот факт на предыдущих страницах, тем не менее заявляю, что у меня есть совесть. И ни единая местная словесная загогулина читателям не угрожает.

Мой выход на сцену произвел требуемое впечатление. Возбужденная толпа оставила Бийла и окружила меня. Чарли, наконец вставший на ноги, обнаружил, что свергнут с трона Человека Момента, и стоял, моргая на заходящее солнце, открывая и закрывая рот. Загремел смешанный хор голосов.

– Пожалуйста, не говорите все сразу, – сказал я. – Ничего невозможно разобрать. Может быть, вот вы скажете мне, что вам угодно?

Я избрал толстого коротышку в сером костюме. Такой ширины бакенбарды на человеческом лице никому еще видеть не приходилось.

– Дело обстоит так, сэр. Мы все хотим знать, в каком положении находимся.

– Это я могу вам объяснить, – сказал я. – В вертикальном положении на нашем газоне, и я был бы премного обязан, если бы вы перестали рыхлить его каблуками.

Полагаю, это не было Умасливанием в строгом и наилучшем смысле слова, но сказать что-то подобное было необходимо. Долг каждого ответственного гражданина – постараться осадить человека с бакенбардами.

– Вы меня не поняли, сэр, – продолжал тот в возбуждении. – Я выразился иносказательно. Мы все хотим знать, что обеспечивает нам надежность в нашем положении.

– Ваши каблуки, – ответил я мягко, – как я уже указал раньше.

– Сэр, я Брасс из Аксминстера. У меня счет к мистеру Укриджу на десять фунтов восемь шиллингов и четыре пенса. Я хочу знать…

Тут мощно вступил хор:

– Вы меня знаете, мистер Гарнет. Эпплби из Хай… (Голос тонет в общем реве.)

– …и восемь пенсов.

– Мне мистер Ук…

– …расплатиться…

– Я представляю Боджера…

Но тут произошло нечто неожиданное: Чарли, который долго сверлил Бийла взглядом исподлобья, ринулся на него, размахивая кулаками, и был снова сбит с ног. Настроение толпы вновь изменилось. Умасливание поджало хвост. Насилие – вот чего жаждала публика. Бийл в стремительной последовательности выдержал три боя. Я чувствовал себя беспомощным. Инстинкт подталкивал меня броситься в сечу, однако благоразумие твердило, что подобный выбор действий окажется роковым.

Наконец, в минуту затишья, я сумел ухватить Наемного Служителя за локоть, когда он отходил от распростертого тела своей последней жертвы.

– Хватит, Бийл, – зашептал я горячо, – прекратите! Нам никогда не поладить с этими людьми, если вы будете их и дальше сшибать с ног. Идите в дом и оставайтесь там, а я поговорю с ними.

– Мистер Гарнет, сэр, – сказал он, а боевой огонь в его глазах угасал, – тяжело это. Тяжелее не бывает. Не было у меня везения, ну, чтоб назвать везением, как я получил отставку. И я же их ни одного в полную силу не стукнул, не так чтобы очень. А первый из них-то сподличал, стукнул меня, когда я не смотрел. Так пусть не говорят, будто я начал.

– Все в порядке, Бийл, – сказал я миротворчески. – Я знаю, вина не ваша, и я знаю, как вам тяжело остановиться, но я хотел бы, чтобы вы ушли в дом. Я должен поговорить с этими людьми, а пока вы тут, они не успокоятся. Так давайте!

– Слушаю, сэр. Но это тяжко. Можно я еще разочек врежу этому Чарли, а, мистер Гарнет? – сказал он тоскливо.

– Нет, нет. Идите же, идите.

– А если они за вас примутся, сэр, и попробуют своротить вам физию?

– Не примутся, не примутся. А попробуют, я позову вас.

Он неохотно ушел в дом, и я вновь обратился к моей аудитории.

– Если вы будете так любезны и минуту помолчите… – начал я.

– Я Эпплби, мистер Гарнет, на Хай-стрит. Мистер Укридж…

– Восемнадцать фунтов, четырнадцать шиллингов…

– Будьте добры, взгляните…

Я отчаянно замахал руками над головой.

– Стоп! Стоп! Стоп! – завопил я.

Гул голосов не смолк, однако постепенно начал стихать. В просветах между деревьями я увидел море и пожалел, что сейчас не на волноломе, там, где царит мир. У меня заболела голова, и я ощутил слабость от голода.

– Джентльмены! – вскричал я, когда гул почти замер.

Стукнула калитка. Я повернул голову: в сад входил высокий тощий молодой человек в сюртуке и цилиндре. Впервые я узрел этот костюм в сельской глуши.

Он подошел ко мне.

– Мистер Укридж, сэр? – спросил он.

– Моя фамилия Гарнет. Мистер Укридж временно отсутствует.

– Я от «Уитли», мистер Гарнет. Наш мистер Бленкинсоп несколько раз писал мистеру Укриджу, обращая его внимание на тот факт, что его счет достигнул внушительной цифры, но не получил удовлетворительного ответа и выразил пожелание, чтобы я побывал у него. Крайне сожалею, что его нет дома.

– Не больше, чем я, – был мой прочувствованный ответ.

– Вы ждете его в скором времени?

– Нет, – сказал я. – Не жду.

Он оценивающе поглядел на выжидательно притихшую орду кредиторов.

– Кое-какие кредиторы мистера Укриджа, – объяснил я, предупреждая его вопрос. – Я как раз собирался поговорить с ними. Не присядете ли? Трава абсолютно сухая. Мои пояснения касаются также и вас.

Догадка озарила его глаза, и из них выглянул тот человек, каким его создала природа.

– Черт побери! Задал лататы? – воскликнул он.

– Насколько мне известно, да, – сказал я.

Он присвистнул.

Я снова обернулся к местным талантам.

– Джентльмены! – гаркнул я.

– Внимание, внимание, – сказал какой-то идиот.

– Джентльмены, я намерен быть с вами абсолютно откровенным. Мы должны решить, как именно обстоят дела между нами. (Голос: «Где Укридж?») Мистер Укридж был неожиданно отозван в Лондон (горький смех) вчера днем. Я полагаю, что он вернется с минуты на минуту.

Это пророчество было встречено насмешливыми воплями. Я продолжал:

– Я не понимаю цель вашего появления здесь. У меня для вас ничего нет. Я не мог бы уплатить по вашим счетам, даже если бы хотел.

До меня начало доходить, что я теряю популярность.

– Я здесь просто как гость мистера Укриджа, – гнул я свое. В конце-то концов, с какой стати мне было щадить его? – Я не имею никакого отношения к его финансовым делам. И абсолютно отказываюсь признать, что в каком-либо отношении я перед вами в каком-либо долгу. Мне жаль вас. Я выражаю вам мое сочувствие. Но это все, что я могу вам предложить: сочувствие и добрый совет.

Ропот недовольства. Я начинаю вызывать неприязнь. А я намеревался быть таким умасливающим, намеревался потчевать этих бедолаг словами ободрения, равносильными оливковому маслу, проливаемому на раны. Ибо я сочувствовал им искренне. Я считал, что Укридж обошелся с ними возмутительно. Но меня снедало раздражение. Голова трещала невыносимо.

– Следовательно, я должен сказать нашему мистеру Бленкинсопу, – осведомился сюртук с цилиндром, – что ни сейчас, ни после деньги уплачены не будут?

– Когда вы в следующий раз выкурите безмятежную сигару с вашим мистером Бленкинсопом, – ответил я учтиво, – и заметите, что беседа угасает, я на вашем месте, пожалуй, сказал бы что-нибудь эдакое.

– Мы, разумеется, немедленно поручим нашим юристам тут же вчинить иск вашему мистеру Укриджу.

– Не называйте его моим мистером Укриджем. И вчиняйте что хотите.

– И это ваше последнее слово?

– От души надеюсь. Но опасаюсь, что нет.

– Где наши деньги? – требовательно осведомился голос из толпы.

Тут меня осенило.

– Бийл! – крикнул я.

Наемный Служитель мгновенно выскочил из дома. Полагаю, он думал, что мне требуется помощь, чтобы спастись от моих друзей, и сбавил шаг, увидев, что на меня пока еще никто не набросился.

– Сэр? – сказал он.

– Вроде бы у нас где-то завалялся ящик виски, Бийл?

Тон я взял верный. Мои слушатели умолкли в приятном предвкушении.

– Да, сэр. Единственный.

– Тащите его сюда и откройте.

Лицо Бийла страдальчески исказилось.

– Для них-то, сэр? – произнес он сипло.

– Да. И поторопитесь.

Он поколебался, затем молча вернулся в дом. Когда он появился с ящиком, его приветствовал радостный вопль. Я проследовал в дом на поиски стаканов и воды.

Снова выйдя из дверей, я понял, насколько легкомысленно было оставлять Бийла наедине с нашими визитерами хотя бы на минуту. Между ним и типусом, до этого момента мне неизвестным, бой уже был в полном разгаре. Осюртученный молодой человек глядел на них, бледнея от ужаса, но остальные выкрикивали советы и слова одобрения, причем, к моему изумлению, выкрики эти адресовались одному Бийлу. Каким образом, поразился я, сумел он утихомирить чернь?

Изумляться мне пришлось недолго. Когда я подбежал к ним настолько быстро, насколько позволяли обременявшие меня стаканы и стопки, Бийл нокаутировал таинственного незнакомца чистым ударом профессионального боксера, и толпа хором объяснила, что повержен официант из «Сети и макрели». За виски, как и за все прочее, уплачено не было, и официант, прибывший как раз к моменту вскрытия ящика, доблестно попытался воспрепятствовать бесплатному разлитию божественного напитка между согражданами. Затем он очнулся, а стаканы уже весело ходили по рукам, так что он философски смирился с положением вещей и принялся наполнять свою стопку в очередь с прочими.

Все теперь были в прекрасном настроении. Веселья не разделяли лишь двое: Бийл, чье сердце явно обливалось кровью из-за такой профанации доброго шотландского виски, и осюртученный молодой человек, все еще сохранявший нездоровую бледность.

Глядя на пирующих, я как раз поздравил себя со столь мастерской стратегией, когда демон Чарли – полагаю, поражение все еще свербило его душонку – выдвинул предложение. С его точки зрения, очень своевременное и хитроумное предложение.

Упившись виски и злобой, он призвал общество подвергнуть ферму потоку и разграблению.

– Цвета наших денежек нам не видать, – со смаком сказал он, – но забрать свое мы можем.

Полный крах. Битва завершилась. Самый искусный полководец должен иногда посмотреть в лицо поражению. И теперь я посмотрел ему прямо в лицо и махнул рукой. Я сделал для фермы все, что мог, и был теперь бессилен.

Я закурил трубку и неторопливо ушел на выгон.

Разразился хаос. И в доме, и снаружи они словно сорвались с узды. Даже Бийл сдался. Он уложил Чарли чистым нокаутом в цветочную клумбу и исчез в направлении кухни.

Смеркалось. Из дома доносились отзвуки алкогольного веселья: мародеры очищали комнаты от их содержимого. Из курятничка послышалось сонное квохтанье. Такой нежный, переливчатый, умиротворяющий звук.

Затем из дома появились захватчики с добычей, кто с картиной, кто с вазой, кто с граммофоном трубой вниз. Они распевали на разные лады и в разных тональностях.

Тут я услышал, как кто-то – снова Чарли, помстилось мне, – предложил набег на куриный выгул.

С того момента как куры водворились в наших владениях, они пережили немало тревог, но все былые беды выглядели как мир и спокойствие в сравнении с тем, что началось теперь. Даже во второй наш вечер, когда мы пробежали неисчислимые мили, гонясь за ними, такого смятения на выгуле не воцарялось. Внезапно разбуженные, грубо извлеченные из глубин живительного сна, они прыснули во все стороны. Их преследователи, захлебываясь хриплым хохотом и спотыкаясь, бросались вдогонку. Они натыкались друг на друга. Поднятый ими шум превратил летний вечер в жуткий кошмар.

– Какое безобразие, не правда ли, сэр? Безобразие! – раздался голос у моего уха.

Рядом со мной стоял молодой человек от «Уитни». Он не лучился счастьем. Лоб у него был увлажнен. Кто-то, видимо, наступил ему на цилиндр, а сюртук был испачкан перегноем.

Я повернулся, чтобы ответить ему, когда из сумрака со стороны дома донесся внезапный рык. Страстный призыв ко всему миру в целом объяснить рыкающему, что, собственно, происходит.

Из всех известных мне людей таким голосом обладал лишь один человек.

Я неторопливо направился туда.

– Добрый вечер, Укридж, – сказал я.