Текст книги "Неприметный холостяк; Переплет; Простак в стране чудес"

3

– О, Джимми! – воскликнула Молли. – Как мило, что вы зашли!

Хамилтон рассеянно похлопал ее по руке. Слишком занятый своими мыслями, он пропустил мимо ушей, что она назвала его ненавистным именем.

– Со мной произошло нечто поразительное, – проговорил он.

– И со мной. По-моему, я влюблена.

– Я уделил вопросу самое пристальное внимание, возможное в столь ограниченное время, бывшее в моем распоряжении, – продолжил Хамилтон, – и пришел к выводу – я тоже влюблен.

– Кажется, я влюблена в вашего друга Джорджа Финча.

– А я влюблен… – Хамилтон приостановился, – не знаю, как ее звать. Но девушка – очаровательная! Прелестная! Сначала я заметил ее в автобусе, а потом мы поговорили немножко у дверей. Я вынул пылинку у нее из глаза.

Молли недоверчиво на него взглянула.

– Быть не может! Вы влюбились в девушку, даже не зная ее имени? Вы же всегда утверждали, что любовь – чувство разумное.

– Взгляды меняются. Интеллектуальное восприятие не застывает на мертвой точке. Человеку свойственно развиваться.

– В жизни так не удивлялась!

– Я и сам удивлен, – признался Хамилтон. – Ведь я даже не знаю, как ее зовут, где она живет. Не знаю ничего. Кроме того, что она приятельница твоей мачехи. Во всяком случае, знакомая.

– А, так она знает маму?

– Очевидно. Она пришла к ней.

– Кто только к маме не заходит! Мама – почетный секретарь самых разных обществ.

– Девушка эта среднего роста, поразительно стройная, с блестящими каштановыми волосами. На ней – репсовый жакетик, платье из креп-марокена с плиссированной юбкой и узким воротничком с присборенным рюшем. Шляпка – из тонкой соломки, с репсовой лентой. Лакированные туфельки и шелковые чулки. А глаза – нежные, голубовато-серые словно утренняя дымка, плывущая над волшебным озером. Говорит тебе что-либо это описание?

– Нет, не припоминаю. Судя по вашим словам, она прехорошенькая.

– Так и есть. Я смотрел ей в глаза всего минуту, но никогда их не забуду. Они глубже тихих вод.

– Я могу узнать у мамы, кто это.

– Буду крайне признателен. Объясни, что это та девушка, к которой она собирается зайти завтра в пять. И позвони мне, скажи имя и адрес. А теперь, девочка моя, расскажи про себя. Кажется, ты обронила, что влюблена?

– Да! В Джорджа Финча!

– Прекрасный выбор.

– Он ягненочек!

– Что ж, если хочешь, пусть будет ягненочек.

– Я попросила вас прийти, чтобы вы посоветовали, как мне быть дальше. Понимаете, маме он не понравился.

– Да, это я понял.

– Она запретила пускать его в дом.

– Так-так…

– Наверное, потому, что у него нет денег.

Хамилтон уже порывался возразить, что денег у Джорджа почти неприличное количество, но прикусил язык. Зачем же рушить девичьи мечтания? Сердце ее Джордж завоевал как романтический бедный художник. Жестоко открывать, что он богат, а художник – хуже не сыщешь.

– Твоя мачеха односторонне судит о людях, – заметил он.

– А мне безразлично, пусть у него хоть совсем ни гроша. Знаете, когда я выйду замуж, мне достанется то ожерелье, какое отец подарил моей маме. Продам и получу тысячи долларов. Так что все у нас будет в порядке!

– Да, вполне…

– Конечно, мне не хочется убегать из дома. Только в самом крайнем случае. Я мечтаю, чтоб свадьба была, как положено, с подружками, тортом, подарками, фотографиями. Короче, чтоб было все-все!

– Естественно.

– Значит, Джордж должен понравиться маме. А теперь, Джимми, дорогой! Мама договорилась встретиться со своей хироманткой, она же вечно по всяким хиромантам ходит…

Хамилтон покивал. Об этой склонности миссис Уоддингтон он, правда, пока не слышал, но ждал от этой леди чего угодно. Теперь, по размышлении, он признал, что она именно из тех дам, которые если не сидят у массажистки с зеленой грязью на лице, то бегают по хиромантам.

– А от вас я хочу вот чего. Успейте к хиромантке до прихода мамы и подкупите ее. Пусть скажет, что все мое счастье зависит от художника со светлыми волосами, у которого имя начинается на «д»!

– Вряд ли даже хиромантке удастся убедить в таком миссис Уоддингтон.

– Мама верит всему, что мадам Юлали видит в хрустальном шаре.

– Но уж не такому!

– Может, вы и правы. Тогда уговорите хотя бы эту мадам настроить маму против лорда Ханстэнтона. Вчера вечером мама прямо заявила, чтобы я выходила за него замуж. И он вечно торчит у нас! Кошмар какой-то!

– Я, разумеется, могу попытаться…

– И сделаете?

– Приложу все усилия.

– Спасибо! Наверное, долларов за десять хиромантка согласится.

– Самое большее – за двадцать.

– Отлично! Я знала, что могу на вас положиться. Кстати, вы сможете обронить кое-что, невзначай, Джорджу?

– Все, что желаешь.

– Намекните ему, что, если завтра днем он вдруг случайно будет прогуливаться в Центральном парке около зоологического сада, мы, может, нечаянно встретимся.

– Ладно.

– А теперь, – попросила Молли, – расскажите мне побольше про Джорджа. Как вы познакомились, что вы подумали о нем, когда впервые его увидели. Что он ест на завтрак и что говорил обо мне…

4

Можно было бы ожидать, что по прошествии времени, получив возможность на досуге поразмышлять о нелогичном характере влюбленности, которую он допустил, хладнокровный, рациональный и суровый мыслитель раскается. Но случилось все иначе, совсем по-другому. Сидя на следующий день в приемной мадам Юлали, Хамилтон упивался своим безрассудством, а когда лучшее его «я» осмелилось попенять ему, что он позволил себе прельститься смазливым личиком, то есть чисто случайным сочетанием молекул белковой и жировой ткани, он строго приказал этому «я» засунуть голову в мешок и заткнуться. Он влюбился, и ему это понравилось! Он влюбился – и гордится этим! Его единственной связной мыслью, пока он ждал в приемной, была мысль, как бы изъять из обращения брошюру «Разумный брак» и написать лирические стихи.

– Мадам Юлали сейчас примет вас, сэр, – объявила горничная, врываясь в его раздумья.

Хамилтон прошел в кабинет и, едва войдя, застыл изваянием.

– Это вы!

Она быстро поправила волосы – так реагируют женщины на неожиданную ситуацию, – а Хамилтон Бимиш, глядя на нее, убедился, что прав во вчерашних предположениях. Волосы, как он и предполагал, лежали сверкающей массой, искрящиеся, соблазнительные, роскошные.

– Как поживаете? – проговорила она.

– Чудесно!

– Судьба все время сталкивает нас…

– А я с судьбой никогда не спорю.

– Не спорите?

– Нет! – твердо заверил Хамилтон. – Подумать только, так это вы!

– Кто?

– Ну, вы! – У него мелькнуло, что, пожалуй, изъясняется он не вполне четко. – Понимаете, меня прислали сюда с поручением к мадам Юлали, и оказалось – это вы!

– Поручение? От кого?

– От кого же? – поправил Хамилтон. Даже в тисках любви специалист по чистоте языка себе не изменил.

– Я же так и сказала!

Хамилтон снисходительно улыбнулся. Мелкие промахи можно исправить позднее – скажем, в медовый месяц.

– От Молли Уоддингтон. Она попросила меня…

– А, так вы пришли не за тем, чтобы я почитала вам по руке?

– Я просто жажду, – откликнулся Хамилтон, – чтобы вы почитали мне по руке…

– Чтобы определить ваш характер, можно и не читать по руке. Я и так все вижу.

– Да?

– Конечно. У вас сильная, властная натура и острый, проницательный ум. Очень широкий кругозор, железная решимость, поразительная проницательность. Однако при всем этом у вас нежное сердце. Доброе и щедрое сверх всякой меры. Вам присущи качества лидера. Вы напоминаете мне Юлия Цезаря, Шекспира и Наполеона.

– Говорите! Говорите еще!

– Если вы когда-нибудь влюбитесь…

– Если когда-нибудь влюблюсь…

– Если вы когда-нибудь влюбитесь, – продолжила она, поднимая на него глаза и делая к нему шажок, – то вы…

– Мистер Деланси Кабо, – сообщила горничная.

– Ох Господи! – воскликнула мадам Юлали. – Совсем позабыла, что назначила ему встречу. Пусть заходит.

– Можно мне подождать? – преданно выдохнул Хамилтон.

– Да, пожалуйста. Я недолго. – Она повернулась к двери. – Входите, мистер Кабо.

Хамилтон обернулся. В комнату деликатно вошел долговязый жилистый человек. Одет он был нарядно и даже щеголевато: сиреневые перчатки, гвоздика в петлице, а шею, намекающую, что, возможно, он дальний отпрыск жирафа, украшал белоснежный воротничок. Над воротничком торчало адамово яблоко – подобное могло принадлежать лишь одному человеку.

– Гарроуэй! – вскричал Хамилтон. – Как вы сюда попали? И что означает весь этот маскарад?

Полисмен растерялся. Лицо у него стало красным, в тон запястьям. Если б не железный обруч воротничка, то челюсть у него отвалилась бы.

– Не ожидал, мистер Бимиш, встретить вас тут, – виновато произнес он.

– А я не ожидал встретить вас. Да еще под именем де Курси Белвилль.

– Деланси Кабо, сэр.

– Хорошо, Деланси Кабо.

– Мне оно понравилось, – пояснил новоприбывший. – Наткнулся на него в книге.

Она тяжело задышала.

– Этот человек – полисмен?

– Да, – подтвердил Хамилтон. – Его фамилия Гарроуэй, и я учу его писать стихи. Скажите на милость, – прогремел он, поворачиваясь к незадачливому полисмену, чье адамово яблоко скакало словно ягненок по весне, – чего вы сюда заявились, прерывая мой… прерывая наше… короче, прерывая? Ваше дело – выполнять свои обязанности или сидеть тихонько дома, изучая Джона Дринкуотера. Жду ответа!

– Понимаете, мистер Бимиш, – кашлянул Гарроуэй, – я ведь не знал, что мадам Юлали – ваш друг.

– Не важно, чей она друг!

– Нет, мистер Бимиш, это большая разница. Теперь я могу вернуться в участок и доложить, что мадам Юлали вне всяких подозрений. Видите ли, сэр, меня послало сюда начальство, по делу.

– По какому еще делу?!

– Чтобы произвести арест, мистер Бимиш.

– Так и говорите. Избавляйтесь от неясностей в языке.

– Да, сэр. Я стараюсь, сэр.

– Изъясняйтесь четко и ясно.

– Да, сэр. Конечно, мистер Бимиш.

– С какой стати вас послали арестовать эту леди?

– Моему начальству, мистер Бимиш, доложили, что мадам Юлали предсказывает будущее за деньги. Это противозаконно.

– Чушь какая! – фыркнул Хамилтон. – Если таков закон, исправьте его!

– Сделаю, сэр, что смогу.

– Я видел, как мадам Юлали показывает свое искусство, и она не говорит ничего, кроме чистейшей правды. Так что ступайте к своему начальству и посоветуйте ему прыгнуть с Бруклинского моста!

– Да, сэр. Так и передам, сэр.

– А теперь оставьте нас. Нам надо поговорить.

– Да, мистер Бимиш.

После того как дверь закрылась, она несколько минут смотрела на Хамилтона изумленными глазами.

– Этот человек и вправду полисмен?

– Да.

– И вы с ним так обошлись? Разговаривали таким тоном, а он только и отвечал: «да, сэр», «нет, сэр». И уполз на четвереньках. – Она испустила глубокий вздох. – По-моему, вы самый подходящий друг для одинокой девушки в большом городе!

– Рад, что сумел оказать вам услугу.

– Да еще какую! Мистер Бимиш…

– Меня зовут Хамилтон.

– Неужели вы тот самый Хамилтон Бимиш? – удивленно ахнула она. – Тот самый, который написал все эти брошюры?

– Я действительно написал несколько брошюр…

– Вы же мой любимый автор! Если б не вы, я б до сих пор прозябала в захолустном городишке, где даже приличного киоска с содовой нет. Но я прочитала ваши брошюры из серии «А вас не заела рутина?», упаковала вещички и прикатила в Нью-Йорк. Знай я вчера, что вы тот самый Хамилтон Бимиш, я бы поцеловала вас прямо там, у дверей!

Хамилтон хотел было сказать, что комната с опущенными шторами и закрытой дверью еще удобней для такой процедуры, но на него впервые в жизни напала непонятная застенчивость. Не хочется, следуя современной моде (которую автор резко осуждает), выставлять в неприглядном свете великих, но честность обязывает говорить откровенно: да, Хамилтон издал глуповатый смешок и принялся ломать пальцы.

Однако странная слабость миновала, и, снова став самим собой, он твердо поправил очки.

– Не могли бы вы… не захотели бы вы… – проговорил он, – как вы считаете, не могли бы вы со мной пообедать завтра?

– Ой, как неудачно! – вскричала она. – Никак не сумею!

– А послезавтра?

– Вы уж простите. Я выпадаю из оборота на три недели. Завтра я бегу на поезд, навестить родню в Ист-Гилиэде. В субботу папин день рождения, я никогда его не пропускаю.

– В Ист-Гилиэде?

– Да, штат Айдахо. Вы, конечно, и не слыхали про эдакую глушь! Но такой городишка существует.

– Как раз слышал. Мой лучший друг приехал из Ист-Гилиэда.

– Не может быть! Кто же это?

– Один юноша по имени Джордж Финч.

– Неужели вы знаете Джорджа? – весело расхохоталась она.

– Он мой лучший друг.

– Тогда, надеюсь, он уже не такой тюхтя!

Хамилтон призадумался. Можно ли назвать Джорджа тюхтей? Насколько точно можно распознать это качество у лучшего друга?

– Под словом «тюхтя» вы подразумеваете?..

– Тюхтю и подразумеваю. Парня, который не осмелится и на гуся шикнуть.

За общением с гусем Джорджа заставать не доводилось, но Хамилтон решил, что умеет судить о людях и у его друга вполне достанет храбрости на совершение такого поступка.

– По-моему, Нью-Йорк его изменил, – поразмыслив, ответил он. – Вообще-то я и зашел к вам из-за него. Дело в том, что он безумно влюбился в Молли Уоддингтон, падчерицу вашей клиентки.

– Вот это да! И так стесняется, что на милю боится к ней подойти.

– Нет, что вы! Позавчера вечером он прорвался в дом – да, именно прорвался, – и теперь миссис Уоддингтон запретила ему видеться с Молли, опасаясь, что он загубит ее планы. Она задумала выдать бедную девочку замуж за некоего лорда Ханстэнтона.

Мадам Юлали удивленно взглянула на него.

– А вы правы! Значит, Джордж переменился.

– И мы с Молли подумали, что хорошо бы склонить вас… не пошли бы вы… э… на одну великодушную хитрость… Миссис Уоддингтон придет к вам сегодня. Может быть, взглянув в хрустальный шар, вы предскажете ей, что Молли угрожает опасность со стороны темноволосого человека с моноклем.

– Конечно, предскажу.

– Да?

– Не такая уж большая услуга в благодарность за то, что вы сделали для меня.

– Спасибо, спасибо! Я сразу понял: таких, как вы, – одна на миллион. Простите… а не согласились бы вы пообедать со мной на следующий день после возвращения?

– С удовольствием.

– Я оставлю вам свой номер телефона.

– Спасибо. Передайте Джорджу привет. Хорошо бы увидеться с ним.

– Увидитесь. До свидания.

– До свидания, мистер Бимиш.

– Хамилтон.

Она заколебалась.

– Не очень-то мне нравится это имя, Хамилтон… напыщенное какое-то.

Хамилтон вступил в короткую борьбу с собой.

– У меня есть и другое. Джеймс. Когда-то многие звали меня Джимми. – Чуть содрогнувшись, он все-таки храбро повторил: – Джимми.

– Добавьте к ним и меня! – воскликнула мадам Юлали. – Джимми – куда приятнее. До свидания, Джимми!

– До свидания.

Так кончилась первая стадия любовной истории великого человека. Несколько минут спустя Хамилтон танцующей походкой шагал по улице. У Вашингтон-сквер он подарил мальчишке доллар и осведомился, не желает ли тот стать когда-нибудь президентом.

5

– Джордж, сегодня я встретил твою знакомую, – сообщил Хамилтон, – из Ист-Гилиэда.

– Да? Молли просила что-то передать?

– Мадам Юлали.

– Не помню. А Молли просила что-то передать?

– Она тоненькая, стройная, а глаза у нее нежные, голубовато-серые точно дымка, плывущая над волшебным озером.

– Нет, определенно не припоминаю. А Молли просила передать мне что-то?

– Нет.

– Нет?! – Джордж в отчаянии рухнул на стул. – Все, конец!

– Хотя да! – вспомнил Хамилтон. – Из головы как-то вылетело. Просила передать, что если ты случайно станешь прогуливаться завтра в Центральном парке поблизости от зоологического сада, то вы нечаянно встретитесь.

– Сегодняшний день, ах нынешний день, он лучше райского! – завопил Джордж.

Глава V

1

Мадам Юлали всмотрелась в хрустальный шар, который держала в изящных руках. Лицо, заставившее Хамилтона Бимиша отречься от принципов всей своей жизни, было сосредоточенно и серьезно.

– Туман начинает рассеиваться, – пробормотала она.

– А-а! – выдохнула миссис Уоддингтон. Она очень на это надеялась.

– Есть некто близкий к вам…

– Дух? – нервно подалась вперед миссис Уоддингтон, боязливо косясь через плечо. Ей всегда чудилось, что нечто в этом роде, того и гляди, замаячит в углу этой тускло освещенной, пахнущей ладаном комнаты.

– Нет, вы неверно поняли меня, – мрачно поправила ведунья. – Я хочу сказать, что вижу, как в шаре проступают очертания человека, очень близкого вам, возможно – родственника…

– Мужа, что ли? – огорченно осведомилась миссис Уоддингтон. Цену деньгам она знала, и ее вовсе не прельщала перспектива выбрасывать десять долларов за встречу с призраком Сигсби.

– Имя вашего мужа начинается на букву «ш»?

– Нет! – облегченно выдохнула миссис Уоддингтон.

– В тумане складывается буква М.

– У меня есть падчерица Молли.

– Высокая и темноволосая?

– Нет. Маленькая, блондинка.

– Значит, это она! Вижу ее в подвенечном наряде. Она идет по церковному проходу. Рядом темноволосый мужчина с моноклем… Такой человек вам знаком?

– Лорд Ханстэнтон.

– Да, правильно. Я ощущаю букву X…

– Лорд Ханстэнтон мой большой друг и очень предан Молли. Вы действительно видите, что она выходит за него замуж?

– Я вижу, что она идет по церковному проходу…

– Но это же одно и то же!

– Нет! До алтаря она с ним не дойдет.

– Почему? – возмутилась справедливо раздосадованная миссис Уоддингтон.

– Из толпы выскакивает женщина. Она преграждает им путь. Что-то говорит. Быстро, с большим жаром. Человек с моноклем отпрянул, лицо у него исказилось жуткой гримасой. Он вскидывает руку. Ударяет женщину. Та отлетает. Выхватывает пистолет… И потом…

– Ну? – закричала миссис Уоддингтон. – Ну?

– Видение растаяло, – кинула мадам Юлали, решительно вставая, как человек, честно отработавший десятку.

– Но такого не может быть! Это невероятно!

– Хрустальный шар никогда не обманывает.

– Лорд Ханстэнтон такой милый человек…

– Несомненно, и женщине с револьвером он казался милым… на ее беду.

– А может, вы ошиблись? Многие мужчины темноволосы и носят монокль. Каков этот мужчина собой?

– А лорд Ханстэнтон каков?

– Высокий, стройный, с голубыми глазами и тоненькими усиками. Он их вечно крутит.

– Значит, точно это он.

– Что же мне делать?

– Очевидно, вы должны запретить мисс Уоддингтон общаться с этим человеком.

– Но он сегодня придет к обеду…

Мадам Юлали, девица импульсивная, чуть не крикнула: «Отравите ему суп!» – но, вовремя опомнившись, заменила категорический совет сдержанным пожатием плеч.

– Миссис Уоддингтон, я предоставляю вам самой выбрать наилучший курс поведения. Советов я не даю, могу только остерегать. Если у вас только крупные купюры, я дам сдачу, – присовокупила она, внося в разговор деловую ноту.

Всю дорогу до Семьдесят девятой улицы миссис Уоддингтон напряженно раздумывала. Напрягать мозги занятием для нее было непривычным, и пока она добралась до дома, испытала все ощущения человека, которого огрели по голове тяжелым мешком. Больше всего в мире, решила она, ей требуется полное уединение; и когда, через несколько минут после ее возвращения, он ввалился в комнату, где она укрылась для дальнейших размышлений, она воззрилась на него весьма желчным взглядом.

– Ну что тебе, Сигсби? – утомленно спросила миссис Уоддингтон.

– A-а, вот ты где!

– Тебе что-то нужно?

– И да и нет.

С раздражением миссис Уоддингтон наблюдала, как грубейшая ошибка ее жизни елозит ногами по паркету, будто разучивая новый танец.

– Да стой ты смирно! – прикрикнула она.

– Не могу! Я нервничаю.

Миссис Уоддингтон прижала пальцы к пульсирующему виску.

– Тогда сядь!

– Попробую, – с сомнением отозвался Сигсби и опустился было на стул, но тут же и вскочил, словно бы сиденье наподдало его электрическим током. – Нет, не могу! Я весь извелся!

– Да что с тобой, Господи?

– Я должен тебе кое-что сказать и не знаю, как начать.

– Что же?

– Вообще-то и говорить-то неохота, – откровенно признался Сигсби. – Но я обещал Молли. Она только что вернулась.

– Говори же!

– Я в библиотеке сидел. Дочка разыскала меня там и сказала…

– Будь так добр, Сигсби, держись, пожалуйста, ближе к сути.

– Я обещал ей, что сообщу тебе исподволь. Не вдруг…

– Да что сообщишь? С ума с тобой сойдешь!

– Помнишь того парня с Запада? Ну, Пинча этого? Он еще заскочил к нам позавчера? Замечательный, веселый такой…

– Этого субъекта я вряд ли забуду. Я отдала строжайший приказ – никогда не пускать его в дом.

– Значит, вот этот прекрасный молодой человек…

– Меня ничуть не интересует мистер Финч. По-моему, его зовут именно так.

– А я считал, Пинч…

– Финч. Да какое вообще это имеет значение?!

– А такое, что Молли желает носить эту самую фамилию. Пришла и объявила – они с Пинчем обручились и скоро поженятся.