Текст книги "Неприметный холостяк; Переплет; Простак в стране чудес"
Автор книги: Пелам Вудхаус
Жанр: Литература 20 века, Классика
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
Пелам Гренвилл Вудхаус
Неприметный холостяк. Переплет. Простак в стране чудес
Неприметный холостяк
Глава I
1Мы на крыше многоквартирного дома «Шеридан» рядом с Вашингтон-сквер, в Нью-Йорке. Давайте осмотримся. В свое время на этой крыше развернутся бурные события, и неплохо бы заранее познакомиться с местом действий.
Стоит «Шеридан» в самом сердце богемного, артистического квартала. Бросьте камнем из любого окошка, и непременно угодите по голове молодому декоратору по интерьеру или сверхсовременному скульптору, а на худой конец сочинителю новомодных верлибров (правильно, так им и надо). Крыша «Шеридана» – небольшая, уютная, высоко (на десять этажей) взлетевшая над улицей – выложена черепицей и окружена низкой стеной, с одного края которой – железная пожарная лестница. Спустившись по ней в случае крайности, вы окажетесь в открытом зале ресторана «Лиловый цыпленок», одном из многих оазисов огромного города, где, несмотря на «сухой закон», всегда можно, если вас тут знают, доверительно шепнуть несколько слов и получить «чай», особый такой. Сведения полезные, советую запомнить.
На другой стороне крыши, напротив пожарной лестницы, находится строение, именуемое «маленькой холостяцкой квартирой». Это домик с белыми стенами и красной крышей, а его владелец – холостяк, неприметный, но весьма достойный молодой человек по имени Джордж Финч. Родом из Ист-Гилиэда (штат Айдахо), он стал благодаря недурному наследству, доставшемуся ему от дядюшки, неотъемлемой частицей Латинского квартала, только не в Париже, а в Нью-Йорке. Ему не нужно зарабатывать на жизнь, и он, дав волю потаенным желаниям, прикатил в большой город попробовать себя в живописи. С раннего детства ему хотелось стать художником, и он стал им. Правда, пожалуй что, самым дрянным из всех, кто когда-либо брал в руки кисть.
Вот эта штуковина на крыше, похожая на привязной аэростат, – бак для воды, а приземистая продолговатая пристройка, похожая на беседку, – веранда, служащая Джорджу Финчу летней спальней. Растения, похожие на кусты в горшках, и есть кусты в горшках. Крепкий парень с метлой – камердинер Джорджа, его повар, лакей и вообще работник на все руки. Зовут его Муллет.
Импозантный же господин с квадратным подбородком, в роговых очках, сверкающих на солнце как бриллианты, – это Дж. Хамилтон Бимиш собственной персоной, автор знаменитых «Брошюр Бимиша» («Читайте Бимиша, и вы превратите мир в уютную раковину!»). Да, тот самый Бимиш, который столько сделал, чтобы научить жителей Соединенных Штатов наблюдательности, проницательности, предприимчивости, рассудительности, решительности, деловитости, организованности, властности, самоуверенности, напористости, оригинальности – в общем, практически всему, начиная с того, «как выводить цыплят», до умения сочинять стихи.
Любой читатель «Брошюр», увидев автора во плоти, помимо вполне естественного трепета, который охватывает нас, когда мы лицезрим великих, скорее всего удивится, как же он молод! Хамилтону Бимишу шел третий десяток.
Но мозг гения созревает быстро, и те, кто удостоился знакомства с Бимишем в начале его карьеры, утверждают: судя по его повадкам, он знал все, что следует знать, уже в десять лет.
Выбравшись на крышу, Хамилтон сделал несколько глубоких вздохов – носом, разумеется. Потом, поправив очки, бросил мимолетный взгляд на Муллета и, понаблюдав его секунду-другую, поджал губы.
– Все неправильно! – изрек он, качая головой.
Голос у него был резкий и звучный, как и подобает тем, кто властвует над людьми. В сущности, голос этот походил на рев тюленя, просящего рыбы. Услышав его прямо за спиной, Муллет, напряженный как тетива, подскочил дюймов на восемнадцать и нечаянно проглотил жвачку. И то сказать, без предупреждения! Великий мыслитель носил туфли на резине («Они спасают ваш позвоночник!»).
– Все неправильно! – повторил Бимиш.
Уж если Хамилтон Бимиш говорит «Все неправильно!» – значит, так оно и есть, ибо мыслил он ясно, судил смело, без всяких там недомолвок, резал без обиняков.
– Неправильно, сэр? – выговорил Муллет, когда, убедившись, что это не бомба, сумел говорить.
– Неправильно. Неэффективно. Слишком много движений пропадает впустую. От мускульного напряжения, которое вы вкладываете в работу, коэффициент полезного действия – процента шестьдесят три – шестьдесят четыре. Так нельзя. Пересмотрите свою методу. Полисмен тут, случайно, не появлялся?
– Полисмен, сэр?
Хамилтон досадливо прицокнул языком. Да, пустая трата энергии, но даже у экспертов есть чувства.
– Ну да, полисмен! По-ли-цей-ский.
– А вы, сэр, ждете полисмена?
– Ждал и жду.
Муллет откашлялся.
– Ему что-то нужно, сэр? – нервозно осведомился он.
– Ему нужно стать поэтом. И я сделаю из него поэта.
– Поэта, сэр?
– А что такого? Я могу сделать поэта из двух палок и апельсиновой корки. Только бы они тщательно изучали мою брошюру. Этот субъект написал мне, объяснил все обстоятельства и выразил желание развивать свое высшее «я». Меня его случай заинтересовал, и я взялся обучить его по специальной методе. Сегодня он будет обозревать город с крыши, а потом опишет пейзаж своими словами. А я выправлю текст, объясню ошибки. Простенькое упражнение!
– Понятно, сэр.
– Однако он опаздывает на десять минут. Надеюсь, у него основательные причины. А кстати, где мистер Финч? Мне бы хотелось поговорить с ним.
– Мистер Финч вышел, сэр.
– Все время куда-то уходит. Когда его ждете?
– Не знаю, сэр. Все зависит от барышни.
– А, так мистер Финч ушел на свидание с барышней?
– Нет, сэр. Он ушел на нее смотреть.
– Смотреть? – Автор популярных брошюр снова не удержался и прицокнул языком. – Что за чепуха! Никогда не болтай чепухи, это тоже пустой расход энергии.
– Но, мистер Бимиш, это совершенная правда! Он с ней не говорит, а только смотрит на нее.
– Не понимаю.
– Как бы это объяснить?.. Недавно я приметил, что мистер Финч стал… м-м… э-э-э… ужасным привередой.
– Привереда – это кто?
– Ну, разборчивый очень, сэр. Когда выбирает, какой, например, костюм надеть.
– Так и говорите, Муллет, – «разборчивый». Избегайте жаргона. Стремитесь к чистому стилю. Почитайте мою брошюру «Английский язык». Значит, он…
– Разборчив в одежде, сэр. Наденет синий костюм с розоватой искрой, а потом вдруг остановится у лифта, вернется и переоденется в серый. А галстуки, мистер Бимиш! На него просто не угодишь! Вот я и подумал: «Ага! Пахнет жареным!»
– Что вы подумали?
– Пахнет жареным, верно, мистер Бимиш?
– Почему вы употребили эту отвратительную фразу?
– То есть, сэр, я хочу сказать: «Пари держу, он влюбился!»
– И как, выиграли?
– А то, сэр! – Муллет искрился лукавством. – Очень уж меня разобрало, и чего это с мистером Финчем творится? Я и позволил себе вольность, пошел за ним. Проследил до Семьдесят девятой улицы.
– А на Семьдесят девятой?
– А на Семьдесят девятой он стал эдак прохаживаться мимо большущего дома – там дома все такие, большущие. Вышла эта барышня, уставился он на нее, а она мимо проходит. Он посмотрел ей вслед, повздыхал, да и тоже пошел прочь. На другой день я опять позволил себе пройтись за ним, опять то же самое, только на этот раз девушка вернулась из парка, верхом там ездила. Уставился он на нее во все глаза, а она вошла в дом. Тогда он уставился на дом, да так надолго застрял, что мне пришлось уйти, ведь нужно было обед готовить. Это я к чему все: когда придет мистер Финч, зависит от барышни. Если она возвращается, он задерживается на подольше. Так что вернуться он может каждую минуту. А может и до обеда не прийти.
– Муллет, – задумчиво нахмурился Бимиш, – мне это не нравится.
– Нет, сэр?
– Похоже на любовь с первого взгляда.
– Очень даже, сэр.
– Вы читали мою брошюру «Разумный брак»?
– Да знаете, сэр, то одно, то другое… по дому дел полно…
– В этой брошюре я привожу веские аргументы против любви с первого взгляда.
– Вот как, сэр?
– Разоблачаю такую любовь как разновидность психоза. Брачные пары должны создаваться в результате разумного процесса. А что это за барышня?
– Очень привлекательная, сэр.
– Высокая? Низенькая? Крупная? Изящная?
– Изящная, сэр. Такая, знаете, цыпочка…
– Не употребляйте вульгаризмов! Вы хотите сказать, что она низенькая и толстая?
– Нет, что вы, сэр! Какая там толстая! Просто куколка… как бы это?.. Симпампулечка.
– Муллет, я не позволю, чтоб в моем присутствии так определяли человека. Понятия не имею, где вы набрались таких словечек, но у вас отвратительный, ужаснейший лексикон!.. Что еще?
С выражением глубочайшей тревоги камердинер смотрел ему за спину.
– Почему вы гримасничаете, Муллет? – Хамилтон обернулся. – А, Гарроуэй, наконец-то! Вы должны были прийти десять минут назад.
2Полисмен тронул кепи. Он был долговязый, жилистый и выпирал из своей полицейской формы буграми в самых неожиданных местах, будто у Природы, взявшейся ваять констебля, остались излишки материала – и выбрасывать жалко, но и приладить к месту, не нарушая общего рисунка, не удалось. У него были крупные, узловатые, ярко-алые руки и те самые четыре или пять лишних дюймов шеи, из-за которых человека лишают чести участвовать в конкурсе красоты. Если взглянуть на него под определенным углом, то казалось, будто весь он – одно адамово яблоко. Зато глаза у него были голубые и очень добрые.
– Извините за опоздание, мистер Бимиш, – начал он, – меня задержали в участке. – Он неуверенно вгляделся в Муллета. – Кажется, этого джентльмена я уже где-то встречал.
– Что вы, что вы! – поспешно отрекся Муллет.
– Лицо у вас какое-то знакомое…
– В жизни вас не видел!
– Подойдите сюда, Гарроуэй, – резко перебил их Хамилтон. – Некогда нам терять время на пустую болтовню. – И он повел полицейского к краю крыши. – Так. А теперь опишите, что вы видите? – И он широко раскинул руки.
Взгляд полисмена устремился вдаль.
– Вон вижу – «Лиловый цыпленок». Скоро мы наведем шороху в этом местечке.
– Гарроуэй!
– Сэр?
– Я прилагаю немалые усилия, обучая вас английскому языку. Видимо, мои усилия пропадают впустую.
– Извините, мистер Бимиш, – зарделся полисмен. – Нечаянно сорвалось. Все из-за общения с ребятами, с коллегами моими то есть, в полицейском участке. Они так несдержанны на язык. Я хотел сказать, в ближайшем будущем мы проведем в «Цыпленке» облаву. Нам сообщили, что там, забывая о восемнадцатой поправке, все равно продают алкогольные напитки.
– Оставим «Лилового цыпленка». Я позвал вас сюда, чтобы посмотреть, как вы сумеете своими словами описать открывающийся с крыши вид. Прежде всего поэту следует развивать наблюдательность. Итак, какое он производит впечатление?
Неуверенным взором Гарроуэй окинул горизонт. Взгляд его полз по крышам, убегающим вдаль, к водам Гудзона, посверкивающим на солнце. Он подергал кадыком, как человек, погрузившийся в глубокую задумчивость, и, наконец, заключил:
– Да ничего себе вид. Приятный такой.
– Приятный?! – Глаза Хамилтона сверкнули. Сейчас вам бы и в голову не пришло, что «Дж.» в его имени означает «Джеймс», а некоторые даже звали его когда-то попросту – «Джимми». – Ну, знаете!
– А что, сэр?
– Он – жесткий.
– Жесткий, сэр?
– Жесткий и угрюмый. От него щемит сердце. Поневоле задумаешься, сколько же горестей и низостей таится под этими крышами, и сердце у тебя защемит. Могу сказать сразу: если вы, расхаживая по городу, воспринимаете его как «приятный», современного поэта из вас не получится. Станьте едким и колким, друг мой! Едким и колким!
– Да, сэр. Я постараюсь. Изо всех сил.
– Так возьмите блокнот и набросайте описание того, что видите. А мне надо спуститься к себе, кое-что сделать. Заходите завтра.
– Да, сэр. Извините, сэр, а кто все-таки тот джентльмен? Тот, который крышу подметает? Такое знакомое лицо…
– Это Муллет. Он служит у моего друга Джорджа Финча. Однако при чем тут он? Принимайтесь за работу! Сосредоточьтесь! Сконцентрируйтесь!
– Да, сэр. Конечно, мистер Бимиш!
Полисмен с собачьей преданностью взглянул на мыслителя и, лизнув кончик карандаша, приступил к работе.
А Хамилтон Бимиш, развернувшись на бесшумно-резиновых пятках, проследовал к лестничной двери.
3После его ухода на крыше «Шеридана» несколько минут царила тишина. Муллет снова взялся за подметание, а офицер Гарроуэй трудолюбиво царапал в блокноте. Решив, очевидно, что пронаблюдал уже все, что можно, он спрятал блокнот и карандаш в глубины мундира и, подойдя к Муллету, подверг того мягкому, но пристрастному допросу.
– Мистер Муллет, – приступил он, – а все-таки я где-то видел ваше лицо.
– Нет, что вы! – с жаром возразил камердинер.
– А может, у вас, мистер Муллет, есть брат?
– И не один, с десяток наберется. Мать, и та не могла различить нас.
– А я сирота! – вздохнул полисмен. – Ни братьев у меня, ни сестер.
– Не повезло.
– Да, такой вот я едкий. Очень колкий и жесткий. А как вы считаете, мистер Муллет, не мог я видеть где-нибудь ваше фото?
– Сто лет не снимался.
– Да, странно! – задумчиво протянул Гарроуэй. – Почему-то, не могу точно сказать почему, ваше лицо ассоциируется у меня с фотографиями.
– Не очень у вас сегодня хлопотный денек, да?
– Я сейчас не на дежурстве. Значит, так: видел я вашу фотографию – и даже в нескольких ракурсах – в одном альбоме…
Теперь не оставалось сомнений, что разговор Муллету неприятен. Слушал он с таким видом, словно его гложет тревога: а как там астма у его любимой тети из пригорода? И уже развернулся, чтобы уйти, когда на крышу вышел молодой человек в сизо-сером костюме.
– Муллет! – окликнул он.
Тот благодарно поспешил к нему, кинув полисмена задумчиво обозревать собственные (заметим, огромные) ноги.
– Да, мистер Финч?
Рассказчик с верной системой ценностей вынужден отметить, что появление Джорджа Финча получало низший балл в сравнении с появлением Хамилтона Бимиша. Бимиш заполнял собой все пространство. Аура авторитетности двигалась перед ним, словно огненный столп перед израильтянами в пустыне. При появлении Дж. Хамилтона Бимиша, еще до того как он заговорит, каждого ударял по мозгам паровой молот, отшибая их напрочь. При появлении Финча ничего подобного не происходило. Внешность его вполне соответствовала сущности – да, неприметный холостяк; в точности такие мелькают в этом городе на каждом шагу. С первого взгляда становилось ясно: ни единой брошюры он не написал, и более того – не напишет никогда. Сложения он, правда, стройного, лицом приятен, но непримечателен. Карие глаза время от времени обретали выражение больной овечки; волосы русые, или, если хотите, светло-каштановые. Увидеть цвет было можно – шляпы на голове у Джорджа не было, он держал ее в руках.
Да, держал, и благоговейно, будто величайшую ценность, что странно, поскольку мы вправе назвать ее никудышной. Нет, возможно, когда-то шляпа и была отличной, но теперь выглядела так, будто на ней хорошенько потоптались, а потом вдобавок еще и попинали ногами.
– Муллет, – распорядился Джордж, окидывая эту реликвию мечтательным взором, – возьмите шляпу и уберите ее.
– То есть выкинуть, сэр?
– Ни в коем случае! Уберите, и очень, очень бережно! У вас есть оберточная бумага?
– Да, сэр.
– Тогда заверните ее поаккуратней и положите на стол в моей гостиной.
– Слушаюсь, сэр.
– Извините, что перебиваю, – проговорил позади вежливый голос, – но не могли бы вы, мистер Финч, уделить мне минутку вашего драгоценного времени?
Офицер Гарроуэй, покинув свой наблюдательный пост, стоял в несколько неловкой позе позади Джорджа. В добрых глазах его светилась застенчивость.
– Простите, что перебиваю, – повторил он.
– Ничего, ничего.
– Я полисмен, сэр…
– Да, я вижу.
– И боюсь, – печально продолжил Гарроуэй, – мне придется выполнить довольно неприятный долг. Очень бы хотелось избежать этого, если б только можно было согласовать такое со своей совестью. Но долг есть долг. Нам, полисменам, мистер Финч, приходится иногда поступать не по-джентльменски.
– Несомненно, – поддакнул Джордж.
Муллет опасливо сглотнул. На лице у него проступило загнанное выражение. Ласково и озабоченно Гарроуэй оглядел его.
– Замечу, – сказал он, – что никакой личной вражды к мистеру Муллету я не питаю. Собеседник он приятный, работник – ревностный, и за наше короткое знакомство с ним я не наблюдал никаких признаков, опровергавших бы такое впечатление. И все-таки мой долг сообщить, что мистер Муллет сидел в тюрьме.
– В тюрьме?
– Но я исправился, – поспешно вставил Муллет.
– Насчет этого ничего сказать не могу, – заметил Гарроуэй. – Говорю только о том, что знаю. Очень возможно, что мистер Муллет, как он утверждает, исправился. Но это не меняет факта, что он отбывал срок в тюрьме. Во исполнение своего долга я вряд ли могу скрыть это от джентльмена, который в данный момент держит его у себя на службе. Как только нас представили, мне сразу показалось знакомым его лицо, а потом я припомнил, что видел его недавно в фотоальбоме преступников в Главном управлении полиции. Возможно, сэр, вам известно, что осужденных преступников вносят в картотеку, то есть фотографируют в различных ракурсах, в начале их срока. Что и было проделано с мистером Муллетом полтора года назад, когда его приговорили за кражи к году тюремного заключения. Могу я поинтересоваться, как мистер Муллет оказался у вас на службе?
– Его прислал мистер Бимиш. Хамилтон Бимиш.
– В таком случае, сэр, мне добавить нечего. – Полисмен склонился перед столь почитаемым именем. – Несомненно, у мистера Бимиша имелись самые достойные причины его рекомендовать. Мистер Муллет уже отбыл срок наказания, сейчас полиция против него ничего не имеет, но я счел своим долгом сообщить вам о его прошлом. Вдруг вам неприятно держать на службе человека с такой биографией. А теперь вынужден оставить вас. Долг обязывает меня вернуться в участок, на службу. До свидания, мистер Финч.
– До свидания.
– До свидания, мистер Муллет. Приятно было познакомиться. Вы, случайно, не встречались в Синг-Синге с молодым человеком по кличке Горилла Джо? Нет? Извините. Он из моего родного городка. Хотелось узнать, как он сейчас.
После ухода Гарроуэя воцарилось долгое молчание. Джордж неловко переминался с ноги на ногу. Он был доброжелательный молодой человек и неприятных сцен не любил.
– Э… Муллет… – начал Джордж и покосился на Муллета. Тот уставился в небо.
– Сэр?
– Нескладно получилось.
– Очень неприятно для всех заинтересованных лиц, сэр.
– Мистер Бимиш мог бы меня предупредить.
– Вероятно, посчитал излишним. Он ведь знал, что я совершенно исправился.
– Да, но все-таки… Э… Муллет…
– Сэр?
– Полицейский говорил о кражах… Как вы их осуществляли?
– Нанимался на службу камердинером, сэр, и выжидал, пока не подвернется удобный случай. А потом, прихватив все, что можно, удирал.
– Вон оно что!
– Да, сэр.
– Хм… Все-таки мистер Бимиш мог хотя бы намекнуть мне. Тонко как-нибудь. О Господи! Наверное, я часто вводил вас в соблазн!
– Случалось, сэр. Но я только рад соблазну. Каждый раз, оставаясь наедине с вашими жемчужными запонками, сэр, я сражался с ним. «Почему бы тебе не украсть их, Муллет? – нашептывал он. – Возьми да укради!» Превосходная, сэр, нравственная тренировка.
– Э… наверное…
– Да, сэр. Жутко вспомнить, на что только меня соблазн не подталкивал. Иногда, когда вы спали, он нашептывал: «Сунь ему под нос губку с хлороформом и сматывайся с добычей!» Представляете, сэр?
– Да…
– Но я, сэр, побеждал. Не проиграл ни одной битвы, с тех пор как нахожусь у вас на службе, мистер Финч.
– И все-таки, Муллет, вряд ли я оставлю вас у себя.
Муллет безропотно склонил голову.
– Я боялся этого, сэр. С той самой минуты, как этот плоскостопый коп вылез на крышу, у меня возникло предчувствие – быть беде. Но я был бы очень вам благодарен, сэр, если б вы переменили решение. Могу заверить вас, я полностью исправился!
– Вера повлияла?
– Нет, сэр. Любовь.
Слово это, по-видимому, затронуло тайную струнку в душе Джорджа. Лицо его утратило суровое, решительное выражение. Он взглянул на собеседника почти растроганно.
– Муллет! Вы влюблены?
– Да, сэр. Ее зовут Фанни. Фанни Уэлч. Она карманная воровка.
– Карманная воровка?
– Да, сэр. Самой высшей квалификации. Стащит часы у вас из кармана так, что вы поклялись бы – она и на ярд к вам не приближалась. Вот это искусство! Но она пообещала мне стать честной, если честным стану я. И я уже откладываю деньги на покупку мебели. Так что очень надеюсь, сэр, что вы передумаете. Меня здорово подкосит, если я сейчас лишусь работы…
– Не следовало бы, конечно… – Джордж собрал лоб в гармошку.
– Так вы не уволите меня?
– Только слабость… да, только слабость…
– Нет, сэр, что вы! Это истинно христианский поступок. Джордж впал в задумчивость.
– Сколько вы уже у меня, Муллет?
– Месяц, сэр.
– И мои жемчужные запонки на месте?
– Лежат, сэр, все в том же ящике.
– Ладно, Муллет. Можете остаться.
– Премного вам благодарен, сэр!
Снова повисла пауза. Заходящее солнце набросило на крыши золотистый ковер. В такой любого человека тянет на откровенность.
– Знаете, Муллет, – произнес Джордж Финч, – любовь – удивительная штука!
– Движет солнца и светила, сэр, как я частенько говорю.
– Муллет…
– Сэр?
– Признаться вам кое в чем?
– Если желаете, сэр.
– Я тоже влюблен.
– Быть не может!
– Вы заметили, Муллет, что я стал очень придирчив в своей одежде?
– Да что вы, сэр! Нет, не обратил внимания.
– Да, я стал придирчив. И тому есть причины. Она живет, Муллет, на Семьдесят девятой улице. Первый раз я увидел ее в ресторане «Плаза» с женщиной, очень похожей на императрицу Екатерину. Вероятно, это ее мать.
– Вполне возможно, сэр.
– Я шел за ней следом, до самого дома. Сам не знаю, почему я все это рассказываю?
– Да, сэр.
– С тех пор я частенько прогуливаюсь у ее дома. Вы знаете, где Семьдесят девятая улица?
– Ни разу там не бывал, сэр.
– К счастью, улица не очень оживленная, не то меня давно бы арестовали как подозрительную личность. До сегодняшнего дня, Муллет, я и словечком с ней не перекинулся.
– А сегодня, сэр, поговорили?
– О да! Вернее, она со мной поговорила. Голосок у нее, Муллет… Так щебечут весной птички.
– То есть мелодичный, сэр?
– Вернее назвать – «небесный»! Все, Муллет, случилось так. Я стоял у ее дома, когда она вышла гулять со скотчтерьером. С меня сорвало ветром шляпу, та покатилась мимо нее, и она ее остановила. Наступила на нее ножкой, Муллет!
– Вот как, сэр?
– Да! На ту самую шляпу, которую вы видите. Наступила! Она! Вот на эту самую шляпу!
– А потом, сэр?
– Из-за переполоха она выпустила поводок, и скотч-терьер удрал за угол, в сторону Бруклина. Я погнался за ним, и мне удалось поймать псинку на Лексингтон-авеню. Шляпа у меня снова слетела, и ее переехало такси. Но поводка я не выпустил и благополучно вернул песика хозяйке. Она сказала – обратите особое внимание на ее слова – она сказала: «О! Спасибо вам большое!»
– Так прямо и сказала, сэр?
– Представляете? Не просто «спасибо» или там «о, спасибо!», а «спасибо вам большое!». – Джордж устремил острый взгляд на своего лакея. – Муллет, ведь это очень знаменательно?
– Да, сэр. Чрезвычайно.
– Если бы она хотела положить конец знакомству, разве она благодарила бы с такой теплотой?
– Ни в коем случае, сэр!
– И это еще не все! Она добавила: «Знаете, он такой шалунишка, правда?» Муллет, вы постигаете всю тонкость этих слов? «Он такой шалунишка» – всего лишь утверждение, но, добавив «правда?», она как бы спросила, а что думаю я. Как бы решила узнать мое мнение. Знаете, Муллет, что я сделаю, когда переоденусь?
– Пообедаете, сэр?
– Какой обед! – передернул плечом Джордж. – Нет! Бывают минуты, когда сама мысль о еде оскорбительна. Мы не животные, Муллет. Как только я переоденусь – а сделаю это со всем тщанием, – я вернусь туда, позвоню в дверь, войду, так вот прямо, и осведомлюсь о собаке: «Как там ваш песик?» Ну и так далее. В конце концов этого требует элементарная вежливость! Эти скотчтерьеры такие изнеженные… Нервные… Никогда не угадаешь, как скажутся на них бурные переживания. Да, Муллет, так я и сделаю. Вычистите костюм, как не чистили никогда!
– Слушаюсь, сэр.
– Подайте мне несколько галстуков. Скажем, дюжину!
– Слушаюсь, сэр.
– А… заходил утром бутлегер?
– Да, сэр.
– Тогда смешайте виски с содовой, да покрепче, – распорядился Джордж. – Что бы ни случилось, сегодня вечером я должен быть в отменной форме.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?