Текст книги "Под голубой луной"

– Прости, – еще раз сказал Кларенс, щекоча ей щеку теплым дыханием. – Мне и правда лучше было бы тебя не целовать. По крайней мере пока.

Пирамида костра окончательно рухнула, подняв столб искр. В этой внезапной вспышке света Джессалин увидела Трелони – он стоял чуть поодаль от толпы. Огонь высветил высокие скулы и отразился в глазах, отчего они вспыхнули еще ярче. Теперь он еще больше походил на того, кем она его увидела в первый раз… на падшего ангела.

Неужели он уже давно здесь и наблюдает за ней? За ними? Джессалин быстро обернулась, чтобы посмотреть, видел ли Кларенс своего кузена. Но когда она повернула голову обратно, Трелони уже исчез.

Глава 4

– Не можем же мы ехать на бал в двухколесной повозке! – заявила леди Летти. – Это совершенно неприлично.

– Это был самый дешевый экипаж, – возразила Джессалин уже, наверное, в сотый раз. – Ты же сама велела мне нанять самый дешевый.

Маленькая двухколесная повозка, запряженная пони, тряслась и подпрыгивала. Джессалин, ее бабушка и служанка Бекка Пул направлялись в Ларкхейвен на традиционное светское событие – Гёнри Титвелл ежегодно устраивал прием по случаю летнего солнцестояния.

– Нужно приезжать так, как это принято, девочка, – сказала леди Летти, никак не желая оставлять эту тему. – Как принято. Я и вообразить не могла, что тебе придет в голову нанять двухколесный экипаж. Двухколесный! Это совершенно, совершенно неприлично.

Повозку сильно тряхнуло на какой-то ухабе. Одной рукой схватившись за сиденье, а другой придерживая кружевной чепец, леди Летти застонала и метнула свирепый взгляд на управлявшую пони внучку.

– Девочка моя, ты будто специально выискиваешь каждый ухаб на дороге! Мои зубы то и дело щелкают, как пара кастаньет.

– Извини, бабушка, – кротко отозвалась Джессалин, изо всех сил стараясь не рассмеяться. – Я попытаюсь править поровнее.

Сидевшей сзади бедняжке Бекке доставалось больше всех. Она все время громко стонала, потирая себя пониже спины.

– Господи, помилуй! Сегодня уж точно придется спать на животе. Седалище-то все в синяках!

Джессалин с бабушкой обменялись изумленными взглядами.

– Это культурное слово, мисс Джессалин, – заявила Бекка, наклоняясь вперед. – Я узнала его от того знахаря, что продал мне порошок от зубной боли. Иностранное слово. Его говорят французы, когда не хотят сказать «задница». Звучит-то гораздо вежливее, правда? «Седалище».

Леди Летти презрительно хмыкнула и достала понюшку табака.

Изо всех сил втянув щеки, чтобы скрыть улыбку, Джессалин рассматривала окрестности. Ей хотелось петь от счастья. Ведь она ехала на первый в своей жизни настоящий прием. Там будут музыка, танцы и… может быть, он. При этой мысли внутри у девушки что-то странно сжалось от страха и возбуждения.

Они свернули на частную дорогу. Тут не было ни одного ухаба, как будто дорогу разровняла чья-то огромная ладонь. Сквозь стволы вязов и кленов уже виднелись дымовые трубы на двускатной крыше Ларкхейвена. Их повозка присоединилась к веренице других экипажей.

Через аккуратно подстриженную лужайку к широким ступеням парадного подъезда вела посыпанная гравием дорожка. Этот огромный облицованный гранитом особняк с лиловыми каменными колоннами у входа и по углам мог бы принадлежать какому-нибудь герцогу, однако всем этим великолепием владел всего лишь сын рудокопа. И какой бы шикарный дом ни построил Генри Титвелл, сколько бы денег он ни заработал, в нем всегда будет чувствоваться кровь рудокопа и соответствующее воспитание.

И все же Титвелл-старший обладал таким финансовым могуществом, что мало кому из местной знати хватало богатства и самоуверенности для того, чтобы проигнорировать ежегодное приглашение в Ларкхейвен. Все понимали, что это приглашение на самом деле равно приказу.

Ливрейный лакей встречал гостей у входа и провожал их к мраморной лестнице с позолоченными бронзовыми перилами. Ходили слухи, будто спален для гостей более тридцати. Джессалин с бабушкой получили две крохотные смежные комнаты под самой крышей – так Генри Титвелл оценивал их нынешнее положение: знаменитое имя, но полное отсутствие денег и тем более влияния. В комнате Джессалин сильно пахло камфарой, и тяжелые бархатные гардины на окнах совсем не пропускали воздуха. Всю обстановку составляли низенькая кровать и туалетный столик с овальным зеркалом на бронзовых шарнирах.

Оставшись одна, Джессалин сразу же достала спрятанный на дне ридикюля пузырек. Сегодня утром она купила его в местной аптеке. Аптекарь клялся, что нет на свете лучше средства для удаления веснушек. Напевая, Джессалин уселась перед зеркалом и принялась мазать лицо клейкой массой.

Месиво из ячменной муки, молотого миндаля и меда моментально затвердело. Через пару минут кожа под ним начала чесаться. Сначала несильно, но вскоре зуд сделался просто нестерпимым. Но аптекарь сказал, что маску нужно держать не менее получаса.

Чтобы хоть как-то отвлечься, Джессалин подошла к крохотному окошку. Покатый потолок был настолько низким, что ей пришлось опуститься на колени, чтобы хоть что-то увидеть. Джессалин подняла раму и высунулась далеко наружу. Но даже в таком положении ей удалось разглядеть только крышу кирпичного здания и дымящую трубу рудника «Уил Шарлотт».

Раздался звонок, возвещавший о конце смены, и группа усталых, перепачканных грязью и глиной рудокопов направилась к вершине холма. Двое мужчин отделились от остальных и свернули к гавани. Это были Кларенс Титвелл и его повеса-кузен Трелони, оба без шляп и в рубахах с короткими рукавами. Коротко подстриженные вьющиеся волосы Титвелла с такого расстояния казались золотистым шлемом. Темные волосы его кузена, не по моде длинные, развевались на ветру. Что же они там делали?

Мужчины повернули к дому, и теперь Джессалин уже слышала голоса, хотя слов разобрать было нельзя. Они разговаривали возбужденно, словно этих двоих объединяла какая-то тайна. Кларенс хлопал кузена по плечу, а тот смеялся, запрокинув голову.

Силясь расслышать, о чем же они говорят, Джессалин высунулась еще дальше, и тут ее локоть задел неплотно державшуюся черепицу. Попытавшись поймать ее, Джессалин резко наклонилась вперед и начала выскальзывать из окна под громкий треск рвущегося муслина. Уголком глаза она успела заметить какой-то выступ и в последний момент судорожно ухватилась за него.

С крыши с треском посыпались черепицы, разбиваясь о кирпичную дорожку внизу. Две головы, светлая и темная, разом поднялись вверх. Джессалин ничком лежала на крыше, изо всех сил цепляясь за изгиб водосточной трубы.

Несколько мгновений они смотрели на нее, застыв от изумления, а Джессалин не знала, чего ей хочется больше – рассмеяться или умереть. На всякий случай она опустила глаза, чтобы убедиться, что из ее скромного декольте не выглядывает ничего лишнего.

Наконец на лице Трелони появилась так хорошо знакомая Джессалин мальчишеская улыбка.

– Да, кузен, – неторопливо растягивая слова, проговорил он, – я вижу, что в Ларкхейвене действительно очень крупные жаворонки.

Джессалин рассмеялась… и почувствовала, что ее лицо пошло трещинами.

Внизу начался бал. Оттуда неслась приглушенная музыка и от нее слегка дрожали половицы. Джессалин засмеялась и закружилась на носках, кося глазом на поднимающуюся колоколом юбку.

На ней было ее лучшее, а точнее, единственное приличное платье с очень высокой талией и крохотными пышными рукавчиками. Портниха уверяла, что оно сшито по самой последней моде. Желтовато-зеленый атлас корсажа оттенял бледно-зеленый тюль, а по юбке от колена до подола спускались кружевные оборки. Вывернув шею, Джессалин пыталась рассмотреть себя в маленьком зеркале. Оставалось только надеяться, что в этаких зеленых волнах она не напоминает традесканцию.

Платье шили ко дню рождения Джессалин. С тех пор прошло всего четыре месяца, а оно уже слегка коротковато. Джессалин вздохнула. Господи, когда же она наконец перестанет расти! Или хоть чуть-чуть округлится…

Она скопила немного денег, мечтая о верховой лошади, но бабушка настояла, чтобы внучка купила белые атласные туфельки, завязывающиеся лентами вокруг щиколоток, и вечерние перчатки из мягкой замши. В сундуке на чердаке отыскались белый шелковый веер и вышитый серебряной ниткой ридикюль. Бабушка запретила ей пользоваться пудрой, и потому пришлось оттенить щеки и губы красноватыми листьями чая, а брови подвести жженой пробкой. Но больше всего внимания Джессалин уделила волосам – она расчесывала и расчесывала их, пока они не заблестели, как лакированная кожа. И теперь, стоя в центре комнаты, она чувствовала, как голову кружит хмель нетерпения.

Вполне довольная своим видом, Джессалин зашла за бабушкой, но Бекка сообщила ей, что леди Летти уже ушла. По узеньким деревянным ступенькам Джессалин спустилась на второй этаж, где располагались комнаты самых важных гостей. Утопая в персидском ковре богатого холла, она чувствовала себя по меньшей мере графиней.

В углу над столом с дорогой веджвудской вазой в форме розово-белого тюльпана висело большое зеркало. Джессалин остановилась перед ним и, развернув веер, прикрыла им нижнюю часть лица. Ей казалось, что так она выглядит загадочной и нереальной.

Леди Летти рассказывала ей, что умение обращаться с веером – это целое искусство. Можно, например, изобразить решительный отказ. Джессалин сузила глаза и строго поджала губы – вероятно, это выглядит так. А можно принять такой вид, чтобы и не оттолкнуть, но и не поощрить к дальнейшим действиям. Джессалин изогнула брови дугой и захлопала ресницами. Нет, пожалуй, это не подойдет. Тогда она широко открыла глаза и слегка склонила голову.

И тут в зеркале над ее плечом появилось смуглое, резко очерченное лицо. Испуганно обернувшись, Джессалин задела локтем вазу, та угрожающе накренилась, но Трелони успел подхватить бело-розовый тюльпан в нескольких дюймах от пола и, медленно выпрямившись, водрузил вазу на место, не сводя при этом пристального взгляда с Джессалин. В вишнево-красном мундире с вышитыми золотом манжетами и воротником он выглядел просто потрясающе. Костюм дополняли золотые эполеты, от которых его плечи казались еще шире, и пышное кружевное жабо. Кремового цвета панталоны были такие узкие, что Джессалин стало любопытно, как он ухитряется ездить в них верхом.

– Вы больны, мисс Летти? – поинтересовался он. Джессалин никак не могла прийти в себя от его красно-золотого великолепия.

– Больна?

– У вас было такое страдальческое выражение лица… Сделав глубокий вдох, Джессалин попыталась собраться с мыслями.

– С вашей стороны очень невежливо подкрадываться ко мне потихоньку.

Трелони склонился в насмешливом полупоклоне.

– Прошу прощения. В следующий раз я воспользуюсь трубой и барабаном, чтобы возвестить о своем приходе.

Он медленно, оценивающе оглядел ее с ног до головы. Это был чисто мужской взгляд… и Трелони даже не думал скрывать это. Джессалин и ожидала комплимента, и боялась его.

Однако он наклонился вперед, тщательно принюхиваясь.

– Что за запах?

– Какой запах?

– По-моему, пахнет миндалем. – Его голова склонилась к самой ее шее. – Миндалем и медом.

Джессалин инстинктивно прижала руки к щекам.

– О Боже! Это эта гнусная маска. Что, очень воняет?

– Напротив, мисс Летти. Вы пахнете вполне съедобно. Каким-то образом ее рука оказалась продетой под его локоть, и они под руку направились к широкой мраморной лестнице, которая вела в бальный зал.

– Должен признаться, что когда я увидел вас свисающей из окна, то поначалу принял за одну из артисток, приглашенных развлекать гостей после ужина. И скажите на милость, вы намазались медом и миндалем, чтобы приманивать пчел? Не боитесь, что вас искусают?

Он шутил, но в его тоне Джессалин явственно слышала чуть ли не злость. И терялась в догадках, что могло его так рассердить.

– Я всего лишь хотела избавиться от веснушек… Он взял ее за подбородок и повернул к себе.

– А они-то все на месте, – глуховато и как-то по-новому ласково сказал Трелони, поглаживая большим пальцем ее щеку.

И, как всегда, его прикосновение отозвалось во всем теле Джессалин, вплоть до кончиков пальцев на ногах. Где-то в другом мире оркестр играл кадриль, где-то в другом мире смеялись и разговаривали люди. Но для Джессалин не существовало ничего, кроме фантастического ощущения, как палец в шелковой перчатке скользит по ее лицу.

– Оставьте их в покое, мисс Летти. Совершенство – это так скучно.

Джессалин казалось, что она медленно тонет в темных, бездонных колодцах его глаз. Если бы в этот момент он попросил прислать ему в подарок ее сердце, то получил бы его, перевязанное серебряной ленточкой.

…Рука Трелони дернулась и оторвалась от ее щеки. Он взял Джессалин за руку, показывая вниз. У подножия лестницы, сжав кулаки, с искаженным от ярости лицом стоял Генри Титвелл.

* * *

– Его не приглашали, – заметила леди Летти, – но он все равно пришел. Вот проныра. Все Трелони такие. – С этими словами старая леди открыла табакерку и взяла понюшку «Королевы Шарлотты». По случаю приема она взяла свою любимую табакерку, серебряную, с большим фальшивым рубином на крышке.

С трудом дождавшись, пока бабушка чихнет в платок, Джессалин поинтересовалась:

– А почему? Почему его не пригласили? Словно не услышав, леди Летти направилась к одному из стульев, стоявших у стены. По случаю торжества она надела объемистый белый чепец с развевающимися отворотами и в своих жестких черных юбках напоминала ведерко для угля, плывущее под развернутыми парусами.

– Так почему же мистер Титвелл не пригласил собственного племянника? – не отставала Джессалин.

– Много лет назад между двумя ветвями семьи произошел разрыв. Но причины этой ссоры слишком скандальны для твоих нежных ушей. – Леди Летти нахмурилась и приставила руку к уху. – Что это они там играют, а? Надеюсь, не вальс. Я не позволю тебе танцевать такие непристойные танцы.

Джессалин печально вздохнула – она прекрасно знала, что в подобных случаях бабушку разжалобить невозможно. Как ни любила леди Летти посплетничать, при желании она бывала молчаливой, как рыба. А что до танцев, то Джессалин пока никто и не приглашал.

Джессалин обмахнулась веером. В зале стояла немыслимая жара. От запаха самых разных духов и сотен восковых свечей воздух казался густым. Оживленные голоса, смех и щелканье табакерок заглушали нежные звуки минуэта. В высоких зеркалах отражались матовый блеск шелка и сверкание драгоценностей. Казалось, светятся сами стены бального зала.

Незваный гость стоял, небрежно облокотившись на одну из колонн. На его лице застыло привычное презрение. Джессалин старалась не смотреть в ту сторону.

Она искала взглядом Кларенса, но того нигде не было видно. Зато хозяин дома, Генри Титвелл, с достоинством обходил бальный зал, приветствуя гостей. Приземистый, широкий в кости, он в своих белых брюках и желтом жилете был до странности похож на сваренное вкрутую яйцо. Густые насупленные брови и оттопыренная нижняя губа придавали его лицу спесивое выражение. Изредка Титвелл метал убийственные взгляды на злополучного племянника, а тот, казалось, даже не замечал их.

Мимо Джессалин и леди Летти прошла дама и улыбнулась, явно их не узнавая. Она была так густо накрашена, что казалась неживой. Из-за жары одна из фальшивых бровей отклеилась и теперь сползла к щеке.

– Ты только посмотри. – Леди Летти указала на проходящую даму. – У этой дурочки по лицу гусеница ползет. Неужели до сих пор ей об этом никто не сказал?

– По-моему, это бровь, бабушка.

– Тем более кто-то должен сказать ей об этом. Представь, что будет, если бровь совсем потеряется. – Леди Летти подняла свою трость, и Джессалин с ужасом подумала, что сейчас ее безумная бабушка окликнет несчастную даму. Но бабушка сделала нечто еще более ужасное.

– Эй, Трелони! – громко позвала она. – Хватит там подпирать колонну. Иди лучше сюда, озорник.

Трелони оторвался от колонны и походкой ленивого кота в жаркий день направился в их сторону.

Он склонился к руке старой леди Летти и заговорил насмешливо-почтительным тоном:

– Кого я вижу! Это же леди Летти. Что за царственный вид! Я уж подумал, это кто-то из членов королевской фамилии. Для полноты картины не хватает только диадемы да горностаевой мантии.

Леди Летти метнула на него свирепый взгляд.

– Не говори со мной таким тоном, мальчик. Мне это совсем не нравится. – Вставив в глаз монокль, она неторопливо осмотрела его с головы до ног, как будто приценивалась к выставленной на аукционе лошади. – В последний раз я тебя видела, когда ты был еще совсем сопляком. Теперь ты, конечно, подрос. И я все говорю себе: в гнилом стручке все горошины с гнильцой. Что скажешь на это, мой мальчик?

Губы Трелони растянулись в недоброй улыбке.

– Я прогнил насквозь, леди. До самого моего черного сердца.

К великому изумлению Джессалин, его ответ определенно понравился бабушке, она даже издала короткий смешок.

– Так вот, несмотря на твою безобразную репутацию, я позволяю тебе потанцевать с моей внучкой.

Секунду помедлив, Трелони слегка поклонился Джессалин. Когда он выпрямился, она увидела, что в темных глубинах его глаз что-то шевельнулось, словно дракон, просыпающийся в своей пещере от векового сна. Колени Джессалин дрожали, в любую минуту она была готова пуститься наутек, но в то же время ее сердце непреодолимо влекло в глубь пещеры, узнать, что же скрывается за непроницаемым взглядом проснувшегося зверя.

Руки Трелони сомкнулись на ее талии, и каждая мышца ее тела напряглась. Танцуя, Джессалин обращалась в основном к пуговицам на его мундире.

– Бабушка часто говорит совсем не то, что думает. Ей нравится шокировать людей.

– Мне тоже, – последовал категоричный ответ, и ладонь Трелони еще плотнее прижалась к ее спине. Дрожь и ощущение пустоты где-то внутри стали еще сильнее. – И сдается, вы тоже очень это любите. Так, может быть, создадим свой клуб? Можно придумать какое-нибудь симпатичное название. Ну, например, «Бесчестное общество борьбы со скукой и самодовольством».

Джессалин давно уже оставила попытки состязаться с ним в остроумии. Ей так нравилось просто танцевать. Знает ли бабушка, что оркестр играет как раз один из «непристойных» вальсов? Джессалин разучила танец дома со шваброй. Но у швабры не было ног, а у партнера – целых две, и это ей изрядно мешало. В очередной раз наступив ему на ногу, Джессалин не удержалась от тихого проклятия.

– Поверь мне, они ведут себя гораздо лучше, если не смотреть на них все время.

Джессалин не сразу сообразила, о чем он, так же, как не поняла, что обращается он к ней по-другому. Но все же она перестала смотреть на ноги, хотя тут возникло новое неудобство. Потому что, если не смотреть на ноги, то надо смотреть на него – больше некуда. Правда, оставалась люстра, изумительный трехъярусный хрустальный, отделанный золотом канделябр, свисавший с лепного потолка прямо над их головами. На потолке было столько всевозможных розеточек и завитков, что Джессалин вспомнила о сыре и праздничном малиновом торте. От всего этого великолепия слегка кружилась голова.

И Джессалин волей-неволей пришлось посмотреть в лицо Трелони, и все вокруг сразу завертелось-закружилось, и в очередной раз она утратила над собой всякий контроль.

Нет, его лицо оставалось совершенно бесстрастным, но взгляд был буквально прикован к ее губам. Казалось, он гладит их, обдавая жаром своих глаз. Джессалин отвела взгляд.

Он был почти на полголовы выше. Даже Кларенс, который всегда казался ей высоким, не был настолько ей под стать. И еще, она могла бы поклясться, что, хотя Трелони тщательно это скрывал, каждое па отдавалось страшной болью в его раненой ноге.

– Наверное, вас сильно ранило, – выпалила Джессалин, как всегда, не успев подумать. И тотчас же вспыхнула, вспомнив, при каких обстоятельствах она узнала о том, что он был ранен.

Рука Трелони еще крепче обняла ее за талию, они были теперь почти вплотную прижаты друг к другу. На какое-то мгновение его нога оказалась между ее коленями, и Джессалин почувствовала ее живую силу и тепло. Но вот они сделали очередной поворот, и наваждение прошло. Джессалин опять споткнулась.

– А как… как это произошло?

– Я был неосторожен.

– Но… но мне казалось, что это случилось под Ватерлоо.

– Какая проницательность!

Джессалин вспыхнула. Его рука жгла ей спину. В зале стоял нестерпимый зной. А грудь опять сжалась так, что невозможно было вздохнуть.

– Я совсем не хотела лезть не в свое дело, – выдавила она. – Я уверена, что эта рана почетна. Как раз вчера ваш кузен рассказал мне, как вы остановили бегство своих людей и снова подняли их в атаку. Это было так смело.

– Это было исключительно глупо. Они все погибли, а сам я чудом уцелел. Хотя, может, последнее – совсем не такое уж счастье. Давайте сменим тему, мисс Летти.

Но ведь Кларенс говорил ей совсем другое. Он утверждал, что только благодаря геройству Трелони в тот день их полк не был окончательно разгромлен. Кроме того, и парламент, и даже сам король наградили его за храбрость.

Джессалин опять посмотрела ему в лицо. Кружевное жабо подчеркивало мужественность его черт. А в глазах опять появилось то самое странное выражение. Она тщетно пыталась подыскать новую тему для разговора. Ей так хотелось блеснуть остроумием. Но единственное, что ей удалось из себя выдавить, было:

– Вы еще долго будете в Корнуолле, капитан Трелони?

– Я вам крайне благодарен за продвижение по службе. Однако вынужден вас разочаровать – я всего лишь лейтенант.

– Я просто потрясена. Горю моему нет предела, но я ни на минуту не сомневаюсь, что скоро вы станете капитаном.

– Разве только в том случае, если вы дадите мне в долг тысячу шестьсот фунтов. Тогда я, пожалуй, смогу купить это звание.

Джессалин громко рассмеялась. С трудом подавив смех, она выдохнула:

– Нельзя же быть таким глупым!

– Весьма глубокомысленное замечание. Если я вас правильно понял, вы отказываетесь дать мне взаймы? Ну что ж, в таком случае мне, видимо, угрожает опасность остаться самым старым лейтенантом в армии его величества.

– Значит, вы бедны?

– Боюсь, что да. Причем вы даже не подозреваете, насколько.

Вокруг звучала музыка. Его рука лежала на ее талии. От всего этого Джессалин совершенно потеряла чувство реальности.

– Нет, это вы не подозреваете насколько. Я хочу сказать: насколько я бедна.

– Какая жалость. Потому что по своей глупости, как вы очень тонко подметили, я надеялся: вдруг вы окажетесь богатой наследницей? Я бы тотчас на вас женился.

Конечно, он говорил не всерьез. Нет, он просто не мог сказать такое всерьез. И хотя Джессалин прекрасно понимала, что это всего лишь шутка, сердце ее вдруг куда-то взлетело и упало, словно чайка в бухте Крукнек.

Больше он с ней не танцевал. И вообще ее пригласили еще только два раза. И оба раза Кларенс Титвелл. Но зато Джессалин наблюдала за Трелони. Все время. И когда танцевала с Кларенсом, и когда пила лимонад с бабушкой. Он долго беседовал с хорошенькой, золотоволосой девушкой, а один раз даже засмеялся, запрокинув голову, отчего внутри у Джессалин все похолодело. Девушку звали Селина Элкотт. У нее была прекрасная фигура и, что еще важнее, деньги. И большие. Суда по всему, Трелони не так уж глуп.

Леди Летти проследила за направлением взгляда внучки и немедленно откомментировала:

– Красив. Будущий граф. Весьма неглуп. Крайне опасное сочетание. Думаю, на это лето мне лучше тебя где-нибудь запереть.

– Я ему совсем не нравлюсь. Он насмехается надо мной.

– Девочка моя, если мужчина начинает насмехаться над девушкой, то только для того, чтобы она не убежала. – Леди Летти потянулась за своей тростью и встала. – Кажется, здесь где-то играют в фараон. Пойду, попытаю счастья.

Зеленые ломберные столы отыскались в соседней комнате. Джессалин стояла рядом с бабушкой и терпеливо наблюдала, как леди Летти проигрывает остаток денег, оставленных на покупку лошади. Бабушка играла очень азартно и делала сумасшедшие ставки. Время от времени Джессалин поглядывала на двери бального зала, где кружились еще не натанцевавшиеся пары. Но лейтенанта Трелони она больше не видела.

Лакеи стали разносить пирожные и взбитые сливки. Часть подкрепившихся гостей решили идти смотреть закат. Джессалин присоединилась к ним. Китайские фонарики освещали гравийные дорожки, разделявшие тщательно распланированные кустарники и клумбы. На ветру дрожали листья плакучих ив, в ночном небе распевали птицы. Все вокруг казалось таким аккуратным, таким безупречным, что Джессалин захотелось вытоптать какую-нибудь клумбу или посадить среди нарциссов куст репейника.

На вершине холма возле рудника «Уил Шарлотт» началось какое-то движение, и Джессалин устремилась туда. Подойдя ближе, она рассмеялась от восторга.

Около входа в рудник пыхтел локомотив. Котел, прикрепленный к платформе, походил на большую желтую голову сахара. Колеса тоже были раскрашены в самые веселые цвета – ярко-синие с ядовито-алыми ободами. Из высокой черной трубы вырывались клубы пара, каждый раз приподнимая ее крышку, словно корку пирога. Все это неповоротливое сооружение изрыгало дым и издавало жуткие звуки. И тем не менее Джессалин показалось, что это – самая восхитительная вещь, которую она когда-либо видела.

Генри Титвелл отнюдь не разделял ее энтузиазма. Он взобрался на холм, пыхтя почище любого локомотива. И наткнулся на своего сына, которого безуспешно искал весь вечер. Лицо старика исказилось от ярости.

– Кларенс! Что это значит?

Кларенс явно испугался отцовского гнева, он даже слегка побледнел.

– Мы думали… это… Мак и я, мы хотели…

– Произвести небольшую демонстрацию, только и всего, – закончил лейтенант Трелони, появляясь из-за локомотива. Он был в рубашке с короткими рукавами, а в руке держал канистру, в которой плескалось что-то маслянистое. Казалось, он обращается не только к Генри Титвеллу, но и ко всем имеющим власть и деньги, ко всем тем, кто волен помочь изобретателю либо навсегда похоронить его идею.

– Сейчас олово из рудника до ближайшей плавильни приходится перетаскивать чуть ли не вручную, – продолжал он. – И ослики, и пони быстро погибают. Да и корм обходится недешево. Вы сейчас видите – это гораздо более дешевое и эффективное средство транспортировки. Это паровоз – машина, которая может превращать тепловую энергию в механическую. Один-единственный паровоз перевезет пять вагонеток с оловом отсюда до Пензанса меньше чем за час.

Еще ни разу Джессалин не видела его таким оживленным и возбужденным.

Мистер Титвелл презрительно фыркнул.

– Железный конь, да? Ну конечно же, железный конь! – Он Оглянулся по сторонам, как бы приглашая гостей разделить его веселость. – Я слыхал о чем-то таком в Уэльсе пару лет назад. Говорят, его разорвало на куски. Кажется, погибло четыре человека. Взрыв было слышно чуть ли не в Честере. – : И Генри Титвелл от души рассмеялся.

Джессалин видела, как дернулось лицо Трелони, но голос его оставался совершенно спокойным.

– То был недоработанный экземпляр. С тех пор мы многое усовершенствовали, поставили два предохранительных клапана вместо одного. – Он замолчал, чтобы собраться с мыслями, и Джессалин вдруг поняла, насколько он еще молод и раним, несмотря на всю самоуверенность. Ведь сейчас он сознательно делал себя объектом насмешек.

В этот момент, прочистив горло, вмешался Кларенс:

– Отец, почему бы вам не позволить ему провести эксперимент? Ведь это никому не причинит вреда.

Мистер Титвелл повернулся к сыну.

– На твоем месте я бы вообще рта не открывал! Ведь именно по твоей милости он оказался здесь. И не думай, что я этого не понимаю. А что касается вот этой штуки, – добавил он, показывая на локомотив, – этого громыхающего чудища, то оно не может ничего доказать, кроме как уничтожить добрую половину моих угодий и распугать весь скот. Да ни одна корова в округе не станет доиться после такого.

С этими словами он бросил на сына злобный взгляд, предвещавший дальнейшие неприятности. Кларенс вспыхнул и отвел глаза.

Казалось, бушующие страсти не коснулись только одного человека – лейтенанта Трелони. Он спокойно вспрыгнул на паровоз и добавил угля в топку. Генри Титвелл шагнул было к нему, но, видно, вспомнив о случае в Уэльсе, поспешно отступил.

– Это моя земля, мои рельсы. Я запрещаю это непристойное представление! Слышишь? Я запрещаю!

Как громко ни кричал Генри Титвелл, нескольким гостям удалось его перекричать. Они слышали об уэльском взрыве и, судя по всему, надеялись увидеть такой же своими глазами. Однако из всех присутствующих только Джессалин осмелилась подойти поближе.

Получив добавочную порцию угля, паровой котел ожил – зашипел, засвистел, задышал и словно бы вспотел, потому что на каждой его детали конденсировался пар. Он раскачивался и дрожал, как огромный зверь, готовящийся к прыжку. Джессалин зачарованно смотрела, как напрягаются спина и плечи создателя этого чудовища, все подбрасывавшего и подбрасывавшего уголь в топку. Ей и в голову не приходило, что сын графа может унизиться до такого тяжелого, грязного труда. Бабушка, должно быть, пришла бы в ужас. Однако это зрелище приводило Джессалин в восторг.

– Лейтенант Трелони, – окликнула она его, – мне бы очень хотелось прокатиться вместе с вами.

Он обернулся, их взгляды встретились. В его глазах горел огонь, казавшийся еще ярче, чем огонь в топке. Джессалин понимала, что к ней этот огонь не имеет ровно никакого отношения, но все равно вдруг почувствовала себя так, словно, шагнув с утеса в пропасть, обнаружила, что летит.

Трелони захлопнул дверцу топки и спрыгнул с платформы.

– Это вам не карусель.

Рукава его рубахи были закатаны выше локтя, на смуглых руках блестели капельки пота. Ветер облепил мокрую рубаху вокруг тела и взъерошил кружево жабо. Ей так хотелось дотронуться до него. Просто дотронуться.

– Вы же сказали, что никакой опасности нет, – продолжала настаивать она. – Вот и докажите это.

– Мисс Летти, юные леди не ездят на паровозах.

– Но почему? Кто это сказал? Мы же ездим верхом и в экипажах. Сегодня я даже ехала на двухколесной повозке, хотя бабушка и утверждает, что это совершенно неприлично. Ну пожалуйста, лейтенант Трелони. Покататься с вами на такой чудесной машине – большая честь для меня.

Трелони несколько мгновений не сводил с нее тяжелого взгляда, наконец, решился.

– Меня убить мало за то, что я сейчас делаю. Да вы и сами пожалеете. – Смуглые, сильные руки еще раз сомкнулись вокруг ее талии, и легко, как пушинку, он поднял ее на подножку и сам вскочил следом. – Только не касайся топки, – напоследок предупредил он, – она горячая.

– Джессалин! – К ним бежал Кларенс. – Что ты делаешь? Мак, ты же не позволишь ей.

На плечо Кларенса легла тяжелая рука его отца.