Текст книги "Под голубой луной"

Пенелопа Уильямсон
Под голубой луной

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

Неподвижный воздух всколыхнулся от мощного взрыва. Оглушительный звук пророкотал над вересковой пустошью, эхом отразился от черных прибрежных скал и замер над морем. Но затишье продлилось недолго – буквально через считанные секунды земля содрогнулась, подобно старику, подавляющему приступ кашля.

Козы, мирно глодавшие колючие побеги боярышника, встрепенулись, замерли, настороженно поводя ушами, и молнией бросились по узкой тропке к вершине скалы. Из-под копыт посыпались мелкие камушки – прямо на голому девушке, стоявшей внизу.

Джессалин Летти брела вдоль кромки прибоя, высматривая что-нибудь стоящее. Шторм из тех, которыми славен Корнуолл, затих лишь под утро, и она была почти уверена и успехе. Наверняка удастся найти что-нибудь полезное, а если повезет, то и выручишь пару звонких монет.

Она как раз собиралась подобрать обломок мачты, когда раздался взрыв. Джессалин вздрогнула, резко выпрямилась, и… дождь мелких камушков посыпался ей на голову. Проворно отпрыгнув в сторону, она, щурясь от слепящего послеполуденного солнца, посмотрела вверх, но увидела лишь два подрагивающих хвостика, которые тут же скрылись за гребнем скалы.

На берегу наступила абсолютная, непривычная тишина. Умолкли даже чайки. Вдалеке, едва различимая на фоне бледно-голубого неба, поднималась тонкая струйка дыма. Джессалин подобрала юбки и побежала в ту сторону, оставляя босыми ногами глубокие отпечатки на влажном песке.

Не менее проворно, чем козы, она вскарабкалась по почти отвесной тропке и остановилась перед проемом в невысокой каменной изгороди. Джессалин явно колебалась. Прошло уже несколько лет с тех пор, когда она в последний раз отважилась наведаться во владения Сирхэев. В то лето она наткнулась на злющего сторожа, который наставил на нее мушкетон и пригрозил пристрелить, если она еще раз вторгнется в частные владения.

– Эй, ты, рыжая, – ухмыльнулся он, скаля гнилые зубы, – разнести тебе башку, что в тыкву стрельнуть. Ба-бах, и все! – и расхохотался, любовно погладив приклад своего допотопного ружья. Джессалин его не дослушала – она мчалась домой так быстро, как только позволяли ее длинные юбки.

Правда, уже на следующий день она осторожно прокралась на то же место и принялась тайком наблюдать за гнусным сторожем. Сердце Джессалин билось часто-часто, но скорее от любопытства, чем от страха. Она была уверена, что заняла свою позицию не напрасно. Кто же не знает, какая подозрительная семейка эти Трелони? Джессалин рассчитывала по меньшей мере увидеть контрабандистов, нагруженных ящиками с виски, а то и пиратов, закапывающих набитые золотом сундуки. Но ее ждало жестокое разочарование – ничего, кроме буйно разросшихся сорняков, зацветших прудов и гигантского, обветшалого особняка, она там не обнаружила.

Но это было давно, и с тех пор многое изменилось. Нет уже старика сторожа, а про нынешнего графа говорили, что он постоянно живет в Лондоне, играет в карты и спивается. Дом закрыт наглухо, старые рудники заброшены. И совершенно непонятно, кто или что могло явиться причиной неожиданного взрыва в угодьях Сирхэев.

Пробираясь сквозь пролом, Джессалин зацепилась за колючий терновник. Безуспешно попытавшись высвободить юбку, она нетерпеливо дернула ткань, и та лопнула с протестующим треском. А Джессалин уже спрыгнула на тропинку, густо заросшую дроком. Острые камешки больно впивались в ее босые ноги. Дымок уже растаял в небе, все вокруг казалось пустынным и безжизненным.

Джессалин поднялась на пригорок. В узком овраге, поросшем боярышником и узловатыми вязами, высилась большая кирпичная башня, в которой когда-то стояла паровая машина, приводившая в действие насос для давно закрытого оловянного рудника Уил Руз. Вход почти совсем зарос кустарником, однако из верхних окон вырывались белые клубы пара. К заброшенному руднику вела протоптанная в свое время мулами тропинка, и Джессалин бегом устремилась по ней.

Сделав глубокий вдох, она рванула дверь, из которой тотчас же вырвался густой клуб удушливого пара и…

Ощущение было такое, будто ее хлестнули по лицу горячим мокрым полотенцем. Джессалин испуганно вскрикнула. Чуть придя в себя, она закричала снова, потому что сквозь белые клубы пара к ней, пошатываясь, направлялся какой-то черный призрак.

Столкновение было неизбежно, и они изо всей силы стукнулись лбами. Призрак упал навзничь, ударившись головой о вымощенный каменными плитами пол, а Джессалин, налетев прямо на него, тоже растянулась на полу, ободрав в кровь ладони и колени.

С трудом поднявшись на четвереньки, она попыталась восстановить дыхание. Получалось плохо, так как всю внутренность башни заполнял удушливый пар. Он забивал нос, легкие, и в какое-то мгновение Джессалин показалось, что она вот-вот задохнется. Наконец ей удалось сделать судорожный вдох, а за ним и другой. Отдышавшись, она решила взглянуть, обо что же она споткнулась.

На полу, раскинув руки, лежал молодой мужчина. Точь-в-точь Христос на кресте. Нет, скорее, темный ангел, изгнанный с неба.

Джессалин подползла поближе и похлопала загадочного незнакомца по щеке. Заросшая колючей щетиной кожа оказалась, на удивление, мягкой и теплой. Прикосновение озадачило Джессалин – в нем ей почудилось что-то странно личное, интимное. Она взяла руку мужчины и похлопала его по щеке его же собственной ладонью. Он даже не пошевелился. Джессалин ударила еще раз, сильнее.

Рука незнакомца была тяжелая, но узкая и худая, с длинными, покрытыми рубцами пальцами и мозолистыми ладонями. Вдруг ей подумалось, что прикосновение к этой руке тоже чересчур смело, и она осторожно вернула ее на пол, лихорадочно соображая, что же делать дальше.

В книжках, которые она брала в библиотеке Пензанса, когда героиня падала в обморок, герой всегда расстегивал ей воротник. В данном случае расстегивать было абсолютно нечего – на незнакомце не было ни воротничка, ни галстука, а ворот белой измятой рубашки и так был расстегнут. Загорелая шея была мокрой от пота и пара. Джессалин заметила, как небольшая капля медленно скатилась вниз и исчезла где-то среди темных волос на груди. Это зрелище произвело на Джессалин странное впечатление, и она поспешила отвернуться, нервно облизав губы. Во рту появился привкус копоти и серы.

Воздух по-прежнему был очень горячим и каким-то липким, будто в закипающем чайнике. Джессалин отбросила с лица влажные волосы, задела шляпку, та съехала набок. Повозившись с завязанными на подбородке лентами, она сдернула ее с головы. Пропитавшееся влажным горячим паром страусиное перо печально поникло. Джессалин перевела взгляд на голую загорелую грудь незнакомца, которая приподнималась и опускалась в каком-то судорожном ритме.

Ему явно было тяжело дышать в этом густом пару. Надо бы сходить на доктором Хамфри, но Джессалин боялась оставить его одного. Сзади послышался какой-то шорох, и девушка резко обернулась, словно бы надеясь, что сейчас из клубов пара материализуется старичок доктор. Но за спиной, естественно, не оказалось ничего, кроме бесформенной кучи железных и деревянных обломков – Бог знает, что это было, но именно оно послужило причиной взрыва. Куча приподнялась и опала, издав печальный вздох, как будто под ней кто-то медленно умирал. Повсюду валялись тлеющие кусочки угля.

«Уголь», – подумала Джессалин. Он же еще горит, при желании от него можно зажечь свечу… или перо.

Ей вспомнилось, как однажды Полли Анджелис – торговка рыбой – упала в обморок в церкви, и жена преподобного Траутбека привела старуху в чувство, поднеся к ее носу зажженное перо. Правда, то перо было куриным. Но вряд ли это имеет большое значение.

Джессалин снова посмотрела на шляпку, лежавшую у нее на коленях. Она купила ее в пейзанском ломбарде, и бабушка говорила, что такие шляпки были в большой моде в год, когда Наполеон развелся с Жозефиной. Но пусть старая и потрепанная, это была единственная шляпка Джессалин, а длинное, пышное страусиное перо, выкрашенное в бледно-желтый цвет, составляло предмет особой гордости. Кроме пера, шляпку украшала только выцветшая голубая лента вокруг тульи, и было абсолютно ясно, что, лишившись пера, шляпка окончательно утратит вид.

Но Джессалин решительно переборола свой эгоизм и резким движением выдернула перо из-под ленты. Она вскочила на ноги, подбежала к ближайшему тлеющему угольку и ткнула в него перо. Послышались треск, шипение, и вот уже у нее в руке самый настоящий факел. В испуге девушка отшвырнула пылающее перо, и оно спланировало на пол, рассыпая вокруг искры…

– Что, черт побери, здесь происходит?

Резко развернувшись, Джессалин увидела, что незнакомец уже полусидит, опираясь на руку. В сползшей с одного плеча рубашке, с падающими на лоб темными волосами он еще больше походил на падшего ангела. Голая грудь его тяжело вздымалась и опадала. Отчетливо понимая, как глупо вот так стоять столбом и молча глазеть к а незнакомца, Джессалин не находила сил ни сдвинуться с места, ни выдавить из себя хоть слово. Казалось, она даже дышать не может.

Вдруг что-то сильно обожгло ей ногу. Взглянув вниз, Джессалин обнаружила, что желтый язычок пламени проедает в ее голубой кисейной юбке все большую и большую дыру. Она попыталась сбить пламя ладонями, немного пришла в себя и смогла наконец заговорить.

– Подождите минутку, пожалуйста. Я только потушу юбку.

В это самое мгновение она вдруг увидела все происходящее как бы со стороны. Ей стало ужасно смешно – подумать только, стоя в клубах пара, она спокойно сообщает совершенно незнакомому человеку, что у нее горит юбка! Из последних сил она попыталась удержать смех, но все равно громко расхохоталась. Правда, смеялась она недолго – услышав, какие отвратительные, скрипучие звуки вырываются из ее рта, девушка резко осеклась. И тут Джессалин заметила, что незнакомец смотрит на нее так, будто не верит собственным глазам. Наконец он застонал н закрыл лицо ладонями.

Сделав несколько шагов вперед, Джессалин присела рядом. Она изо всех сил старалась не рассмеяться снова, потому что человек на полу вряд ли был способен разделить ее веселье.

– Пожалуйста, простите меня за то, что я ворвалась сюда подобным образом, – начала она и, несмотря на свои самые лучшие намерения, чуть не прыснула от смеха. – Я, конечно, понимаю, что мне не следовало этого делать, тем более, что это частное владение. Но я просто подумала, что здесь пожар, и не могла позволить вам сгореть заживо. И пусть я, конечно, не знала, что это именно вы, мне просто подумалось, что здесь обязательно должен кто-нибудь быть. С вами все в порядке? – Незнакомец не издал ни звука. – Как вы себя чувствуете?

Джессалин подумала, что грохот взрыва мог повредить его барабанные перепонки. Наклонившись поближе, она прокричала:

– Вы меня слышите? Я спросила, как вы себя чувствуете?

Незнакомец резко поднял голову и крепко зажмурил глаза.

– Благодарю вас, у меня со слухом все в порядке. По крайней мере было, до тех пор пока вы не задались целью уничтожить мои барабанные перепонки. – Он снова зарылся лицом в ладони, осторожно, словно треснувшее яйцо, наклоняя голову. – А чувствую я себя, если уж вам это чертовски интересно, будто моей головой долго играли в футбол.

Поникший, ссутулившийся, он казался каким-то странно ранимым. Джессалин смотрела на его тонкие пальцы, зарывшиеся во влажные темно-каштановые волосы, и ей вдруг страстно захотелось коснуться его руки. Что она и сделала.

Голова незнакомца резко дернулась вверх, как будто его ужалили. Теперь его темные глаза напоминали угольки шахты. В них было что-то странное, пронзительное. Казалось, что они видят тебя насквозь, до самой глубины сердца.

Странная неловкость охватила Джессалин, она отвела взгляд. Оба молчали. Из старых, покрытых копотью стен башни сочилась вода. Куча обломков вновь вздохнула.

– Я собирала всякую всячину вдоль берега в бухте Крукнек… – опять заговорила Джессалин, осмелившись наконец поднять взгляд. Горящие черные глаза незнакомца не отрываясь смотрели на ее губы. – И услышала этот ужасный грохот, – запинаясь, продолжала девушка, вдруг начав обостренно чувствовать буквально каждое движение своих губ. – Сначала я ничего не поняла, а потом увидела дым… Точнее, я подумала, что это дым… – Она снова запнулась и принялась облизывать нижнюю губу, но спохватилась и тут же перестала. – И вот я пришла сюда посмотреть, что происходит, и увидела, что из окон валит дым. Это, конечно, был не дым, но мне показалось… – Сделав неопределенный взмах рукой, Джессалин мужественно закончила: – Словом, я подумала, что здесь пожар.

– В самом деле? – Незнакомец выразительно посмотрел на обугленные остатки того, что когда-то было лучшим украшением ее единственной шляпы. – А когда вы обнаружили, что никакого пожара нет, вы решили устроить его сами?

– Просто мне показалось, что вам трудно дышать, и я решила помочь. Кстати, ради этого мне пришлось пожертвовать совсем неплохой шляпкой. Правда, – добавила Джессалин, чтобы быть до конца честной, – она была не новая, но ее еще вполне можно было носить.

Губы незнакомца изогнулись в насмешливой ухмылке.

– Прошу извинить, что я не преисполнился благодарностью. И вообще, мне бы не понадобилась никакая помощь, не сбей вы меня с ног своей весьма крепкой головой.

Джессалин чуть не задохнулась от ярости. Таких неблагодарных, высокомерных нахалов ей еще видеть не приходилось. Надо бы как-то остроумно поставить его на место. Но то, что она в результате сказала, не было даже просто умным.

– Надо было оставить вас здесь задыхаться. Большего вы не стоите.

Мужчину ее колкость нимало не смутила.

– Прошу вас, – сказал он сухо, кивнув в сторону двери. – Не смею вас дольше задерживать.

Джессалин вскочила на ноги, резко развернулась и решительно направилась к двери. Но и тут ей не повезло. Наступив на подол юбки, она бы грохнулась ничком, не вцепись незнакомец в ее щиколотку. Прыгая на одной ноге, Джессалин пыталась высвободиться.

– Пустите!.. Вы… Слышите?.. Пустите меня!

Он послушно выполнил ее просьбу. Отчаянно размахивая руками, Джессалин качнулась назад, потом вперед, сделала шаг, отчаянно пытаясь восстановить равновесие, но снова споткнулась о ногу незнакомца, который как раз начал подниматься. Они столкнулись, как две кегли, сбитые мячом, и Джессалин, судорожно ухватившись за белую рубаху, рухнула ничком, придавив его собой.

Он лежал под ней не шевелясь – бедра тесно прижаты к бедрам, живот к животу, ее колено зажато между его ног. А над ними клубился горячий, влажный пар. Джессалин втянула в себя воздух. Его лицо было совсем рядом, губы почти соприкасались.

– О Боже, – только и смогла выдохнуть Джессалин.

Она увидела, как губы незнакомца зашевелились, и почувствовала его теплое дыхание на своем лице. Правда, смысл слов до нее дошел не сразу.

– Может быть, до того, как это зайдет слишком далеко, нам следует хотя бы познакомиться?

Он говорил, и складки в углах его губ углублялись.

– Ммм…

– Понятно, – вздохнул незнакомец, – вы пытаетесь произвести на меня впечатление, видно, кто-то вам сказал, что мне нравятся загадочные и немногословные женщины.

В ушах у Джессалин шумело, голова отяжелела от густого пара.

– А кто… кто вы такой? – наконец спросила она.

– Мне кажется, я первым задал этот вопрос, – отпарировал незнакомец. А глаза у него, оказывается, не черные, а карие, темно-темно-карие. От зрачков к краям расходились тонкие золотистые лучики.

– Что? – рассеянно переспросила Джессалин.

– Я бы с огромным удовольствием и дальше продолжал нашу содержательную беседу, – отозвался он и зашевелился, пытаясь высвободиться, – да только вы тяжеленная, как намокший куль с мукой.

Джессалин успела только охнуть, а он уже встал на ноги, небрежно сбросив ее на пол, словно она и впрямь какой-то мешок. Она даже не успела одернуть юбку, и та задралась, приоткрыв кружевные оборочки на ее розовых панталонах, из которых за несколько последних месяцев она так выросла, что они не прикрывали даже худеньких коленок. Лицо Джессалин залила краска стыда. Нет, не потому, что незнакомец увидел ее голые ноги. Мысль о том, что теперь он знает, как она бедна, даже не может купить себе новое белье, была непереносима.

Резко одернув юбку, Джессалин украдкой взглянула в его сторону. Но ее опасения оказались напрасными. Незнакомец стоял к ней спиной, задумчиво разглядывая кучу обломков. Теперь наконец и она смогла без опаски его рассмотреть. Облегающие лайковые штаны заправлены в высокие сапоги. Очень тонкая батистовая рубашка, намокнув, стала почти прозрачной и едва прикрывала тело.

Джессалин встала, и в ту же секунду он, резко повернувшись, впился в нее пронзительными темными глазами. Девушка вспыхнула и принялась оглядываться по сторонам, безуспешно изображая, что это ей очень интересно.

Рудник закрыли уже давно. За эти годы ветры намели н углах башни кучи песка. Устье основной шахты когда-то обшили досками, теперь они прогнили и провисали, как старый матрас. Таких брошенных шахт в округе было немало, и местные жители давно облюбовали их для того, от чего хотели раз и навсегда избавиться – будь то мешки с новорожденными котятами или незаконными младенцами.

Однако в этой башне чувствовались следы чьего-то недавнего присутствия. Повсюду были разбросаны клочки бумаги, покрытые рисунками и чертежами, их слегка шевелил задувавший в открытую дверь ветерок. Из разбитого чайника на камни сочился недопитый чай. И везде валялись обломки того, что недавно взорвалось. Правда, Джессалин никак не могла себе представить, что бы это могло быть.

Незнакомец, присев на корточки, палкой пытался перевернуть какую-то плоскую железяку с зазубренными, оплавленными краями. Затем он поднял кусок искореженной медной трубы, несколько секунд, нахмурившись, изучал его и отбросил в сторону. В углах его рта залегли угрюмые складки.

– Что случилось? – спросила Джессалин и тут же подумала, что зря спрашивает. В горячей, влажной тишине ее голос прозвучал неожиданно громко и резко. И как-то очень по-детски.

Незнакомец тотчас же встал и повернулся к ней, готовый немедленно удовлетворить ее любопытство.

– Очевидно, – отчетливо выговаривая каждое слово, начал он, – давление на квадратный дюйм оказалось слишком сильным. Возможно, конечно, что где-то прохудился котел. Хотя мне все-таки кажется, не выдержали трубы. А вы как думаете.

– Я не знаю, – честно ответила Джессалин, с тем же успехом он мог бы говорить по-китайски.

– Какого же черта вы задаете дурацкие вопросы?

– Я просто пыталась завязать разговор.

– Лучше вам повторить эту попытку где-нибудь в другом месте.

Это было уже слишком. Надо немедленно уйти. Однако Джессалин не ушла. Теперь уже с непритворным любопытством она стала осматриваться. Ей стало понятно, что здесь проводился какой-то эксперимент. Не настолько же она тупа, чтоб не знать, что паровыми машинами откачивают воду из рудников. Но паровые машины, которые ей доводилось видеть, были просто гигантскими. Один котел там был размером с телегу. А этот, который взорвался, был, судя по всему, не больше барабана. Очевидно, его держала деревянная рама, опиравшаяся на деревянные козлы. Взрыв был таким сильным, что и раму, и козлы разнесло в щепки.

О Господи… этому сумасшедшему просто повезло, что он остался жив. А он стоит себе перед ней и смотрит с таким неприкрытым вызовом, будто ждет ответной грубости. Или насмешек.

Он не брился дня два и напоминал не то цыгана, не то бродягу. Да и такая манера выражаться тоже пристала больше какому-нибудь пастуху. Он что-то делал в старом машинном отделении рудника, значит, как-то связан с горным делом. Но одежда слишком добротная и дорогая не только для простого рабочего, но и для начальника рудника.

– Вас нанял граф, чтобы снова открыть рудник? Он не ответил, но Джессалин почувствовала, что его напряжение спало: незнакомец повел себя как отпущенная пружина – грязно выругался, развернулся и направился к двери, заметно прихрамывая.

– Вы же поранили ногу!

Она догнала его у самого выхода. Прислонившись к старой, иссеченной непогодой кирпичной стене, он тяжело дышал, потирая раненую ногу. Его губы искривились в болезненной гримасе.

– Может, все же позвать доктора Хамфри?

Его пронзительный взгляд буквально пригвоздил ее к стене.

– Послушай, девочка, тебя что, приставили ко мне сестрой-сиделкой.

– Я вам не «девочка».

Из-под полуопущенных век он бросил на нее насмешливый взгляд.

– Ты, конечно, весьма нескладное и долговязое создание. Но все же мне показалось, что можно смело предположить, что…

– Естественно, я де… женского пола. Я просто хотела сказать, что вы не имеете право так фамильярно со мной разговаривать. Для таких, как вы, я – мисс Летти.

Он еще раз окинул ее насмешливым изучающим взглядом, демонстративно начав с поцарапанных босых ног и постепенно переводя его вверх вдоль порванного, измятого и перепачканного копотью платья. А когда добрался до свисавших мокрыми, спутанными прядями и напоминавших прошлогоднее птичье гнездо волос, его губы искривились в насмешливой ухмылке.

Джессалин твердо решила не дать себя смутить.

– Я не знаю, кто вы такой… сэр, – начала она, выговорив последнее слово с таким презрением, чтобы сразу стало ясно, что он не заслуживает такой чести. – Но одно могу сказать совершенно точно – вы явно не джентльмен. Потому что, если бы вы были джентльменом, то хотя бы поблагодарили меня за то, что я пыталась спасти вам жизнь.

– Сначала ты чуть не расплющила меня, потом пыталась поджечь страусиным пером. Затем ты набросилась на меня и начала целовать, пользуясь тем, что я слишком слаб, чтобы отстаивать свою добродетель…

– Я вас не целовала!

– И вот выясняется, что ты все это время спасала мою жизнь? В следующий раз будь так добра, заранее ставь меня в известность о предстоящих актах милосердия. Я хоть заранее приготовлю какое-нибудь уютное гнездышко.

– Вы, сэр, не только грубиян, но и нахал. – С этими словами Джессалин гордо вздернула подбородок, вышла из дома и направилась вверх по тропинке.

Однако уже через пару шагов он догнал ее и, схватив за руку, резко повернул к себе.

– Ну зачем же так? Погоди минутку. Я с тобой еще не закончил…

– Зато я закончила! – Джессалин выплевывала слова, тщетно пытаясь вырваться. – И я вас не целовала!

– Но ты ведь думала об этом. – Его губы скривились в жутковатом подобии улыбки. – А подумать – это уже почти сделать.

– Да я никогда!.. Да как вы смеете?.. Клянусь Богом, вы самый самовлюбленный, надутый… Жаба надутая! И клянусь – для жабы это оскорбление.

С этими словами она выдернула руку с такой силой, что та по инерции описала дугу и со всей силой врезалась в его челюсть.

– Черт! Ах ты маленькая…

Но Джессалин не стала ждать, что будет дальше. Она со всех ног кинулась прочь.

Только у самой изгороди Джессалин наконец остановилась и, прислонившись спиной к грубым камням, перевела дух.

Вдруг что-то легонько коснулось ее щеки. Ветер трепал клочок голубой кисеи, зацепившийся о терновник. Джессалин захотелось плакать. У нее так мало платьев… Но в то же время она понимала, дело совсем не в разорванной юбке. Ее переполняли противоречивые чувства.

Джессалин попыталась пригладить взъерошенные ветром волосы. Они оказались еще в худшем состоянии, чем она предполагала, – растрепанные и спутанные, все в колтунах. Солнце светило прямо в лицо. Наверняка завтра снова высыпят проклятые веснушки. Свою шляпу она оставила там… у него. Нет, лучше уж изжариться, чем даже подумать о том, чтобы вернуться туда.

Костяшки пальцев неприятно саднило, и Джессалин прижала руку к горячей щеке. О Господи, надо же ухитриться… Хотя его манера говорить кого угодно сведет с ума. Ничего, она хоть немного отыгралась: дала ему пощечину и обозвала надутой жабой. При этой мысли Джессалин рассмеялась, но смех получился какой-то отрывистый и скрипучий. Так ему и надо – получил по заслугам. Теперь не скоро оправится – шутка сказать, женщина ударила его по лицу.

Джессалин снова рассмеялась, вспугнув стаю грачей. Черные крылья затрепетали на фоне синего неба, напоминая извивающуюся траурную ленту.

Проводив глазами грачей, Джессалин снова придирчиво оглядела себя. Платье измято и перепачкано. Внезапно ей отчаянно захотелось оказаться дома, где все вокруг такое знакомое, надежное и безопасное. Башмаки она оставила на берегу. Значит, первым делом надо поскорее забрать их оттуда. В конце концов, это ее единственная приличная пара.

Спустившись с утеса, она с ужасом обнаружила, что прилив уже почти покрыл песчаный берег. Море забирало обратно все, что выбросило на берег раньше, в том числе и кусок мачты, который нашла Джессалин. Оно уже бурлило вокруг каменных глыб, когда-то отколовшихся от скалы.

Джессалин бросилась к камню, на котором пару часов назад оставила ботинки, чулки и шерстяные подвязки. Она прекрасно помнила, как сложила их на сухом, теплом камне, покрытом высохшими водорослями. Было так приятно ощущать босыми ногами белый, ласковый песок. Но теперь коричневато-зеленые пятна водорослей были влажными и скользкими.

– Ну что же это такое! – не выдержала Джессалин, и ветер унес прочь ее слова, точно так же, как жадная волна унесла единственные башмаки, которые еще налезали на ее огромные, безобразные ноги. – Что же это такое… – повторила она уже гораздо тише. И в сердцах добавила: – Черт побери! – Она старалась избегать подобных выражений, но сейчас оно было совершенно уместно.

Джессалин глубоко вдохнула соленый морской воздух. Надвинувшиеся с суши тучи скрыли солнце, и море стало тускло-свинцовым. Прямо над головой жалобно кричала чайка. Резкий порыв ветра разровнял песок, пригнув стебли тростника к самой земле. Сверху посыпались мелкие камушки. С трудом справляясь с развевающейся юбкой, Джессалин подняла взгляд, ожидая увидеть вернувшихся коз. И увидела незнакомца.

Ни секунды не раздумывая, она метнулась под утес, в густую тень, и спряталась за большим, седым от лишайника валуном. Затаившись, она все же не удержалась и сквозь густой тростник стала наблюдать.

Он подошел к самой кромке прилива и остановился. Джессалин видела только его спину и пузырящиеся на ветру рукава белой рубахи. Он стоял неподвижно, глядя на море и позволяя волнам лизать носки высоких сапог. И в то же время в нем ощущалась какая-то порывистость, норовистость породистой лошади. Он напоминал рысака перед стартом, который ждет лишь взмаха флажка, чтобы сорваться с места.

Джессалин в своем убежище за валуном попятилась и закрыла лицо ладонями. Господи, ну неужели же каждый раз она будет вести себя, как круглая дура! Даже слепой крот, и тот заметил бы ее с вершины утеса, пока она стояла, столбом посреди пустого пляжа. Надо было дождаться, пока он спустится, и гордо пройти мимо с высоко поднятой головой. А она, как дитя малое, убежала и спряталась. Теперь он, конечно, с нетерпением ждет, когда она выйдет, и опять примется издеваться над ней.

Джессалин осторожно выглянула и, к великому ужасу, обнаружила, что он снимает рубаху. Сбросив ее на песок, он принялся за сапоги. Наконец, стянув и брюки, он остался совершенно обнаженным. Джессалин отчетливо видела его, несмотря на брызги разбивающихся о берег волн. Он стоял лицом к морю, и на фоне белого песка его тело казалось очень темным. Но вот он пошел вперед, все дальше и дальше за линию прибоя. До того как вода закрыла его бедра, Джессалин успела заметить уродливый алый шрам, обвивавший его ногу, словно след от удара хлыстом.

В этом месте очень опасно купаться, даже когда море совершенно спокойно. А уж после шторма…

Он нырнул в высокую волну. Джессалин затаила дыхание. На какое-то мгновение его голова появилась над водой, но тотчас же снова исчезла под следующей волной. Джессалин показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он снова вынырнул на поверхность. Его темные волосы отчетливо выделялись на фоне грязно-серой воды. Он плыл к Челюсти Дьявола, выступавшей из моря зазубренной скале. Возле нее потерпело крушение немало кораблей, капитаны которых имели глупость подойти слишком близко. Вокруг постоянно бурлили загадочные течения, налетавшие невесть откуда и уносившие неосторожных пловцов в открытое море.

Надо обязательно предупредить его об опасности. Но Джессалин не могла себя пересилить. Ей совершенно не хотелось встретиться с пронизывающим взглядом его почти черных глаз и понять, что он прекрасно знает: она видела, как он раздевался и как обнаженным входил в воду. Нет, после всех оскорблений ей, право же, стоит позволить ему утонуть.

Конечно же, этот взрыв должен был его убить. Или по меньшей мере искалечить. Однако взорвалась задняя часть котла, а он, по какой-то счастливой случайности, оказался с другой стороны. Это вдвойне странно, потому что такое везение отнюдь не свойственно членам семейства Трелони. И все же, хотя его слегка контузило взрывом, он даже не получил ожогов. И вообще ничего бы не было, если бы эта костлявая рыжеволосая девица не ворвалась, как пушечное ядро, и не сбила его с ног.

Чтобы бороться с течением, ему приходилось сильно работать ногами, и в бедре начала пульсировать боль. Сцепив зубы, он плыл вперед, надеясь, что физическое напряжение хоть немного отвлечет от мрачных мыслей о сплошной череде неудач, преследовавших его в Последнее время, но они упорно роились в мозгу, хлопая черными крыльями, как стая стервятников. А ведь он был так уверен, что на этот раз все обязательно получится, что ему наконец удалось найти ответ… Удалось придумать, как осуществить свою идею…

Он верил, что сила пара может заставить двигаться любой экипаж. Экипаж без лошадей… Однако придется сконструировать новый двигатель, более легкий, более компактный, но во много раз более мощный. Конечно, все дело в трубах. Труб наверняка нужно гораздо больше, чем в современных котлах. Не одна или две, а как минимум двадцать. Причем гораздо меньшего диаметра. Теоретически это должно значительно повысить давление на квадратный дюйм внутри котла и соответственно мощность двигателя. А на практике… проклятый котел взорвался к чертовой матери. Не зря, значит, он вел эксперимент один, в заброшенном руднике, хорошо, что никто не пострадал.

Ну что ж! Ведь он все равно живет по ошибке. Он должен был погибнуть еще год назад, при Ватерлоо, вместе со всеми остальными. Ватерлоо… Стервятники в мозгу оживились, захлопали черными крыльями. Казалось, он снова слышит вонь пороха, сладковатый запах свежей крови и горький запах страха. Опустив лицо в холодную воду, чтобы избавиться от этого навязчивого ощущения, он еще сильнее заработал ногами. Боль резко усилилась и жгла огнем всю нижнюю часть тела. Он невольно вдохнул, но даже морская вода, которой он чуть не захлебнулся, имела вкус крови. Вкус смерти. Вкус… Холодно.