Текст книги "Роскошная и трагическая жизнь Марии-Антуанетты. Из королевских покоев на эшафот"

Глава XVIII. Смерть Людовика XV

Предзнаменования предсказывали приближение важных перемен. Во время Великого поста два проповедника сделали громкие объявления. Метая молнии в церковь, склонившую голову перед сильными мира сего, они без страха на публике намекнули на развратную жизнь, которую вел король. Их пламенные речи сулили грешнику настежь распахнутые двери ада, в котором жарятся те, кто при жизни слишком предавался похоти.

Людовик XV с ужасом почувствовал на своем лице горячее дыхание демонов. В течение нескольких дней фаворитка и ее клиентела прятались, дрожа, как прячется курица, когда сильный ветер вздыбливает ее перья.

И вот предупреждения становятся еще явственнее. После ужина у госпожи Дюбарри король увидел, как господин де Шовлен, один из дворян его свиты, рухнул и умер прямо у него на глазах. Вскоре после этого дофин, проходя через одну из зал Версаля, оказался очевидцем странного явления: портрет его деда внезапно сорвался со стены и упал изображением на пол.

Тогда Людовик XV догадался о невидимом присутствии рядом с собой смерти. Чтобы спастись от незримой опасности, он побежал, подобно преследуемому животному, которое петляет, чтобы сбить охотников со следа. Сегодня он в Версале, завтра в Ла-Мюэт; он переезжает из Бельвю в Шуази, а из Шуази в Сент-Юбер…

27 апреля 1774 года он просыпается в Трианоне с болью в голове и ломотой в теле. Тем не менее отправляется на охоту, возвращается сильно уставшим и ложится в постель. Ночью у него начинается жар. Примчавшаяся госпожа Дюбарри сразу же вызывает королевского врача. Ле Монье осматривает больного и оптимистично заключает, что это простое недомогание, без осложнений.

Однако на следующий день королю не становится лучше. Срочно зовут первого хирурга. Ла Мартиньер озабоченно хмурится. «Сир, – говорит он, – болеть следует в Версале». Монарха перевозят во дворец, где укладывают в постель и делают кровопускание. Тем не менее его состояние ухудшается.

Фаворитка и д’Эгийон вызывают из Парижа своих личных врачей, Бордё и Лорри; к Лассону, доктору Марии-Антуанетты, также обратились за консультацией. Теперь их собралось в спальне короля четырнадцать: шесть врачей, пять хирургов и три аптекаря. Все по очереди осматривают королевский язык и щупают пульс. Наконец консилиум приходит к заключению: Людовик XV болен катаральной лихорадкой.

Ла Мартиньер велит вторично пустить кровь и сообщает, что операция будет проделана снова на следующий день. При этих словах монарх выражает сомнение.

– Третье кровопускание меня ослабит, – говорит он. – Нельзя ли обойтись без него?

Доктора советуются с д’Эгийоном и госпожой Дюбарри. Третье кровопускание требовало предварительной исповеди и приобщения Святых Тайн. То есть в королевскую спальню должен был войти субъект с тонзурой и изгнать фаворитку во имя спасения души больного. Госпожа Дюбарри и первый министр, на мгновение растерявшиеся, берут себя в руки: они готовы на все, лишь бы избежать катастрофы.

Доктора – люди с большими возможностями и умением совмещать интересы больных и их окружения. Они просто сделали второе кровопускание более обильным, вот и всё. Ла Мартиньер взял ланцет и выпустил из Людовика XV четыре паллеты крови.

Но температура повышается, боли в голове усиливаются, а врачи остаются беспомощными перед болезнью, которую они не могут определить. Наконец, 29 апреля, около десяти часов вечера, на лице короля появляется сыпь. Присутствующие в ужасе переглядываются. Это оспа!

Госпожа Дюбарри и д’Эгийон хотели бы сохранить новость в тайне, но она вырывается на свободу, носится по дворцу, зажигает все умы. Версаль становится похожим на улей, на который вдруг наступили. Два лагеря, «дюбарристы» и «антидюбарристы», мобилизуются и готовятся к схватке. Первые надеются на близкую победу, вторые верят в божественные перемены.

Арбитр в схватке – жизнь короля, ставка в игре – верховная власть, поле битвы – спальня. Известие о болезни заставляет бежать на дальнее расстояние тех, кто не заинтересован напрямую в торжестве той или другой партии; для вождей настал час играть главные роли…

Дочери короля тотчас примчались к отцу. Мария-Антуанетта предложила присоединиться к ним, но ее удаляют, как и дофина, из страха перед заражением. Несмотря на изложение консилиумом опасности, которой они подвергаются, Аделаида, Софи и Виктуар тверды в своем решении. Их поддерживает дочерняя любовь. Весь день они находятся в спальне, где установили закон добродетели. Однако вечером им приходится уступать место госпоже Дюбарри, которая располагается возле изголовья больного на ночь.

Тело короля начинает источать зловоние, но молодая женщина умеет побеждать отвращение; если бы ее ласки и улыбки могли исцелить Людовика XV, он был бы уже спасен. Но ничто не может помочь монарху справиться с врагом, прокравшимся в его изношенную излишествами плоть. По ночам фаворитка, склонившись над распухшим лицом царственного любовника, с отчаянием и бессилием наблюдает за продвижением или отступлением болезни, предвестниками ее триумфа или краха.

Идут дни. 30 апреля врачи решают прижигать язвы, а в Париже, в помощь науке, устраивают публичные молебны. Все бесполезно: Людовик XV слабеет и слабеет. До сих пор от него удавалось скрывать название болезни, но симптомы ее становятся настолько очевидными, что он сам называет ее, и врачи не осмеливаются ему лгать.

Оспа! Он закрывает глаза, и вдруг в его уже замутненном мозгу возникает видение, полное языков пламени. Смерть! Ад! Эти два слова пожирают вокруг него все, что еще осталось от мира.

Он собирает последние силы и приказывает позвать свою любовницу, с которой долго беседует, после чего она выходит, шатаясь и сотрясаясь от рыданий. Герцог д’Эгийон, в свою очередь, пропущен в королевскую спальню и получает приказ отвезти фаворитку в Рюэй, в двух лье от Версаля, в свой загородный дом.

Надо подчиняться. В лагере госпожи Дюбарри царит паника, в лагере дочерей короля и Марии-Антуантты ликование. Однако д’Эгийон еще не сдается. Партия не проиграна; проходит слух, что в состоянии короля наступило улучшение, и кареты придворных тотчас устремляются в Рюэй.

Дофин и дофина наблюдают за драмой издалека, но, похоже, события мало-помалу выдвигают их в актеры первого плана. В зависимости от улучшения или ухудшения состояния Людовика XV толпа придворных, словно волна, приливает в их апартаменты или откатывается назад…

Но Людовику XV не справиться с болезнью. 7 мая, в три часа ночи, в момент просветления, он требует своего исповедника. Самое время облегчить душу, которую исповедь не очищала уже тридцать восемь лет. Приходит аббат Моду, это на нем лежит миссия подготовить монарха к встрече с Высшим судьей. На выполнение этой тяжелой задачи уходит шестнадцать минут.

В семь часов великий раздатчик милостыни[25]25
  Великий раздатчик милостыни – одна из высших придворных должностей, глава придворного духовенства; великий раздатчик, имевший сан епископа, архиепископа или кардинала, совершал обряды крещения и венчания членов королевской семьи, давал королю причастие и т. д.


[Закрыть] кардинал де ла Рош-Эймон, окруженный епископами, со следующими за ним принцами, в святительских одеждах приходит дать королю причастие. У лежащего в постели Людовика XV черное лицо и красные глаза. Он прерывисто дышит. Приходится открывать ему рот, чтобы положить туда облатку. Слышит ли он? Понимает ли смысл данной церемонии с зажженными свечами и белыми стихарями, так похожей на заупокойную мессу? С его губ не слетает ни единого слова раскаяния, ни одно движение не нарушает неподвижность маски его лица. Но, окончив обряд причастия, прелат направляется в кабинет совета, где среди придворных стоят на коленях дофин, Мария-Антуанетта, принцы и принцессы.

– Господа, – произносит он, – король поручил мне сказать вам, что просит у Господа простить его за нанесенные ему обиды и оскорбления.

Отныне Людовик XV порвал все связи с земным; от его тела отваливаются куски; источаемый им отвратительный запах держит даже самых любопытных на почтительном расстоянии. Один за другим те, кто должен был помогать умирающему, покидают провонявшую комнату, чтобы больше туда не возвращаться. Король Франции агонизирует под наблюдением лакея, держащего у окна зажженную свечу, пламя которой погаснет с последним вздохом.

Вторник, 10 мая, вскоре после полудня. Несмотря на плохую погоду, сотни людей стоят на Королевском и Мраморном дворах, не сводя глаз с окна, в котором все еще мерцает огонек свечи – символ слабо теплящейся жизни. Со вчерашнего дня двор готов выехать в Шуази. Кареты запряжены, конюшие сидят в седлах.

Внезапно раздается громкий крик, свеча гаснет.

– Король умер! Да здравствует король!

Мария-Антуанетта находится в одном из своих кабинетов, дофин рядом с ней. Они молчат и едва осмеливаются взглянуть друг на друга. Их сердца сжимаются от непередаваемой тревоги. Их судьба приближается, словно огромная птица, чьи черные крылья, повернувшись в воздухе, становятся белыми.

Они прислушиваются и улавливают крик, сопровождающий последний вздох Людовика XV. Их взгляды встречаются. Они поняли.

– Все кончено, – говорит дофин.

Его лицо из бледного становится землисто-серым, в глазах появляется страх. И вдруг в глубине дворца зарождается гул, который приближается, усиливается, отражается от стен, проникает сквозь двери и яростно катится на них.

Мария-Антуанетта и дофин отступают в глубину комнаты. Молодая женщина инстинктивно прижимается к мужу.

– Господи! – подавленно произносит он. – Мне кажется, весь мир рухнет мне на голову!

Внезапно дверь распахивается. Позади госпожи де Ноай появляется толпа запыхавшихся придворных, которым не терпится поприветствовать своих новых государей. Перед этим двором, этой толпящейся на пороге сотни людей с жадными взглядами дофин и Мария-Антуанетта, которым нет еще и двадцати, остро ощущают свою слабость. Молодая женщина напугана.

– Господи! – бормочет она. – Защити нас, мы слишком молоды, чтобы царствовать.

Она хочет улыбнуться, но разражается рыданиями. Вокруг этой августейшей скорби знатные дамы и господа образуют почтительный кружок скорбящих. Она плачет долго, но вот, словно прекрасный цветок, чей аромат успокаивает и пьянит, в ней постепенно расцветает одна мысль: «Я королева… Я королева…»

Часть вторая. Веселая королева

Глава I. Первые шаги

Пока двор обустраивается в Шуази, тело Людовика XV торопливо, ночью, отправляют в аббатство Сен-Дени. За каретой, в которой на большой скорости через Булонский лес везут королевские останки, не следует никакого эскорта; но добрые парижане, прознав об этом, сопровождают монарха напутственными речами. «Ату! Ату!» – кричат одни. «Вот это радость! Вот это радость!» – распевают другие.

Старый король похоронен возле своих предков, а новые властители делают поначалу красивый жест. Людовик XVI отказывается от крупной суммы, полагающейся ему, по обычаю, в честь восшествия на престол, и Мария-Антуанетта следует его примеру. Король обещает быть экономным и провести реформы. Народ не верит ни собственным ушам, ни своим глазам: неужто для него начинается золотой век?

А пока что двор занят зачисткой, требуемой приличиями. Бить надо сильно и сразу в голову. 16 мая госпожа Дюбарри тайным королевским приказом отправлена в монастырь бернардинок в Пон-де-Дам, где будет очищаться молитвами и каяться за свое беспутное поведение. Герцог де Ришелье оттеснен за то, что был слишком пылким сторонником фаворитки. Граф Дюбарри, которого намеревались арестовать, сумел опередить пущенных по его следам сыщиков и перебраться в Англию.

Государство нуждается в новых руководителях. Мария-Антуанетта желает опалы герцога д’Эгийона, в чем с ней согласен народ, ненавидящий министра иностранных дел, канцлера Мопу и генерального контролера финансов Терре, которых считает виновниками своей нищеты.

Людовик XVI колеблется, он склоняется к кандидатуре господина де Машо, честного и строгого старика. Но у мадам Аделаиды есть свой претендент, которого она проталкивает изо всех сил. Это граф де Морепа. Ему 73 года, он болен подагрой, но он некогда попал в опалу из-за насмешливого стишка, сочиненного о госпоже де Помпадур. Разве это не прекрасная рекомендация? Людовик XVI не решается спорить с Вороной, которая разговаривает с ним, как жандарм с арестованным, и первым министром назначается Морепа.

Мария-Антуанетта узнаёт об этом назначении во время прогулки по Булонскому лесу. Сначала известие повергает ее в изумление, затем переполняет негодованием. Разве не Шуазёль должен был вернуться к власти? Она спешно возвращается в Шуази и мчится к королю, которого осыпает упреками, прося, требуя возвращения своего протеже. Но Людовик XVI занял глухую оборону и выдерживает бурю; мольбы, угрозы и слезы напрасны, Шуазёль останется в Шантелу.

Неожиданные интриги мадам Аделаиды застигли Марию-Антуанетту врасплох. Несколькими днями позже она, очевидно, добилась бы желаемого. Тетушки, в свою очередь, заболели оспой. Двор моментально бежал от смертоносных бацилл и перебрался в замок Ла-Мюэт, перед которым зеваки приветствовали королеву радостными криками всякий раз, когда она появлялась на публике.

Наконец 2 июня герцог д’Эгийон подает в отставку; на посту министра иностранных дел его сменяет граф де Верженн, но он тем не менее остается при дворе живым напоминанием о временах унижения. Такая полуопала воспринимается королевой как оскорбление. Ей необходим реванш. Она вновь и вновь донимает мужа просьбами вернуть Шуазёля. Взятый измором, Людовик XVI соглашается принять изгнанника.

Торжествующий герцог приезжал в Ла-Мюэт; он не сомневается, что его поставят во главе правительства, но король, смерив его взглядом, бурчит:

– Вы сильно потолстели, господин де Шуазёль, полысели…

Несмотря на все улыбки и любезности Марии-Антуанетты, бывший министр, взбешенный, возвращается в Турень. Он никогда не простит Людовику XVI того, что он заговорил о толщине и облысении человеку, уже приготовившемуся управлять королевством.

Но король понимает, что должен чем-то вознаградить жену. В приступе галантности, не имевшем продолжения, он дарит ей маленький замок Трианон и, несмотря на отвращение к этой процедуре, соглашается сделать прививку от оспы.

Пока Людовик XVI лежит с температурой и большим волдырем на носу, Мария-Антуанетта решает, что время запретов закончилось и она может немного развлечься. Уже много месяцев она мечтает увидеть восход солнца. По ее желанию и к ужасу госпожи де Ноай, а также всех добропорядочных людей, полагающих, что в девять часов утра королева должна еще находиться в своей постели, однажды ночью устраивается веселый ночной поход на Мёдонские вершины. Погода превосходна и благоприятна для забав на природе; едва опускается ночная темнота, банда легкомысленных весельчаков рассыпается по парку. Граф де Водрёй, Артуа, барон де Безенваль и Лозон устраивают игры в кустах. Слышатся смех, воркование, звуки тайных поцелуев, видны светлые платья убегающих дам, угадываются падения на мягкую траву.

– Это еще лучше прогулок на осле, – заявляет Артуа, чей нос шевелится от удовольствия.

Старые придворные дамы настолько шокированы, что их возмущение берет верх над уважением к королевскому величеству.

– А что сказали бы, мадам, если бы вы в этот момент сделались бы беременной? – спрашивает графиня де Марсан.

Мария-Антуанетта смотрит ей в лицо и пожимает плечами:

– Сказали бы, что через девять месяцев я рожу, только и всего.

Подобный ответ затыкает рот самым смелым. Ошарашенные кумушки замолкают. Мария-Антуанетта торжествует.

Когда австрийский посол граф де Мерси-Аржанто вошел в Марли в кабинет, где находилась Мария-Антуанетта, там были пять или шесть придворных дам, составлявших компанию королеве. Герцогиня де Коссе вышивала, принцесса де Шиме шила куртку, а госпожа де Ламбаль, с задумчивым взглядом, склонив голову набок, перебирала пальцами струны арфы под какую-то звучащую в ее голове мелодию.

Как только посол закончил кланяться и распрямился, он оказался наедине с королевой; все дамы вышли. Мария-Антуанеттаа протянула визитеру руку с диванчика, на котором сидела.

– Вы меня застали в большом расстройстве, господин де Мерси, – сказала она.

Граф посмотрел на молодую женщину, и его острый взгляд заметил ее недовольную мину, гримасу рта, подчеркивающую выступающую нижнюю губу; погасший взгляд и покрасневшие веки говорили о том, что она плакала.

– Ваше величество чем-то огорчены? – с сочувствием спросил посол.

– Ах, Мерси, если бы вы знали! – воскликнула молодая женщина. – Я только что получила письмо от сестры, аббатисы Пражской. Мария-Анна пишет, что недавно ей приснился кошмар: будто бы огромная окровавленная рука обрушилась на Европу и вырвала Французское королевство, оставив на его месте глубокую яму, полную пепла и трупов… Какое жуткое предзнаменование, мой друг, и это в начале моего царствования!

Посол, утопив подбородок в кружеве своего галстука, казалось, на мгновение задумался.

– Это не более чем сон, мадам, и лишь от вашего величества зависит, сбудется он или нет.

– Да услышит вас Бог, Мерси, но что я должна делать?

– Прежде всего, мадам, следовать советам вашей августейшей матери. Ее величество сильно беспокоится за вас. Она считает очень тяжелой свалившуюся на вас ношу. Не могу скрыть от вас, что ситуация во Франции критическая, финансы разрушены, она совершенно утратила престиж на внешнеполитической арене и находится в руках – простите мне эти суровые слова – легкомысленной и разложившейся аристократии, которой завидует снедаемая честолюбием буржуазия. Народ доведен до отчаяния нищетой, но еще верит в своих правителей и очень надеется на короля и на вас…

Мария-Антуанетта заломила руки:

– Но что же я могу, Мерси?

– Сами вы – ничего, мадам, но все через влияние, которое способны оказать, – громко объявил посол. Затем, понизив голос, елейно, убедительно, настойчиво, подкрепляя слова покачиванием парика и взглядами, продолжил: – Король, как вам известно, слаб, нерешителен, робок, он нуждается в управлении. Уступите ли вы эту роль его теткам, его братьям или какому-нибудь интригану, обуреваемому честолюбием? Нет, она принадлежит вам. Вы его жена, вы должны приобрести над ним абсолютную власть. Задача не легкая, но чего не сможет добиться красивая и ловкая женщина? Не атакуйте в лоб, поддерживайте его в трудные моменты и сможете все получить своей тактичностью, сочувствием и ласками.

– Моими ласками? Ему на них наплевать! Мне легче было бы растрогать статую.

– Будьте терпеливы, мадам, умейте ждать. Король замкнутая натура, которая может раскрыться неожиданно… В связи с этим позвольте мне вам заметить, что вы слишком часто спите врозь.

– Достаточно часто для того, что он делает, когда мы вместе!

– Я знаю, мадам, – произнес посол, опуская глаза. – Эта холодность вызывает тяжелое беспокойство у вашей матушки. Она очень хочет, чтобы вы подарили трону наследника.

– Разве это в моей власти, мой друг? Вы знаете, как я люблю детей! И вот, чтобы забыть о моем печальном положении, я развлекаюсь, стараюсь забыться…

– Пусть ваше величество поостережется! Такие развлечения могут завести очень далеко. Поверьте мне, мадам, ваше место возле короля, и, всегда находясь рядом, вы будете управлять им, не показывая виду…

Этот серьезный разговор начал утомлять молодую женщину, то и дело бросавшую взгляды на дверь, из-за которой могло прийти избавление.

– Простите, мадам, – смиренно сказал Мерси, – я вижу, что досаждаю вам… Потерпите, это ради вашего блага. Я хочу поговорить еще о некоторых мелочах. Речь не идет о том, чтобы вы навязывали королю свою волю силой, нет, только лаской и уговорами. Будьте его спутницей во всех его действиях, создайте доверительность и близость между вами. Для начала добейтесь права участвовать в устраиваемых им охотничьих ужинах, к которым до сих пор королевы не допускались. Риски подобных собраний очень велики; именно там покойный король стал добычей фавориток.

Мария-Антуанетта расхохоталась:

– Насчет этого, Мерси, я совершенно спокойна: его не привлекает ни одна женщина. Однажды на моем пути попытались поставить создание подобного сорта, весьма смазливую девицу из Парижа. Он взглянул на нее и сказал: «Эта женщина действительно довольно красива, но кто она по своему статусу?» – «Торговка», – ответили ему. «В таком случае ей лучше вернуться в свою лавочку…» Успокойтесь, мой друг, та, которая его разморозит, возможно, еще не родилась.

Посол вздохнул.

– С мужьями никакие предосторожности не бывают лишними, – заметил он. – Но ее императорское величество просила меня поговорить с вами не только о ваших отношениях с королем; вам угрожают и другие опасности. Берегитесь честолюбия Месье и его лести, остерегайтесь Морепа, его назначили тетушки, он их креатура, он станет улыбаться вам в лицо, чтобы легче было вам вредить, когда вы повернетесь к нему спиной. Но ваше величество легко расстроит все эти козни, если не будет фамильярничать с придворными и сумеет держаться с достоинством, подобающим ее рангу. Малейшая деталь имеет значение; разумеется, следует избегать ненужных трат и щадить народ; но когда вы, например, играете в карты, вы должны требовать, чтобы только вы сидели в кресле. Мадам, я не боюсь вам повторять: каждая прерогатива, которой вы пренебрегли, станет очередной ступенькой, по которой вы спуститесь с вашего трона…

Мария-Антуанетта приложила ладонь ко рту, чтобы скрыть зевок, потом, поднявшись, подошла к арфе и тронула ее струны. Два аккорда с шумом водопада заглушили последние слова торжественной речи.

– Кстати, господин де Мерси, – сказала королева, – вы видели последнюю прическу герцогини Шартрской? Это нечто невероятное; на ней присутствуют фигурка женщины, попугая и негритенка.

Дипломат внешне никак не отреагировал на новый оборот, который принял разговор.

– Нет, мадам, – ответил он, – но, если позволите, я откланяюсь и, поскольку еще не слишком поздно, навещу герцогиню Шартрскую. Надеюсь, к моему счастью, рассмотрю ее прическу.

Королева ободряюще улыбнулась собеседнику:

– Прекрасно, господин де Мерси. Ступайте! Благодарю вас за визит. Я подумаю над тем, что вы мне сказали… Это трудно, но я приложу все усилия, можете так и написать моей матери…

Едва посол скрылся за дверью, вернулись дамы.

– Быстро, мадам де Коссе, мадам де Ламбаль, – воскликнула Мария-Антуанетта, – пойдемте гулять! Посмотрите, как хорош сегодня вечером парк Марли! Мне безумно хочется прыгать, кататься по траве.

И, взяв своих подруг под руки, она потянула их к террасе. Мгновение спустя смех трех молодых женщин разносился по большим каменным лестницам и затихал в саду, где заходящее солнце окрашивало потемневшее серебро прудов и одевало золотом белые плечи статуй.