Текст книги "Торфъ"

   Дойдя до силков, Фёдор Иннокентьевич облегчённо вздохнул. Куропатка, и не одна! Добрая закуска выйдет! Заяц тоже присутствовал, но им уже успел кто-то слегка отобедать. Порфирий Александрович критично осмотрел косого, держа того за уши. Затем сплюнул, и опустив тушку на снег, проворчал.

– Солонгой ( Представитель семейства куньих) поработал уже засранец....

– Слегка покусал же? Отчего не взять?

– Слегка не слегка, а обоссать успел! Пометил знамо! – Порфирий Александрович стал споро вытаскивать застрявших в силках куропаток. Сложив их в кучку, обогнул молодой ельник, и вскоре вернулся оттуда, неся в руках небольшую глухарку. Знатная добыча. Убрав все в припасённый рюкзак, Порфирий Александрович заново настроил силки, и охотники двинулись осмотреть ещё одно местечко. Порфирий Александрович обычно ставил с десяток силков, половина из которых неизменно  оказывалась с добычей. Удачливый он был охотник, фартовый.

    А вот Фёдор Иннокентьевич охоту не жаловал. Считал её делом неинтересным, лишённым азарта. Хуже рыбалки даже. Силки эти – морока одна, где их ставить, шут его разберёт, тут животных знать нужно, повадки их, чем живут, питаются… В общем не его это всё. Охота, рыбалка. Толи дело ягода, да грибы, но, тех дождаться ещё надобно…

– Ты вот Иннокентьевич сам мозгами пошуруй, принесёшь ты этого зайца в дом, освежуешь ведь его!?

– Ну!?

– Гну! Мяско оставишь, а шкуру, поди выбросишь? Ни к чему тебе шкура ведь? Малгай (Бурятский головной убор) из неё не пошить, на стену вешать зазорно, стельки тоже дрянь из неё выходят....

– К чему это ты клонишь Порфирий Александрович?

– Да к тому, что учует лесное зверьё шкуру меченную и повадится из избы припасы таскать! Принесёшь такого вот зайца в дом, потом греха не оберёшься! Коли Лес отметил – в Лесу и оставь! А то знаешь как бывает, это я решил что солонгой пометил, а там глядишь не ровен час и сам Сабдак  захотел с нами в шуточки свои поиграть!

– Скажешь тоже.... Сабдак! Они больше в горах промышляют… любят людей в ущелья приводить! Ночью ни зги не видать, вот и пользуются демоны этим! Усядутся на горбину, подведут к обрыву и ищи свищи потом!

– Больно ты знаток смотрю! –  Порфирий Александрович хмыкнул. – Сабдаку пофиг где промышлять. Ему главное над тобой поглумится, да всю душу тебе извести, затем и метки ставит, смотрит потом какой дурак на такую уловку купится!

  Оглядев окружавший их плотной стеной лес, Порфирий Александрович перекрестился.

– А бывало и Ада (Мелкие духи) притянут такой вот меткой с собой, те могут и безвредными быть, за детьми присматривать, но в основном злые они. Козни да пакости их удел. Надо оно тебе такое Фёдор Иннокентьевич? Вот и я разумею, что нет.

   Дойдя до силков, Порфирий Александрович весело воскликнул – «а вот и наше фирменное блюдо пожаловало» и вытащил из них весьма солидного тетерева. Еле затолкав его в переполненный дичью рюкзак, глянув на Фёдора Иннокентьевича, процедил– «Баста» и споро потащил друга домой. День рождение все же....

    Проходя мимо первых силков, Порфирий Александрович снова перекрестился.

– Точно Сабдак! Смотри, прибрал себе зайца. Расстроился поди, что не купились мы на его уловку!  А ты говоришь, давай возьмём.... эх, голова ты садовая Иннокентьевич.... точно без меня пропадёшь.

   Дойдя до посёлка, друзья разделились. Порфирий Александрович объявил, что займётся подготовкой праздничного стола, а Фёдору Иннокентьевичу велел созвать гостей, и явиться на празднование ровно в пять! Часов в посёлке ни у кого не было, поэтому пять часов означало время, когда над Тайгой начинали сгущаться первые сумерки.

                    «Жан Яковлевич»

  …Тук, тук, тук.... Заботливо откидав от двери, приваливший её снег, Фёдор Иннокентьевич громко позвал.

– Жан Яковлевич, дорогой, не изволите ли впустить, если конечно не заняты?

– Вы что ли, Фёдор Иннокентьевич? Сейчас, сейчас, впущу, что же вам на морозе то топтаться…

   Мгновением спустя дверь медленно отворилась, явив взору Фёдора Иннокентьевича  весьма интеллигентное, но чрезвычайно помятое лицо.

   Очки в круглой оправе из позеленевшего от времени пластика, всклокоченная борода и внушающая уважение лысина – все выдавало в  Жане Яковлевиче потомственного интеллигента. Того самого, который даже забредя ненароком в хлев, будет почтительно обращаться к свиноматке на вы. Здравствуйте Хавронья Ивановна, как поживаете Хавронья Ивановна?

    Точно так же, как и Фёдор Иннокентьевич, Жан Яковлевич всем сердцем был предан литературе, но, с написанием стихотворных форм у него клеилось ещё меньше чем у Фёдора Иннокентьевича, посему Жан Яковлевич с упоением придавался прозе.

– Здрассссьте Вам! Проходите, любезнейший мой, прошу!

– Благодарю Жан Яковлевич, но я скорее всего, лишь на минутку заглянул. У нашего горячо любимого Порфирия Александровича сегодня совершенно внезапно приключилось оказия под названием –  День Рождение. Представляете?

– Дык эта оказия уже пятый раз на моей памяти! И это лишь в этом году! Я уж молчу про прошлый!

– Но  вы ведь понимаете дорогой мой  Жан Яковлевич, что Дни Рождения просто так не случаются?

– Да неужели?

– Представьте себе, да!

– Снова пьянка?

– Ну что вы, Жан Яковлевич! Право! Ну какая пьянка? С коих пор творческие вечера стали называть пьянками?

– Ах.... творческие вечера… не дурно, не дурно вы все это завуалировали, в новой постановке – звучит весьма заманчиво! Почему же мы раньше их так не называли? Вы и впрямь  считаете, что Порфирий Александрович  устраивает свои дни рождения не ради хорошенько закинуть за воротник, а подразумевая под ними термин – « Творческий вечер»?

– Мне кажется, что это именно так, Жан Яковлевич! Так вы придёте? У меня кстати заготовлено несколько новых, весьма недурственных стихотворения!

– А вы умеете настоять! – Жан Яковлевич слегка прикрыл дверь, начав слегка подмерзать. Из одежды на нем были лишь валенки, растянутые временем семейные трусы и весьма замызганный цветастый халат очень отдалённо напоминающий классический Буряад дэгэл ( Традиционный Бурятский национальный костюм). – Кстати, а кто ещё будет присутствовать на этом творческом вечере? Марфа Ильинична? Владлен Аристархович?

– Разумеется! Я очень хотел что бы присутствовала ещё и Нина Александровна, но у неё приболела Машенька и они выбыли из нормальной жизни, как минимум на неделю…

– Как жаль! – В голосе Жана Яковлевича появились нотки сарказма. – Ведь Нина Александровна такая милая женщина, прям душка! А вот Машенька шумновата! Да и с воспитаем по моему немного промашка вышло, но это все из-за того что без участия отца растёт… Дикая совсем, бывало идёшь мимо, а она личико воротит, али вообще в сторону шагается, будто от нечистого!

– Да уж… тут вы правы отчасти....

– Да? – Жан Яковлевич подозрительно глянул на Фёдора Иннокентьевича поверх очков, но, не уловив подвоха в его лице, вопросил. – Так и во сколько начнётся ваш творческий вечер?

– А как темнеть начнёт, ровно в пять!

– О, уже скоро, однако! Тогда смею отклонятся, как вы видите, я пока в домашнем!

  Козырнув на прощание, Жан Яковлевич скрылся за дверью, оставляя Фёдора Иннокентьевича в одиночестве.

     Прекрасно. Культурная программа на вечер обеспечена, теперь самое время позаботиться о душе компании и главном её украшении – Женщине. Женщин в посёлке было две. Точнее три, но Машеньке было всего шестнадцать и претендовать на роль умудрённой жизнью дамы она пока  ну никак не могла.

    Посему в посёлке правили балом пышногрудая, румяная  и обладавшая низким грудным голосом Марфа Ильинична, и её антагонист практически во всех вопросах – Нина Александровна. Сухощавая, с остро отточенными скулами, тонкими бледными пальцами и сутулая, словно дворовая собака.  Голос у неё был визглив, слова выговаривались с запинкой и неприятным присвистом.

   Кстати, характер у них был под стать внешности.

    Марфа Ильинична – душа на распашку, заботушка, веселуша, певица! Со своим низким, густым, практически – Контральто, она с первых же нот вышибала слезы умиления у собравшейся мужской половины. «Бежит река», «Надежда», «Где-то на белом свете», как же она исполняла эти славные песни, заслушаешься, не женщина – Богиня! Воинственная Валькирия спустившаяся прямиком с Вальхаллы на своём извергающем пламя коне.

    А вот Нина Александровна – грымза, зануда, скандалистка, и как её называли лишь жители посёлка –  человек – «Ой». Из её «Ой» можно было составить целый цитатник самых пессимистичных фразочек. Ой – как же все надоело. Ой – как же дальше жить. Ой – что же будет завтра?

    С какого боку не взгляни, веяло от Нины Александровны Вселенской тоской, и печалью, да так, что учуять их можно было аж за версту.

   А ещё она была очень совестливая, к другим естественно. Как вам не совестно так поступать. Как вам не совестно так говорить? Да и вообще есть у вас совесть или нет, в конце-то концов?!

     Именно поэтому Фёдор Иннокентьевич дюже не любил Нину Александровну, да и доченьку её – Машеньку, что была под стать мамаше, откровенно говоря так же недолюбливал. Может оно и к лучшему, что они не придут! Грешно конечно так говорить, неправильно, но, вовремя  дочка у неё приболела.... Глянув издалека в сторону Нинкиной избы, Фёдор Иннокентьевич зачем-то перекрестился и двинулся в противоположную сторону. Следовало ещё заглянуть к Владлену Аристарховичу и вышеупомянутой Богине – Марфе Ильиничне.

              «Владлен Аристархович»

  Самое сладкое Фёдор Иннокентьевич решил оставить на последок, поэтому для начала решил заглянуть к Владлену Аристарховичу.

   Прошмыгнув мимо засыпанной снегом поленницы Фёдор Иннокентьевич очутился у засыпанного снегом крыльца Владлена Аристарховичи. Несмотря на такое аристократическое имя, Владлен был что называется «Алкоголик – обыкновенный». Только не путайте пожалуйста этот термин с «Забулдыгой – запойным» или упаси Вас  Господь «Пьянью – подзаборной». Начнём с того, что в Каменеостровске заборов не водилось в принципе, а что самое главное, не было столько спирту в наличии, что бы заработать статус Забулдыги и тем более Пьяни. Ну а Алкоголиком может каждый стать, тут и стараться-то сильно не нужно! Главное правило– пей с самого утра! В смысле – напейся с самого утра! Вот если перед приёмом пищи рюмочку – другую – это уже привычки из высшего общество! У них так принято –  « для аппетита»! А у нас рюмка – другая может и за место обеда зайти!

  Тут, тук,тук!

– Владлен Аристархович! Владлен Аристарховииииич! Ау, душа моя, вы дома, али на прогулке? Хотя какая к черту прогулка? Когда это Владлен Аристархович, здоровья ему богатырского, на прогулки хаживал?

  Тук, тук, тук!!!

  В избе послышалось старческое кашлянье, и после весьма продолжительной паузы дверь медленно отворилась, являя взору Фёдора Иннокентьевича весьма удручающую картину.

Небритая физиономия Владлена Аристарховича была красной словно варёная брюква и имела выражение такого горя и сострадания к самому себе, что перепуганный этим зрелищем  Фёдор Иннокентьевич сам схватился за сердце.

– Что произошло голубчик?! На вас лица прямо нет!

   Владлен Аристархович вперил взгляд своих маслянистых, подслеповатых глаз куда-то в район живота Фёдора Иннокентьевича и горестно выпалил.

– Все!

– Что, все? Давление? Сердце?

– Все! Абздец! – горестно махнув рукой, Владлен Аристархович ухватил корявыми пальцами Фёдора Иннокентьевича за лацкан телогрейки и потянул за собой внутрь дома. – Абздец! Тю-тю! Ай-ля-ля! Sie ist nicht mehr!!! ( Её больше нет! Немецкий)

 Ну все, если Аристархович заговорил по-немецки, то приключилось действительно что-то дюже серьёзное. Фёдор Иннокентьевич враз погрустнел. Не хотелось чем-то омрачать праздник Порфирия Александровича, но и не посочувствовать горю такого душевного человека, как Владлен Аристархович тоже было грешно.

  Подведя Фёдора Иннокентьевича в самый дальний угол избы, Владлен Аристархович ткнул в него пальцем и едва сдерживая слезу, промычал. – Вот!

   Фёдор Иннокентьевич с содроганием глянул туда, куда указывал корявый палец с давно выгоревшем на солнце бледно голубым якорем и нервно заржал....

– Её больше нет!!! И это не смешно!!! Это трагедия! Катастрофа!!! Absturz!!! ( Крах! Немецкий)

  Выпустив из рук лацкан Фёдоровской телогрейки, Владлен Аристархович стал размахивать руками словно дирижёр перед симфоническим оркестром, причём он хронически забывал про первые скрипки и то что в его оркестре имеются арфа и рояль. Это объяснялось довольно просто, в юности Владлен Аристархович работал на пилораме, и как и у всякого уважающего себя пилорамщика у него не хватало нескольких пальцев, на левой руке не хватало части мизинца, а вот на правой ноге имелся в наличии лишь большой и часть соседствующего с ним пальца. Как так могло получиться – спросите вы, а вот так – ответит вам любой бывалый пилорамщик. Как любил говаривать сам Владлен Аристархович – пилорама наградила его хромотой, но в награду за эти лишения вылепила, а точнее сказать, выпилила ему идеальную форму руки, которую вообще можно было себе представить для того что бы держать стакан и разливать!

  В чем-то он конечно был прав, но судя по валявшимся в углу стеклянным останкам, не совсем.

– Как же вы так умудрились Владлен Аристархович?! Это просто мистика какая-то! При вашей то хваткости ?!

– А вот так! – Владлен Аристархович практически плакал. – Я её наклоняю, а она знаешь, так деликатно, словно Чешский  хрусталь.... дзинь! И все! – Владлен Аристархович утёр выступившую слезу. – Ладно бы в поднос! Я бы марлечкой, аккуратненько все просеял, промыл! А нет! Хрясь все на пол! И тю-тю! Fluch!!! ( Проклятье – по-немецки)

  Зарыдав во весь голос, Владлен Аристархович плюхнулся на пол, и обхватил лицо руками. Тяжело вздохнув, Фёдор Иннокентьевич расстегнул ворот телогрейки что бы не спариться и уселся подле рыдающего страдальца.

– Много там было?

– Много! Литру два! Семьдесят градусов, Федя! Не туфта какая-то из под крана, а настоящий, чистый, тот что всю правду из тебя вытянет, да душу в бараний рог свернёт! Слышишь?

– Слышу, слышу, ты только на ухо мне не ори, я ж не глухой чай ещё! Давай осколочки подберём, а то наступишь ещё ненароком, лечи тебя потом!

– Да брось, потом сам голяком ( Веник по-флотски ) замету их! Эх-хе-хе.... Не жалости в тебе, ни сострадания Фёдор Иннокентьевич!

– А что мне сострадать? Потерянного не вернуть, а вот как восполнить, это мне ведомо!

  Глаза Владлена Аристарховича враз разгорелись ярким огнём в мгновение ока высушившим в них слезы горя. Морщинки вокруг глаз медленно расправились, превращая Владлена Аристарховича в наивного мальчишку, которому родители пообещали подарить собаку.

– Ты Фёдор Иннокентьевич в волшебники заделался? Али шутить над стариком удумал?

– Что вы Владлен Аристархович! Над таким горем шутить грешно! А вот помочь, всяко дело праведное! – Притянув Владлена Аристарховича к себе, Фёдор Иннокентьевич зашептал тому на ухо горячим шёпотом. – У Порфирия Александровича сегодня день рождение значится! Со всеми вытекающими! Понимаете о чем я?! Вот, вот! Так что, думаю сумеем договориться с именинником и поправить ваше горе!

– Взаправду? Прям День Рождение? – Владлен Аристархович ухватил Фёдора Иннокентьевича за руки и стал трясти их, улыбаясь щербатой улыбкой. – Что же вы так долго молчали про такое счастье-то! Нужно было сразу, с порога! Ай… не важно уже, сейчас тогда ему подарочек сготовлю, аккурат то, что он любит! Вы тогда бегите, а я все в лучшем виде… что бы не зазорно было в гости явиться. Во сколько кстати празднование стартует?

– В пять! Ровно в пять!

– Всё будут?

– А как же! Сейчас ещё Марфу Ильиничну извещу и сам пойду к празднеству готовиться!

– Тогда не смею вас больше задерживать Фёдор Иннокентьевич!

   Услужливо открыв перед гостем дверь, Владлен Аристархович кинул ему вдогонку.

– Вот ведь свезло как с днём рождением.... Вы прямо мой спаситель!

                «Марфа Ильинична»

– Хорош спаситель… – Аккуратно продев пуговичку в петельку, Фёдор Иннокентьевич застегнул воротник ватника, и одёрнув его, уверенной походкой двинулся к самому ухоженному домику в посёлке, а коем, как вы уже догадались, проживала достопочтенная Марфа Ильинична.

     Зимой правда домик ничем не отличался от остальные, заваленный снегом по самую крышу, он, неприметным, пушистым сугробом скромно ютился среди разлапистых елей. Зимушка никому  не разрешала выделятся, по её разумению все в её царстве должно быть белым и однообразным! Не любила Зимушка ярких красок, считая их пошлыми и вульгарными!  Но как только в двери стучалась весна, все резко менялось.

      Искрящийся платиной снег стремительно таял, неохотно уступая место зелёному травяному покрову на котором яркими пятнами жизни распускались ветреница и кандык, тут и там горели маленькими солнышками  цветы мать-и-мачехи и примулы, а вокруг всего этого великолепия, в  предвосхищении скорого торжества весны, кружили в весёлом хороводе нарядные кувшинчики сон-травы.

    В это же самое время расцветала и Марфа Ильинична. Словно волшебница доставала из закромов всевозможные горшочки, кашпо, маленькие ведёрки и даже тазики. Любовно расставляла, развешивала их вокруг избы и по прошествии месяца, когда высеянные ею цветы прорастали, избушка Марфы Ильиничны становилась похожа на домик сказочной феи. Но это  летом, а сейчас дом  Марфы Ильиничны, практически ни чем не отличался от остальных построек в их маленьком посёлке. Разве, что снег от двери уже заботливо отметён, да за заиндевевшими окнами виднеются весёленькие занавески.

  Тук… тук… тук....

  Привлекать внимание дамы к своей скромной персоне следовало максимально галантно!

  Именно поэтому Фёдор Иннокентьевич снял рукавицы и старательно размяв пальцы, дабы придать им гибкость, произвёл самое деликатное «тук, тук, тук» на которое был только способен!

  Если к остальным соседям он стучался мощно, с напором, стараясь быстрее привлечь к себе внимание, то тут всё было иначе, Фёдор Иннокентьевич старался максимально растянуть трепетные секунды ожидания, пока дверь откроется и явит ему прекрасный лик почитаемой им Марфы Ильиничны.

– Кто там?

– Доброго вам дня Марфа Ильинична!

– Вы ли это, Фёдор Иннокентьевич? Так заходите, не заперто! По что стоите там мёрзните, чай не лето ещё!

   Осторожно отворив дверь, Фёдор Иннокентьевич заглянул в образовавшуюся щель, ему очень не хотелось хоть чем-нибудь смутить  Марфу Ильиничну, но та была как всегда при полном параде. Тугая коса русых волос была залихватски обёрнута вокруг шеи, на ногах красовались домашние валенки, а одета Марфа Ильинична была в свой любимый спортивный костюм темно синего цвета выданный ей ещё в те далёкие времена, когда они числилась в обществе любителей лыжного спорта «Братск». С тех пор костюм она берегла словно зеницу ока, используя его исключительно в домашнем обиходе, за место пижамы. Так же Марфа Ильинична являлась единственной обладательницей настоящих, беговых лыж в посёлке. Лыжи Марфа Ильинична берегла ещё пуще чем костюм и называла их не иначе как – «Срочная – неотложная помощь». Почему именно так спросите вы? Сейчас объясню. В двадцати километрах от Каменеостровска располагался небольшой лесозаготовительный городок. Городком я его естественно назвал лишь для красного словца, на самом деле он не сильно отличался по масштабу от Каменеостровска  – те же два двора– три кола, но, у них имелась радиостанция, спутниковый телефон и даже несколько моторных лодок, старательно укрытых брезентом от непогоды. Так что если кому– то в Каменеостровске вдруг потребуется медицинская либо ещё какая  помощь, её можно было вызвать достаточно оперативно. Как спросите вы? А как раз при помощи быстроногой Марфы Ильиничны и её лыж.

   К счастью такой срочно нужды пока не возникало и Марфа Ильинична изредка надевала свои легендарные лыжи,  дабы покататься в своё удовольствие наслаждаясь красотами скованной морозцем Тайги.

– Да заходите уже Фёдор Иннокентьевич, нечего хату зазря вымораживать!

– Да я вот.... снег стряхивал.... на валенки налип…

– Так снег чай не глина! Сам отвалится, да растает! Заходите уже! Чаю вам сготовлю, нос вон краснючий какой! Сколько ж вы по улице ходили?

– Да это не от мороза. – Скинув валенки, Фёдор Иннокентьевич, аккуратно поставил их у самой двери.

– Да посуши ты их, коли зашёл, мокрые вон все, у печки ставь! – Марфа Ильинична властно махнула рукой в сторону пышущей жаром печи.

– Агась.... – Расстегнув ватник, Фёдор Иннокентьевич бережно повесил его на торчащий из стены гвоздь, закинул туда же ушанку и подхватив валенки, двинулся к печи.

– Тапки кто одевать будет? Ты часом  к Владлену Аристарховичу не заходил сегодня? Чумной какой-то.... – Щёлкнув пальцами, Марфа указала Фёдору путь к тапкам и сокрушённо покачивая головой принялась заваривать кипятком чай.

   Обувшись в шедеврально изгрызенные мышью тапки, Фёдор Иннокентьевич споро прошмыгнул к печке, прислонил к её раскалённому боку валенки и застенчиво сцепив пальцы, глянул на суетящуюся Марфу Ильиничну полными любви глазами.

– По что застыл Иннокентьевич? Влюбился что ли? – Марфа Ильинична хохотнула и с грохотом водрузив чайник на чугунную подставку, полезла в колченогий сервант за кружками. – Садился бы уже! А то словно нашкодивший юнец стоишь.... али сказать чего пришёл? – Резко развернувшись, Марфа пронзительно глянула Фёдору Иннокентьевичу в глаза. – Али приключилось чего?

– Да, я это.... того.... не случилось! Что ты....  просто у нашего дорогого Порфирия Александровича сегодня изволит быть день рождение.... в пять.... часов… ровно....

– Вот оно как! День рождение значится… День рождение это хорошо! Праздник нам как говорится нужен! Я прям как чувствовала, пирог спекла, чуешь дух какой? Не пирог – объедение!

– А с чем? – Слегка осмелев Фёдор Иннокентьевич принюхался и действительно ощутил чудеснейший запах свежей выпечки.

– Знамо с чем, с олениной твоей любимой, с чем тут ещё печь можно? Можно конечно лапника вон набрать али ягод твоих сушёных, да только ты такой пирог есть не станешь, обплюёшся весь! – Налив в кружки заварки, Марфа долила сверху кипятка, и обтерев со стола, пригласительно махнула Фёдору рукой. – Так и будешь там стоять, словно каланча? Присаживайся. Сахера нет. Ложка вот! А пирог шиш – на день рождение знамо теперь пойдёт! Сейчас не проси....

– Да не голоден я, потерплю! – Улыбнувшись, Фёдор Иннокентьевич, быстро уселся за стол и обжигая пальцы, придвинул к себе алюминиевую кружку с ароматным чаем.

– Кто ещё на День рождение пожалует? Кстати, как там Маша Нинкина? Не заходил к ним ещё?

– Не заходил… думаешь стоит? Порфирий Александрович недавниче сказал мне, что пока ещё не поправилась Машенька…

– Много твой Порфирий Александрович в этом понимает. Сколько ему стукнуло? Или это снова лишь повод? Самогонки поди опять наварил?

– Наварил!

– Ты чего смурной такой? – Марфа Ильинична прищурилась, глянув на Фёдора Иннокентьевича словно королевская кобра на затихшую в испуге мышь. Ну-ка живо, выкладывай!

– Эээ.... да я это.... стих вот тебе написал.... да замялся что-то на пороге.... момент упустил…

– Хм стих? Ну давай, стих это прям романтишно! – Марфа Ильинична делано постучала кончиками пальцев по щекам, словно прогоняя выступивший румянец, и расширив глаза, томно глянула на застывшего Фёдора Иннокентьевича. – Нуссс? Начинайте… Дама с трепетом ждёт!

    Прокашлявшись, Фёдор Иннокентьевич поднялся со стула, и приложив правую руку к груди, стал с чувством декламировать.

– Весна, весна к вам в дом стучится

– Спеши скорее открывать

– Уж солнце спать поздней ложится

– В свою небесную кровать

– И тает снег, все зеленеет

– Гремит на речке ледокол

– Закат не холодит, а греет

– И первоцвет кругом расцвёл

– Весна она дивна и статна!

– Румяна, искренна, добра

– Как Марфа, молода и ладна

– Любима, весела, стройна

   Фёдор Иннокентьевич зарделся от смущения, а Марфа Ильинична громко выкрикнув «Браво», весело  захлопала в ладошки.

– Ой ты боженьки! Ой вы льстец! Но как же приятно Фёдор Иннокентьевич, родненький, дайте я вас скорее в щёчку чмокну....

  Притянув к себе бардового словно варёный рак Фёдора Иннокентьевича, Марфа Ильинична громогласно чмокнула его в небритую щеку и сама зардевшись от таких милостей, плюхнулась обратно на стул.

– Расчувствовал, ох и расчувствовал ! Умеешь ты к празднику подготовить.... теперь и выпить охота! Эх.... – Сделав робкий глоток ещё не остывшего чая, Марфа Ильинична бросила взгляд в оконце. Темнеть ещё не начинало, да собственно и рано для темноты было, к полдню поди только – только подобрались. – В пять говоришь?

– В пять…

– Хорошо… приду! Да и как тут не прийти… все же друг родной…

   Допив чай, Фёдор Иннокентьевич заизвинялся, засобирался, и, не забыв поблагодарить за чай, любезно откланялся. Бережно притворив за собой дверь, он, преисполненный самыми возвышенными чувствами, двинулся к дому.

   Дело то какое сделано! Как не радоваться, не ликовать? Вы тоже удивлены, и задаётесь вопросом –  неужели грядущее торжество так благотворно повлияло на настроение Фёдора Иннокентьевича?  Расстрою –  нет, торжество всяко тоже повлияло – но радость и ликование души были вызваны несколько другими событиями.  Стихами, конечно же Стихами! Хватило таки духу. Вот так, один на один, глядя в глаза, не оробел, нашёл в себе силы! Ай да Фёдор Иннокентьевич, ай да молодец!

  Окрылённый успехом  Фёдор Иннокентьевич подобно вихрю ворвался в избу, скинул валенки, небрежно зашвырнул их поближе к печке, сушить. Нахмурился, потрогал печку рукой. А она то постыть успела. Непорядок… Покачав головой, подбросил в её ненасытное чрево полешков, на, кушай, прожора! Весна – весной, а зимушка ещё вовсю во дворе лютует! День рождение как пить дать затянется, а возвратиться в ночи в выстуженную избу совсем не хотелось.

                    «День рождение»

   Практически синхронно гости стали стекаться к избе именинника. Как так получалось никто не знал. Может это было делом привычки, либо прожив так долго бок о бок, односельчане научились чувствовать друг друга на расстоянии. Никто не знал этого наверняка. В такой глуши всякое может быть, может и Ада куролесят, весело им людскими желаниями и действиями управлять, видёть как люди их воле подчиняются.

   Тук, тук, тук!

  В предвкушении предстоящего праздника, Фёдор Иннокентьевич нетерпеливо переминался с ноги на ногу, подле дверей именинника. Покрепче зажав под мышкой тугой кулёк полный ядрёного самосада, он деликатно кашлянул, и снова постучал.

Тук, тук, тук…

– Открыто! Открыто же!!!

   Отворив дверь, Фёдор Иннокентьевич зашёл в избу Порфирия Александровича. Голова сразу же закружилась от умопомрачительных ароматов запечённой на углях куропатки и фаршированного клюквой и базиликом тетерева. В животе протяжно заурчало, рот наполнился густой, тягучей слюной, напоминая

Фёдору Иннокентьевичу, что голод не тётка и противостоять таким божественным ароматам проголодавшийся организм был ни как не в силе.

– О, Фёдор Иннокентьевич, вы первенец! Проходите – располагайтесь любезнейший!

  Обеденный стол был покрыт праздничной клеёнкой разукрашенной кистями винограда, персиками и спелыми красными яблоками, а посреди этой красоты горделиво возвышалась запотевшая бутыль до верху наполненная прозрачным и аппетитным. Подле её подножия красовалась тарелка с нарезанной тонкими ломтиками солониной, щедро сдобренной сверху крупными дольками чеснока. Ух, шайтан – искуситель! А ведь ещё и дичь запечённая имелась, да солёные огурчики, холодные да хрустящие. От предвкушения гастрономического экстаза у Фёдора Иннокентьевича громко заурчало в животе.

– Присаживайся Фёдор Иннокентьевич! Дичь доставать пока не стал, какой резон стоять ей остывать, как соберутся все, тогда можно и стол накрывать, прав ведь я?

– Прав! Куда торопиться?! Дождёмся гостей, негоже одним начинать!

– Негоже жрать в одну харю, а культурно начать вполне себе можно! Культура она ведь жизненно  необходима! Как без Культуры? Надеюсь вы не будете против по маленькой употребить! Хорошее ведь начинание? Фёдор Иннокентьевич?

     Выставив на стол хорошенько вымытые и натёртые до хрустального блеска  стаканы, Порфирий Александрович не скупясь плеснул в них самогону, аж на все четыре пальца, чем не на шутки испугал Фёдора Иннокентьевича.

– Что же вы с первой так льёте голубчик, прям как не в себя. Пить такими дозняками весьма пагубная привычка, вам так не кажется Порфирий Александрович? Я конечно за всегда рад употребить, но позорно дисквалифицироваться в самом начале матча мне право не хотелось бы! – Фёдор Иннокентьевич приложил ладонь ко рту и шёпотом произнёс. – Тем более на Дне рождение будет присутствовать дама! Нельзя же при ней опростоволоситься! Поубавьте пыл, право, лейте хотя бы на два пальца меньше – вполне себе приемлемая доза для аперитиву! А уж как все соберутся, вот тогда я батенька вам не указ!

– Указ не указ – а сейчас, что? Обратно Её  лить что ли? Нехорошо!!!! Ой нехорошо это!!!! Хуже, чем по следам своим возвращаться, сам ведь знаешь!

– А по что ты так плескал? Чай стакан не водохранилище, что бы вот столько в него! Я между прочем с утра не жравши! По твоей вине кстати!

– По моей?

– По твоей, по твоей! Именинничек…

– Так, так, так! Вижу творческий вечер у нас в самом разгаре!

   Напустив в избу прохладного воздуха, на День рождение пожаловал несравненный Владлен Аристархович. Вернее сказать не пожаловал, а вероломно вломился в избу, словно только что проснувшийся после долгой спячки Шатун. Крайне изголодавшийся и возбуждённый запахом близкой наживы, он водил носом, пытаясь уловить направление, как вдруг..... Осоловевший взгляд Владлена Аристарховича узрел искомое. Шатун внутри него взревел и бросился в атаку. Отбросив все светские манеры Владлен Аристархович  зашвырнул на спинку стула тулуп и прямо в заснеженных валенках протопал к столу.

– И как творчество?

– Да вот! – Порфирий Александрович, всплеснул руками и горестно указал ими на Фёдора Иннокентьевича – бузит что-то наш драматург! И знаешь что нашей светлости неугодно?

– Что? –  Владлен Аристархович  буквально испепелял налитые стаканы взглядом! Нет он даже не испепелял, он уже мысленно пил из них, смакуя на вкус этот несравненный нектар богов.

– Наливаю я много оказывается! Представляешь?

– Что?

   Порфирий Александрович обеспокоенно глянул на застывшего подле стола Владлена Аристарховича.

– Вы часом не заболели? Дайте-ка я вам лоб пощупаю, а то знаете ли конец зимы – авитаминоз! А в нашем возрасте нужно уже следить за здоровьем и по возможности береч его! -