Текст книги "Дорога длиною в 50 лет. Памяти генерал-лейтенанта ракетных войск Мелехова Виктора Михайловича"

В основном время проводилось на крохотном городском пляже, где песка было мало, а камней в воде – много. Впрочем, камни не мешали Мелехову, поскольку стоять или бродить ему, находясь в воде, не хотелось. Он – отлично плавал, предпочитая всем стилям плавания – кроль.

Считаю не лишним познакомить читателя с условиями быта, в которых жизненного опыта набирался будущий генерал. Двор, в котором проживала семья Мелеховых находился по улице Правая Мелек-Чесме, в отрезке между улицами Курсантов и Красноармейской, потом переименованной в Самойленко.

Рядом с двором находился двор заготскота. Кому он принадлежал тогда, не выясняли. Разграничение проходило по небольшой каменной стене; того, что происходило за стеной не было видно. Оттуда неслись неаппетитные запахи, слышалось мычание, блеянье, похрюкивание и повизгивание свиней. Пригоняли сюда животных из сел Керченского полуострова. Отсюда партиями их направляли на местную бойню.

Жилой двор имел форму буквы «Г». Узкий и короткий. Квартирки в один ряд, параллельно двору, помещения – анфиладой. Малое жизненное пространство диктовало свои условия архитектуре. Она была характерна для всего города вообще. Скученность построек – умопомрачительная: домик к домику, квартирка к квартирке лепились, как медовые соты. Квартирка Мелеховых состояла из кухни и комнаты. Кухня крохотная, чуть побольше комната – общая площадь 11 квадратных метров. Над ней нависал козырьком балкон второго этажа с деревянной лестницей. Дневного света даже в яркий солнечный день недоставало.

Прямо перед двором протекала речка, название которой и стало основанием для названия улицы. Речка сегодня называется Приморской. Незадолго до войны ложе речки облицевали камнем-ракущечником. Через речку, перейдя по мосту, попадали на вторую сторону улицы, но уже с названием Левая Мелек-Чесме. Не меняя направления и, чуть обогнув один из домиков, взгляд упирался в стену, окружающую стадион «Пищевик».

На поле его тренировалась и проводила игры футбольная команда с таким же грозным питательным названием. Виктор Мелехов часто посещал футбольные матчи, зная всех игроков в ней поименно. Платить за вход все парнишки того времени считали излишним занятием. Значительно лучше было смотреть на играющих, сидя на стене и свесив ноги внутрь. Дежурные, конечно, пытались гонять «зайцев». Уставали они не менее полевых игроков, но с очень незначительным эффектом исполнительности. Скорее всего они усердствовали, чтобы показать всем своим видом насколько добросовестно они исполняют свои обязанности.

Подростки старались походить на взрослых. Тайком курили папиросы. Открыто играли в уличный футбол. Виктор Мелехов показал себя достойным правым защитником. В одной из игр мяч, (а он в отличие от настоящего мяча не надувался, а набивался тряпками) угодил в лицо, боль была жуткой – перелом костей носа, но Мелехов перенес его стоически, не жалуясь, чем заслужил уважение всех уличных футболистов. Искривление носа так и осталось на всю оставшуюся жизнь.

Здоровый образ жизни, отличное питание с большим количеством белков (мясо, рыба и молоко) делали детей, впрочем, и не только их, устойчивыми к болезням. Врачи двор не посещали, карета скорой помощи сюда не наведывалась.

Вот та обстановка, в которой жил герой моего повествования перед приближающейся войной.

Миру бы еще мирным быть…

Мир царил во дворе, мир царил в государстве. Но мира не было в мире.

Это сейчас, с высоты «куриного полета» рассуждают о действиях Сталина, предшествующих началу войны. «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны!»

«Ах, сколько ошибок допустило Советское правительство!» – восклицают «прокуроры» сегодняшнего дня. А разве их не было в Европе? Что произошло с Польшей, от которой мы, кстати, получили хороший урок ведения войны в 1920 году?

А что произошло с Чехословакией, Австрией, Голландией и Бельгией? А с Францией, занимающей четвертое место в мире по экономическому и военному потенциалу? Забывают «прокуроры», что стране Советов был противопоставлен человеческий и военный потенциал всей Западной Европы, за исключением Англии…

Забывают, что на Советский Союз обрушилось 190 дивизий, пятимиллионная армия, оснащенная по последнему слову техники.

У нас в стране царили мир и спокойствие, на темы войны велись редкие разговоры да и то после солидного приема горячительных напитков.

О войне напоминали фильмы: «Шел солдат с фронта», «Если завтра война?» Самое большое количество фильмов тематикою своею избрало революцию. Не уступали им по количеству фильмы, в которых действовали шпионы, диверсанты и вредители. Сюжет не замысловатый, понятный, воспитывающий чувство гордости за страну и призывающий к бдительности. Бдительность эта разрослась среди юных до уровня шпиономании.

Почти все фильмы на военную тематику заканчивались картинками такого содержания: скачут конники, помахивая саблями, мчатся танки, летят самолеты краснозвездные, мелькают титром крупным – «Нас не трогай, мы не тронем, а затронешь – спуску не дадим!»

Виктор фильмы посещал, но не часто. Цена билета была невысока, но надо было учитывать расход в рубль пятьдесят на троих детей, а это уже и не так мало…

Семья жила на доходы гл. бухгалтера колхоза «Сакко и Ванцетти», а их назвать большими было невозможно. Хищение, присвоение социалистической собственности тогда карались строго, а ускользнуть из под контроля карательных органов невероятно сложно. Так, что запустить руку в колхозную кассу было опасно, а шарить по сусекам не с руки, тем более, что к таким действиям душа Мелехова Михаила Максимовича никогда не готовилась

То, что было недоступно кинематографу в воспитании юношества, дополнялось школой.

Я уже говорил, что школа, в которой учился Виктор, носила номер одиннадцать, располагалась она в здании дореволюционного Кушнаревского института благородных девиц. Вместо жеманных девиц, которых учили, как следует держать голову, как следовало протягивать руку для поцелуя, как следовало делать книксен, по коридорам носились потомки пролетариев, в разношерстной одежде, которые при виде шляпы на голове мужчины, кричали: «Цилиндра бита!»

Почему это слово относили к женскому роду – кто знает?

В городе проживали лица множества национальностей, поэтому говорить о правильности разговорного языка было делом безнадежным.

Есть только один язык, сближающий людей разных национальностей, разного вероисповедования, разных наклонностей и устремлений, язык, заставляющий забывать о матери и отце – это язык любви.

Этот язык может быть беззвучным и всегда бедный словами. У любящего язык прилипает к гортани, когда наступает кульминационный момент самого признания в любви. Человек не птица, поющая о любви. Птица, извлекающая из клюва своего трели, зовет самку, причем любую самку. Руководствуется только единым стремлением – создать потомство. Ради самки соловей выводит такие рулады, что человеку можно долго-долго, затаив дыхание, наслаждаться пением его. Человек, слишком много говорящий о своей любви, похож на птицу распевающую. Настоящей любви у такого нет, действует только физиологический инстинкт и не более.

Виктору семнадцать лет, он вступал в фазу взросления, когда резко меняется отношение к женскому полу. И объект его повышенного внимания оказался живущим здесь же, во дворе. Звали ее Вероника Дементеева, девушка на месяц старше его, одноклассница. Прежде у паренька открыто проявлялось негативное отношение к женскому полу. Проще говоря, он его не терпел, естественно, исключая из общего правила своих сестер. Прежде Мелехов и Дементеева ходили порознь, хотя шли к одному и тому же времени, в одну и ту же школу и даже, в один и тот же класс. Теперь его можно было видеть рядом с Вероникой. Возвращаясь из школы, они еще подолгу стояли у ворот, о чем-то разговаривая. Виктор всегда что-то быстро говорил ей, часто заглядывая ей в лицо – она была чуть меньше его роста. До войны школьницы не носили туфли на высоких каблуках. Став на них, девушка сравнялась бы ростом с Виктором. Прежде было не принято целоваться в присутствии посторонних. Сам поцелуй рассматривался, как акт, порочащий девушку. Не знаю, были ли между Вероникой и Виктором случаи тайных поцелуев? Но я не сомневаюсь, что находиться в ее присутствии ему было приятно.

.Любому человеку тепло, когда с ним рядом пешком идет тот, с кем постоянно хочется быть вместе. Встречу между ними можно сравнить с первым радостным весенним дождем. Стихов Веронике Виктор не писал, проза была ближе к его математическому складу ума. Да и в самой прозе он выбрал тот вариант, который ближе всего подходил к спартанцам. Он так и до самой смерти не писал писем длиннее такого содержания:

«Здравствуйте! Жив, здоров! Ваш Виктор»

Возможно, ему хотелось стать другим при встрече с Вероникой, найти то самое главное и единственное слово, которое находилось где-то в глубинах его души, еще не понятое и неподнятое, но рвущееся наружу. Оно, казалось, уже было у самого отверстия его рта, но почему-то в тот момент, когда это было необходимо, оно не слетало с языка, крепко уцепившись за него.

Мысленно он рисовал картину, когда она, приподнимается на цыпочках, и тянется к нему, обхватывая его шею руками. Он ощущает запах ее ароматного рта, видит бьющуюся голубую жилку на тонкой девичьей шее.

Дети, не менее наблюдательные, чем взрослые, но откровеннее их выражающие свои чувства, при виде их начинали кричать:

«Тили – тили – тесто, жених и невеста».

Виктор догадывался о том, что Вероника любит его. Она же рассказала ему о том, о чем знал уже весь двор.

Цыганка, пришедшая во двор и попросившая Веронику принести воды попить, возвращая назад кружку, сказала: «Девушка, дай мне твою руку, я тебе погадаю!»

Девушка, покраснев, отдернула руку, словно опасаясь ожога.

Цыганка усмехнулась и добавила: «Ты добрая девушка вижу, я погадала бы тебе и бесплатно, но такое гадание не будет правдивым. Пусть это будет любая монета, даже копейка. Я тебе всю правду скажу о том, что тебя ждет! Ну, не бойся, давай монету и давай руку твою»

Вероника принесла двадцать копеек. Цыганка долго рассматривала линии руки, потом сказала, вздохнув:

«Ничем я тебя, красавица, порадовать не могу. Ты любишь, но не познаешь любви.

Ты умрешь в тот день, когда тебе исполнится двадцать лет»

Цыганка повернулась и направилась к выходу со двора, шурша многочисленными широкими юбками.

Вероника не верила гаданию, но почему-то сердце ее от слов цыганки мучительно сжалось.

Виктор, услышав об этом гадании из уст Вероники, сказал смеясь: «Да, брось ты прислушиваться к словам какой-то цыганки-попрошайки. Что было бы на свете, если бы все гадания цыганок исполнялись?»

Набирал обороты 1941 год. Нас по сводкам правительства в том году ожидал небывалый урожай зерна. А это означало, что часть зерна будет поставлено на продажу за границу, а за вырученные деньги будут приобретены новые промышленные технологии. Сталин никогда не покупал готовое оборудование. Все промышленное производство осваивалось в стране и пользовались мы своим.

Учебный год закончился. В школах шли экзамены. Но и они приближались к концу, сдавали последние экзамены десятиклассники. У Виктора они были успешными. Почти по всем предметам – отлично. Только по пению стояла оценка – хорошо.

Благодаря тому, что по математике Виктор готовился не только сам, но и подготавливал Веронику, у нее тоже были хорошие оценки. Было родительское собрание, на которое пришла Анна Григорьевна и слышала так много хороших слов о своем сыне, что легкое головокружение пьянило ее. И это – ее «бандит»?

Потом был выпускной бал. Выпускникам и на нем не полагалось пить спиртные напитки. Ситро, сладости и танцы… Виктор не увлекался танцами, но этим вечером, ведя свою подружку в вальсе, чувствуя ее плотное ладно скроенное тело, ощущая легкий запах духов, он чувствовал легкое опьянение, сердце сладостно билось.

И тут впервые у него мысль случайная, созданная из чего-то, когда-то слышимого, сложилась в две рифмующиеся строки:

«Жить на земле и в беспредельность рваться – не это ль человечества удел?

Раскинул руки, с силами собрался и с Вероникой к звездам полетел»

Он понимал, что эти строки никакого отношения к этому первому свиданию, которому никто не мешал, не имеют. И все же…

Он хотел ей прочитать эти строки, но тут произошло то, о чем так долго мечтал.

Ему уже семнадцать лет. Такой прекрасный возраст. Он еще никогда не целовал мягких и таких вкусных женских губ. И вот они сами прикоснулись к его губам…

Мир проснулся, но немирным

Раннее утро 22 июня. Он проснулся с сознанием того, что он уже взрослый. Сколько самых радужных планов рождалось в его голове?.. Но первое желание после утомительных экзаменов – с утра сбегать на городской пляж, выкупаться в море, поплавать и позагорать. Не вышло…

Ошеломляющая весть. Из репродуктора, висящего на стене, слышались приглушенные слова Левитана: «… Без всякого повода, без объявления войны, вражеская авиация начала бомбардировку наших мирных сел и городов…»

Керчане не знали, что в 3 часа 30 минут немецкой авиацией был совершен налет на мирные города Белоруссии. Немецкие бомбы падали на Киев и Севастополь, а в четыре часа началось массовое по всей западной границе Советского Союза вторжение немецких войск на территорию СССР. Сегодня много инсинуаций слышно по этому поводу. Так хочется сегодня некоторым недобросовестным историкам и политикам представить Советский Союз агрессором. Не выйдет, господа, не мы вошли на территорию Германии, а немцы на нашу. И не малыми силами, а полчищами, насчитывающими пять с половиной миллионов солдат и офицеров. Вопрос следовало бы поставить так: «Знало ли военное руководство Советской страны о готовящемся нападении? Несомненно, знало! Вот только из знаний этих не сделало должных выводов или эти выводы неправильно ориентировали политическое руководство. Известны были даже направления ударов немецких войск и руководители их групп. Знали, но полагали, что имеют дело с дезинформацией, родившейся в недрах английской разведки. Считали, что Германия не может решиться вести войну на два фронта. Но, на всякий случай, придвинули войска к границе и демонстративно, с позиции устрашения, расположили свои самолеты на полевых аэродромах. Они-то и стали первыми объектами бомбардировок немецких воздушных ассов. Только в первый день войны было уничтожено 1200 советских самолетов, так и не успевших подняться в воздух. У немцев появилась возможность долгое время господствовать в воздухе, нанося удары сверху и повсюду.

Мир сразу же изменился, посуровел, несмотря на то, что также ярко светило солнце с небес и ласково накатывались на берег волны Керченского пролива. К военкоматам потянулись мужчины в гражданской форме рабочего образца, с котомками за плечами и с небольшими чемоданчиками в руках. Шли с повестками, шли и без них. В добровольцах недостатка не было. Напротив, работникам военкомата приходилось многих уговаривать вернуться к своим рабочим местам.

«Будет необходимость, призовем!» – звучал ответ на их просьбы.

Это сегодня слишком умничающие исследователи прошлого нашего рисуют картину небывалых анархии и хаоса, охвативших нашу страну. Вот только хаоса, о котором они пишут, никогда не было. Все, в том числе и мобилизация, проходили по плану. Не были оставлены людьми цеха заводов, даже эвакуация предприятий на восток происходила одновременно с эвакуацией инженерно-рабочего персонала и их семей, с тем, чтобы там по приезду развертывалось и начинало работать производство. Доходило до того, что делали все необходимое, чтобы задержать на производстве рвущихся на фронт.

И Виктор Мелехов не был бездушно брошен на фронт, как и масса других людей.

Когда занимаешься вопросами прошлого, оставшимся в двадцатом столетии, вопросами довоенного положения страны, следует быть объективным и тогда, когда во рту много слюны накопилось и здорово плеваться хочется. Если желчь от злобы заливает, то и тогда следует стараться быть объективным. В угоду тем, кто развалил страну и прервал путь эволюционного созидания, создается сегодня много лживого. Стараются очернить и то, что гордостью и святыней, общим достоянием является. Иногда по почерку пишущего чувствуешь, что талант тот расходует на то, чтобы дать огласку тем документам, которые он считает объективными, забывая о том, что «объективность» та давно сознательно фальсифицирована.

Материалы, которыми я сейчас пользуюсь, это не только то, что мной изучено, но и пропущено через сердце и душу мои сейчас и через взор мой в прошлом. Открывал я страницы учебников географии довоенного времени, когда в школе учился, видел цифры которые заставляли меня гордиться моей страной. Не топтались мы на задворках цивилизации, а наступали на пятки передовым капиталистическим странам: США, Великобритании, Франции, Германии, Италии. Да, мы гордились своими достижениями! Нам говорили, что наши самолеты летают быстрее всех, выше всех и дальше всех. И это подтверждалось рекордами. Экипаж Чкалова первым совершил полет в Северную Америку через Северный полюс. А беспосадочный полет через всю территорию Советского Союза, совершенный женским экипажем в составе Осипенко, Гризодубовой, Расковой! Можно сейчас иронически улыбаться с высоты «куриного» полета рассматривая факты прошлого. А тогда это были настоящие подвиги, равным которым не было в том мире. И совсем недаром именами тех героев были назвали улицы, площади, переименовывались города – Чкалов (Оренбург), Осипенко (Бердянск).

Правда, гордость наша несколько тускнела, если взгляд задерживался на цифрах машиностроения. Да, по выпуску тракторов мы выбрались на второе место, но по многим другим показателям мы входили в первую десятку, но уступали, скажем, той же Германии. Но весь народ наш знал, что это отставание будет непременно ликвидировано, и для этого были все основания. Страна продолжала интенсивно строиться. Нам нужно было только время. И мы наивно полагали, что оно у нас есть. Ведь первая страна Советов, страна победившего пролетариата будет обязательно поддержана мировым пролетариатом. Тот же рабочий класс Германии не даст своему правительству напасть на нас. Вот только бы справиться с внутренними врагами, тянущими нас назад в ярмо капитализма. Всякие там троцкисты, бухаринцы, зиновьевцы… Имена этих врагов были известны всему нашему народу, поскольку их портреты прежде красовались среди портретов ЦК партии большевиков, пока сотрудники ЧК не вывели на чистую воду затаившихся врагов народа…

Пришла повестка и Виктору из военкомата Сталинского р-на города Керчи. Виктор явился в точно указанное время. Военком, посмотрев на невысокого безусого парнишку, наголо подстриженного, с круглой головой, торчащими ушами, подумал: «И такие с немцами сражаться будут? Да ему обычную винтовку тяжело будет носить!» Он внимательно просмотрел свидетельство о рождении (призывнику еще не пришло время получать паспорт), свидетельство об образовании и сказал: «Вы отправляетесь с командой формируемой в Симферополе, пункт назначения – Ленинградское артиллерийское училище. На сборы отпущены сутки».. В довоенное время проводы в армию походили на празднество, с обильным угощением, спиртными напитками, песнями и танцами под гармонь или баян до утра. Потом, в сопровождении многочисленной свиты родственников и знакомых, уставший, расслабленный новобранец двигался по улице к военкомату. Если парень проживал в селе, то толпа, похожая на цыганский табор, обязательно с гармонистом, на телегах сопровождала новобранца до самого военкомата. Музыка и пение и в том, и в другом случае продолжались до самого отправления поезда.

На этот раз все было иначе. Слишком серьезная угроза нависла над страной, проводы были без угощения, с объятиями, слезами и пожеланием скорого возвращения и обязательно с победой.

Прощание Виктора с Вероникой было коротким. Она, боясь посторонних взглядов, быстро поцеловав его, сказала: «Буду ждать!

Не знала ни она, ни он, что встречи не будет. Цыганка не ошиблась. В день ее двадцатилетия она погибнет от случайного осколка, пронзившего ее сердце, когда она будет стоять на балконе свой квартиры. Один самолет, одна сброшенная им бомба… и – взрыв в отдалении.

Из Симферополя эшелон, составленный из товарных вагонов, пол которых покрывал слой соломы, молодых парней вез в прежнюю столицу Российской империи, именуемый колыбелью революции. Удивительно, несмотря на частые бомбардировки железных дорог и станций, все службы железной дороги действовали четко и слаженно. Недаром нарком железных дорог и сообщения являлся членом Политбюро, высшего политического органа страны, принимавшего судьбоносные решения, в том числе и репрессивного характера. Управлял железной дорогой Лазарь Моисеевич Каганович. На железнодорожном транспорте действовала жесткая военная дисциплина, такая же, как и в армии.

Лето. Жарко. Двери вагона широко раскрыты, новобранцы устраивались поближе к дверям, кто сидя, кто стоя. Мелькали телеграфные столбы со свисающими проводами, лесопосадки, сторожки путевых обходчиков, переезды. Там, куда еще не дошел пожар войны, на полях копошились люди и работала сельскохозяйственная техника. Шла уборка урожая. Эшелон шел объездными путями, долго не застаиваясь на разъездах и станциях. Приближались к границам Белоруссии, часто стали попадаться лежащие вне дороги сожженные вагоны, остатки развороченных рельсов, разрушенные строения стрелочников и станционных зданий, поваленные телеграфные столбы со свисающими обрывками проводов. Врага нет, а следов войны – предостаточно. Миновали станцию Унечу, поодаль от станционного здания стояли приземистые домики городка, но на улицах и во дворах – никакого движения. На станции, кроме встречающей состав дежурной с флажками, ни души.

Людей не видно, но кто же тогда восстанавливает разрушенное полотно дорог, кто стаскивает в сторону искореженные взрывами рельсы, кто и откуда регулирует потоки, идущие к фронту и от фронта в тыл?

.На сегодняшний день трудно даже представить объемы и сложности работы, поистине гигантских размеров, в адских условиях, при отсутствии необходимой техники! Ни путеукладчиков, ни подъемных кранов. Только руки людские, и в основном – женские!.Шла война, немецкие самолеты особой заботой окружили транспортные потоки советских войск и мирных граждан, двигающихся по направлению к фронту и идущие от фронта. Что поделать, они господствовали в воздухе, потери в самолетах, которые они несли, были незначительными и быстро восполняемые четко работающими авиазаводами. Германия долго готовилась к нападению, ее войска были отмобилизованы, отлично вооружены, прошли серьезный опыт в войнах, охвативших большую часть Западной Европы. Бомб немцы не жалели, снарядов и пуль – тем более. И под этими бомбами и снарядами шла интенсивная работа наших, советских людей. Гибли люди, их заменяли, работа продолжалась. Железнодорожная диспетчерская служба работала в авральных условиях и успевала менять направления поездам, чтобы не было аварий и столкновений. Приходилось двигаться по обходным путям, потому что основные оказывались поврежденными. Обходные пути не были рассчитаны на интенсивность движения, но теперь поезда не снижали скорости движения. Такой четко отлаженной работы в мирное время не было. Горели станционные здания, с путей стаскивали поврежденные паровозы, а работа шла. Восстанавливали поврежденные пути быстро, но еще быстрее должно было налаживаться нормальное движение. Останавливался эшелон, идущий из Симферополя в Ленинград только для того, чтобы углем загрузиться да воды залить. Ну, естественно, еще и во время налетов вражеской авиации, чтобы успеть всем выскочить из вагонов и рассредоточиться.

Пока эшелону везло. Солидные бомбежки миновали его. Обстрелы «мессерами» были. Были убитые и раненые. И тех и других довозили до первой же станции и поручали местному руководству. Все чаще и чаще приходилось видеть свежие следы от вражеских налетов. Догорающие здания, разбросанные мертвые тела мирных граждан… Как ни странно, немцы не трогали железнодорожные мосты, не бомбили их. Значит, надеялись на то, что им они еще пригодятся для использования?

Эшелон миновал Оршу и тут, на первом же перегоне был атакован немецкими самолетами. Типов немецких самолетов тогда еще красноармейцы не знали. Были ли это «Хейнкели» или «фоке-вульфы»? Потом Виктор Мелехов научиться отличать «хейнкель 111» от «хейнкеля 177», «юнкерсы 87 и 88», и иные типы самолетов.

По счастью, тогда, в той бомбежке не участвовали «фокке-Вульфы 200» и «юнкерсы-87». Будь так, эшелон до Ленинграда не дошел бы. Курсанты выскакивали из вагонов, рассыпались и плотно прижимали тела свои к земле. Бомбежка на сей раз стоила двух десятков жизней, погибли преимущественно находившиеся в заднем вагоне замешкались, не все успели выпрыгнуть. Бомба угодила прямо в вагон. Погибших похоронили здесь же вблизи дороги. Задний вагон, поврежденный, пришлось сбросить под откос железнодорожного полотна. Машинист паровоза сообщил в диспетчерскую и этот участок пути на короткое время, необходимое для проведения работ, был блокирован.

Путешествие заканчивалось, приближались к Ленинграду. Стоял конец июля. Погода была неустойчива. Ясное небо, по которому плавали одиночные облака, вдруг быстро затягивалось тучами, в течение получаса лил проливной крупный дождь. Туча также быстро уплывала, как и появлялась, и вновь выплывало умытое дождем ослепительное солнце, тут же подсушивался асфальт тротуаров и мостовых. И так в течение дня несколько раз… Поезд разгружался на Московском вокзале. Площадь Октябрьской революции выглядела мрачно. Все здания были выкрашены в один темно-серый цвет, на стеклах окон наклеены полоски бумаги и ткани. Рассматривать город Виктору Мелехову не пришлось. Не успели выгрузиться и построиться, как прибыл майор и вручил начальнику эшелона небольшой пакет. В нем содержался приказ о передислокации Ленинградского артиллерийского училища в далекий сибирский город Томск. Позднее стала понятна причина такого приказа Сталина. Немецкий генерал-фельдмаршал Вильгельм Йозеф фон Лееб, показавший себя с самой хорошей стороны в войне с Францией, командуя там группой армий «Ц», возглавивший в войне с Советским Союзом группу армий «Север», быстро начал приближаться к Ленинграду. Предстояла знаменитая «Ленинградская блокада», потрясшая мир известием о невероятной стойкости советских людей.

А Мелехову предстояло долгое, утомительное путешествие на восток, вглубь Сибири. Пересекли Волгу, и все реже стали встречаться не только города, но и вообще селения. С обеих сторон железнодорожного полотна тянулось бескрайнее море зеленой тайги. Беспросветная зелень деревьев. Что прячется в ней и за нею? Известно, что тайга полна мест, которых не коснулась нога человека!

Но вот, наконец, прибыли в конечный пункт назначения – далекий сибирский город Томск, областной центр одноименной области. Раскинулся Томск на правом берегу реки Томь, у места ее слияния с речкой Ушайкой. Томь-река и широкая и глубокая, и судоходная. Основали город на берегу этой реки в 1626 году пятьсот семей казаков и стрельцов. Еще 64 версты следовало бы плыть по реке Томи, чтобы попасть в одну из величайших рек Сибири – Обь. Город на ту пору, когда в него Виктор Мелехов приехал, насчитывал 145 тысяч жителей. Но это, если следовать подсчету, проводимой довоенной переписью населения. А так, население города быстро росло. Сюда были эвакуированы не только Ленинградское артиллерийское училище, но и многие промышленные предприятия с запада страны. Город Виктору внешним видом своим не слишком приглянулся. Улицы не имели четкой планировки, за исключением центра. Казалось, чей-то буйный характер разбрасывал домики по округе. Западная окраина города находилась в низине и часто заливалась водой. В центре города на улицах были проложены тротуары деревянные, из досок. Город в основном был представлен деревянными строениями, украшенными затейливыми резными украшениями, на некоторых были таблички овальной формы с надписью «Саламандра». Сохранились они с дореволюционного времени и принадлежали страховому противопожарному обществу. Встречались здания в два-три этажа, из красного кирпича, не нуждающиеся в штукатурке, настолько добротно в них был прилажен кирпич к кирпичику. Беда состояла в том, что эти здания походили друг на друга, как близнецы. Создавалось представление о том, что все они проектировались одним и тем же архитектором, с не слишком богатым воображением, зацикленном на одной и той же форме. Одним из красивейших зданий считалось здание городской гостиницы, по-прежнему называемой местными жителями «Гостиницей Краузе», хотя уже никто и не помнил, кто такой был этот самый Краузе. Старинное громоздкое здание, такое далекое от удобной для жизни социалистической архитектуры! Климат Томска – самый отвратительный, с частыми дождливыми и пасмурными днями. Постоянно не хватало тепла. Долго молодой курсант Мелехов не мог привыкнуть к промозглому сырому воздуху. Редкие дни бабьего лета запомнились тем, что работы в домах и дворах затихали, местные жители, словно в дремоту впадали. В каждом доме превалировали запахи ботвы, хлеба, яблок и – земли.

Впрочем, шли напряженные дни учебы в учебных классах, отданного под училище одного из школьных зданий, перемежающиеся с обычной казарменной службой. Тактика, огневая, строевая подготовки занимали в жизни курсантов много времени. Под казарму был отведен длинный барак с утепленными стенами. Койки в нем располагались у стен, «ногами» к проходу между двумя рядами. У входа стояла чугунная печка – буржуйка. Топили ее дровами. Дневальным, чтобы поддерживать видимость тепла, приходилось сжигать немало дров.

Война шла на западе страны, а на востоке шла созидательная работа и учеба.