Текст книги "Запах дождя"

– Стоп, – сказал Костя Лесовой, становясь из более-менее доброго частного сыщика злым, но, конечно, лишь в интересах следствия. – Давай ты просто позовёшь кого-то из ваших, у кого тут пейджер. Мы ему звонили, мы у него и спросим.

Парень с лицом Бориса Борисовича Гребенщикова, мудреца и пацифиста, вздохнул тяжело и глубоко. Сейчас они с Костей Лесовым станут драться, догадался Лавров. А Лесовой драться не умеет, да и никто из нас тут не Брюс Ли.

– Сударь… А чего сразу на «ты»? – спросил мудрец и пацифист из приюта «Каштанка».

– Потому что ты нетрезв, – строго пояснил Лесовой, нависая над собеседником своим дурацким джемпером-пуловером, подарком любовницы, – потому что тебе проще собаку нам не отдавать, а потом усыпить.

– И съесть… Вам, сударь, стало быть, не ко мне. Вам на Московское шоссе, дом тринадцать.

Приютский сторож вздохнул ещё раз. Внимательно поглядел на вязаную кофту Лесового. На спрятанную за спиной руку Лаврова. Но в глаза заглянул только Майе Сорокиной:

– Нет у нас тут пейджеров, сударыня. Ни у кого, ни единого.

И резким рывком захлопнул-таки ворота. Лязгнул засовом с той стороны.

Костя Лесовой стиснул зубы и дышал носом. Так делают разозлённые ежи. А также Костя Лесовой, когда он собирался кому-то нахамить, а нахамили ему. Костя тогда воспринимает ситуацию как крайнюю степень унижения, смываемого лишь кровью.

– А что такое расположено на Московском шоссе, тринадцать? – осторожно поинтересовалась Майя.

– Мясокомбинат, – процедил сквозь зубы знающий колоссальное количество никому не нужных вещей Лесовой. – Ну что? Остроумно хотя бы.

Дима Лавров решил, что пришло время разрядить психологическую обстановку. Да и студентке-психиатру продемонстрировать, как это делается между настоящими мужчинами.

– Ап! – сказал он и метнул китайский складной ножик в доску забора.

Бросок вышел на редкость удачен. Острие ткнулось в деревянную поверхность почти под прямым углом. Лезвие с хрустом провалилось в рукоятку, и нож плюхнулся в грязь под забором.

– Ап, – грустно согласилась Майя Сорокина. – Нет больше у Кости ножика.

Честно говоря, маньяк из Щеночка получился посредственный, немногим лучше, чем частный детектив. Но Наташке всё равно было весело.

Вчера он ещё пытался объяснить какую-то свою дедуктивную логику, объяснить, зачем он изрисовал фломастером три номера газеты, но между поцелуями это получалось не ахти как – Наташка ничего не поняла. А потом Щеночек ещё и обмолвился, что убийца, мол, насилует малолетних девочек, и Наташка объяснила, насколько слышала сама, что и не девочек, и не насилует. Просто душит? – удивился пока ещё студент-медик, но уже автор статей по судебной медицине. Хотя и тут Наташка Щеночку не очень-то поверила, но говорить об этом не стала, чтобы уж совсем не обижать. Спросила, сможет ли он её задушить, если понадобится. Щеночек огорченно и рассеянно пробормотал, что конечно, сможет.

Ей пора было возвращаться домой, готовить ужин на случай, если благоверный вообще надумает заявиться сегодня домой. А со Щеночком договорились встретиться завтра же, и не на квартире, а у метро. Вот такой вот неудержимый разврат и адюльтер.

Индейцы и ковбойцы! – мысленно потешалась Наташка сама над собой, натягивая утром джинсы и водолазку. Девочка собралась во двор поиграть с мальчишкой. Почему бы нет?

В вагоне метро Щеночек ехал, не глядя в сторону Наташки, не снимая тёмных очков, но зыркая из-под них глазами по сторонам, как рассерженный петух. Девушки, на кого он смотрел, либо улыбались, либо кривились, либо переходили в другой вагон. Смелые мужчины, садившиеся напротив, поглядывали на сыщика, изо всех сил прикидывающегося маньяком, строго, но молча – не связываться же с придурком.

На Финбане Наташка глазами показала: пойдём-ка, поговорим-ка. Вышли из вагона, встали на ступеньку эскалатора. Щеночек галантно наступил правой ногой на две ступеньки выше, чтобы Наташке удобнее присесть на подставленное колено. Почему бы нет?

– Тебя же все запоминают, – как можно тактичнее сказала Наташка, обняв студента-медика за шею, но уклоняясь от очередного поцелуя. – Эти очки твои тёмные, они же только внимание привлекают. А никто же не должен заметить, что маньяк за ней следил.

– А я вот думаю наоборот, – сказал Щеночек, упрямо набычившись, – пусть лучше заметят, но решат, что нет: был там один в тёмных очках, но точно не маньяк, потому что уж очень приметный. А?

Наташка только вздохнула. Девчонка может играть с мальчишками в индейцев. Но переспорить их в процессе игры не получится, уж про индейцев-то мальчишки знают всё.

Финляндский вокзал, на питерском жаргоне Финбан, как всегда, гудел и шаркал сотнями ног. Раньше тут стояли рядами кассы по продаже билетов, теперь теми же рядами выстроились лотки с дорогими интересными книгами. Стивен Кинг, «Камасутра», каталоги охотничьих ножей и мормышек, красивые, как альбомы из Эрмитажа…

– Вот с этого вокзала я однажды ездил на пляж… – начал было Щеночек, но не договорил, вспомнив, что по уговору он не должен обращать внимания на Наташку. Он должен найти и выследить жертву маньяка, а Наташка будет смотреть со стороны, насколько это убедительно выглядит. Щеночек пошел погулять между лотками.

Жертва нашлась довольно быстро – это была одинокая красотка лет двадцати в красно-полосатой кофточке, которая готова была вот-вот если не лопнуть, то расстегнуться на груди. Девушка, кажется, очень любила читать, во всяком случае то и дело склонялась и вытаскивала из аккуратно разложенных рядов книжек то одну, то другую. Продавец хмурился. Щеночек приблизился к жертве, для пущей маскировки тоже подцепил пальцами какую-то книжку, да так и не открыл. Потёрся локтем о красно-полосатое плечико, заглянул через – что, мол, девушка, читаете? Полненькая жертва слегка отстранилась и слегка улыбнулась, не торгуясь расплатилась с подобревшим продавцом и пошла себе, покачивая бёдрами, сумочкой и раскрытой книгой. Щеночек поглядел, что досталось ему, – тощий белый томик с каким-то окровавленным бомжом на суперобложке. Нет, неинтересно. Бросил книгу и побежал следом за своей жертвой на платформу – естественно, не купив билет. Его ещё контролёры, чего доброго, поймают.

До ближайшей электрички остаётся восемь минут. Наташка приобрела билет – для себя одной: она ж не нянька начинающему маньяку, правда? Щеночка обнаружила на платформе, покупающего в ларьке дрянной китайский ножик с кнопкой. Щеночек рылся по карманам в поисках монет, едва набрал нужную сумму. До билетов ли тут.

– Он их не режет, он их душит, – промурлыкала Наташка, приблизившись на расстояние поцелуя, но делая вид, что их просто в людском потоке друг к другу притиснуло.

– Мне просто нужна выкидуха, – огрызнулся Щеночек, но обиженно спрятал орудие возможного убийства подальше с глаз в задний джинсовый карман с так и не отмытыми пятнышками жёлтой краски.

Снова разошлись и потерялись в вокзальной толпе. Толстая девушка в полосатой футболке, присев на скамеечку, увлечённо читала книгу. На чёрной обложке красовалась стройная красавица в маске и с красным маникюром. Название соответствующее – «Девственница».

Подошёл поезд. Щеночек стянул тёмные очки и тоже спрятал в карман брюк. Рано или поздно он на них сядет.

Первые два перегона от вокзала электричка тащится как черепаха. Убийца-недотёпа с ножом в кармане брюк сидел напротив жертвы, прислонив голову к оконному стеклу, и делал вид, что спит, подглядывая сквозь пальцы. Ну, не так уж плохо. Наташка стояла возле самой двери, чтобы если придётся вдруг выбегать из вагона, не толкаться в тамбуре. На Ямской Щеночек беспокойно завертел головой. То ли про контролёров вспомнил, то ли надоели ему уже эти игрища.

Не доезжая Графской, он внезапно поднялся и, едва не отдавив ноги полосатой девственнице, рванул в тамбур. Несостоявшаяся жертва проводила его недоумённым взглядом. Девочка его ещё на Финбане приметила. Ждала, вертихвостка, что дальше будет. А ни фига тебе не будет, обломись.

– Чего такое? – насмешливым шёпотом поинтересовалась Наташка, протиснувшись следом. – Не глянулась она тебе? Желание пропало?

Щеночек не ответил. Глядел поверх Наташкиной головы идеально неузнавающим взглядом. Неплохо, совсем неплохо, подумала Наташка, и тут разобрала, куда он смотрит.

У раздвижной двери, распластав ладошку по грязному стеклу, стояла худощавая неприметная школьница, светленькая шатенка с вышивкой на обвислых джинсах. Глаза у девчонки большие, с довольно глупыми ресницами, носик приплюснутый, а лопоухие уши зачесаны волосами, чтоб не так смешно было.

Оленёнок глазастый, автоматически подумала Наташка. Терпеть таких не могу.

Двери открылись, Щеночек ввинтился в толпу следом за глазастым оленёнком. Народу-то на платформе вроде ждало немного. Но все лезли вперёд, хотели занять свободные места в электричке, и Наташка на секунду потеряла из виду молодого любовника, видела впереди только вышитые джинсики на тощих девчоночьих ногах. Пришлось бежать следом за лопоухой девушкой, и ощущать в этом что-то обидное, унизительное.

Щеночек шагал быстро, но совсем не привлекал к себе внимания окружающих. Что-то такое поменялось и в лице его, и в походке. Сделало незаметным.

Бемби, подумала Наташка со внезапной яростью. Ту бабу, о которой Щеночек всё забыть не может, звали не Бамбино и не Секс-бомба, а просто Бемби. И наверняка у той такие же уши.

Прямо напротив старинной станции Графская расположен вестибюль метро, на пересечении людских потоков здесь естественным образом возникает маленький рынок. В погожий сентябрьский денёк не протолкнуться от дынь, банок с солёными огурцами и разложенных на картонках подосиновиков. Девушка-оленёнок шла неспеша, отмахиваясь от липких ос, что кружат над разрезанными дынями. И от не менее липких окликов кавказских продавцов.

Щеночек снова куда-то пропал.

У Наташки перехватило дыхание. Давно уже не перехватывало так – не от крепких объятий или солидной дозы текилы с солью в баре, а просто вот так на улице. От того, что этот жуткий мир всё-таки прекрасен. От того, что жить в нём страшно и классно. От того, что вечно хочется купить в августе эту дыню, но не тащить домой в авоське, а вот просто щёлкнуть ножиком-выкидухой, отрезать сочащийся соком кусок и вцепиться зубами. На это вкусное-интересное всегда времени-то и не хватает.

Наташке сделалось очень весело. Танцуя в ночном клубе, она обычно ощущала себя безнравственной тварью, не знала, что сказать дома Андрюхе, кроме стандартного «нормально время провела». Сейчас, наоборот, она чувствовала себя девчонкой которую знакомые пацаны наконец-то взяли с собой поиграть в полицейских и воров. Если в процессе игры и привяжут к дереву – так это ж тоже круто!

Когда вчера вечером Андрей запарковал «Тойоту» во дворе, его уже ждал ужин, и повкуснее, чем в иные дни полной супружеской верности. Когда дело дошло до жареных кабачков, Наташка невзначай спросила:

– А у нас вообще сейчас газеты занимаются расследованием преступлений? Может, утопающие сами займутся своим спасением?

Андрей не промолчал. И даже не прорычал, чтобы она не лезла в вопросы бизнеса. Почесал сквозь клетчатую рубашку плечо и сказал:

– Интересная идея. Не от тебя первой слышу, но спасибо.

По меркам теперешних взаимоотношений Наташки с мужем, это «спасибо» – почти признание в любви. Щеночку этого в жизни не объяснишь, и пытаться не стоит.

Разом размышляя о любимом муже и любовнике, Наташка злобно поспевала за малолеткой в вышитых джинсах. Та пёрлась прямиком через трамвайные пути к проспекту со вполне оленьей скоростью и целеустремлённостью. Прикольно, подумала Наташка, я-то за ней бегу, а убийца-сыщик мой, похоже, отстал. Заплутал в арбузно-дынном лабиринте, потерял из виду обеих девчонок, старую и малую. Недоумевает: а где все тёлочки? Придётся мне самой эту косулю догнать и оттопыренные уши ей надрать. Да и задушить, в принципе, не помешает. А чего? Никому не приходило в голову, что женщин на окраине душит вовсе не мужик-маньяк, а психованная распутная баба? Надо подкинуть Андрюше такую идею для передовицы в «Трепаче».

Перешли проспект. Дома тут не блочно-панельные, а шестиэтажки с колоннами, крашеные охрою. Солидные дома. Именно в таких домах выращиваются тощенькие лопоухие шатенки. Они, ясное дело, страшненькие, зато умненькие и очень нравственные. Недотроги, которые спешат из школы или училища прямо домой. Отличница, наверно, дура ушастая.

– Не закрывайте, пожалуйста! – крикнула Наташка и побежала к двери подъезда. Девушка-оленёнок как раз отворила дверь и как-то странно оглянулась по сторонам. Как будто почуяла, что кто-то её здесь в её родном дворе поджидать должен. Ну уж не Наташки ей бояться, во всяком случае. Наташка – это совершенно безопасно.

– Вам на какой этаж?

– Мне выше, – ляпнула Наташка и сразу подумала, что здесь, в невысоком сталинском доме, привычная отмазка может и не сработать. А ну как шатенка и сама на пятом живёт? Но обошлось – шатенка нажала кнопку четвёртого.

Ой, как тебе будет обидно, Щеночек, сладко подумала Наташка. Я тебя, растерянного и разобиженного, найду у метро и подскажу точный до этажа адрес, где проживает восхитительная малолетка. Она тебе так понравилась, ты её высмотрел в поезде, шёл следом, чтоб задушить, а может и ещё что нехорошее сотворить. Шёл и потерял. Понятное дело, удушить ты хотел понарошку. А вот обидно тебе, несчастному детективу, будет по-настоящему. Мальчикам всегда обидно, когда они проигрывают девочке в шахматы или в «Морской бой». Это хуже пощёчины. Самолюбие – в хлам.

Лифт оказался старый, с железной сетчатой наружной дверью, которую надо открывать нажатием дверной ручки. Наташка вошла первой и потеснилась, чтобы не задеть девушку-оленёнка. Та на полголовы ниже и размер груди гораздо скромнее. Малолетка, что возьмёшь.

Лифт поехал. Шатенка завертела головой. Ей, как и Наташке, померещились на лестнице шаги. Совсем негромкие, но быстрые. Как будто кто-то стремительно пробежал по ступенькам, стараясь обогнать медленно ползущую кабину. Будь кто-нибудь из девушек в лифте одна, могла бы и напугаться.

Очень хочется целоваться, пришла в Наташкину голову мысль, нелепая, как нервный хохот. Скорее бы эта ушастая доехала до своего этажа, пока тётя не напугала девочку страстным дыханием.

– До свидания, – вежливо сказала Наташке девушка-олень, когда лифт остановился на четвёртом. Повернула ручку и сразу увидела за дверью лифта чёрные солнцезащитные очки. Щеночек ждал на просторной лестничной площадке, сунув руки в карманы джинсов и расставив ноги.

Юная шатенка оглянулась на Наташку. Что-то, видимо, заподозрила, потому что ни шарахаться, ни визжать не стала, а вздёрнула нос и прошла, цокая каблучками босоножек, мимо зловещей лохматой фигуры, тихо-тихо обронив по дороге:

– Во придурки-то!

И по заслугам, подумала Наташка. Стараясь не ржать, придержала дверь лифта:

– Заходи давай… Убийца…

В-711. ВЛАДЕЛЬЦУ. Буду ждать вас на ж/д платформе «Садки», в субботу, десятого числа, в 11.30. Пожалуйста не опаздывайте. ВЕРА.

Вера Борисовна Матевич спряталась от дождя в помещении билетной кассы. Окошко кассира оказалось не только закрыто, но и закрашено масляной краской. Большие стеклянные окна в бетонных наличниках частично выбиты, на одном из них фломастером кто-то накарябал

Иудеи вонючие

и дорисовал трёхлапую свастику. Но на свежем воздухе не посидишь – снаружи лил настоящий летний ливень. Мелкая освежающая водяная пыль летела через дырявые окошки.

Вера достала из сумочки газету и разгладила на коленках.

С улицы вошла очень мокрая и не очень трезвая дебелая блондинка. Мокрая мужская рубашка свисала с её монументальной груди, как покрывало с готового к торжественному открытию памятника.

– Бежала… И не добежала… – сказала нетрезвая, ни к кому не обращаясь, потому что Вера к дружеской беседе явно не была расположена.

Вера посмотрела на золотые часики. До обратной электрички осталась четверть часа. Через десять минут муж с дочерью уже подъедут на Финляндский вокзал и будут ждать. Дача под Выборгом, ехать туда нужно на дизеле, который ходит три раза в день. На ближайшую электричку от станции Садки придётся сесть и уехать.

Ничего, утешила себя Вера Матевич. Ещё лет десяток протянем, и вместо часов на руке все станут носить телефоны, как в рассказах Кира Булычёва. И на вертолётах до Выборга летать. Правда, к тому времени дочь уже не захочет на дачу с родителями. Грустно это.

Ливень поутих. Ещё один незадачливый пассажир вбежал с перрона под защиту станционной стекляшки. Волосы гладко зачёсаны назад, в плаще и очках, симпатичный. Критически оглядел двух женщин, сидящих на скамейках, как будто был гарным хлопцем на сельской дискотеке и выбирал себе пару.

От блондинки несло дождём и пивом. Не перегаром, а именно пивом, как будто женщина в мокрой рубашке всю ночь предавалась забавам пьяных гусар и купалась в бассейне со слабоалкогольным напитком.

Прилизанный, а может, просто мокрый пассажир направился к Вере. Улыбнулся ещё не доходя, потащил из-за пазухи свёрнутый вокруг какой-то палки полиэтиленовый пакет. Господи боже мой, подумала Вера. Встречаются же на пригородных станциях такие симпатичные и предусмотрительные молодые люди. Улыбнулась в ответ.

– Привет, чего читаем? Стивен Кинг?

Вера немного удивилась.

– Газету читаю, – сказала она, – в которой вы моё объявление нашли. Что ж вы сами зонтиком не воспользовались? Дождь же.

– Свежий номер? – спросил уже не столь симпатичный молодой человек. Странно изогнул голову, стараясь высмотреть что-то в газете. Так очкастые школьники подглядывают в учебник соседа по парте.

– Мы с вами созванивались или не с вами? – уточнила Вера, прекратив улыбаться. Пивная блондинка смотрела исподлобья и с завистью. Её взгляд ясно говорил о том, что в этом дождливом мире сухим женщинам достаётся всё: и кожаная сумочка, и хорошая косметика, и муж с дочерью, ожидающие на вокзале. Мокрым достаётся только пиво.

– И чего там нового пишут, в газетке вашей? – спросил этот не слишком симпатичный очкарик, вместо того чтобы самому ответить на вопрос. Может, это правда не продавец зонтика, а какой-то местный житель? Ходит на станцию каждый день, чтобы завязать знакомство куртуазной беседой о газетных новостях. А в пакете у него что? Вера ещё раз посмотрела на часы и разозлилась:

– Слушайте, вы вообще кто?

– Н-не приставай к ней! – пробасила блондинка, с видом незадачливой прачки пытаясь отжать край мокрой рубашки. Она увидела, как мужик в очках дотронулся до руки Веры. Затем лишь, чтобы принудить закрыть газету. И разобрать заголовок на первой странице:

МЫ НАЧИНАЕМ СОБСТВЕННОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ!

Под этими словами помещался затейливый рисунок: ту же самую газету, но, видимо, старую и свёрнутую в трубку, тащит в зубах злобная собака. Что они там расследуют, бог их знает. Вера не читает в «Трепаче» ничего, кроме объявлений. Да и никто, наверное, не читает.

Вера сбросила мужскую руку со своей и поднялась. Ростом Верочку природа не наградила, поэтому мужчина продолжал смотреть ей прямо в глаза, лишь чуть задрав подбородок. И только теперь спросил насмешливо:

– А зонтик для кого искали? Для вас для самой?

Ненормальный какой-то.

Вера подумала, что в сумочке у неё, в конце концов, лежат газовый баллончик и деньги. А Ленке она обещала, что в Выборг поедут с подарком. Так что вопрос можно и нужно поставить ребром:

– Слушайте, у меня электричка через шесть минут. Вы принесли зонт или нет?

– Для дочери, значит, – протянул очкарик и медленно, плавно, как будто мужской стриптиз танцевал, извлёк из пакета зонт. Японский, шёлковый. Там должны быть фиолетовые бабочки и цунами. Но Вера проверять прямо здесь не стала.

– Сколько я вам должна?

– Так я вам звонил или нет? Мы вроде договаривались? – хмыкнул прилизанный, и в глазах под очками Вера прочитала что-то странное. Не презрение. Не сожаление. Не насмешку даже.

– Двадцать тысяч?

– Ну, давайте ваши двадцать…

Он сгрёб деньги. Не считая, пихнул в тот же белый пластиковый пакет. Бубнил под нос что-то невнятное:

– Расследование начали, гляди… Это ж тут у нас, в парке, школьницу вон там нашли. Весной… Но тебе-то что? Приехала – уехала. Две бомбы в одну воронку, ясно дело, не упадут…

Не попрощавшись, подошёл к выбитому окну и глубоко вдохнул мокрый воздух.

– Э-эй… – окликнула его блондинка без особой надежды. Но очкастый скоренько оглянулся и великодушно поманил её рукой.

Вере стало не по себе. Она всё поняла. Этот хмырь из предместья прочёл в газете, что она японский зонтик с бабочками покупает. Решил, что девчонка пишет, школьница. Уже нацелился позвать на чай: вы не бойтесь, девушка, у нас тут в парке опасно, людей убивают, но со мной не забоитесь, не заскучаете. Прибежал, уж было разогнался, введённый в заблуждение несерьёзным росточком покупательницы. А потом разглядел морщинки у глаз, обручальное кольцо на пальце… И скис… И теперь бормочет не пойми что.

А всё потому, что Вере Борисовне сорок лет.

Обидно как. Глупо, и оттого ещё обиднее.

Блондинка встрепенулась, одёрнула рубашку на груди и бодрой рысью подбежала к симпатичному очкарику. Чего-то прошептала на ухо, фыркнула – в общем, ожила. Когда они шли по платформе мимо окон под слабеньким уже дождиком, эта кобыла шептала доверительно и очень громко:

– Ты даже не представляешь, как стрёмно девчонке, когда холодно и штаны все мокрые! – и силилась извернуться, чтоб нежданный спутник поудобнее пристроил руку на её талии. Каблуки у блондинки высокие, бёдра красиво качаются.

Настроение испорчено на весь день.

Электричка подошла точно по расписанию. Вера Матевич вошла в вагон, чувствуя себя отвратительно трезвой и замужней старушенцией. Зонтик и сумочка бестолково болтались у неё в руках, а отсыревшую газету она пихнула в урну на платформе. Читать уже не хотелось, хотелось смотреть в окно.

Вера заметила, как аккуратно причёсанный мужчина и нетрезвая женщина углубляются в парк по едва заметной тропке, ведущей от станции. Мужчина немного поотстал. Там мокрая трава кругом, и идти в обнимку неудобно.

Когда электричка совсем скрылась за поворотом путей, Очкарик замахнулся и сильно ударил спутницу по затылку пластиковым пакетом. Внутри был завёрнут увесистый металлический прут.