Текст книги "Запах дождя"

– Ну конечно, – сказал Денис спокойно. – Тебе ж её ещё щупать и щупать?

Макс как взмахнул газеткой, так и застыл. Покосился на неё глазами. Нервно облизнул губы. Денис и сам не мог бы объяснить, зачем, но протянул руку и не торопясь сомкнул пальцы на газете. И Макс сразу её отпустил. Девочки любовались этой пантомимой. Но тут дверь отворилась вторично. Денису даже оборачиваться не понадобилось, чтобы понять – это Влад.

И Макс Гудков тоже понял, что это Влад. Что это лейтенант Стукалов, которому отлично можно будет нажаловаться на стажёра Пелевина. Это понимание двумя лампочками загорелось в глазках златовласого гимназиста. Жаловаться он за годы обучения в гимназии научился отлично.

– А вы сами-то, вообще, нормальный? – задал он вопрос уже прежним, наглым голоском.

Всё. Стажировка окончена, подумал Денис. И тут же услышал мрачный голос лейтенанта Стукалова:

– Сворачивайся тут, поехали. Ты угадал. Это в парке.

В руке у Влада неуклюжий телефон с антенной. А на лице то выражение, с которым Влад выезжает на найденные трупы. И честно говоря, в такие минуты на лейтенанта даже можно смотреть без отвращения.

Пелевин уложил в карман плаща так и не раскрытый блокнот с карандашом и вышел. Влад оглядел школьников тяжёлым недружелюбным взглядом и прикрыл дверь.

– Газетку мою забрал… – виновато развёл лапками Максим Гудков и улыбнулся одноклассницам.

Теймур Рахманов шёл по лесопарку не разбирая дороги. Под итальянскими ботинками хрустел песок, а иногда, когда он сходил с дорожки, пружинила трава. Стволы деревьев убегали за спину, унылые, одинаковые в зеленоватом сумраке. К вечеру майское солнце скрылось в хмари, и погода стала обычной для этого города.

Отставая метров на двадцать, шагал личный водитель Рахманова Антон. Тоже в заграничном костюме, мрачное бритое лицо, пиджак расстёгнут, на поясе видна кобура.

А всего в двух шагах за спиной Рахманова держался невысокий и немолодой человек, одетый не по погоде в демисезонное чёрное полупальто. Казалось немыслимым, что его короткие ноги выдерживают темп этой непонятной гонки по лесопарку. Ветки, упавшие с деревьев за зиму, хрустели под ногами, по канавам ещё текли весенние ручейки. Но человечек в полупальто шёл себе и шёл, не спотыкаясь и не оступаясь, только прокашливался каждые полминуты, будто намерен спеть оперную арию. Больше всего он походил на птицу – на серьёзную и уверенную в себе ворону, которая прыгает по луже, но зорко поглядывает по сторонам. Завязыванием галстуков он себя не утруждал, и воротник белоснежной рубашки свободно болтался вокруг немного уже дряблой, но всё ещё крепкой шеи. Маленькая собачка – до старости щенок: так, кажется, говорят.

И когда Теймур Рахманов остановился, недоумённо поглядев вокруг, человечек за его спиной вновь откашлялся, как будто каркнула тактичная, вежливая ворона:

– Кха!

Рахманов приложил обе ладони к скулам и медленно, с остервенением потёр.

– Мы же… Не туда пришли, Эдуард Сергеевич?

Человечек в чёрном подошёл и посмотрел снизу вверх.

– А куда вы шли, Теймур? – участливо спросил он. Рахманов повёл глазами и понял, что забрёл почти что в болото. Осины и берёзки тут росли чахлые, заморенные, а под подошвами работы итальянских мастеров ощущалась вода. Эдуард Сергеевич стоял на сухой кочке и казался выше, чем есть.

– Кха! Я напомню. Я позвонил вам из офиса, Теймур. Вы подъехали через двадцать минут на личной машине. Я назвал вам адрес: лесопарк Садки. Ваш шофёр довёз нас досюда, вы ничего не спрашивали у меня. Вы вышли и направились в парк. Я пошёл за вами. Вы мой клиент, я вас бросить не могу.

Рахманов смотрел на него. На скулах и щеках у него блестели мелкие прозрачные капли. Но это не слёзы – мало кто видел Теймура Рахманова плачущим.

– Кха! Два дня назад, – продолжал Эдуард Сергеевич, сунув руки в карманы полупальто и нахохлившись, – я сказал вам, что надеяться не на что. Я прямо сказал вам, что ваша дочь, скорее всего, мертва. Так или нет, Теймур Ильхамович?

– Да. Но откуда?.. – Рахманову не хватало воздуха на долгий ответ. Но собеседник отвечал ровно, как будто вёл обстоятельную беседу.

– Откуда я знал? Понял, когда мне сказали, что Лёша Лисицын согласился искать. Он зря ничего не делает. Я не знаю всех деталей расследования, которое он назвал «Окраиной». Но сам Лёша эти детали знает.

– Нет, откуда вы узнали сегодня?

– Где её нашли? Я плачу деньги за информацию. Разные деньги, разным людям. И сообщаю её тем, кто мне за неё деньги заплатил. Вот вам, например. Кха!

Минуту стояла тишина. Над головами двух немолодых людей затянула однообразную песенку какая-то весенняя птица. Водитель Антон молча стоял в отдалении.

– Я… Могу туда идти?

– Нет, Теймур. Пока ещё не можете. Вы мой клиент. Мне не нужны душераздирающие сцены.

– Её… могут… её увезут…

– Её уже увезли. Вам предстоит официальное опознание, похороны. И всё это я уже пообещал вам позавчера. Помните?

– Да…

– И я уточнил: наша договорённость в силе? И вы заплатили мне. Наличными. Кха!

– Да, Эдуард Сергеевич.

– Вы заплатили мне не для того, чтобы я нашёл погибшую. Это сделали и без меня.

– Чтобы тот, кто убил…

– Чтобы я нашёл того, кто убивает женщин на окраинах в этом году. Убивал и обязательно убьёт снова.

– Да, я всё помню, Эдуард Сергеевич.

Рахманов снова яростно потёр зудящие скулы. Синюшные пятна заблестели ярче.

– Наша договорённость в силе? – негромко поинтересовался Эдуард Сергеевич.

Бизнесмен Рахманов кивнул. Посмотрел прямо и сказал довольно длинную фразу.

– Когда Руфине было четыре года, я её возил на пляж, в Дюны. На электричке. Там поезд идёт мимо таких песчаных склонов. И на одном склоне было кладбище – оградки, памятники. Она увидела и спросила меня: что это за домики такие? Ну я решил не объяснять малышу, сказал: там живут люди, которые раньше были. А Руфа спросила…

Птица всё пела. Эдуард Сергеевич слушал клиента внимательно, не смаргивая. Рахманов переступил промокшими ботинками и, глядя себе под ноги, договорил:

– Спросила, можно ли нам в таком домике пожить будет. Я сказал, что когда-нибудь обязательно поживём…

– Очень печально. Очень. Кха! – сухо согласился собеседник. – Вот тут наверх поднимемся. Где кустов меньше.

Они прошли по склону, цепляясь за ветки и стволы. Миновали коллектор дождевого сброса, где глубоко под крышкой люка гудел водяной поток. Водитель Антон выбрался наверх первым и остановился, увидев в конце тропинки какого-то юношу в плаще. Юноша занимался тем, чего никто никогда не делает в вечернем парке: стоя на тропинке внимательно читал газету. Рахманов обернулся, переводя дыхание, к Эдуарду Сергеевичу:

– Я этого парня уже где-то видел!

Эдуард Сергеевич легонько вздохнул, сунул руки в карманы полупальто и двинулся по тропинке первым. За деревьями виднелись очертания железнодорожной платформы. А лицо у поставленного в оцепление стажёра Пелевина было оскорблённое и возбуждённое одновременно, когда он увидел трёх мужчин, идущих по парку, и встал поперёк дорожки.

– Туда сейчас нельзя, – сказал он, стараясь говорить, как умеет говорить Влад Стукалов – тем занудным голосом, которому обычно верят без объяснений. Но Эдуард Сергеевич не поверил.

– Нам можно, – сказал он, посмотрев на стажёра снизу вверх. – К Алексею Фёдоровичу.

Денис Пелевин шагнул было в сторону, но тут же встретился глазами с Теймуром Рахмановым. Бизнесмен смотрел ему прямо в глаза. Без выражения.

– Нет, стойте, – потребовал Денис и свободной рукой потянул из кармана милицейскую рацию. – Говорит стажёр Пелевин. Только что подошли двое… Один из них потерпевший… Отец потерпевшей. Он заходил в отдел, помните?

Выступив из-за спины Рахманова, водитель Антон протянул большую руку и легко отодвинул стажёра. Силушки богатырской у личного шофёра бизнесмена Рахманова хватит ещё на троих стажеров, не обеспеченных даже форменной одеждой, не говоря уж о личном оружии. Денису мешали газета и рация, которая хрипела в руке.

– Теймур! Кха!

Рука ослабла. Отец потерпевшей покорно отступил. Не пошёл по тропинке.

– Увезли её уже.

За деревьями проехал небольшой белый пикап, свернул к станции и скрылся. Вообще-то на машинах в лесопарк нельзя. Но кого это сейчас волнует?

Лисицын подошёл минуты через три. Один, без Влада.

– Какого дьявола, Эдвард? – крикнул майор уже издали.

– Да, Лёшенька, и тебе добрый вечер! – откликнулся человечек в чёрном и нахохлился, как ворона, собирающаяся вытащить кость из собачьей миски.

Лисицын перестал его замечать. Подошёл к Рахманову и сказал негромко:

– Для вас очень плохие новости. Вашу дочь задушили четыре дня назад, почти сразу, как пропала. Вам надо будет подъехать в морг. Сочувствую.

– Я всё это знаю. Я хочу пройти туда, где её нашли.

– Зачем?

– Эдуард Сергеевич мне сказал…

– Эдуард Сергеевич здесь никто!

– Кха! Будь я никто, Лёша, ты бы здесь не стоял!

Воцарилась зловещая тишина. Стихли даже птицы. Майор Лисицын ожесточенно отряхивал левое плечо от перхоти. Оцарапал ладонь о звёздочку и угрожающе переспросил:

– Что ты имеешь в виду, Эдик?

– Ты про этот труп даже не знал. И не узнал бы, если бы мой клиент не обратился к тебе. И не знал бы, где искать, если бы Глебушка…

– Только попробуй ещё раз прислать этого своего клоуна!..

– Этот клоун – коммерческий директор моего агентства! – веско напомнил Эдуард Сергеевич. – Но, как видишь, я пришёл сам! Моё агентство поработало на пользу твоего отдела. Могу я хотя бы осмотреть место происшествия? Или нет?

– Нет у тебя никакого агентства! – взревел Лисицын.

– Скоро будет! – величественно пообещал человечек в чёрном полупальто.

С минуту двое мужчин, огромный и маленький, переводили дыхание, словно два средневековых рыцаря, сошедшиеся на лесной дороге, разбившие о шлемы друг друга пару копий и убедившихся в примерно равной мощи соперника. Теперь надо слезать с коня и переходить к сложной и изнурительной рубке мечами. А кругом толпятся простолюдины, и при них как-то неловко рубиться в полную силу.

– Лёшенька, – проникновенно, как будто только что подошёл, заговорил Эдуард Сергеевич, совершая маленькие шажки поперёк дорожки, – кто-то в твоём новом отделе оказался достаточно умён, чтобы заподозрить серию убийств в райотдельских сводках. Теперь не помешало бы эту серию раскрыть. Твоему потрясающему отделу, полное название которого я запомнить не могу, это надо просто позарез. Но твоя версия была про собак, про объявления на столбах. Так вот, серию ты вычислил правильно, но версия твоя не сработала. У дочки Теймура Ильхамовича собака не пропадала. Кха!

– А откуда ты вообще знаешь версии моего отдела?

– Я плачу деньги за информацию! Кха! И использую её! Я направил к тебе клиента. И ты нашёл шестой труп!

– Это не доказательство!

– Для суда – нет! Для нас с тобой – да! Убийца с окраин не читает объявления на столбах! Точнее сказать: не только их читает, выбирая новую жертву! А выбирает он прямо сейчас, Лёшенька! В данный момент! И ты пока не понимаешь, как он это делает! А надо бы понять, если ты намерен ему помешать!

Денис Пелевин слушал этот безобразный скандал так же молча, как и двое коротко стриженных мужчин, одетых в дорогие заграничные пиджаки. Наверное, бизнесмен Рахманов и его шофёр могли бы добавить пару слов по теме. Но не пытались. Отец погибшей массировал пальцами скользкие щёки. Водитель Антон сжимал и разжимал увесистые кулаки.

И Денис тоже ничего не сказал. Хотя держал в руке номер газеты «Трепач» за май 1996 года. Пару часов назад он отобрал его у мерзкого одноклассника Руфины Рахмановой. На полосе с объявлениями там обведено кое-что.

Р-315. БМААКСУ. Счастье какое! Через рельсы, через парк! Фэнкс огромный-преогромный! РУФА

Но показать эту газету майору Лисицыну Денис решился только на следующий день.

Глава 3

 
– Купил мартышку,
А она сбежала! —
 

спел Дима Лавров, придвигаясь к автобусному окошку. Майя Сорокина, уже сидящая напротив, привычно подождала продолжения, но Дима решил, что и так достаточно смешно.

В автобусе стало посвободнее, и искатели дога Гарри смогли устроиться там, где в старых жёлтых автобусах на оконном стекле всегда написано «Места для пассажиров с детьми и инвалидов». Раньше обычно висела ещё касса с плексигласовым прозрачным козырьком. В прорезь пассажиры бросали пять копеек и откручивали себе положенный билет. Сами. Было же время.

Лавров выбрал куда сесть не без умысла. За пять лет дружбы он усвоил, что Костя Лесовой не садится на «места с детьми» никогда и ни за что. Почему, Костя? Фрр, Дима! Потому что они для инвалидов. Но тут же нет ни одного инвалида, Костя! А если войдут? Ну войдут, так уступим. А почему это, Дим, я должен кому-то место уступать?

Ну и славно, подумал Лавров, глядя на улицу сквозь буквы, оставшиеся на окне. Вполне классически надпись пострадала от монеток школьников и прочих хулиганов и читалась, как

«…я – пассажир… ты – инвалид…»

За окном проплывали бесконечные серые дома – то маленькие пятиэтажки, то блочные кварталы. Казалось удивительным, что город ещё не кончился, что автобус снова и снова поворачивает и проезжает мимо пустой витрины с вывеской «Мясо» и картинкой коровьей морды, сляпанной из коричневых загогулин. Мимо бензоколонки, через короткий виадук – казалось бы, всё – но нет, снова кварталы домов.

Костя Лесовой величественно стоял у заднего окна и, кажется, размышлял, не выйти ли прямо здесь. С него ведь станется. Но у какого-то технического училища в автобус ввалилась толпа девиц и на свою беду обступила одинокого гения. Толпа была небольшая, всего три девушки, но они хохотали и ругались матом. Не со зла, а потому что выросли в районе, где так не ругаются, а разговаривают.

– Не слушай, Маюсимус, – посоветовал Лавров.

– Я, между прочим, в психушке работаю, – напомнила Майя Сорокина печальным голосом.

А вот у Кости Лесового этого преимущества не было. Он строго посмотрел на девиц один раз. Посмотрел другой. Девицы это заметили, и им явно польстило внимание. Ещё одну остановку они матерились уже нарочно, кокетливо подбирая выражения и поглядывая на смущённого, как им казалось, небритого интеллигента в кардигане. Еще остановка, и они вышли, без лишней необходимости протиснувшись между Лесовым и автобусным поручнем. Чтоб запомнил.

– Ну, сейчас ты услышишь, Маюсимус, – пообещал Дима, заметив, что бывший приятель идёт по салону большими шагами. Конечно. Девушки ушли, а поорать-то надо.

– Быдло щебечущее! – безжалостно сообщил Лесовой, плюхнувшись рядом с Лавровым и с вызовом покосившись на сокурсника. Курсе этак на третьем Димка, бывало, такими высказываниями возмущался, обзывался фашистом и возникала бодрая и содержательная приятельская дискуссия. Но шестикурсника Лаврова на этой кобыле уже не объедешь.

– Брюнеточке ты особенно понравился, – спокойно сообщил он. – Будь ты поумнее, Костя, вышел бы за девчонками и расширил круг романтических знакомств.

– Ф-р-романтических? В этой глухомани?

Костя с такой ненавистью указал на проплывающий за окном бетонный забор, как будто это была колония строгого режима, а сам он – отсидевшим десяток лет зеком.

– А у тебя теперь это от адреса зависит? «Двухкомнатная в центре, смежные не предлагать»?

Майя Сорокина почувствовала, что дружеская перепалка вот-вот перейдёт границы и постаралась интеллигентно вмешаться:

– Есть такой анекдот про глухомань…

Она рассказала анекдот и к финалу покраснела, хотя никаких плохих слов говорить не пришлось.

– Где ж ты такие анекдоты добываешь, Маюсимус? – с участливостью детского врача спросил Лавров.

– «Не скучай», – ответила Майя и, видимо, испугавшись, что её слова примут за указание к действию, поспешно пояснила: – Это газета такая.

Костю Лесового аж перекосило. Он полез рукой куда-то под застёгнутые на животе пуговицы, некоторое время рылся там, как будто доставал пачку банкнот из секретного, булавкой застёгнутого кармана. Но извлёк только мятую газету с отвратительным зелёным языком на заголовке.

– Не эта, часом? – спросил он.

– Амбивалентный рисуночек, – заметил Лавров. – «Трепач. Независимая газета для любителей информации. Номер девятнадцатый, октябрь». Это что за гадость такая?

– Это вот то, что они читают! – проскрежетал Лесовой и махнул рукой так целенаправленно, как будто давешние пэтэушницы до сих пор бегут за автобусом стаей голодных волчиц.

– С чего ты взял?

– Да что я, глухой, что ли? – взвился Костя Лесовой. – «Купончик», «у тебя есть купончик», «а я ещё надыбала купончиков»… Это для них как наркотик, понимаешь?

– Не улавливаю, – честно признался Лавров. – Что там такого страшного в этой газетёнке? Реклама борделей? «Майн кампф»?

Лесовой прикрыл глаза, как будто всю жизнь силится объяснить окружающим таблицу умножения, а те и цифры-то запомнить не в состоянии, и некоторое время сидел с этим хорошо знакомым Диме Лаврову выражением отчаяния на лице. Потом сказал тихо, но твёрдо:

– Я не злюсь, Дима. Мне их просто жаль. Это поколение на десять лет моложе нас. Им не вдолбили в голову того, что вдалбливали нам. Что человек должен уметь думать. У нас не было другого выхода, у них – есть. За них подумают другие. Те, кто покажут им рекламу по телеку, те, кто предлагают купить купончик, сигаретку с травкой, газетку с анекдотами. Их никто не заставляет. Но им так проще. Они скоро привыкнут этим питаться, как уже привыкли матом крыть и пиво хлестать. И вот тогда можно будет написать им в газетке что угодно, хоть путёвку в бордель, хоть повестку на фронт. И они купят газетку и спасибо скажут. И ни я, ни ты не сможем им тогда помочь! И никто не сможет…

– Эх молодёжь, молодёжь! – скрипучим стариковским голосом подвёл итог Лавров. – Короче, Маюсимус, не покупай эту газету, а то в публичный дом угодишь.

Майя Сорокина снова зарделась. А Костя Лесовой открыл наконец глаза и поглядел на однокурсников почти с азартом. Разгладил на колене измятый газетный лист.

– Ну хорошо! – предложил он спокойно и даже весело. – Вот ты, Дим, просто почитай. И ты, Майя, тоже.

На газетном листе в шесть колонок теснились набранные очень мелкими буквами прямоугольнички со словами. Некоторые обведены линией шариковой ручки.

А-501. СЛАВА, Славик, Славочка, Славулечка, Славский! Я всё там же. AЛЕHA

Д-389. ЛЮЮЮДИИ!! Найдитесь, кто поймёт моё безумие от Толкиена! Пишите все! И полурослики, и смертные, и даже гоблины! Нужен кому-то верный маг пятнадцати лет, который /точнее которая/ ненавидит подлость? Я могу! Рэндальь, она же ДИНА

Д-392. ТУДЫПС тап топ стоп, чего это я? Абзы, авзы, сорри, мужики, мысли не соберу после вчерашнего. Ну ёлы-палы, кыска, это моя миска! Ваш ДУДУС

К-511. ОТДАМ в хорошие руки молодую тёлку. Светленькая, кличут Машкой, молока много, телится регулярно. Звонить по ночам. КАПИТАН СНИКЕРС

Л-470. ПИПЛЫ! Кто выучит играть на губгармошке? ЛИЗЕРГИНКА

Л-475. СВЯТОЗАРФУ. Твои слова про женскую грудь в прошлом ТР навеяли только одну цитату: «Всё, что всплывает, – одинаковое». Прими и не серчай. ЛОРИТА ИЗ БЕРНГАРДОВКИ

М-523 СВЯТОЗАРФ, мой мужчина на газоны не гадит. Он только слюни по квартире развешивает. МЯУ.

С-496. ГОСПОДА. Жизнь наша как поезд и всё под уклон. Вот и лето прошло, словно и не бывало, и карнизы мокры, будто дождей не хватало. Искренне ваш СВЯТОЗАРФ

Т-422. ОЛЕГ. Ты гиббон! ТОВАРИЩИ НЕТОВАРИЩИ

Ф-289. РЕБЯТА, умоляю! Потеряла единственного друга возле Пр. Просвещения. Сеттер рыжий, уши лохматые. Зовут Чарльз. Он без меня не выживет, а я без него. Плиизе! ФИГА СЕБЕ

Он сидел на краю кровати, уткнув острые локти в колени и стиснув ладонями нос, словно хотел вытянуть его подлиннее. Позвонки на тощей спине Наташка могла бы сейчас пересчитать. Щеночек переводил дыхание, как собака, сбежавшая из дома, носившаяся до одури по полям и наконец-то вывалившая язык и усевшаяся под забором.

– Спасибо, милая!

Наташка натянула простыню до самых глаз. В такие минуты её обычно обуревает скромность. Ногам стало прохладнее – простыня на кровати оказалась лежащей поперёк.

– У тебя красивые копыта, – сказал Щеночек. Наверное, считал это бог знает каким комплиментом, но голос, звучащий тускло и бесстрастно, Наташку в восторг не привёл.

– Копыта? Хвост и вымя?

Он обернулся через плечо и уставился в Наташкины глаза, хлопающие из-под надвинутой простыни. В щенячьем взгляде читалось огромное удивление, как будто женщина в кровати не выполняет каких-то важных обязательств, не шепчет нужных слов, не светится от счастья в полумраке спальни.

– У меня ноги, а не копыта, – сказала Наташка без особой строгости, но твёрдо.

Щеночек обвёл спальню взглядом. Собственно, это не спальня даже, а просто комната, где стоит двуспальная кровать. Вряд ли в приличной супружеской спальне должен стоять письменный стол и висеть на стене футбольные бутсы. Но подобранный во дворе парень безошибочно нащупал взглядом застеклённую фотографию, где Наташка в белом платье на высоких каблуках взмахнула руками, швыряя вверх нечто бесформенное. Фотография висела над столом, правее бутсов.

– Я знал девушку по прозвищу Бемби, – сказал Щеночек значительно и веско, как будто сообщал о том, что владеет замком, где живёт фамильное привидение.

– И что ты с ней сделал? – усмехнулась Наташка.

– Я её бросил.

– Интересно… Я почему-то думала, что она сбежала от тебя с торговцем недвижимостью.

Он резко поднялся с кровати и прошёл по комнате, прилипая пятками к паркету. Добрался до фотографии и постучал пальцем по стеклу.

– Это ты так замуж выходишь? Регистрация брака и кидание букета?

– Нет, – сказала Наташка и повернулась набок. Иногда получалось, иногда нет, но в этот раз удалось идеально: в два движения она скатилась с кровати, изящно обернувшись простынёй на манер Древней Греции. Это сразу придаёт уверенности в разговоре с мужчиной.

– Но это же букет?

– Это не регистрация. Это мы в церкви венчались, а потом гостей позвали. Раньше не до того было.

– А! – щенячья улыбка стала злорадной, как у пьяного подростка в подворотне. – Значит, Господь ваше семейное счастье благословил? Ты в бога веришь, что ли?

– А ты нет? – спросила Наташка, окинув выразительным взглядом. Он сразу понял намёк, поднял футболку, кинутую на пол возле кровати, принялся натягивать. Штаны и куртка, кое-как отмытые от масляной краски, обтекали в ванной, наполняя квартиру едким ароматом растворителя.

– В церковь я не хожу, – сказала она, – но ни во что не верить – это тоже как-то тупо. Чаю выпьешь?

Щеночек сглотнул. Видимо, в горле пересохло, а согласиться на угощение не позволяет гордость.

– С детства полюбились? Сразу поженились? С годами всё крепче? – вопросы он задавал всё с той же адской иронией несмышлёныша, потешающегося над взрослыми.

– Нет, не угадал, – снова усмехнулась Наташка.

– А кто он у тебя? – Щеночек снова побарабанил по фотографии, но уже настойчивее, как будто старался разбить стекло. – Брокер? Менеджер? Продюссор?

В последнем слове он безграмотно заменил «е» на «о», да ещё и «с» презрительно протянул.

– Вот он сейчас с работы приедет, – пообещала Наташка с лёгкой многообещающей улыбкой и прошла на кухню. – И ты сам у него спросишь.

– Значит, просто бандит? – крикнул Щеночек вслед, но она уже открыла кран, наполняя электрочайник. Настроение хорошее, игривое. Голова ясная. Ночной беспредел в танцевальном клубе забыт, как после крепкого сна.

– Если чай собираешься пить, джинсы не надевай. Табуретка лакированная, снова прилипнешь.

– Что же мне, в трусах тут ходить? – донеслось из ванной.

– А то я тебя в трусах не видела…

Вазочка с карамельками стояла на кухонном столе. Фантики со слониками. Наташка в детстве такие страшно любила и старается покупать, пока ещё продают. Хотя вкус уже не тот.

Щеночек вошёл в небольшую кухню угловато и примостился на табурет неловко. Надо ему либо совсем сбрить щетину, либо отрастить богемную бороду. Хотя мне-то что за забота? – подумала Наташка.

– Тебя что, четыре девчонки подряд бросили? Одна с брокером, другая с продюсером?

– Нет, – сказал он, с хрустом разгрызая карамельку. – Только одна.

– Их грызть не надо. Зубы сломаешь.

– Не сломаю, – отрубил он так мрачно, как будто только что лишился пары резцов, но стесняется в этом признаться. Наташка придвинула вторую табуретку и села так, чтобы своими коленями коснуться его коленей.

– Ты чего злой такой, Щеночек? Девчонок в этом мире на тебя хватит, ещё и останется. Ты красивый, ты ласковый. Душ только принимай почаще.

Щеночек не выглядел сейчас ни красивым, ни ласковым. Солнце било ему в глаза через кухонное окно, жарко и неприятно, время перевалило за полдень, и сентябрьское небо голубело в полную силу. По поводу душа он собирался ответить что-то сразу, но помолчал, а потом заговорил с обманчивым спокойствием в голосе, как какой-нибудь профессор, блин:

– Поведение женщины обусловлено биологически. Гормоны требуют родить ребёнка. Для этого нужно выбрать самца получше. Личностные качества тут не столь важны.

– Я не рожу от тебя ребёнка, – сказала Наташка, – успокойся ты, пожалуйста.

Щеночек задрал брови и взглянул на хозяйку квартиры как на исключительную дуру. Для небритого парня, сидящего без штанов на чужой кухне, он обладал неплохим самомнением.

– Деньги! Мышцы! Секс! – проговорил он веско, как будто заклинал древнее зло в языческом капище. – Бемби выскочила замуж за тихого зануду, ездящего на старом «Вольво», а ты за крутого бандюгу на японской тачке. Правда, руль у тачки справа, тоже чуть сэкономили. У каждой из вас своя цена, у тебя она просто выше. Но цену не сама женщина назначает.

– А кто назначает? Уж не ты ли? – поинтересовалась Наташка, ополаскивая кипятком заварочный чайник.

– Мужчина, по крайней мере, знает, что такое любовь!

Она рассмеялась так искренне, что, ставя чайник на стол, едва не уронила одеяние из простыни.

– Ты так решил, потому что я с тобой переспала, что ли?

Это его уже всерьёз зацепило:

– У тебя в спальне фотка на стенке! Год назад, или два года, ты пообещала любить своего менеджера до гроба! И что? И вот я тут сижу, на вашей семейной кухоньке! Значит, ты врёшь! И не ему врёшь, и не мне, а себе самой!

– Ты тут сидишь, – пояснила Наташка, с удовольствием прихлёбывая горячий чай, – потому что мне во дворе утром очень захотелось. Это не значит, что я Андрея не хочу. Или что Андрей меня не хочет и не любит. Это не так просто, Щеночек. Вот женишься – начнёшь разбираться.

– Я не женюсь.

– Все так говорят.

– Я не женюсь, – повторил он и в наглых глазах его загорелось сверхчеловеческое презрение к Наташке лично и ко всей Вселенной в придачу, – слишком уж хорошо я вас понимаю. Я слишком хорошо знаю, что вы сделаете в следующий момент…

Наташка протянула руку и выплеснула ему на голые колени полчашки горячего чая. Щеночек взвыл и вскочил как ошпаренный – что, собственно, и было правдой. Обеими ладонями он держался за ноги и смотрел на Наташку с неподдельным ужасом.

– Ну, – весело уточнила Наташка, – что я сейчас с тобой сделаю? В хлам!

И, стиснув левый кулачок, прицельно врезала ему по кончику носа. Это неопасно, но очень больно.

– Ой! – протяжно закричал Щеночек с огромным огорчением в голосе и схватился за нос.

С минуту постоял, беззвучно всхлипывая. Потом молча вышел с кухни в прихожую. Не отнимая ладони от лица, стал возиться, надевая джинсы и обувь, роняя из карманов куртки на пол и снова запихивая обратно какие-то ненужные предметы. Наташка допила чай, съела ещё одну карамельку и вышла провожать гостя, только когда услышала щелчок открывшегося дверного замка.

Он стоял на пороге и смотрел влажными глазами. Куртку не надел, тащил за шиворот, как браконьер, пойманный с поличным и волокущий по земле свидетельство собственного позора. Наташка целовать его не стала, но не отказала себе в удовольствии улыбнуться на прощание:

– Мне всё очень понравилось, – сказала она и захлопнула за ним дверь своей квартиры.