Текст книги "Возвращение колдуна"

Глава 6

Время близится к полуночи. Иван лежит у себя дома на широком мягком диване. Смотрит телевизор.

Но перед его мысленным взором – образ Маши. Вот она сидит, закинув ногу на ногу. Бедро у нее налитое, упругое. А лицо – заплаканное, слезы, словно жемчуг, блестят, сверкают. Панночка…

Иван взял пульт, попереключал каналы. «Сон у меня совсем нарушился. Может, принять снотворное? Да, пожалуй». Он поднялся, достал из кладовки большую пластмассовую коробку с лекарствами, нашел там снотворное.

…Лежит Иван, глаза его смыкаются, сладостный покой нисходит на его сердце. И далекий шум, будто от весеннего ручья в лесу, доносится в комнату.

Когда-то в детстве пускали с друзьями в глубоких ручьях кораблики из сосновой коры. Порой из воды там выныривала черная выдра и, блеснув шерстью, исчезала под корягой…

Шум, однако, усиливается, где-то явно льется вода.

Иван с трудом открывает глаза – тяжело просыпаться в четверть третьего ночи, особенно после принятого снотворного. Не глядя вниз, машинально надевает тапочки, стоящие у кровати. Идет в ванную, проклиная свою забывчивость – не закрутил кран.

Но – чудо, чудо! Ванна более чем наполовину наполнена водой. А в ванне лежит Мария – белая, как молоко. Груди ее колыхаются под водой, и тело ее все в струящихся изгибах плеч, талии и бедер.

Легким движением кисти она плеснула на него водой и звонко захохотала. Жемчугом сверкнули зубы. И проник ее звонкий смех в самое сердце Ивана.

«Как же она попала сюда? Я же ее еще не выписал из больницы. Неужели сбежала? Колдун! А-а… Вот кто открыл окно в палате! Вот кто ей показал, где я живу!»

Стоит Иван, боясь шевельнуться.

А Маша тем временем, не переставая хохотать, встает. Вода стекает с ее волос на плечи, течет по ее волшебному телу.

– Ха-ха-ха!..

Она протягивает к нему руки, желая обнять. А в лесном ручье – лягушки квакают, черные выдры, вынырнув из воды, снова устремляются под коряги. И сосны шумят, и дубы. Весь лес поет – кукушки, соловьи, вороны…

Хохочет Маша. Но! – шприц в ее руке! Шприц!

– Не бойся, не бойся… – шепчет она ласково. Распрямив левую руку, внимательно рассматривает вены на ней. Колет, введя себе наполовину раствор из шприца. – А теперь ты. Это – яд любви, чистый, без примеси. Ты уколешься сам или тебе помочь? А-а, ты же врач, я совсем забыла, – она хищно улыбается, протягивая ему шприц.

Ее глаза становятся мутными, и все ее тело быстро темнеет. Берет руку онемевшего Ивана, прищуривается – смотрит, в какую вену его уколоть. Нашла хорошую. Искривив лицо, с выпученными глазами, занесла над ним шприц…

– А-а-а! – закричал Иван и… проснулся.

Вся подушка была мокрой от пота. И простыня тоже. В комнату сквозь окно лился тонкий лунный свет.

«Ну и чертовщина приснилась! Настоящий кошмар. Значит, не зря пишут, что некоторые снотворные имеют сильный побочный эффект и лучше их не принимать».

Вытерев ладонью взопревший лоб, он перевел дыхание. Медленно повернул голову и… Не может быть! Рядом с ним – женщина, лежит на боку.

«Как же она попала в мой дом?» Иван больно щиплет себя за ноги, чтобы убедиться, что это уже не сон. Да – это явь! Голая женщина в его постели! Но ведь он же ни с какими женщинами не встречается уже давно. Как же она очутилась здесь? Откуда у нее ключи? Может, это одна из тех проституток, которых он когда-то водил к себе домой, та, которая однажды обворовала его? Да, это она! Решила вернуться. Сюрпризом.

Иван наклонился поближе к девушке, к самому ее лицу. Так близко, что услышал ее дыхание. И уловил аромат ее тела.

Но не видно лица девушки, не различить его в темноте.

И затрепетало сладкой дрожью все естество Ивана. Никогда в жизни он так не любил ни одну женщину, как эту! За одно прикосновение к ней был готов сейчас отдать свой дом, дачу в горах, жизнь!..

И обняла его девушка. Но почему-то руки ее оказались не ласковыми и нежными, как этого ожидал Иван, а напротив, – неимоверно сильными.

– Ах! Ведьма! – воскликнул он.

Одним рывком она неожиданно перевернула его на живот и вдавила лицом в матрас. Потом взобралась на него сверху:

– Ты в этой позе никогда не пробовал? – спросила, наклонившись к его уху.

…И вылетел Иван в раскрытое окно. А прекрасная амазонка – на нем верхом. …Они парили над ночным Нью-Йорком, над его небоскребами, кружились над Эмпайр-стейт билдинг и вокруг небоскреба Крайслер, в четырех углах которого под шпилем – гигантские статуи орлов, говорят, в голове одного из них спрятаны слитки золота!

Ветер обвевал Ивана теплыми струями. Внизу, по тоненьким лентам дорог, проезжали редкие машины. Миллионами ярких неоновых ламп пылали рекламные щиты на Таймс-сквер. Стены небоскребов из стекла и железа, нагретые за день, медленно остывали, отдавая воздуху свое тепло.

В некоторых окнах Иван успевал заметить отражение своего летящего тела, оседланного ведьмой. Где-то вдали, кажется, в Гарлеме или Бронксе, пылал дом, его тушили пожарные. А в Бруклине полицейские машины, сверкая мигалками, преследовали какой-то белый лимузин, окружая его со всех сторон.

– Эй, вы, в лимузине! Уходите по Пятой авеню. Вас берут в кольцо! – кричала ведьма – сверху ей было хорошо видно, что белому лимузину остается лишь одна улица, чтобы вырваться из окружения.

Иван крепко сжал в кулаке нательный серебряный крестик: «Господи, Господи… Спаси и сохрани…» И почувствовал, что руки ведьмы, сжимающие его горло, стали ослабевать…

Он упал на какую-то скалу. Внизу ревел океан. Иван еще не верил, что спасся. Лежал, продолжая крепко сжимать крестик в кулаке. Его зубы стучали. «Убить ее! Убить!» Свободной рукой Иван нащупал какой-то камень. Занес камень вверх, чтобы обрушить смертельный удар, размозжить ведьме голову, и… проснулся!

Вскочив с кровати, Иван ринулся в кладовку. Вытащил оттуда коробку с лекарствами. Не одеваясь, в одних трусах и даже без тапочек, выбежал из дома и выбросил коробку в мусорный бак. Плотно накрыл бак крышкой. Отряхнул ладони и вернулся в дом. «Вот и ночь скоротал. А переживал, что не могу заснуть».

Глава 7

– Нет, Иван Борисович, позвольте с вами не согласиться. При всем уважении, я бы даже сказала, преклонении перед Достоевским, я всегда с досадой читаю в «Преступлении и наказании» страницы, посвященные Сонечке Мармеладовой. Как же так? Ведь Достоевский был близко знаком с проститутками: известно, что, будучи холостяком, он посещал дома терпимости, что, впрочем, в те времена было обычным явлением для молодых людей. Но почему же, объясните мне, пожалуйста, он столь неправдоподобно в своем романе вывел проститутку Соню Мармеладову? И Катюша Маслова в «Воскресенье» Толстого – тоже героиня, высосанная из пальца. Вообще, в нашей великой русской литературе тема проституции освещена убого – и с художественной, и с психиатрической стороны, – рассуждала доктор Фролова, сидя в своем кабинете, который, как обычно во время ланча, превратился в литературный салон.

У Виктории Львовны были новые очки в золотистой оправе. Новые линзы поблескивали, когда она изредка и как бы вскользь бросала внимательные взгляды на сидевшего напротив нее Ивана.

Иван был неухожен и помят, будто с похмелья. Волосы, которые он с недавнего времени отпускал, но всегда аккуратно зачесывал набок, на сей раз были взлохмачены, спадали ему на глаза.

– Но ведь этот вопрос – проституция и психиатрия – требует иного, единственно верного взгляда, – продолжала доктор Фролова. – Наши великие писатели разводили вокруг этой темы антимонии, искали какие-то религиозные и нравственные ценности, вместо того, чтобы заявить в полный голос: ВСЕ, без исключения, проститутки – психически больны! Посмотрите на наших пациенток, кто занимается этим отвратительным ремеслом. Среди них же нет ни одной нормальной. Помните красавицу Елену, которая раздевалась повсюду в отделении? Она – патологическая эксгибиционистка. А Изабелла? – психопатка и наркоманка. А Вероника? – шизофреничка. Да зачем далеко ходить за примерами? Эта ваша Маша или, как вы ее называете, пани Мария – имеет целый букет психиатрических нарушений.

Иван ерзал на стуле, по всему было видно, что чувствовал он себя крайне дискомфортно. То нервно приглаживал свои нечесаные пряди, то в который раз проверял, строго ли по центру галстук.

– Почему вы думаете, что Мария проститутка? – тихо спросил он. – У нас нет тому никаких доказательств. Она мне недавно рассказала свою историю, очень печальную, кстати. И у меня нет никаких оснований ей не верить. Мы в своей работе совершенно перестали доверять пациентам, заведомо считаем, что они врут.

– Та-та-та, – перебила его Виктория Львовна, и в ее голосе зазвучали строгие нотки. – Рассказывать истории эти девицы – большие мастерицы.

– Хорошо, тогда зачем она здесь? Почему она сама пришла к нам?

– Скорее всего, совершила какое-то преступление, ждет суда, вот и решила сыграть в сумасшедшую, в расчете смягчить приговор. Больная-больная, а соображает. Это очень коварная пациентка, и я опасаюсь, Иван Борисович, как бы она, грешным делом, не утянула вас за собой.

После долгого молчания Иван, наконец, сокрушенно вздохнул:

– Да, доктор, вы правы. Я немного разболтался. Душа тоскует по колдуну… Но, разумеется, я должен взять себя в руки и выбросить из головы ненужные фантазии.

– Прекрасно! Молодец! – едва ли не вскрикнула доктор Фролова. Казалось, что она готова броситься к Ивану и расцеловать его. – Рада, что вы опомнились. А то я уже начала за вас серьезно переживать. После вашего возвращения из Рима что-то в вас изменилось, нарушилось. Это замечаю не я одна, но и другие сотрудники в отделении. Даже мистер Вильям, наш заместитель директора, недавно сообщил мне о вашей странной выходке, когда он в Шестой палате проверял исправность кровати. По его словам, вы якобы уверяли, что у мистера Вильяма пропал нос. Это правда? Не надо, не отвечайте! – она подняла руку с раскрытой ладонью, словно желая закрыть рот Ивану. – Да, мы все устаем, переутомляемся. Нам, психиатрам, непросто оставаться нормальными, стоять на земле, когда все вокруг летают в небесах. Признаюсь, я даже начала подозревать, что вы замышляете вернуться к литературным занятиям. Упаси вас Боже от этого, дорогой Иван Борисович! Мы же с вами умные люди, понимаем, что литература – это всего лишь выдумка фантазеров, опасная для них же самих. А психиатрия – это реальность. И мне было бы очень жалко, Иван Борисович, если бы вдруг… Но, слава Богу, что вы решили остаться с нами – психиатрами, а не с ними, – Виктория Львовна указала на дверь, которая неожиданно открылась.

В проеме показалась голова медсестры Сандры:

– Вы знаете новость? Наша секретарша родила дочку. Мы собираем деньги ей на цветы.

– Да-да, конечно, – Виктория Львовна, недовольная тем, что ее прервали, полезла в сумочку за портмоне.

 
ххх
 

Перед тем, как приступить к работе, доктор Селезень посетил туалет для медперсонала, где привел себя в порядок: расстегнув воротник рубашки и сняв галстук, протер смоченной ладонью шею, сполоснул лицо холодной водой. Затем перед зеркалом расчесал волосы и пригладил брови. Орел. Вернее, настоящий Селезень – с умным, твердым, проницательным взглядом.

Слова доктора Фроловой, на удивление, его приободрили. Стало быть, ему не кажется, что с ним происходят какие-то странности. Коллеги это тоже замечают. В больнице все считают, что доктор Селезень, если еще не сошел, то определенно сходит с ума. Сплетни о нем распространяет, конечно же, медсестра Сандра – эта сорока, таит на него обиду с того дня, когда придя к нему домой, вместо ожидаемого секса выслушала назидательную лекцию о том, что замужняя женщина не должна изменять мужу ни при каких обстоятельствах…

«Доктор Фролова тоже участвует в этом театре. Исподтишка, как она умеет. Невзначай обмолвится то с одним, то с другим: дескать, у Селезня появились симптомы болезни. Она – ведущий психиатр, к ее слову прислушиваются. Умная женщина. Но умирает от скуки. Вот и разыгрывает этот спектакль. Только она – не актриса. Она – режиссер!»

От этой догадки Иван поморщился. «Она хочет запереть меня в Шестой палате, по всем законам литературного жанра! Думает, что я не догадываюсь о ее намерении? Поэтому специально держит эту кровать свободной. Все в отделении ждут, когда Фролова даст команду и меня… Ну, нет, не дождетесь! Я совершенно здоров – ведь понимаю же, что у меня небольшой бред. Нужно взять себя в руки. Никакого алкоголя. Никаких таблеток. Никаких женщин! И вы все у меня останетесь с носом!»

Обрадованный, как мальчишка, Иван приложил к носу ладонь с широко растопыренными пальцами и пошевелил ими.

– Ба-ба-ба!.. – из зеркала его передразнивал…

Иван зажмурился. Затем осторожно приоткрыл правый глаз, потом левый. Почудилось. Показалось.

 
ххх
 

Приведя себя в порядок, Иван пошел по палатам. В коридоре ему встретился заместитель директора мистер Вильям:

– Как дела, доктор Сэлинджер?

– Моя фамилия Селезень, – поправил его Иван.

– Ах, да! Извините, ошибся, – замдиректора приторно улыбнулся.

Сначала Иван заглянул в Шестую палату, где все так же спал чернокожий гигант Джим. Храпел на всю палату. Иван вдруг с ужасом подумал, что соседу Джима по палате будет тяжело выносить этот богатырский храп…

 
ххх
 

– Я говорю правду… – Маша подняла голову и устремила взгляд в зарешеченное окно.

Солнечный луч коснулся ее лица, отчего оно стало невероятно светлым и чистым. Танцующие переливчатые пылинки над головой девушки создавали подобие золотого нимба.

Они сидели в ее палате, друг напротив друга: Иван – на стуле, она – на кровати, закинув ногу на ногу. Покачивала ступней в красном тапочке.

Иван скользнул взглядом по ее сложенным на коленях рукам, по ее ключицам в проеме полурасстегнутого халата.

– Давай, Мария, поговорим начистоту. Я не могу понять, когда ты говоришь правду, а когда, извини, врешь. Вначале, попав в наше отделение, ты уверяла меня, что занимаешься проституцией и страдаешь от хронической депрессии, чему я, честно признаюсь, поверил. Но спустя некоторое время ты вдруг изменила «биографию» и сказала, что ты – украинская пловчиха, приехала в Нью-Йорк на международные соревнования, заняла четвертое место и, дескать, на этой почве у тебя произошел нервный срыв. А теперь уверяешь, что ты – жена писателя, якобы не выдержала нищеты и невзгод и из-за этого едва не лишилась рассудка. Где же правда, черт возьми? Чему верить?! – Иван повысил голос.

Маша зажмурилась. Слезы полились из ее глаз. Но в этот раз Иван не дал воли своей жалости.

– Скажи, зачем ты здесь? Тебе нужна справка для суда, что ты психически больна? Если «да», то ты такую справку получишь и так. Все наши пациенты мечтают отсюда вырваться. А ты как будто специально делаешь все, чтобы здесь оставаться. Зачем ты продолжаешь таскать из столовой пластмассовые ножи, отлично зная, что ими все равно нельзя вскрыть себе вены? Зачем постоянно споришь с медсестрами, нарушаешь режим? Зачем прячешь под языком таблетки и потом их выплевываешь? С таким поведением тебя отсюда никогда не выпишут! Признайся, какую цель ты преследуешь?

Вместо ответа Маша спрятала лицо в ладонях. Ее плечи стали мелко вздрагивать.

– Можно я выпью воды? – спросила тихо, но голос ее звучал подозрительно спокойно.

– Да, конечно. Выпей воды и успокойся.

Она поднялась с кровати и, запахнув халат, по-свойски подмигнула ему. Направилась к столику, на котором стоял пластмассовый кувшин с водой и пластиковый стаканчик.

За спиной Ивана раздалось журчание льющейся воды. Но почему-то и через минуту Маша не вернулась на прежнее место. Шлепанье ее тапочек по полу удалились, и неожиданно хлопнула закрывшаяся дверь, – а пациентам без разрешения медперсонала закрывать двери своих палат строго запрещается, они все на этот счет предупреждены.

Доктор Селезень, однако, сидел, не двигаясь. Слышал за спиной приближающиеся Машины шаги. Затем – шуршание сброшенного с ее плеч халата…

Сердце его часто забилось. Он не решался обернуться, боялся увидеть молочную белизну ее кожи.

– А хорошо мы с тобой полетали, доктор? – услышал он вдруг ее шепот, над самым своим ухом. – Я знаю, что тебе понравилось.

Иван съежился.

– Сегодня ночью, доктор, я приду к тебе опять. Но только в этот раз мы поменяем позу: я буду снизу, а ты сверху, о`кей?

Иван согласно закивал головой. Вдруг вскочил со стула, рывком расстегнул и вытащил из петель кожаный ремень, специально купленный накануне. Сжимая кованую пряжку, поднял ремень:

– Ну, сейчас я тебе задам! – развернулся и…

Перед ним – колдун!

Колдун бросился от Ивана в угол палаты. Крыльями огромной черной птицы развевалась его мантия. Мантия была из шелка, расписанная загадочными иероглифами.

Иван бегал за ним вокруг стола, пытаясь схватить его, но колдун уворачивался, а затем кинулся к зарешеченному окну, просочился сквозь решетку и стекла и исчез.

Подбежав к окну, Иван дернул решетку на себя, но она была намертво прикреплена к оконной раме (не один пациент и до Ивана безуспешно пытался ее вырвать). Потрясая ремнем, Иван выбежал из палаты и помчался к лифту.

Нажал кнопку вызова. Однако кабина поднималась очень медленно, на электронной панельке сверху засветилась цифра «2» – второй этаж, а их отделение – на шестом! «Почему так долго? Что там случилось? Убежит ведь, убежит!»

Иван переминался с ноги на ногу, нетерпеливо ударял в стену кулаком, связывал в узлы ремень. Кабина лифта по-прежнему стояла на втором этаже.

Санитар, неподалеку охранявший одну из палат, во все глаза таращился на разъяренного, с ремнем в руке доктора Селезня.

«Побегу по лестнице пожарного выхода!»

Неожиданно из той самой двери, к которой несся Иван, выбежал колдун! Под черной мантией Иван успел разглядеть зеленый камзол с золотистыми пуговицами и черную бабочку на тощей шее. Заметил и его лукавую, но одновременно исполненную величайшего страдания и горечи улыбку… В руке колдун сжимал нос мистера Вильяма! Нос шевелился, раздувал ноздри и вел себя так, будто собирался чихнуть.

Колдун высоко подпрыгнул над полом и устремился в палату номер Шесть.

 
ххх
 

– Дорогой Иван Борисович, все-таки дождалась я вас! Хорошо, что вы работаете в такой чудесной больнице, где будут созданы все условия для вашего полноценного лечения. И кровать вам досталась комфортная, люксовая, такой не найдете даже в «Шератоне», – доктор Фролова сняла очки и мило улыбнулась.

Возле нее стояли медсестра Сандра, с заряженным шприцем, и два рослых санитара.

– Теперь вам не нужно ни о чем переживать, я обо всем позабочусь сама, поскольку вы будете находиться под моим наблюдением. Окружу вас поистине материнской заботой.

Фролова выразительно подмигнула, тем самым дав команду медсестре и санитарам. И те двинулись к Ивану.

Он попятился, но чьи-то крепкие руки с обеих сторон схватили его сзади под мышками. Это были двое полицейских, заранее вызванные из больничной охраны.

– Вы, любезный Иван Борисович, не заметите больших изменений в своей жизни. Мы с вами по-прежнему будем вести интересные беседы. С единственной только разницей, – не в моем кабинете, а в этой палате. Нам никто не помешает, Джим все равно будет спать еще сто лет.

Иван пытался вырваться, извивался, как уж. Стонал и хрипел, но полицейские крепко сжимали его руки. Санитары, подойдя вплотную, расстегнули его брюки, стянули их вниз и, подхватив Ивана, будто бревно, понесли его на кровать, застеленную свежим бельем.

– Судя по всему, коллега, литературная дурь из вашей головы еще не вышла. Ничего – полежите, попринимаете таблеточки и станете нормальным, – продолжала доктор Фролова, глядя, как в тощую ягодицу лежащего ничком Ивана медсестра Сандра вогнала иголку и стала медленно, с наслаждением, давить на поршень.

Санитары и полицейские тем временем держали его руки и ноги. Он все еще дергался, стонал и хрипел в подушку. Потом почувствовал, как страшный огонь начал растекаться по телу, обжигая внутренности. Этот адский огонь охватил его жилы и мышцы, в глазах поплыли огненные шары. Он хотел шевельнуть рукой или ногой, хотя бы пальцем! – но его тело будто не принадлежало ему.

Ему почудилось, что его завернули в мокрую холодную простыню, перед этим сняв с него рубашку и майку. Иван затрясся в жутком ознобе. Вокруг него начала сгущаться беспросветная тьма.

– Оставьте меня… прошу вас… – промолвил он тихо и впал в беспамятство.

 
ххх
 

Ночью он проснулся. Открыв глаза, увидел чью-то темную огромную фигуру возле своей кровати. Иван вздрогнул, вцепился в край простыни, накрывавшей его.

Сомнительный лунный свет едва проникал в закрытую палату.

– Ты кто? – тихо спросил Иван.

Незнакомец молчал.

Глаза Ивана постепенно привыкли к темноте, и он уже смутно различил черты лица, показавшегося ему знакомым. Лицо это улыбнулось.

– Джим, ты?

Вместо ответа гигант Джим приложил толстый указательный палец к губам Ивана, давая понять, чтобы тот молчал.

«Проснулся! Как же он смог поднять свои веки?» – мелькнуло в голове Ивана.

Джим тем временем подошел к окну, взялся за решетку. Принял стойку, дававшую ему максимальную опору, и дернул решетку на себя. Гх-р! – с громким треском вышли из дерева толстые винты и шурупы. Затем Джим поставил вырванную решетку у стены, раскрыл окно. Повернувшись к Ивану, жестом руки подозвал его:

– Доктор, вы свободны.

Иван поднялся. Подошел к окну. Все его члены болели, будто их долго держали в тисках. С трудом он взобрался на подоконник.

«Шестой этаж. Наверняка разобьюсь. Но лучше смерть. Да, лучше смерть, чем такая жизнь… Господи, спаси и сохрани…» Он перекрестился и, закрыв глаза, прыгнул.

В ушах его зазвенело. Он весь напрягся, приготовившись к тому, что сейчас ударится о землю, грудная клетка хрустнет, сломанные ребра вонзятся в легкие и

проткнут сердце…

Но вместо смертельного удара об асфальт, вдруг ощутил под собой нечто мягкое, подвижное, теплое. Будто бы нечто или некто подхватил его, предотвратив падение. Он открыл глаза. Стал ощупывать пальцами того, кто спас его и уносит куда-то по воздуху.

– Хи-хи-хи, не щекотись, – услышал он звонкий женский смех и понял, кто под ним.

– Мария! Ведьма! Жена писателя! Так вот зачем ты пришла в дурдом и так долго томилась в нем! А я, дурак, не понимал этого!

Оглянувшись, Иван увидел здание больницы, где в одном из открытых горящих окон толпились, отталкивая друг друга, доктор Фролова, медсестра Сандра, мистер Вильям и санитары. Все они что-то кричали, но ветер дул в противоположную сторону, и до Ивана не долетали их слова.

Внизу, у входа в здание больницы, стояли полицейские из больничной охраны. Тоже смотрели в небо, поднося к своим лицам рации. Наверное, запрашивали авиационную поддержку.

Иван отвернулся и устремил взгляд вдаль. Туда, где в сиянии звезд и полумесяца темнела, удаляясь, таинственная точка.

На глаза Ивана навернулись слезы. Он понял, что уже никогда не вернется ни в эту больницу, ни в психиатрию. Пропадай его работа, дом, дача в горах! И новый «Лексус», и деньги, и всё, всё на свете!.. «Незаконченный роман, рисунки на полях черновиков – мне не жить без вас! Благословенные страдания над вымыслом! Благословенная нищета! Священная свобода!..»

Иван прильнул к ведьме, мокрой и жаркой, поцеловал ее в волосы и прошептал:

– За колдуном… За колдуном…