Текст книги "Профессия: разгадывать криминальные тайны. Том 2"

Когда Горовой садился в автобус, милицейский автомобиль стоял у тротуара на некотором отдалении.

Через полчаса пути Алексей сошёл на остановке и по слабо освещённой дорожке устало побрёл домой. Поворачивая с улицы Смирнова к своей девятиэтажке, он сделал пол-оборота вправо и полюбопытствовал, что происходит за спиной. Сзади, метрах в сорока-пятидесяти, вслед ему медленно двигался милицейский «УАЗ».

Остановившись на углу дома, Горовой закурил. Была мысль подойти к машине и спросить:

– Ребята, вы чего-то от меня хотели?

А если это у тебя «глюки» на почве усталости? Тогда рискуешь нарваться на встречный вопрос: «Гражданин, вы не пьяны? А может, вы переутомились?» И это будет недалеко от истины: Алексей был голоден, чувствовал себя жутко уставшим и опустошённым.

Дождавшись, когда «УАЗ» проползёт мимо его дома и удалится, Горовой поправил наплечную кобуру под курткой и вошёл в подъезд. Поднялся в квартиру.

Следующим вечером всё повторилось.

На работе о своём вечернем сопровождении Горовой не распространялся – не видел пока никакой угрозы для себя и семьи. Ну, знают теперь, где он живёт. И что дальше?..

А вот своему другу Владимиру Курбатову, работающему в соседнем кабинете, утром всё рассказал.

– Кто это может быть? – спросил коллега.

– У меня, Кузьмич, разногласия с МВД только по одному делу. По делу работников ОБДПС ГАИ. Среди фигурантов этого дела есть некий старший лейтенант Довгалев, за экипажем которого закреплён служебный «УАЗ». Я на него думаю. Если бы к моей персоне у МВД имелся служебный интерес, то было б организовано негласное наблюдение. Ан нет, меня сопровождают в открытую. Значит, хотят поддавить психологически. Намекают, что мне пора убавить прыть в расследовании… Я со своими подопечными вёл себя ровно, и им, видимо, невдомёк, что я тоже большой любитель атакующих действий.

– И что ты намерен предпринять?

– Да ничего особенного! Пусть всё идёт своим чередом. У меня как раз подошло время менять фигурантам дела статус, переводить их в разряд обвиняемых. И первым я хочу предъявить обвинение Довгалеву, а не главному действующему лицу, командиру их взвода Ратманову, как я это планировал ранее.

Спустя час Горовой позвонил в приемную командира ОБДПС ГАИ и выяснил, что Довгалев находится на дневном дежурстве.

Пришлось вечером звонить ему домой.

– Андрей Юрьевич! Это следователь Горовой. Прошу завтра в девять тридцать утра прибыть в кабинет номер восемь прокуратуры области.

– В назначенное время я буду у вас.

– Просьба прийти в цивильной одежде, а не так, как вы это делали раньше. Завтра вам будет предъявлено обвинение, потом будет избираться мера пресечения, и может так случиться, что вы отправитесь под арест… Как вы можете догадаться, обитатели следственного изолятора не любят людей в милицейских одеждах… Я понятно объяснил?

– Да уж куда понятнее?

Горовой положил трубку.

 
                                        * * *
 

– Довгалев, я ознакомил вас с текстом постановления о привлечении в качестве обвиняемого. Вам понятна суть предъявленного обвинения?

– Да оно яснее ясного. Вы считаете, будто бы я, не имея оснований для применения спецсредств, нанёс не менее двух ударов резиновой палкой по телу водителя Епифанова, то есть превысил должностные полномочия.

– Признаёте себя виновным?

– Нет, не порадую вас – не признаю.

– Вольному воля! Поставьте под словами «полностью не признаю» свою подпись. А теперь я готов записать всё, что вы имеете мне сказать по существу предъявленного обвинения.

– Можете вы, наконец, понять, что я не бил Епифанова резиновой палкой. Я вообще не бил этого человека.

– На теле потерпевшего после встречи с вами и экипажем Ратманова остались пять полосовидных кровоподтёков. Две полосы, по заключению судебных медиков, были параллельны между собой и произошли от ударов, нанесённых из одной точки, а три других полосы пересекались с первыми под прямым углом и произошли от ударов, нанесённых из другой точки. Это говорит о том, что Епифанова били резиновыми палками двое.

– Вот и спрашивайте с тех, кто его бил. Я здесь не при чём!

– Вас уличают в преступлении многие: сам потерпевший, его жена, свидетели Ненашев и Стригин. Они всё видели. А ещё и слышали звуки хлёстких ударов. На вас и Ратманова указывают.

– Была ночь. Полумрак. Эти люди могли плохо рассмотреть происходящее.

– Три удара резиновой палкой ваш командир взвода Ратманов признаёт за собой.

– Пусть Ратманов поступает, как знает, а у меня в тот момент вообще не было резиновой палки.

– Я не уговариваю вас признаваться в чём-либо. Лично по вам доказательств напрело вполне достаточно, чтобы мне к концу месяца начать выруливать на финишную прямую… Меня удивляет, что вы, старший лейтенант, отнекиваетесь даже от очевидных вещей. Недавно я допросил руководство вашего батальона и выяснил, что перед разводом на дежурство у вас выдается по одной ПР-73 на автоэкипаж. Старший экипажа хранит резиновую палку при себе, чтобы она не мешала второму члену экипажа управлять автомашиной. В экипаже Ратманов-Зенков машиной управлял последний, поэтому у него не было спецсредства. В вашем с Линдманом экипаже старшим были вы, при вас и находилась палка… А вы мне здесь сказки про отсутствие спецсредств рассказываете. Если «угорели», Довгалев, то имейте смелость признать свои грехи… и перед людьми повиниться.

– Я не совершал преступлений.

– Об этом вы потом суду расскажете.

Когда протокол допроса обвиняемого был подписан, Горовой собрал со стола документы и вместе с Довгалевым вышел в коридор.

– Мне необходимо подняться к руководству для согласования некоторых своих решений, – сказал он. – Предлагаю посидеть в холле.

– Так бы и говорили, что отправляетесь за санкцией на мой арест, – усмехнулся подследственный. – А чего так жёстко? Куда я сбегу? У меня дом, семья, работа.

– Да вы тоже на доброго гнома из сказки не тянете. Церемониться и либеральничать с людьми – явно не ваш стиль жизни.

– Ну, один раз в жизни у всякого человека может неувязка приключиться. Чего обобщать-то? – угрюмо хмыкнул Довгалев, останавливаясь в холле у окна.

Владимир Петрович Комаровский, заместитель прокурора области, курирующий вопросы следствия, внимательно выслушал следователя.

– Я помню это дело, – сказал он. – В нём Куликов усматривал неприкрытый произвол работников госавтоинспекции, потом настойчиво просил истребовать его из Ленинской прокуратуры и передать в работу к нам в следственную часть.

– Так оно и есть.

– В какой стадии находится расследование?

– Трудно восстанавливать события полугодовой давности, но картина постепенно прорисовалась, и я приближаюсь к финишу. Сегодня предъявил обвинение первому из трёх фигурантов, старшему инспектору ОБДПС ГАИ Довгалеву, сейчас пришёл просить вас дать согласие на заключение его под стражу.

– Я прочёл мотивы, указанные тобой в постановлении. Обоснуй в словесных деталях необходимость ареста обвиняемого.

– В деле есть свидетель по фамилии Нащук, и Довгалев, если будет находиться на свободе, может уговорить его поменять показания, так как хорошо его знает ещё с молодых лет. Кроме того, тройка моих фигурантов давно сговорилась между собой, как им вести себя на следствии: наговаривать на потерпевших то, чего не было, и изображать их злодеями. Они так и поступают. Говорят в целом одно и то же, но есть и нестыковки,.. какие-то – помельче, какие-то – покрупнее. Ведь каждый думает в первую очередь о себе, как ему выйти сухим из воды. С их версией развития событий в Ленинской прокуратуре быстро согласились, наши коллеги не захотели утруждать себя лишними хлопотами и прекратили дело. С той поры трое этих ребят в погонах поверили, что их позиции непробиваемы, ведут себя нагло и самоуверенно, отрицают даже очевидные, доказанные вещи. А я хочу посеять между ними рознь и недоверие друг к другу. Сегодня рассчитываю закрыть под замок Довгалева, у которого второстепенная роль, а завтра вызвать Ратманова, их командира и инициатора насилия, и после предъявления обвинения оставить его на воле. Пусть остальные думают, что Ратманов купил свою свободу какими-то важными для дела признаниями.

Рассказывать Комаровскому о том, что экипаж Довгалева ездит за ним следом по дороге с работы домой, Алексей не стал. Тот мог неправильно истолковать эту информацию, усмотреть в аресте Довгалева проявление неприязни со стороны следователя или какие-то другие личные мотивы.

– Ну что же! Превышение власти при отягчающих обстоятельствах – это серьёзное преступление. Я санкционирую арест! – сказал заместитель прокурора, проставляя на постановлении свою подпись и гербовую печать.

Вместе с Довгалевым следователь вернулся в свой кабинет. Дал обвиняемому прочесть постановление о заключении его под стражу, а сам поднял трубку и позвонил оперативному дежурному Центрального РОВД – областная прокуратура находилась на подведомственной ему территории – и попросил прислать конвой.

Довгалев вёл себя достойно, нервы не показывал.

Едва за конвойной группой, уводившей арестанта, захлопнулась дверь, Алексей Петрович набрал номер домашнего телефона подследственного Довгалева. Звонил, чтобы не заставлять его семью теряться в догадках, не вынуждать родственников обрывать телефон в неведении.

Выслушивать нервную реакцию преподавателя танцев было делом малоприятным. Сообщив женщине то, что требовалось, Горовой не стал ждать окончания словесной тирады своей собеседницы и без церемоний прервал телефонную связь.

 
                                        * * *
 

Капитан Ратманов явился к следователю в назначенное время.

– Вот постановление о привлечении вас в качестве обвиняемого, – указал Горовой на сдвоенный лист с мелким машинописным текстом. – Огласить его вам или сами прочтёте?

Ратманов молча придвинул к себе бумаги и углубился в чтение.

«… Совершение умышленных действий, явно выходящих за пределы предоставленных представителю власти полномочий, причинивших существенный вред охраняемому законом праву граждан на неприкосновенность личности, сопровождавшихся насилием в отношении двух лиц, мучительным для потерпевших», – говорилось в постановлении.

Ознакомившись с текстом, капитан поставил размашистую подпись в подтверждение личного его прочтения.

– Анкетные данные у вас остались без изменений? – спросил Горовой, доставая бланк протокола допроса обвиняемого.

– Кое-что изменилось, – ответил Ратманов. – Поменялось место службы и должность: я перевёлся в Железнодорожный РОВД на должность оперативного дежурного.

– С чего вдруг?

– Три недели назад меня вызвал к себе командир батальона и устроил разнос, какого я в жизни ни от кого не выслушивал. Подполковник Карагод наговорил мне кучу резкостей, заявил, что считает меня проблемой для батальона, и потребовал найти себе более спокойное место службы. До сегодняшнего дня я был уверен, что командир действовал с вашей подачи.

– Зачем мне беспокоить командира батальона, когда у меня собственных полномочий более, чем достаточно. Например, сегодня после предъявления обвинения я планировал своим решением отстранить вас от должности командира взвода… для того, чтобы Довгалев, Зенков, Линдман и Капелюх с Тагильцевым не находились более у вас в подчинённой зависимости – эта зависимость негативно на них сказывается. А теперь получается, что отстранять вас от должности уже и не требуется… Что касается подполковника, то он далеко не мальчик и совсем не глупый человек, который о капитане милиции Ратманове знает много больше, чем тому представляется. У каждого уважающего себя командира в подчинённых подразделениях есть доверенные люди, докладывающие ему втихаря о положении дел в коллективе, подноготную на сослуживцев… Если Карагод таких людей в батальоне ещё не нашёл, то скоро найдёт…

– Меня это уже не касается.

– Вернёмся к нашим процессуальным делам. Понятно ли вам существо предъявленного обвинения? Признаёте за собой вину в превышении власти?

– Нет, не признаю. Я уже сто раз объяснял вам и вашим коллегам, что использовал физическую силу и специальное средство в отношении водителя Епифанова исключительно в рамках своих полномочий. Удары резиновой палкой в запрещённые места – по голове и шее – ему не наносились.

– Я на вашем месте не был бы столь категоричен в этом вопросе. Судебные медики в своём заключении указывают, что ряд кровоподтёков на спине Валерия Епифанова переходит в область шеи. Мы с вами обсудим этот нюанс чуть позже, когда мне самому всё в нём станет ясным и понятным.

– Никто не наносил водителю ударов по шее! – сорвался на повышенный тон занервничавший вдруг Ратманов.

Следователь немного помолчал, давая понять, что «на горло» его брать бесполезно.

– Хочу обратить ваше внимание вот на какой момент, – сказал он. – Если отбросить в сторону все имеющиеся по делу улики и принять ваши пояснения на веру, то и тогда в ваших действиях будет усматриваться состав превышения власти. В четырнадцатой статье Закона «О милиции» чётко прописано: «Сотрудники милиции имеют право применять резиновые палки в качестве специальных средств для отражения нападения на граждан и сотрудников милиции, а также для пресечения оказываемого сотруднику милиции сопротивления». Понимаете или нет? Для пресечения действий. А не применять спецсредства к бездействующему человеку в отместку за что-то…

– Так я же вам говорил: водитель Епифанов стал убегать от нас. Когда мы с Зенковым настигли его, Епифанов неожиданно ударил меня кулаком в подбородок и ударил бы ещё, если бы я не воспользовался резиновой палкой…

– Поимейте совесть, Ратманов! Вы на много крупнее потерпевшего! Ваш кулак не меньше, чем его голова! А вы с каждым разом всё больше и больше наговариваете на человека. В рапорте на имя начальника Ленинского РОВД от 31.07.1991 вы вели речь об ударе Епифанова по вашей руке при попытке извлечь ключ из замка зажигания. В собственноручных объяснениях на имя прокурора Ленинского района от 17.09.1991 вы говорили об ударе по руке и отталкивании. На допросе от 24.01.1992 вы утверждали ещё и про удар в грудь. Сегодня заявляете про удар в подбородок…

– Я консультируюсь у адвоката. По его словам, я могу вам говорить всё что угодно, от меня не требуется чего-то доказывать, это должны вы делать – вам за это деньги платят.

– Ну что ж, вам решать, как вести себя. Признаваться или придуриваться, как вы сейчас это делаете… Скажите, вы один пострадали от кулаков Епифанова? Или ваши подчинённые тоже?

– Я не вникал в эти детали.

– Имелись ли какие-либо следы на вашем теле после получения ударов кулаком от водителя?

– Были небольшие кровоподтёки.

– Их наличие у вас может кто-то ещё подтвердить?

– К медикам я не обращался.

В дверь постучали. Через мгновение в кабинет с извиняющейся улыбкой на лице заглянул дежуривший на вахте сержант милиции.

– Алексей Петрович, там пришла молодая женщина по фамилии Довгалева. Говорит, она – свидетель по вашему делу. Требует немедленно пропустить её к вам по безотлагательному вопросу.

– Нет проблем. Дайте ей пройти.

Спустя одну-две минуты в кабинет вошла супруга инспектора Довгалева.

– Вы, Горовой, бесчестный человек! – с порога начала распалять себя женщина. – Бессовестно использовали меня, чтобы посадить мужа в тюрьму! Я буду на вас жаловаться!

Алексей поднялся ей навстречу.

– Если вы пришли только за тем, чтобы сказать мне эти слова, то тогда всего вам доброго! До свидания! В вестибюле на стене найдёте график приёма граждан прокурором области и его заместителями, любой из них примет вашу жалобу… И не обманывайте, Светлана Владимировна, ни себя, ни других. Я предложил вам правдиво рассказать, что и как происходило в ту ночь, и вы поведали мне об этом, а потом собственноручно подписались под своими показаниями. Чего вы в тот момент от меня не дождались? Только одного: моих слов о том, по какому делу мне требовались от вас все эти данные… А вы где-то встречали следователей бесхитростных, как тюлени? Нет? Вот и я не встречал.

– Вы – коварный человек!

– А вы думали, что здесь в гудзыки играют?

– Отпускайте моего Андрея домой!

– Предлагаю вам оставить нас. Вы же видите, что я занят работой. Времени на пустопорожние разговоры с вами у меня нет.

– Я не уйду отсюда до той поры, пока вы не освободите мужа, – женщина ухватилась за рукав следователя.

В кабинет стали заглядывать коллеги Горового, привлечённые громкими возгласами посетительницы.

– Светлана Владимировна! Вы своими действиями дезорганизуете работу должностного лица, – попытался вразумить Довгалеву следователь. – Это называется хулиганством. Не вынуждайте применять к вам власть.

Ратманов с лёгкой усмешкой наблюдал за происходящим.

– А ты чего ухмыляешься? Если кто и должен сидеть в арестантской камере, так это ты! – переключила Светлана Довгалева свой гнев на Ратманова. – Ты их командир! Ребята выполняли твои приказы. Вот ты и должен отвечать.

Капитану хватило ума молчать. Он продолжал снисходительно улыбаться, и казалось, что словесная агрессия молодой женщины пролетает мимо его ушей.

Горовой тем временем позвонил на вахту:

– Проводите до выхода гостью из восьмого кабинета, а то у неё совсем нет желания покидать эти стены по доброй воле.

Женщина вступать в пререкания с пришедшим сержантом не посмела и покорно проследовала к выходу в его сопровождении.

Почувствовав, что Довгалева своими истеричными выпадами сбила его с выбранного темпа ведения допроса, Алексей объявил пятиминутный перерыв. Он предложил Ратманову спуститься в полуподвал, в прокурорский буфет, и выпить чашку чая или кофе. Когда капитан удалился, следователь прошёл во внутренний двор, где неторопливо выкурил сигарету. Потом вернулся в кабинет и, чтобы собраться с мыслями, перелистал подготовленные к допросу Ратманова рукописные тезисные заметки.

Посещение прокурорской чайханы хорошо взбодрило Ратманова. Вернувшись, он сам начал задавать вопросы.

– Откуда такая уверенность в моей виновности? – вопросил капитан.

– А она не возникла на ровном месте – я работал, не сидел сложа руки… Вот вы и два ваших подчинённых – Довгалев с Зенковым – твердите, что водитель Епифанов после остановки и встречи с вами бросился убегать в темноту. Однако ничем, кроме ваших голословных утверждений, факт побега не подтверждается. Логического резона для этого действия тоже не прослеживается.

– Ну, это как посмотреть.

– Потерпевший говорит: «Зачем и куда мне было убегать? Я был трезв, находился в добром здравии и не испытывал ни малейшей необходимости оставлять свою жену на ночной дороге». Более того, по словам Епифанова, вы с Довгалевым беспричинно набросились на него, схватили под руки и потащили за машину, куда не доставал свет фар,.. на расправу. Пассажиры задержанных «Жигулей» говорят о том же. Есть ещё и объективные доказательства. Так, при волочении Епифанова у него с пояса сползли спортивные брюки, а трусы от трения об асфальтовое покрытие дороги прорвались… специфическим образом. Этот повреждённый предмет одежды я не поленился осмотреть, описать в протоколе и приобщить к делу в качестве вещественного доказательства.

– Не смешите меня с этими трусами. Епифанов мог изодрать их у себя дома, чтобы извратить перед вами картину событий.

– Рано веселитесь. Врачи травмпункта клинической больницы Моторного завода, куда обратился в ту ночь потерпевший, обнаружили у него много телесных повреждений,.. в том числе зафиксировали ссадины в области ягодиц.

– Ну-ну.

– Есть ещё заключение судебно-медицинской экспертизы, которое совсем не оставляет вам шансов по данному эпизоду: «…Три полосовидных кровоподтёка на спине Епифанова могли возникнуть при ударах резиновой палкой, находящейся в правой руке нападавшего, с одновременным волочением тела потерпевшего левой рукой под руку Епифанова с вертикально поднятым туловищем пострадавшего и волочением тазовой области и ног по дорожному покрытию». Полагаю, эти данные произведут большое впечатление на суд.

– Поживём и увидим.

– Теперь расскажите, с какой целью вы избили резиновой палкой Стригина Германа, а ещё и брызнули ему в лицо из аэрозольной упаковки слезоточивого газа «Черёмуха-10»? Он тоже бил вас по рукам, в грудь и подбородок?

– Никакого понятия об этом событии не имею. Спросите лучше Довгалева Андрея, он писал рапорт начальнику Ленинского РОВД об оказанном Стригиным сопротивлении.

– Так и будете всё огульно отрицать, когда доказательства конкретно вас уличают?

– А вы предъявите их, а я посмотрю, что это за доказательства.

– Согласно учётным документам и показаниям командира ОБДПС ГАИ Карагода в пятом взводе аэрозольная упаковка слезоточивого газа выдавалась только командиру взвода Ратманову. Следовательно, в момент, когда баллончик «Черёмухи» был использован в отношении потерпевшего Стригина, он мог находиться только у вас. И отнюдь не у Довгалева или Зенкова. Так?

– Допустим.

– Мной проведён осмотр журнала взвешиваний баллон-чиков «Черёмухи», выдаваемых сотрудникам батальона, и он показал, что прошлым летом вес вашего баллончика значительно уменьшился.

– А вы поспрашивайте у инспекторов, и они расскажут, что газ имеет свойство утекать из баллончиков.

– По этому поводу инженер по спецтехнике дал вполне определённые показания: «Иногда происходит естественная убыль газа в отдельных баллончиках. Но не в таком большом объёме, как это имело место с баллончиком Ратманова». Кстати, о применении «Черёмухи» вы обязаны были специальным рапортом доложить инженеру. Вы этого не сделали. Значит, прекрасно понимали, что данное спецсредство применялось неправомерно. Вам пора сдаваться, Ратманов! Автомобилисты в таких случаях говорят: «Пора сливать воду!»

– А вы не допускаете мысль, что тот же Довгалев по какой-то необходимости мог взять у меня баллончик «Черёмухи»?

– Исключено! Стригин, жена Епифанова и Ненашев с полной определённостью указывают на вас, как на лицо, использовавшее слезоточивый газ и резиновую палку в отношении Стригина Германа. У них, как я убедился, неплохое зрение.

– Всё происходило в малоосвещённой обстановке, они могли ошибиться, – повторял, как заклинание, Ратманов.

Когда Горовой объявил об избираемой мере пресечения – подписке о невыезде – во взгляде капитана читалось нескрываемое удивление.

На следующий день к следователю по вызову явился инспектор Зенков.

Он также не признавал за собой вины, заявляя, что не совершал недозволенных действий в отношении потерпевшего Епифанова.

– А вы не пытались, Зенков, заглянуть в недалёкое будущее? Представить, как будете выглядеть на скамье подсудимых? – спросил его Горовой. – Вы с Ратмановым – два двухметровых амбала, рядом Довгалев – тоже не хилый малый… Валерий Епифанов будет выглядеть на вашем фоне подростком… Ждёт вашу троицу, сержант, лесоповал со всеми его прелестями, если уже сейчас не задуматься над тем, как заработать смягчающие обстоятельства.

– Приберегите свои слова для наивных.

Давать какие-либо пояснения по существу предъявленного обвинения Зенков не пожелал, прикинувшись ничего не помнящей «ветошью».

 
                                        * * *
 

Во второй половине дня двадцать второго апреля, в день рождения Ильича, Горового вызвал прокурор области.

– У меня сегодня на личном приёме был Юрий Тимофеевич Довгалев, начальник автотранспортного управления облисполкома, – сказал прокурор. – Он предъявил медицинскую справку о беременности невестки и настоятельно просил освободить сына из-под стражи.

– С женой обвиняемого мы встречались дважды, это было не более двух недель назад. Я, конечно, не врач, но не заметил у неё никаких признаков беременности.

– Мне заместитель доложил существо этого уголовного дела, рассказал об основаниях и мотивах ареста Довгалева. Вопросов на этот счёт у меня к вам не возникло. Какие перспективы по уголовному делу в целом? Как долго планируете продолжать работу по нему?

– Рассчитываю в следующем месяце завершить следствие и заняться подготовкой дела к направлению в суд с обвинительным заключением.

– Вы не считаете, что мы перегибаем палку по отношению к работникам МВД, возбуждая по ним уголовные дела зачастую по одним лишь формальным поводам и основаниям? Меня в этом в последнее время не раз упрекал начальник областного УВД Темнов.

– Дело по сотрудникам госавтоинспекции не из пальца высосано! Там чистейшей воды произвол со стороны людей в милицейской форме!

– Я пообещал отцу вашего подследственного рассмотреть накануне первомайских праздников вопрос о возможности изменить Довгалеву-младшему арест на менее строгую меру пресечения. Подумайте над таким вариантом… Мне не хочется, чтобы вы, Алексей Петрович, расценили мои слова, как давление. У меня нет этого в мыслях. Последнее слово будет за вами.

– Отправить инспектора ДПС Довгалева в СИЗО – было моим тактическим соображением. Этим своим решением я достиг определённых целей. К тому же несколько изменилась обстановка в пятом взводе ОБДПС ГАИ, в котором служат участники конфликта на дороге, – сказал следователь. – Перед майскими праздниками я выпущу Довгалева на свободу.

 
                                        * * *
 

Утром двадцать восьмого апреля Горовой приехал в следственный изолятор.

Выводная, невысокая женщина средних лет с озабоченным выражением на веснушчатом лице, облачённая в камуфляжный костюм с погонами прапорщика, привела в следственный кабинет обвиняемого.

– Что-то я вас сегодня непривычно долго ждал! – заметил ей следователь.

– У вашего подопечного по распорядку дня был завтрак, – ответила сотрудница СИЗО.

За месяц, прошедший со дня последней их встречи, Довгалев почти не изменился. Лишь взгляд слегка потускнел да вызова в нём поубавилось. На арестанте ладно сидел яркий спортивный костюм.

– У меня появилось к вам несколько вопросов, – обозначил причину своего появления в стенах следственного изолятора Горовой, раскрывая «молнию» на кожаной папке. – Я приехал сюда, чтобы получить на них ответы.

– Какие такие вопросы?

– Вы и владелец «Жигулей» Герман Стригин не вступали между собой ни в физический контакт, ни в словесный… У вас и баллончика со слезоточивым газом, порцию которого Стригин получил в лицо, в тот момент не было – в вашем взводе он выдавался только ВРИО командира взвода Ратманову. Объясните, почему именно вы написали рапорт начальнику Ленинского РОВД, настаивая на привлечении Стригина к административной ответственности за неповиновение законному требованию сотрудника милиции?

– Зато такой контакт имел старший лейтенант Ратманов, мой непосредственный начальник. Когда мы прибыли в Ленинский отдел милиции, Ратманов приказал написать рапорт о неповиновении Стригина. Для меня это не составило труда, ведь я был очевидцем конфликта между ними.

– И в чём выразилось это неповиновение?

– Видя, что пассажиры пытаются выбраться из машины, Ратманов скомандовал, чтобы все они оставались в салоне. Да кто б его послушал? Стригин полез к нему со своим техпаспортом, доказывая, что у Епифанова всё в порядке с документами. Ну, и получил от командира взвода порцию «Черёмухи» и дубинкой по спине.

– Требование Ратманова не имело юридической силы, поскольку пассажиры не вмешивались в вашу деятельность. С таким же успехом вы могли запретить людям дышать.

– А вот наш командир усмотрел у вылезавшего из автомашины Стригина намерение вмешаться в его служебную деятельность.

– Вам с Ратмановым вредно смотреть штатовские фильмы. Вы бездумно переносите американские обычаи на нашу жизнь. Это у них, когда полицейский останавливает транспортное средство, водитель должен держать руки на руле, ключ зажигания обязан положить на приборную панель, водитель и пассажиры без разрешения не могут выходить из машины. В Штатах в подобных ситуациях любое действие, не согласованное с полицейским, рассматривается судом, как угроза представителю закона. Вышел из машины без приказа – легко получишь пулю в организм или «демократизатором» по телу. У них есть чётко прописанные в законе процедуры, набор шаблонных уставных действий на каждую ситуацию. Всё потому, что у них в стране разрешён свободный оборот оружия. А у нас другое законодательство, и по нему сотрудник милиции вправе применить в отношении человека физическую силу, специальные средства и оружие только в случаях реального нападения на него либо при оказании активного физического сопротивления. Неужели это трудно понять?

– Поработали бы вы на нашем месте. Посмотрели бы на идиотов, садящихся за руль, кого близко подпускать к управлению автомашиной нельзя…

– Я уже выбрал свою дорогу в жизни. Вы мне вот о чём лучше расскажите. Зачем вы с Линдманом вечерами ездили вслед за мной, когда я возвращался домой со службы?

– Вы ошибаетесь, это были не мы с напарником, а экипаж из третьего взвода. Ратманов с их взводным дружат ещё с тех пор, когда они были курсантами Орловской средней школы милиции. Вот взводные и договорились «попасти» вас. Инспектора нашего взвода, по мнению Ратманова, не подходили для выполнения этой задачи – вы могли их узнать.

– Ну и зачем это было нужно?

– Наш командир взвода подежурил у здания областной прокуратуры и выяснил, что вы работаете до позднего вечера. Значит, с устатку могли «принять за воротник» или по пути домой зайти для разрядки в какую-нибудь кафешку, их сейчас много расплодилось. На выходе вас могли встретить люди в погонах, предлагающие помощь в поездке до вытрезвителя.

– Так в медвытрезвитель принимают только чрезмерно «перегруженных» клиентов. Прокурорских туда не берут по определению. При любом ЧП с участием нашего оперативного сотрудника на место выезжает дежурный прокурор – таковы существующие правила.

– А это уже детали. Главное, появлялась возможность договориться со следователем Горовым пойти на взаимные уступки.

– Тьфу на вас!.. И чем закончилась эта ваша авантюра?

– Я и сам не знаю. Вы меня отправили сюда, а Ратманов поспешил перевестись в Железнодорожный РОВД. Нашёлся, видимо, умный человек, подсказавший ему такую мысль. У вас теперь нет оснований написать в его постановлении о заключении под стражу слова: «может оказать давление на свидетелей и воспрепятствовать установлению истины по делу», как это было у меня.

– Вас через пять минут уведут в камеру, но надолго вы в ней не задержитесь. У меня в папке лежат документы об изменении вам меры пресечения на подписку о невыезде, я их сейчас отнесу в спецчасть СИЗО.

– Хорошее решение! – обрадовался неожиданному известию Довгалев. – А нельзя ли одолжить у вас немного денег на автобус?

– Пустая затея, ничего не получится. Вы должны знать, что передача денег лицам, содержащимся в учреждениях уголовно-исполнительной системы, запрещена и жёстко пресекается даже в незначительных суммах – за это в административном кодексе предусмотрено соответствующее взыскание. При возвращении в камеру вас обыщут и всё изымут. А в прокуратуру области из СИЗО придёт нелицеприятное письмо на мой счёт. Действие кодекса об административных правонарушениях на меня не распространяется, но прокурор может в этом случае наказать в дисциплинарном порядке. Впрочем, к чему идти на какие-то нарушения, когда за территорией изолятора вас ждёт отец с машиной. У входа в СИЗО он подходил ко мне и просил передать, что будет ждать вас столько времени, сколько потребуется. Мы с Юрием Тимофеевичем знакомы, он обращался к прокурору области и ко мне по поводу отмены вашего ареста.