Текст книги "Профессия: разгадывать криминальные тайны. Том 2"

– Там дело сложное, многоэпизодное, и тугульскому следователю самостоятельно это уголовное дело не вытянуть – «зелёный» он пока ещё.

– Да я всё понимаю, – ответил Горовой.

– Ну, вот, в принципе, и всё! Я подписываю постановление о создании следственной группы под твоим руководством. Селезнёва не жалей, загружай поручениями по полной, ему это пойдёт на пользу.

Закончив телефонный разговор, Алексей Петрович постучал в дверь прокурорского кабинета.

Горовому потребовались все уголовные дела, в которых фигурировал Михаил Зубакин. По официальных учётам таких дел значилось двенадцать, они подлежали объединению в одно производство.

Преступления в основной массе представляли собой квартирные кражи, основательно отработанные к тому моменту следователями Тугульского РОВД. Зубакин во всех случаях был крепко привязан к объектам совершения краж оставленными на месте потожировыми следами своих пальцев. После его поимки дело оставалось за малым: требовалось описать в протоколе характерные признаки вещей, обнаруженных непосредственно при злоумышленнике и в месте его обитания, представить их на опознание потерпевшим Куркуновым, Кейль, Потехиным, Чебышевым, Шеремет, Речкуновым, Сидоркиным, а также выполнить процедуру предъявления Зубакину обвинения в тайном хищении чужого имущества, совершённом неоднократно. И можно было вести речь о завершении расследования в этой части. С учётом прежних зубакинских «заслуг» следователю надлежало также поставить перед судом вопрос о признании обвиняемого особо опасным рецидивистом.

В один из сентябрьских дней Горовой встретился с потерпевшим Чебышевым, жителем села Калистратово.

– Скажите, Чебышев, вы не находитесь в родственных отношениях с участковым инспектором Мартемьяновым? – спросил его следователь. – Может быть, он вам кум или сват?

– Нет, мы не состоим в родстве. А в чём, собственно, дело?

– У меня по уголовному делу проходит в качестве вещественного доказательства вот эта охотничья двустволка Тульского оружейного завода, модели ТОЗ БД-16. Судя по заводскому номеру ружья и вашему заявлению, оно месяц назад было у вас похищено.

– Всё верно, ружьё – моя собственность, – ответил человек, признанный по делу потерпевшим. – Мне оно в своё время досталось от отца.

– Дня три-четыре назад ко мне подходил вышеупомянутый работник милиции и интересовался, когда я намерен возвратить вам украденное оружие. Не подскажете, откуда у него такая трогательная забота о вас?

– Мы с Петром Сергеевичем Мартемьяновым когда-то в школе учились в одном классе, – объяснил Чебышев. – Это по моей просьбе он обращался к вам, не вижу в этом никакой крамолы.

– Полагаю, вы ненадлежащим образом хранили охотничье ружьё, а участковый инспектор сквозь пальцы смотрел на эти вещи, тогда как именно на нём лежала обязанность контролировать условия хранения оружия на вверенном административном участке. В своих показаниях, данных моему коллеге из Тугульского РОВД, вы утверждали, что ружьё хранилось в специальном стальном ящике, но вор, якобы, сумел добраться до него путём подбора ключа к замку оружейного ящика. А вот подследственный Зубакин поясняет, что оружейного шкафа или ящика в вашем доме не было, что ружьё он обнаружил в незапертом шифоньере среди одежды. И у меня есть веские причины доверять словам этого человека по данному преступному эпизоду. Не хотите ли правдиво рассказать, как оно было на самом деле?

– Оружейный ящик у меня имеется, вы можете приехать и увидеть его сами.

– Да вы с перепугу могли и три оружейных сейфа прикупить, когда узнали, что похититель ружья использовал его во время разбойного нападения на директора заготконторы, а позднее ещё и по сотрудникам милиции Булгакову и Пустовойту при задержании стрелял. Ведь никто не отменял статью 219 Уголовного кодекса, предусматривающую ответственность за небрежное хранение огнестрельного оружия, создавшее условия для использования этого оружия другим лицом …с тяжкими последствиями.

– Напрасно вы не верите мне.

– Молите бога, Чебышев, что всё обошлось без смертей и серьёзных ранений.

– Вы так и не сказали, когда мне будет возвращено ружьё.

– По уголовным делам судьбу вещественных доказательств определяет суд при постановлении приговора.

– Почему вас кличут «Холерой»? – спросил Горовой собеседника.

– История давняя, во время первой «ходки» сокамерники сочли, что у меня очень скверный характер, это повлияло на выбор «погоняла», – усмехнулся Зубакин. – А что это вас так заинтересовало?

– Просто, надоело всякий раз начинать разговор с подследственным со слова «Рассказывайте».

На допросах у Горового Зубакин много ёрничал, язвил, а всё же с очевидными вещами соглашался. Он признал вину по всем эпизодам вменяемых ему краж, не оспаривал факт вооружённого нападения на рыболова. По другим составам преступления они со следователем говорили уже на разных языках, но там и наказание законом предусматривалось иное, более суровое, нежели санкция за совершение хищения.

– Что вы мне шьёте покушение на убийство Еремеева? – раздражённо произнёс Зубакин на очередной встрече со следователем. – При желании я мог десять раз застрелить «фраера», но я же этого не сделал.

– Во-первых, вам здесь не кружок кройки и шитья, а я – не портной, – возразил работник прокуратуры. – Во-вторых, умысел на убийство у вас возник не в начале вашей встречи с потерпевшим, а в момент, когда вы поняли, что с автомобильным ключом зажигания Еремеев обвёл вас вокруг пальца.

– Зачем мне было кончать хитрозадого Еремеева? Мне нужна бы его «Нива», на ней я хотел уехать из этих мест, чтобы не отсвечивать милиции. Ну да, я стрелял в направлении машины, но делал это с единственной целью: напугать Еремеева и заставить заглушить машину.

– Зубакин, всё это слова, а вот объективные данные, включая осмотр повреждений у автомобиля «Нива», показывают, что вы с убойной дистанции произвели прицельный выстрел в водителя, послав ружейный заряд в его голову, жизненно-важный орган, то есть всё сделали для причинения ему смерти,..однако не достигли желаемого результата по независящим от вашей воли обстоятельствам – заряд дроби, ударив в водительское стекло под острым углом, разнёс его в мелкую крошку, но потерял при этом убойную силу… Так что, ваша версия не прокатывает.

– Ну, это мы ещё посмотрим, прокатывает или не прокатывает. Кроме вас, прокурорских, есть ещё суд.

– Кто бы спорил! – усмехнулся следователь.

Встал вопрос о квалификации действий, выразившихся в сопротивлении задержанию.

Реального вреда здоровью сотрудников милиции ружейная пальба лесного обитателя не причинила. Однако лейтенант Пустовойт заявил, что одним из выстрелов Зубакин сбил с его головы кепку. Это означало, что задерживаемый стрелял в него на поражение.

Напрашивалась статья 191 прим 2 Уголовного кодекса – посягательство на жизнь работника милиции в связи с его служебной деятельностью. При отягчающих обстоятельствах преступление каралось не только лишением свободы, но и смертной казнью.

– Чтобы отвлечь на себя внимание Зубакина, я выстрелил из пистолета в берёзу, за которой он укрылся, – пояснил инспектор Пустовойт. – В ответ прозвучал ружейный выстрел, и в дерево рядом со мной, чуть повыше головы, ударила дробь, с меня в тот же момент слетел головной убор. Когда Зубакин закричал, что сдаётся, и поднял руки, я подобрал свою кепку. Пробоин на ней не увидел, имелось только тёмное пятнышко небольшой величины на передней поверхности, как если бы туда угодила частица горящего пороха.

Следователь внимательно осмотрел головной убор Пустовойта и тоже не обнаружил на нём следов попадания дроби.

Подследственный твердил, что не имел намерения убить сотрудников милиции:

– Я стрелял над головами преследователей, хотел шугануть их и отбить желание гоняться за мной. Что из этого получилось, вы сами знаете.

Горовой с понятыми выехал на осмотр участка леса, на котором произошло задержание беглого вора. Имевшиеся на деревьях следы перестрелки были зафиксированы фотосъёмкой и записями в протоколе осмотра местности. Дорогу показывал сотрудник угрозыска Булгаков, участвовавший в следственном мероприятии в качестве свидетеля.

– Какое тут посягательство на жизнь работников милиции, если я до самого последнего момента не знал, с кем имею дело, кто меня преследует, – заметил обвиняемый. – Они же мне не назвались.

– Зубакин прав, мой сослуживец, требуя от него сдаться, не упоминал слово «милиция», – подтвердил его показания оперуполномоченный уголовного розыска Булгаков.

– Да я уже и не помню дословно, что именно прокричал Зубакину из кустов, – сказал Пустовойт.

Оценив добытые доказательства, Горовой вынес постановление о прекращении уголовного преследования Зубакина по данному эпизоду.

Пустовойт и Булгаков отнеслись к решению следователя с пониманием.

Властители дорог

Массивная старая дверь кабинета негромко скрипнула, заставив умолкнуть Горового на полуслове.

В дверном проёме появилась белокурая шевелюра Александра Иванова.

– Алексей Петрович, прошу извинить, что помешал работе! Но начальник отдела попросил напомнить коллективу: сегодня по графику наша очередь для получения форменного обмундирования.

– Спасибо! Я не забыл, – приподнялся со стула Горовой. – Вот освобожусь и непременно навещу отдел материально-технического обеспечения.

Через минуту после ухода Иванова очная ставка продолжилась.

Горовой повернулся к потерпевшей:

– Подтверждаете ли вы показания следователя Позднякова?

– Нет, не подтверждаю, – покачала головой женщина. – Он приглашал меня в Октябрьский

РОВД дважды, было это в летний период. А потом вся его работа заглохла… Я категорически настаиваю, что протокол моего допроса, датированный одиннадцатым октября, следователь состряпал без моего участия. Подписи в протоколе не мои. Я не такая глупая, чтобы соглашаться на прекращение дела об ограблении, как это записано у Позднякова. Разве мне кто-то вернул сумочку и деньги?.. Назначьте экспертизу по подписям, и вы убедитесь в моей правоте… Этот человек либо подыгрывает ограбившему меня бандиту, либо просто обленился до такой степени, что не хочет выполнять свою работу…

– Что скажете, Поздняков?

– Вряд ли вам удастся доказать подделку мной протокола и выполнение подписей в нём от имени потерпевшей. Я не имею склонности к совершению подобных вещей.

– Если подписи сфабрикованы кем-то из ваших друзей, а я этого не исключаю, то вам легче от этого не станет. Следственные действия по делу о грабеже могли выполнять вы и только вы…

Через час, когда очная ставка завершилась, Алексей Петрович отметил повестки её участникам, проводил их до выхода. Потом запер кабинет, прошёл в противоположный конец первого этажа и по отвесным бетонным ступеням спустился в подвал, где в одном из закоулков располагался материальный склад.

Здесь его ждал отрез синего сукна для пошива форменного костюма, пара голубых сорочек, несколько комплектов серебристых погон для кителя и сорочек, в небольшой картонной коробочке лежали эмблемы и звёзды, большие золотистые пуговицы с изображением серпасто-молоткастого герба несуществующего уже Союза ССР (Россия ещё не имела официальных государственных символов).

– Не обессудьте, что выдаём лишь малую часть от причитающегося вам по норме, – развёл руками заведующий складом. – Всё это из старых московских запасов, обуви в этот раз совсем не поступало. Думаю, в ближайшие годы и того не будет.

– Вы знаете, я из следователей и в форменный мундир облачаюсь не часто. Так что, проблемы с недопоставками обмундирования переживу. Главное, чтоб зарплата выдавалась вовремя.

Со свертками в руках Горовой вернулся к своему кабинету. Слегка замешкался, отпирая дверной замок.

– Здравствуйте, Алексей Петрович! – послышался из-за спины легко узнаваемый голос начальника отдела по надзору за следствием и дознанием в органах МВД Куликова. – А я к вам.

– Рад видеть вас, Владимир Алексеевич! – ответил следователь, распахивая дверь. – Проходите!

– Тут такое дело, – начал Куликов, когда они присели у стола. – В конце прошлого года в прокуратуре Ленинского района проводилась комплексная проверка. В ней участвовал мой заместитель. Комиссия облпрокуратуры в числе прочего изучала отказные материалы, выясняя, насколько обоснованные решения «ленинцы» принимают по результатам рассмотрения сообщений о совершённом криминале. В поле зрения проверяющих попал материал по заявлению гражданина Епифанова, требовавшего привлечь к ответственности трёх сотрудников госавтоинспекции за необоснованное, по его мнению, применение к нему физической силы и специальных средств – резиновых палок. Следователь Ленинской прокуратуры Устинов, работавший по заявлению, пришёл к выводу о том, что работники ГАИ действовали в рамках закона, в их действиях не усматривается состава какого-либо преступления, и вынес постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. А комиссия облпрокуратуры по тем же материалам сделала иные выводы, не соглашаясь с решением следователя, и в своём акте рекомендовала прокурору района организовать дополнительную проверку заявления Епифанова. …Прошло некоторое время. Областная прокуратура в порядке контроля за устранением нарушений, отмеченных в акте проверки, выяснила, что по заявлению Епифанова вновь отказано в возбуждении дела. Мой заместитель запросил материалы, отменил отказное постановление и самостоятельно возбудил уголовное дело по признакам превышения должностных полномочий сотрудниками госавтоинспекции. Возбужденное дело было направлено для расследования в прокуратуру Ленинского района. …Вчера я узнал, что районный следователь Полоскун, принявший уголовное дело к производству, не стал особо утруждать себя, в течение трёх-пяти дней выполнил для видимости несколько следственных действий и прекратил дело.

– А от меня вы чего хотите? Прокурор области никогда не поручит подобную мелочовку нашему подразделению.

– Не сочтите мои слова чересчур пафосными, но ведь наше ведомство для того и существует, чтобы защищать людей от произвола. А только глядя на наших коллег, настойчиво и демонстративно «хоронящих» это дело, видя все их формальные отписки вместо необходимых мотивированных решений, начинаешь склоняться к мысли, что они забыли о своём предназначении. А люди, небось, думают, что у Ленинской прокуратуры имеется собственный интерес в этой истории…

– М-да…

– Мы с вами, Алексей Петрович, редко пересекаемся в служебных делах, но я много наслышан о вашей настойчивости и дотошности, о наступательном стиле при ведении расследований. Пришёл попросить вас взяться за расследование этого дела. Какую бы позицию вы по нему ни заняли, я отнесусь к вашему решению с уважением. И успокоюсь… с убеждением, что всё сделано по максимуму.

– Спасибо за добрые слова. Работаю, как умею. Надеюсь, вы не думаете, что у меня в данный момент в работе расслабуха, нагрузка маленькая, и я, если вдруг случится заниматься сотрудниками ГАИ, проведу расследование быстро, на раз-два?.. В вашей истории упущено время, восстанавливать детали придётся с большими трудностями… А нагрузка у меня не слабее, чем у других наших ребят. Три сложных дела! Но, если честно, мне уже интересно взглянуть на ваше дело и узнать, что же там случилось с человеком по фамилии Епифанов. Кстати, я бы нынче охотно взялся за любую работу, которую надо выполнять в городе. У меня жена беременна, и вечерами хочется быть дома, рядом с ней, а не на выезде.

– Как я понимаю, вы даёте своё принципиальное согласие. Верно?

– Вы правильно меня поняли! Я сумею перекроить, перепланировать своё рабочее время так, чтобы его хватило и для властителей дорог.

– Тогда я отправляюсь к руководству. У меня найдутся аргументы для решения вопроса о передаче дела вам. Его материалы я уже запросил в Ленинской прокуратуре. Не сегодня, так завтра дело будет здесь.

 
                                       * * *
 

Прошёл день, за ним второй.

Алексей Горовой был вызван руководителем следственной части Ликутиным.

– Прими в работу, – сказал тот, протягивая следователю тонкую папку с документами. – Начальник следственного управления говорит, что тебе известно, о чём идёт речь.

На лицевой стороне папки Алексей прочёл короткую надпись, выполненную тёмно-синим фломастером: «Уголовное дело №40081. Начато 12 января 1992 года. Часть 2 статьи 171 УК РСФСР».

– Я всё понял, ничего объяснять не требуется, – согласно кивнул он.

– А вот мне требуется! Почему я не в курсе событий? У меня в отделе сотрудники начали самостоятельно распределять между собой нагрузку? – укоризненно взглянул Ликутин на подчинённого.

– Не далее чем во вторник ко мне пришёл Владимир Алексеевич Куликов и рассказал, что его заместитель возбудил дело в отношении работников ГАИ по факту превышения власти, а Ленинская прокуратура, на чьей территории произошли события, не хочет его расследовать. Вернее, не желает работать по нему так, как это должно. Просил меня принять дело к производству. Бегать от работы – это не по мне, и я согласился, пообещав, что сразу же приступлю к расследованию, как только поступит соответствующее официальное распоряжение руководства о передаче дела мне.

– Ох, какие мы! Нам хлеба не надо, нам работу давай!

– Я поставил себя на место Куликова. Это ж вовсе не дело, когда наши коллеги из района пренебрежительно отмахиваются от руководителей надзорного отдела, как от назойливых мух…

– Нарушишь сроки следствия по другим своим делам, спрошу без всякого снисхождения!

– Да это понятно! – сказал Горовой, направляясь к двери.

Весь день он был занят текущей работой. Полученную от Ликутина папку раскрыл только вечером.

К картонной корке прочной ниткой была подшита стопка бумаг, в которой машинописные документы чередовались с рукописными. Не подшитым было лишь постановление о передаче дела в следственную часть, имевшее в верхнем углу резолюцию заместителя прокурора области: «Тов. Горовой А. П., проведите расследование в соответствии с требованиями УПК».

Епифанов Валерий показал о происшедших событиях следующее:

– 31 июля, в субботу, мы с женой и двумя соседями – Германом Стригиным и Игорем Ненашевым в первом часу ночи поехали на «Жигулях» к себе на дачу, в район Научного Городка. В городе после дневной жары стояла жуткая духота, мы планировали остаться в садоводстве ночевать, но прежде мечтали искупаться в озере. Я управлял машиной, жена Вероника сидела рядом, соседи – на заднем пассажирском сидении. Автомашина принадлежала Стригину, но хозяин попросил меня сесть за руль, так как они с Ненашевым были немного выпивши. Я предварительно взял дома водительское удостоверение… Ехал со скоростью не более сорока пяти километров в час, не спешил, поскольку управлял чужой машиной в ночное время, а дорога была сильно разбита.

Едва мы проследовали мимо мясокомбината и выехали за город, справа на обочине из-за кустов появился человек, который взмахнул рукой, предлагая остановиться. Я, не останавливаясь, продолжал движение. Жена сообщила, что махнувший рукой мужчина был в форме сотрудника милиции, только без фуражки, галстука и полосатого жезла. И добавила: «Хорошо, что не остановился. Ещё неизвестно, кто это был. По телевизору в новостях регулярно сообщают, как бандиты, переодетые в милицейскую форму, нападают на людей».

Вскоре сзади замаячила автомашина с дальним светом, у садоводства «Дизель» она включила «мигалку». Стало ясно, что это преследует милиция в связи с невыполнением требования об остановке. Я принял вправо и нажал на тормоз. Слева и чуть впереди остановилась автомашина «ВАЗ-21013» в милицейской раскраске, из которой выскочили три здоровенных парня в милицейской форменной одежде – старший лейтенант, лейтенант и сержант – и подбежали ко мне. Молча, не представляясь и не высказывая каких-либо претензий, старший лейтенант схватил меня за ворот рубашки, подтянул к окошку и ударил кулаком по голове, а потом потащил из машины, прямо через окно. «Что это ещё за хамство?» – возмутилась жена. «Замолчи, шлюха!» – ответил он и прибавил нецензурную брань. В меня вцепился второй офицер. Они резко распахнули водительскую дверцу, и я вывалился на дорогу. Схватив меня под руки, офицеры волоком утащили меня в неосвещенное место, на пятнадцать-двадцать метров от машины в направлении города. Сержант, держа в руке пистолет, сопровождал их. Офицеры волокли меня спиной вперёд. При этом они взяли в руки резиновые дубинки, которыми принялись «охаживать» меня по спине. Ворот рубашки был порван сразу, при волочении спортивные брюки сползли вниз, а трусы от трения о дорожное покрытие порвались. Оставив меня, сидящего на земле, с сержантом, офицеры ушли к машинам. Сержант, сжав пальцами мою шею, некоторое время удерживал меня на месте. Он тоже меня не жаловал: пнул по пояснице, ударил рукой по затылку. Потом он сгибом левой руки обхватил меня удушающим приёмом за горло, завернул правую руку за спину и привёл к машинам. «А он ведь абсолютно трезвый!» – сказал офицерам сержант таким тоном, как будто нетрезвого водителя можно было на их месте избивать беспричинно.

От меня потребовали подуть в специальный мешочек, я подчинился. Реактив показал, что я трезв. Этим обстоятельством работники ГАИ были сильно озадачены. Они долго не знали, что делать дальше. Жена рассказала, что в моё отсутствие Стригину тоже досталось: старший лейтенант бил его дубинкой и брызгал в лицо слезоточивый газ из баллончика. Затем по рации была вызвана ещё одна машина. В подъехавшем «УАЗе» за рулём находился милиционер в форме, в салоне сидели несколько мужчин в гражданской одежде и женщина. Нас с женой и Стригина с Ненашевым в милицейском сопровождении повезли в Ленинский РОВД, где был составлен протокол о том, что я не исполнил требование сотрудника ГАИ об остановке. Здесь я узнал, что фамилия старшего лейтенанта – Ратманов, лейтенанта – Довгалев, сержанта – Зенков. Сотрудники ГАИ писали ещё какие-то бумаги. Потом нас отпустили. Места ушибов нещадно болели, и мы со Стригиным обратились за медицинской помощью в ближайший травмпункт.

Прошёл день, и меня вызвали в суд. Оказалось, что работники ГАИ оформили фиктивные документы, будто бы я и Стригин оказывали им сопротивление. Суд предоставил возможность высказаться, и я постарался объяснить, как сотрудники милиции по-хулигански, без объяснения причин напали на меня и нанесли жёсткие побои, а помимо того оскорбительно вели себя по отношению к моей жене, избили и обрызгали слезоточивым газом Стригина. Но суд поверил утверждениям представителей госавтоинспеции и наказал нас денежными штрафами.

Горовой продолжал изучать материалы уголовного дела.

Доводы Епифанова касательно нанесённых побоев подтверждались приобщённой к делу медицинской справкой клинической больницы Моторного завода. Из неё следовало, что в 3 часа 40 минут 31 июля 1991 года Епифанов обращался в травмпункт больницы за медицинской помощью. При осмотре у него были обнаружены пять полосовидных кровоподтёков в области спины с переходом на шею, кровоподтёк неправильной формы в поясничной области.

Сведения об отдельных моментах происшедших событий, которые не мог видеть Епифанов, были получены при допросе Стригина Германа:

– Когда работники милиции потащили Епифанова в темноту, избивая дубинками, я выбрался из салона. В это время к нашей машине сзади подошёл старший лейтенант. Стал ему объяснять, что я – хозяин автомобиля, документы у нас в порядке, водитель трезв. Офицер слушать меня не стал, вместо этого дважды ударил дубинкой по спине, потом брызнул в лицо «Черёмухой» из баллончика. Глаза обожгло, мне стало дурно, я свалился в кювет.

На имя Стригина Германа в деле также имелась медицинская справка клинической больницы Моторного завода. Врач травмпункта, осмотревший Стригина в 4 часа 05 минут 31 июля 1991 года, обнаружил у него два полосовидных кровоподтёка в правой поясничной области с наличием осаднений у правых концов кровоподтёков и на фоне их.

Показания супругов Епифановых, Стригина и Ненашева были последовательны и совпадали между собой. Они вызывали доверие.

Все три сотрудника ГАИ в своих показаниях применение физической силы и спецсредств к Епифанову объясняли тем, что водитель оказывал им сопротивление и пытался скрыться. Делать какие-либо выводы, даже предварительные, было слишком рано. Но каждый из них описывал происшедшие события по-разному, а это вызывало большие сомнения в правдивости слов представителей власти.

Ратманов показал:

– Я прохожу службу в должности командира пятого взвода в отдельном батальоне дорожно-патрульной службы (ОБДПС) ГАИ областного УВД. Прошедшим летом я занимал должность старшего инспектора ДПС и временно исполнял обязанности командира взвода. В ночь на 31 июля наш взвод осуществлял дежурство по обеспечению безопасности дорожного движения в Октябрьском районе областного центра – этот район на постоянной основе закреплён за нашим взводом. Ещё два наших экипажа дежурили в Ленинском районе в связи с тем, что в этой части города имела место высокая аварийность: экипаж старшего инспектора ДПС Довгалева был на автомашине «УАЗ-469», экипаж инспектора ДПС Тагильцева – на «ВАЗ-2109».

После полуночи я на автомашине «ВАЗ-21013» под управлением младшего сержанта Зенкова выехал в Ленинский район, чтобы проконтролировать несение службы подчинёнными. Около часа ночи мы прибыли к перекрёстку в районе мясокомбината, где в это время находились два наших экипажа. Они работали. Останавливали каждую проходящую машину.

Вскоре через перекрёсток в направлении Научного Городка на повышенной скорости проследовала автомашина «ВАЗ21011». Кем-то из наших сотрудников водителю был подан сигнал об остановке. Но машина не остановилась. Предполагая угон или опьянение водителя, я организовал её преследование. К нам с Зенковым сел Довгалев. И мы тронулись вслед, включив проблесковые маячки. Одновременно к преследованию присоединился экипаж Тагильцева на более скоростной «ВАЗ-2109» с включённой сиреной.

Нарушитель, не снижая скорости, двигался по середине проезжей части и создавал реальную угрозу для проходившего транспорта. Двумя автомобилями мы зажали преследуемую машину в «коробку», и она остановилась. Я подбежал к водителю (его фамилию Епифанов узнал позднее) и представился: «ГАИ. Ратманов». Предотвращая дальнейшее движение автомобиля, я ухватился за ключ зажигания, повернул его и выдернул из замка. При этом неожиданно получил от водителя удар кулаком по руке. Схватив сквозь распахнутую дверцу Епифанова за руку, выдернул его из машины и принялся проводить личный досмотр на предмет возможного наличия оружия. Епифанов ударил меня кулаком в грудь и бросился бежать в направлении города. Мы с Зенковым стали его преследовать, так как личность нарушителя правил дорожного движения не была установлена. Экипаж Тагильцева не вмешивался в происходящие события. Что делал Довгалев, я не видел.

Пробежав метров тридцать-сорок, мы в темноте настигли Епифанова. Я произвёл его досмотр, обнаружил и изъял водительское удостоверение. Взяв водителя под руки, повели его к машине. Епифанов вырывался, пришлось усмирить его резиновой палкой ПР-73, висевшей у меня на руке, которой я нанёс несколько ударов по спине водителя, всего – не более трёх. Епифанов был освидетельствован на предмет алкогольного опьянения, он оказался трезвым. В это время от мясокомбината на «УАЗ-469» подъехал инспектор Линдман, напарник Довгалева. Экипаж Тагильцева я отпустил. Потом все мы поехали в Ленинский РОВД, где Довгалев составил административный протокол о невыполнении Епифановым требования об остановке. Мы с Зенковым написали рапорта на имя начальника РОВД об оказании Епифановым сопротивления. Довгалев написал какой-то рапорт в отношении хозяина автомашины Стригина. У меня конфликта со Стригиным не было, физической силы и спецсредств я к нему не применял.

Рассказ Довгалева о происшествии выглядел так:

– Силами двух экипажей мы настигли машину Епифанова и вынудили его остановиться. Когда Ратманов начал досматривать водителя на возможное наличие оружия, тот оттолкнул его и бросился бежать. Ратманов и Зенков стали его преследовать. Я в это время подошёл к остановленной автомашине и потребовал, чтобы пассажиры не покидали салона. Они не подчинились, начали вылезать из машины и возмущаться тем, что их остановили. Более других была недовольна женщина, но агрессивных действий она не предпринимала. Вскоре Ратманов с Зенковым привели водителя Епифанова. Ему провели освидетельствование с использованием прибора «контроль трезвости», опьянение у водителя не было выявлено. Все документы у него также были в порядке. Слегка нетрезвый собственник автомашины Стригин, один из пассажиров, имел при себе технический паспорт транспортного средства. Епифанов уверял, что не видел поданного ему сигнала об остановке. Экипаж Тагильцева в наши действия не вмешивался, он вскоре уехал. По рации был вызван мой напарник Линдман на «УАЗ-469», остававшийся у мясокомбината за оформлением протоколов, после чего мы вместе с водителем и пассажирами задержанной машины проследовали в Ленинский РОВД. Мне не известно, применялись ли резиновые палки и слезоточивый газ в отношении Епифанова и Стригина. Лично при мне находился только табельный пистолет, спецсредств не было.

Инспектор ДПС Зенков был в своих показаниях немногословен:

– Я уже изрядно подзабыл события той ночи. Помню, что мной был подан сигнал об остановке водителю проезжавшей автомашины «ВАЗ-21011», но водитель его проигнорировал. Ратманов дал команду на преследование. В мою машину сели Ратманов и Довгалев, мы тронулись. Я быстро догнал машину Епифанова, прижал её к бровке. Водитель вынужден был остановиться. Когда Ратманов попытался выдернуть в этой машине ключ зажигания, водитель стал ему препятствовать, ударил по руке. Тогда Ратманов вытащил водителя из машины, но тот ударил его кулаком в грудь и стал убегать. Я погнался за Епифановым, настиг его и привёл из темноты к машинам. Водителя при этом не избивал. Позднее Епифанов был доставлен в Ленинский РОВД, где на него составили протокол о нарушении правил дорожного движения. Никто из сотрудников ГАИ не применял в ту ночь спецсредства ни к водителю Епифанову, ни к владельцу автомашины Стригину.

Горовой долго сидел над бумагами. Не уходил домой, пока не прочёл всё, от первого до последнего листа. Некоторые из участников событий писали свои пояснения собственноручно, а были «писаками» ещё теми, с корявым прыгающим почерком – не приведи судьба кому-нибудь читать.

Утром позвонил Куликову:

– Владимир Алексеевич, я принял дело к производству, с сегодняшнего дня впрягаюсь в пахоту. Вчера я плотно посидел над материалами, внимательно изучил их и теперь знаю причину вашей настойчивости в стремлении оживить работу по этой истории. Я вижу в ней чистой воды произвол. Старший лейтенант с фамилией Ратманов возомнил себя властелином городских дорог, видит автотрассы своей вотчиной, в которой он волен по своему усмотрению карать или миловать участников движения. Есть большое желание поработать по делу и постараться вернуть небожителя на землю. Пожелайте мне удачи.