Текст книги "Хакер и его тень"

– Ну хорошо, – сдался я, – где находится аптека, в которой работает этот ваш зна… тьфу, просто человек Марк Абрамович?

Лида объяснила мне, как добраться до аптеки и на всякий случай дала свой телефон.

– Всякое может произойти, – загадочно произнесла она при этом, пристально глядя мне в глаза.

– Вот еще что, – решился я. – Мне бы хотелось с вами встретиться на днях.

– О-о, – снова потупила глаза Лида, – какой вы противоречивый!

– Ни капельки, – заявил я. – Просто я хочу вернуть вам при встрече письма, которые сейчас вы мне дадите для изучения.

– А вы не потеряете? – опасливо спросила Лида. – Я очень люблю их перечитывать, несмотря на то, что эти письма разбили мне жизнь. Знаете, это так волнительно…

– Ни в коем случае, – пообещал я. – Буду аккуратен, а при встрече поделюсь с вами впечатлениями.

Лида немного поколебалась и вручила мне связку конвертов, обвязанную цветной ленточкой. Ей, конечно же, очень не хотелось расставаться с ними, но, с другой стороны, это была единственная возможность снова меня увидеть.

Когда я переходил улицу, то у меня вдруг стал чесаться затылок.

Я непроизвольно оглянулся и, подняв глаза к фасаду дома, увидел стоящую перед окном Лиду, которая посылала мне воздушный поцелуй.

– Козел сраный! Разуй глаза, мудило! – раздался крик у меня над самым ухом.

Оказалось, что засмотревшись на Лиду я едва не угодил под колеса старенького «запорожца», за рулем которого сидел старичок в ватнике.

Благополучно миновав проезжую часть, я быстро направился к аптеке, в которой работал один из Марков, указанных мне Приятелем.

Наконец-то я смогу увидеть одного из «скамеечников», как называла своих подсудимых покойница Гагарина. Кажется, волшебная ниточка вот-вот приведет меня в нужное место, как сестрицу Аленушку в сказке – налицо была связь (хоть и не такая, о которой мечтала Лида) между девушкой, получавшей анонимные письма с угрозами, Гагариной-старшей и таинственным Марком.

Не буду скрывать, я очень торопился. Но, поверьте мне, вовсе не настолько, чтобы взять, да и попасть под автобус. Да-да, не удивляйтесь.

Когда до аптеки оставалось бувально метров сто и я переходил проезжую часть, то мне пришлось слегка сбавить темп, поскольку к остановке подкатил желтый «Икарус». Я не хотел рисковать и решил обождать, пока он отъедет, чтобы спокойно перейти улицу.

И вот, только-только эта венгерская махина со всхлипом закрыла свои раздолбанные двери, как я почувствовал, что какая-то сволочь сзади ударяет меня чем-то очень неприятным под коленки. По-моему, это был железный прут – короткий, толстый и ржавый.

Я не смог удержаться на ногах от неожиданного удара и упал вперед, оказавшись как раз под колесами автобуса, вдобавок в непосредственной близости от вонючей выхлопной трубы, направленной прямехонько в мой раскрытый от удивления рот.

Еще больше мне не понравилось, когда автобус начал медленно двигаться, а в это время я обнаружил, что моя правая рука находится возле его левого заднего колеса, а моя левая рука – возле правого заднего.

Уж и не знаю, как мне в ту роковую минуту удалось вывернуться так, чтобы мое беззащитное хакеровское тельце оказалось лежащим параллельно этим круглым орудиям убийства с резиновыми шинами.

Народ, прозевавший момент моего падения и видевший только человека под колесами, понятное дело, орал во всю силу своих глоток. Женщины падали в обморок, дети визжали, а старики ругали власть.

Когда водитель затормозил – разумеется, если бы я не извернулся, то он в принципе, мог бы спокойно ехать дальше, размазывая мои остатки по шоссе, – то я был уверен, что несчастный шофер сорвет на мне свой эмоциональный шок, благо я жив и здоров и теперь мне можно пару раз дать по морде,

Но, на мое счастье, он был настолько напуган, что даже не мог говорить, не то чтобы драться. Сердобольный кондуктор даже предложил мне войти в салон, чтобы проехать в поликлинику.

– Спасибо, товарищ, за любезность. Я как раз направлялся в аптеку, – с идиотской улыбкой ответил я и, отряхнувшись, побрел себе неверной походкой по направлению к изящному особнячку с яркой вывеской – змея, склонившаяся над чашей.

«А ведь это покушение, – пронзила меня мысль, – самое натуральное покушение. Хакер, поздравляю, ты уже начинаешь кому-то здорово мешать, если тебя хотят убрать с дороги. Вернее, положить на дорогу, да еще умудриться запихнуть под автобус».

А уж когда я прошел в служебное помещение аптеки и увидел искомого Марка Абрамовича Зацепина, то удивился еще больше.

– Вы, очевидно, по поводу писем? – прямо с порога спросил меня хорошо одетый мужчина средних лет. – Проходите, проходите, я вас жду.

«Наверное, Лида предупредила его по телефону, хотя я об этом ее не просил, – подумал я, усаживаясь на неудобный офисный стульчик. – Зачем же она это сделала? Решила выслужиться перед начальством? Или вправду боится? Неужели, действительно, в дело замешана торговля наркотиками?»

– Итак, что я могу вам сказать по известному вам поводу? – тяжело вздохнул Зацепин, – Дело совсем не так просто, как вам кажется.

– А мне так и не кажется, – подал я голос. – Дело, действительно, очень сложное.

– Знаете, мне очень нравится ваш подход, – Зацепин неожиданно повеселел. – Хотите коньячку?

– Спасибо, но я не пью на работе, – вежливо отказался я.

– Вот как? – искренне удивился Марк Абрамович. – Странно… Ну что же, как знаете. В общем, могу пока сказать одно: просто так я не сдамся, и не надейтесь.

– И что же вы собираетесь предпринять дальше? – спросил я, изрядно удивленный его прямотой. – Будут очеред– ные убийства?

– Вот этого не надо, – поднял он руку в защитном жесте. – Вы все равно ничего не докажете. И вообще, я тут не при чем, это Горелый со своей братвой. Об этом весь город знает.

– Да-а? – выпучил я глаза. – Вы уверены в этой информации?

– Ну конечно! – подтвердил Зацепин. – Неужели вы думаете, что стрелял я сам? Как бы там ни было, уясните себе одно: я никого не заказывал. Если говорить начистоту, то все получилось само собой. У Горелого с этой бабой были давние счеты.

– Очень интересно! – взволнованно отозвался я. – И что же они не поделили?

– Разве вы не в курсе? Банк, разумеется, – коротко ответил мне Зацепин. – Потом Горелый сел, а Жанна Белянкевич вошла в команду второго помощника первого вице-мэра. Тут-то все и закрутилось и никак не раскрутится по сей день.

– Какая еще Жанна? – нахмурился я. – При чем тут Жанна?

– Как это при чем? – удивился Зацепин. – А кто распоряжался городским фондом имущества? Вы думаете, что второй помощник у первого вице? Он же спивался на глазах еще тогда, до октябрьского кризиса.

– Позвольте– позвольте, вы хотите сказать, что Горелый убил эту самую Жанну Белянкевич? – до меня стал постепенно доходить смысл разговора.

– О чем я вам битый час и толкую, – тотчас же подтвердил Зацепин. – А я в этом деле – ни сном ни духом. Так что вы напрасно на меня давите, у вас нет никаких доказательств. И не будет.

– А письма? – не унимался я. – При чем тут письма? Вы же сами сказали…

– Это здание выведено из фонда охраняемых государством построек постановлением городской администрации от двадцать четвертого февраля сего года, – медленно повторял Зацепин фразу, которую он явно затвердил наизусть. – В пункте втором данного постановления…

В это время в дверь кабинета Зацепина довольно решительно постучали.

– Марк Абрамович? – просунулась лохматая рыжая голова. – Я к вам из фонда имущества по поводу писем. Вроде, вопрос со зданием, в котором поместилась ваша аптечка, утрясается. Поговорим под рюмочку, а?

– Обождите в применой, – строго ответил Марк Абрамович.

Зацепин перевел на меня взгляд. На его лице отразилась напряженная работа мысли.

– Послушайте, а кто вы, собственно такой? – недоуменно спросил он. – Так вы не из фонда имущества? И не по поводу писем из управления охраны памятников?

Я покачал головой.

По предъявлении лицензии частного детектива Марк Абрамович насторожился.

– Что такое?

Я объяснил суть дела так, как сам его понимал, не вдаваясь в детали.

– Да-да, было такое, как же не помнить! – мечтательно вздохнул Марк Абрамович. – Посадила меня эта бабенция. Но, хотите верьте, хотите нет, я на нее зла не держу.

– Вот как? – спросил я. – Вы полагаете, что Гагарина действовала правильно?

– Это с какой стороны посмотреть, – поднял палец Зацепин. – Она исполняла законы. А законы были ужасны, как и вся система в целом. Ну скажите на милость, можно давать пять лет за какие-то двести баксов? Спекуляция валютой называется!

– Да, по нынешним временам звучит довольно смешно, – согласился я.

– Еще бы! – хмыкнул Марк Абрамович. – Я вам так скажу: я считаю себя диссидентом. Можно сказать, что я боролся за экономическую либерализацию явочными методами. А поскольку срок мне скостили в лагере – я же человек деловой, сами понимаете, – то освободился я уже через два года. А насчет Гагариной – какие могут быть счеты! Дела давние. Не она же эти законы придумала в конце концов!

Я тяжело вздохнул. Кажется, здесь мне ничего не светило в плане дальнейшей информации,

– Я ведь даже собирался уехать, – доверительно произнес Зацепин. – Вон, видите на стеночке израильский вызов висит? Храню как память! Но тут перестройка подоспела, кооперативы и пошло-поехало.

– Так вы не присали ей никаких писем? – спросил я напоследок.

– Еще чего! – недоуменно пожал плечами Зацепин. – Я и позабыл давным-давно о ее существовании. После того эпизода столько всего было, а тут судья какая-то… На фиг мне память засорять? В общем, рад был познакомиться.

Пожав мне на прощание руку, Зацепин впустил посетителя из фонда имущества, который, судя по его пройдошливой внешности был очень не прочь выпить. Очевидно, аптеку все же не выселят из этого здания.

Вконец раздосадованный, я зашел в небольшую кафешку около аптеки и, заказав себе порцию мороженого «Баскин-Роббинс» стал ее медленно поглощать. Во время этого увлекательного занятия я достал из кармана «мобильник» и набрал номер собственного телефона.

Не подумайте только, что я не знал, чем мне заняться и решил звонить со собственному телефону самому же себе, отнюдь!

Дело в том, что Приятель был обучен воспринимать звонки по моему номеру и мгновенно отсекать от сети сигнал «занято». То есть, моя мини-АТС действовала то как спаренные номера, то как номера раздельные, хотя и одинаковые, в зависимости от ситуации.

Дождавшись определенного количества звонков, – специальная примочка на случай непредвиденных сбоев, – Приятель откликнулся.

Я немедленно представился, поименовавшись, как у нас было принято, Хакером, иначе компьютер просто не стал бы со мной разговаривать.

Убедившись, что звуковой анализатор на машине подключен, я быстренько снял полученную за время моего отсутствия информацию, прослушав подготовленный Приятелем текст.

И эта информация оказалась весьма любопытной.

Приятель исходил из предположения, что «Марк», вокруг которого вертелись все персонажи этой истории, может не быть главным персонажем. Более того, мой компьютер не исключал возможности, что этого человека вообще нет в живых, либо он лишен способности действовать самостоятельно.

И действительно, с чего это я взял, что выражение «приветик от Марка», которое было написано в письме, врученном мне Гагариной за несколько минут до ее смерти, следует трактовать как Марка, передающего привет?

Ведь это мог сделать кто-то неизвестный, пользуясь именем Марка, и тогда эти слова можно было трактовать следующим образом: «я передаю тебе привет от Марка».

Значит, круг моих поисков может значительно расшириться, ничего тут не поделаешь.

Но Приятель меня обрадовал.

Оказыватеся, среди подручных Маркелова – того типа, который был осужден Гагариной за убийство и отбывал свою двадцатку, был некий Алексей Лопухов 1968 года рождения, который получил «всего» пять лет и уже находился на свободе. В то время, как остальные четверо продолжали досиживать положенное в соответствующем учреждении, номер которого и продиктовал мне Приятель.

Более того, поскольку за Лопуховым (кличка, разумеется, Лопух) был установлен надзор, Приятелю удалось путем проникновения в ментовские сети выяснить его теперешнее место работы.

И знаете, где трудился этот фрукт, этот гражданин-товарищ, вставший на путь исправления и вышедший на свободу с чистой совестью?

Ну не нашел отбывший срок за соучастие в убийстве Алексей Лопухов лучшего места для трудоустройства, чем фирма оптовой торговли «Розалинда» под непосредственным начальством Розы Валериановны Гагариной!

Мир тесен господа! А уж областной центр – так вообще повернуться негде.

Так что я наплевал (в переносном смысле) на начавшее таять мороженое, быстренько взял ноги в руки и снова ринулся в подвал, моя клиентка денно и нощно руководила перемещением жратвы по торговым точкам.

Несмотря на позднее время, мне удалось сразу же выловить ее по телефону, – звонил я на ходу. Роза Валериановна была на складе и намеревалась работать еще по меньшей мере часа два.

– Бывает и круглосуточно, – не без гордости сказала хозяйка оптовой фирмы. – Хочешь жить – умей работать.

Отдав должное ее деловым качествам, я со всех ног устремился в «Розалинду».

Роза Валериановна была несказанно удивлена моим известием о том, что у нее работает человек, очужденный некогда ее матушкой. Но потом здоровый скептицизм взял верх над первым душевным порывом.

– Ну и что такого? – пожала она плечами. – Нормальный парень, ничего особенного. А то, что сидел – так с кем не бывает…

– А вам не кажутся странными такие навязчивые совпадения? – продолжал я наседать на Гагарину. – Посудите сами, ведь Лопухов мог затаить злобу на Викторию Петровну и дать себе обещание отомстить! А тут предоставляется такая удобная возможность!

– Алеша-то? – улыбнулась Роза Валериановна. – Знаете что, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, не так ли? Пойдемте-ка со мной, я вам сейчас его покажу.

Мы переместились в соседнюю с ее кабинетом комнату. Помещение оказалось небольшим закутком, уставленным коробками с йогуртами.

– Лопушо-ок, – позвала Роза, – где ты там? Тут до тебя дело есть.

Из-за ощетинившейся углами груды пустых коробок показался парень огромного роста и на редкость зверского вида. Фаланги его пальцев казались синими от изрядного количества татуировок.

Стограммовый конус с малиновым йогуртом «Бамбини» в его массивных лапах выглядел совсем уж микроскопическим, а кофейная ложечка, которой он вычерпывал оттуда содержимое была раза в два меньше его мизинца.

– Роза Валериановна, – проговорил громила неожиданно смущенным голосом, – вы только не подумайте, что я из коробки уворовал, я в счет аванса взял упаковочку, завхоз все отметил.

– А я ничего такого и не думаю, – весело рассмеялась Роза. – Ты мне вот что лучше скажи, Алеша: помнишь мою маму?

– Да как же не помнить, Роза Валериановна, – Лопух мгновенно расправил плечи и сосредоточенно вытер губы. – Душевный был человек, царствие ей небесное. Если бы не она, то катился бы я дальше по той же дорожке и сейчас бы у вас не работал.

– И как ты с ней чай пил тоже помнишь? – Роза Валериановна перевела на меня взгляд.

– Конечно, – подтвердил Алексей. – Вы тогда меня попросили вещи донести с машины до дома. А потом внутрь пригласили. Я когда увидел Викторию Петровну, так сразу и обомлел. Она меня поначалу не признала, а потом стала чаем с печеньем угощать. Я тогда еще чашку опрокинул… Волновался очень потому что…

– Вот так, – сказала мне Роза, когда мы снова вернулись к ее столу. – Люди разные бывают от рождения, да еще и потом меняются. Так что против Алексея вы зря копаете, можете мне поверить.

– Как знать, как знать, госпожа Гагарина, – произнес я неуверенно. – Во всяком случае я бы не рискнул выражаться столь уж определенно…

Если говорить честно, то чересчур уж благостным показался мне этот громила, получивший, не будем об этом забывать, срок за соучастие в убийстве.

– Я еще потому сомневаюсь в вашей гипотезе, – добавила на прощание Роза, что Алешка, честно говоря, мозгами не шибко работает. Анонимки – это для Лопуха чересчур. Да и женился он недавно, младенец у него. Зачем ему лишний гемморой?

…Короче, я решил взять быка за что-нибудь подходящее и ковать железо – то есть довести предварительное сканирование ситуации до конца.

Оставался всего один неизученный объект и мне не терпелось посмотреть в глаза Марку Второму, которого вычислил мой компьютер.

Гришевский оказался благостным, седым как лунь старичком. Он принял меня, даже не спрашивая о цели визита и пригласил в дом.

Надо сказать, что я входил в его обиталище не без опаски. Как-никак, знатный урка со стажем. Шутка ли, полжизни зону топтать! А Марк Семенович тем временем смотрел на меня ясными голубыми глазами, словно хотел сказать: «Слабо тебе, парень, под меня подкопаться, и не таких обламывал!»

– Чем обязан? – проговорил он наконец. – Меня-то, старика, теперь редко кто навещает. Даже участковый перестал наведываться. И это понятно – ему теперь молодежь отмороженная интереснее, чем я.

– Вот как? И отчего же такая перемена отношения? – спросил я из приличия.

– А что с меня взять? – развел руками Гришевсий. – Пацаны – совсем другое дело: то кэш подкинут, наличку то есть, чтоб с голода мильтон не помер, то автомашинку какую подбросят. Мелочь, а милиции приятно.

Я только покачал головой.

– А вы как ко мне – по надобности или из журналистов будете? Может, кто порекомендовал? – поинтересовался старик. – Если насчет практики, то учтите, что я сейчас на покое, только консультирую.

Вместо ответа я протянул свою лицензию частного детектива. Гришевский весело расхохотался, изучив запаянный в пластмассу прямоугольник.

– Ну и времена пошли, прости господи! – смеялся старик. – Если даже и настоящая у тебя бумажка, все равно смешно.

– Что же тут смешного? – не понял я. – Каждый зарабатывает на жизнь, как может.

– Как-как ты говоришь? За-ра-ба-ты-ва-ет? – с хитрецой прищурился Марк Семенович. – А что зарабатывает-то этот самый каждый?

– Как что? – удивился я. – Объяснять разве нужно? Деньги, само собой.

– Во-от, – азартно потер ладони старик. – Уже теплее. Народ, стало быть, стремится получить как можно больше денег, факт?

– Факт.

– А деньги, юноша, бывают разные, – наставительно поучал меня старичок. – Есть рубли, есть франки, есть доллары… Есть какие-нибудь тугрики. Вы когда-нибудь видели тугрики?

– Еще нет, – осторожно ответил я. – Во всяком случае, не припоминаю.

– А свежи ли на вашей памяти финансовые пертурбации последних лет? – не унимался Гришевский. – Павловская реформа, потом постепенное введение знаков нового образца вплоть до деноминации. Вы считали, сколько новых банкнот было в ходу?

– Зачем мне это надо? – удивился я. – Мне абсолютно все равно, что это за деньги, сколько там нулей и что на них изображено. Главное – чтобы они были, и чтобы на них можно было что-нибудь купить. Правильно я говорю?

– Совершенно правильно! – похвалил меня Гришевский. – Но именно за эти взгляды я и провел в тюрьмах большую часть своей жизни.

– А у меня совсем другие данные, – удивился я. – Вы ничего не путаете?

Что-то уж очень любят бывшие зэки задним числом трактовать свое уголовное прошлое как борьбу с «проклятым большевистским режимом». Статус диссидента, конечно, почетен, но я решительно стою против расширительного толкования этого определения. Слишком уж широкий круг лиц может быть охвачен этим определением. Так, преуспевающий в годы советской власти профессор с чистой совестью может считать себя диссидентом, если он прочитал во время оно какое-нибудь произведение Солженицына или раз в жизни прослушал передачу по «Голосу Америки».

– Я ничего не путаю, молодой человек, – язвительно заметил Гришевский. – Это у вас в мозгах до сих пор абсолютная каша. Посудите сами: что такое был советский рубль – такие маленькие желтенькие прямоугольнички, помните? – на мировой финансовой орбите? Забавный курьез, не интересный даже нумизмату, раскрашенная бумажка, не более того.

– В общем да, можно сказать и так, – осторожно согласился я.

– А я и занимался тем, что увеличивал количество этих бумажек, – скромно пояснил Марк Семенович, – вот этими самыми руками.

И для пущей наглядности Гришевский протянул вперед свои ладони. Меня необычайно поразили пальцы старика – тонкие, вытянутые, очень подвижные. Казалось, что эта часть Марка Семеновича Гришевского живет своей, отдельной от остального тела жизнью.

– Видите? – спросил старик. – Я мог бы стать музыкантом, Паганини, Ростроповичем… Родители прочили мне большое будущее. В каком-то высшем смысле они не ошиблись. Этими самыми руками я увеличил количество бумажек, которые в нашей стране почему-то считались деньгами, на астрономические суммы.

Его пальцы чуть подрагивали от волнения. Я заметил несколько шрамов на верхних суставах правой руки, некоторые из них были совсем свежими.

– Мой вариант денег – если хотите, то называйте его подделкой – мог отличить только электронный микроскоп! – похвалился Гришевский. – Скажу по секрету, что общая сумма фальшивых дензнаков, которую мне инкриминировали, на порядок отличалась от реальной.

Было явно заметно, что Марк Семенович Гришевский слегка иронизирует над своим криминальным прошлым, но в целом держится как человек, абсолютно уверенный не только в завтрашнем, но и в послезавтрашнем дне. Не говоря уже о дне сегодняшнем.

– Так что я мог завалить деньгами весь этот город аж по церковный шипль. А вы говорите – народ стремится зарабатывать… Я решал эту проблему просто. Я делал деньги в буквальном смысле этого слова.

«Не он, – почти удостоверился я, продолжая думать о таинственном Марке из писем. – Гришевскому это явно ни к чему. Человек, судя по всему, серьезный, хотя и не без придури».

– Только вы чего не подумайте такого, – вдруг спохватился Марк Семенович. – Я давно уже не у дел, глаза не те… Зато рукам – воля.

– Это в каком же смысле? – удивленно поинтересовался я.

– В прямом. Пройдемте… тьфу, черт, никак не отвыкну… пойдемте, я вам кое-что покажу, – предложил Гришевский.

В соседней комнате направо от гостиной меня ожидал сюрприз. Такого я не рассчитывал увидеть в жилище знатного фальшивомонетчика…

Пространство в двадцать с лишним квадратным метров было под завязку забито резной деревянной скульптурой. Сотни фигурок, каждая из которых не превышала своими размерами спичечный коробок…

Здесь были все персонажи мировых мифологий, как национальные фантомы, так и общечеловеческие; литературные герои (я не без удовольствия выделил среди миниатюрок Шерлока Холмса со скрипкой наперевес и с трубкой в зубах); исторические личности и просто неожиданные фантазии, выражающие причудливую волю их создателя.

– Да-а, – только и смог выдохнуть я, созерцая такое богатство.

Я сделал шаг назад и оперся рукой о железный корпус тумбочки. С нее соскользнула накидка и я с удивлением идентифицировал премет, который я счел мебелью, как цветный кэнноновский копир.

По моим самым-самым приблизительным прикидкам стоимость этой бандуры составляла семьдесят – семьдесят пять тысяч баксов. В нашем Тарасове подобная техника мне на глаза еще не попадалась.

Рядом с ксероксом размещался цветной же принтер «Тектроникс» баксов этак за шестнадцать штук, навороченный барабанный сканер, на котором лежало пособие по голографической печати. Дополняла картину кое-какая мелочь из полиграфического оборудования.

– Это внучок, – с довольным видом пояснил дед, заметив мои выпученные от удивления глаза. – Опыт перенимает. А что вы хотите? Сейчас в нашем деле без техники никуда. Средства производства, так сказать. Себестоимость единицы продукции, конечно, высока, но ничего, со временем все обязательно окупится.

Марк Семенович широким жестом обвел рукой стены комнаты, демонстирируя мне свои скульптурки. Они были составлены настолько плотно, что я даже не мог разобрать расцветку обоев.

– А теперь вот, на старости лет я смог-таки позволить себе заняться любимым делом, – дрогнувшим голосом проговорил Гришевский. – Поверите ли, всю жизнь тянуло, но нельзя было тогда себе потакать.

– Это почему же? – удивленно поинтересовался я. – Что вам мешало? Времени не было?

– Руки берег, – откровенно признался Гришевский. – А сейчас кайфую в свое удовольствие.

Я окончательно убедился, что старик тут не при чем. Но положение обязывало, и я все же спросил старика, помнит ли он судью Гагарину.

Гришевский долго думал, загибал пальцы на обеих руках, подсчитывая свои судимости, и наконец, не без труда, припомнил.

– Ничем не выдающаяся баба, – пожал он плечами. – Зачем мне она?

По словам Гришевского, он не помнил ни одного знакомого по имени Марк, у которого могли бы быть счеты с Викторией Петровной.

На прощание я вежливо поблагодарил занятного старика за демонстрацию его деревянных скульптурок и отправился восвояси.

Все. Я прошел по всему маршруту, встретился во всеми Марками и теперь могу с чистой совестью вернуться домой и заняться изучением эпистолярного наследия неизвестного анонимщика.

Я был уверен, что Зацепин и Гришевский не являются вероятными авторами анонимных писем. Более того, я все больше склонялся к мысли, что Они вообще не имеют к этому делу никакого отношения.

И Приятель, после того, как я поделился с ним результатами своих визитов к двум Маркам, подтвердил сложившееся у меня мнение.

– СКОРЕЕ ВСЕГО, ПО ЗАЦЕПИНУ И ГРИШЕВСКОМУ НОЛЬ ВЕРОЯТНОСТИ, – заявил комп. – НО ТЕПЕРЬ МЫ ЗНАЕМ, ГДЕ НЕ НАДО ИСКАТЬ.

– Еще знать бы, где искать надо, – хмыкнул я, поглядывая на связку писем.

Ну, с богом!

Я осторожно развязал ленточку и принялся за первый конверт.

Прочитав каждое письмо, я пропускал его через сканер, вводя, таким образом, в память Приятеля, не только текст, но и его фактуру.

А собственно текст Приятель переведет в свою память в режиме «пристального чтения» – мой компьютер умеет разбирать любой почерк – и изображение письма превратится из текста как объекта в обыкновенный набранный текст.

С каждым новым листком я погружался все глубже и глубже в затягивающее как водоворот повествование. Пожалуй, автор дал бы сто очков вперед любому автору любовных романов. При условии, конечно, если его направить с криминальной стези на стезю литературную и подыскать ему хорошего литературного агента.

Боже мой, да мужчина ли все это писал! Такой шквал страстей и эмоций и не снился даже какой-нибудь хронической истеричке с многолетним стажем.

Страстный тон повествования не смягчался даже невероятным многословием автора.

Затертые до дыр штампы из старомодной попсы и американских кинофильмов предпоследнего разряда соседствовали со словесной жвачкой, которой обмениваются в разговорах между собой вышедшие из отроческого, но еще не вступившие в женский возраст девицы, не отягощенные напрасным бременем интеллекта.

Однако, я подавлял в себе естественные чувства читателя и постоянно одергивал себя, напоминая собственному вниманию, что у меня к данным бумагам интерес сугубо исследовательский.

Я заметил, кстати, что тон писем, действительно, стал меняться. Сначала они были переполнены самой жгучей ненавистью, на которую только может быть способен человек. Автор буквально кипел злобой и, упрекая Лиду за измену, крыл девушку самыми что ни на есть последними словами великого, могучего, правдивого и свободного. Русского языка, как вы понимаете, в его живом разговорном варианте.

Особое внимание я обратил на следующее обстоятельство. Автор ратовал отнюдь не за свою попранную честь.

«Ты наплевала в честную душу Марка…», «Марк тебя на руках носил, а ты его топчешь…», «Если бы Марк только мог видеть, как ты глумишься над его прошлым…» – читал я страницу за страницей.

Смысл присем этого периода – пиблизительно половина от общего объема – можно было определить следующим образом: некий знакомый или родственник Марка беспредельно возмущен тем, что Марка предала возлюбленная и решается посвятить свою жизнь постояным напоминаниям ей об этом проступке.

Однако в следующих посланиях начиналась уже совсем другая история.

Письма последнего времени были переполнены нежными непристойностями, а тема оскорбленного и покинутого Марка отступала на задний план или подавалась в контексте своеобразного вуаеризма.

Читая эти строки я ощутил, как на моих щеках проступает румянец.

Посудите лучше сами: «Я бы запихнул свою затвердевшую штучку в твою теплую влажную дырочку и мы бы добыли огонь трением…»

А как вам такой пассаж: «Марк бы двигался на тебе, а я бы стоял рядом, и лишь иногда бы трогал вас руками или языком…»

Но, поскольку Марк предполагался лишь как воображаемый объект, то основное эротическое бремя ложилось непосредственно на автора.

«Жаль, что у меня всего один член!» – восклицал он. – Как бы было здорово заткнуть все твои отверстия сразу! И спереди, и сзади, и еще в рот, и два маленьких членика в твои ушки!"

Не удивительно, что сексуально озабоченная Лида хранила свои письма и иногда перечитывала их.

Разгул роковых страстей в первой их части отвечал мелодраматическим склонностям ее натуры, а наивная порнография заключительных посланий разнуздывала ее заторможенное воображение.

Я даже не удивился сейчас ее резкому отрицанию: «Среди моих знакомых нет человека по имени Марк!»

Еще бы! Разве она могла бы сказать иначе? Ведь слово «знакомый» было для нее синонимом слова «любовник».

А любовник, так сказать, виртуальный, каким представал неведомый Марк в анонимных письмах, наверняка был гораздо живее в ее воображении, чем реальные «знакомые» Лиды из плоти и крови.

Это как раз тот самый случай, когда бред, фантом, призрак начинает в постепенно облекаться плотью и в один прекрасный день человек осознает, что уже не может обходиться без иллюзи, созданной его сознанием.

Ага, а вот и некоторый намек на фактические события, едва ли не единственный в потоке яростных и сексуальных эмоций.

В одном письме речь шла о мертвом Марке, который лежал «весь в белых одеждах» под новогодней елочкой. Причина смерти не указывалась, но создавалось впечатление, что речь может идти о самоубийстве.

Что ж, вот и прочитано последнее письмо. Конкретного материала из них я выудил, прямо скажем, маловато. Так что пока я мог лишь остановиться на гипотезе, что мы имеем дело с патологическим случаем – местью, которая со временем трансформировалась в любовь.

Но и это предположение можно считать верным лишь по отношению к одному корреспонденту – Лиде. А что на протяжении многих лет писал анонимщик судье Гагариной покамест оставалось для меня тайной за семью печатями.

Взглянув на часы, я обомлел – стрелка сдвинулась далеко заполночь. Впрочем, моя работа была уже почти завершена.