Текст книги "Нам нужна великая Россия. Избранные статьи и речи"

Политическая смерть Столыпина наступила гораздо раньше, чем провокатор Д. Г. Богров смертельно ранил его 1 сентября 1911 года в Киевском оперном театре. Да, «Столыпин был «приказчиком» царя и помещиков, но… он при всех своих отнюдь не исключительных качествах всё же видел гораздо дальше и глубже своих «хозяев». Трагедия Столыпина состояла в том, что они не захотели иметь «приказчика», превосходящего их по личным качествам»[33]33
  Зырянов П. Н. Указ. соч. С. 133.


[Закрыть], – с этими заключительными словами очень интересной статьи современного исследователя нельзя не согласиться.

К. Ф. ШАЦИЛЛО

Пётр Аркадьевич Столыпин. Слово об отце

Столыпин не был профессиональным политическим деятелем-карьеристом. Не живи он в страшное переломное время, когда наше тысячелетнее государственное здание повисло над бездной, его жизненный путь сложился бы, вероятно, иначе.

Он увлекался поэзией, хотя сам не имел стихотворного дара. В его студенческой квартире собирался литературный кружок, где в монументальном кресле, способном выдержать его тяжеловесность, царствовал поэт Апухтин.

Он любил природу, что так ярко изобразил в своём «Красном колесе» Александр Исаевич Солженицын. Был близок к крестьянскому люду. Садился около той или иной крестьянской избы, пил принесённый ему стакан молока и беседовал с нашими литовскими крестьянами. Это были, пожалуй, одни из лучших моментов его жизни.

То, что П. А. Столыпин был бесстрашным, в достаточной мере показано А. И. Солженицыным. Можно добавить, что, будучи в разъездах по Саратовской губернии, П. А. Столыпин послал моей матери короткую записку: «Сегодня озорники стреляли в меня из-за кустов». А когда в 1905 году саратовские террористы приговорили меня к смерти путём отравления (я был тогда двухлетним ребёнком) и моя мать от страха потеряла голову, отец остался невозмутим: «Я буду продолжать своё дело. Да сбудется воля Господня!»

Государственную власть принял он как тяжёлый крест. Ознакомившись с общим положением дел Империи, понял, что нельзя терять ни минуты. Работал порою целыми ночами, что в конце жизни отразилось на состоянии его сердца. Спешил каждый вечер окончить работу, положенную на этот день. Глядя на часы, говорил порой с горечью: «Идите, проклятые!»

Отношение отца к деньгам было, если можно так выразиться, двойственно. В Совете министров у него бывали столкновения с бескорыстным, но, пожалуй, слишком бережливым министром финансов. Дело сельскохозяйственного переустройства требовало больших кредитов. Коковцев огрызался: «Не могу же я делать деньги из петербургского воздуха и из невской воды!» П. А. Столыпин отвечал резко; потом сожалел о своей вспыльчивости. «Там, где деньги – там дьявол», – говорил он. Но, зная, что без надлежащих кредитов нельзя повернуть народ на путь благополучия, он говорил также: «Деньги – отчеканная свобода».

П. А. Столыпин тосковал порою, когда думал о будущем России, говорил моей матери: «После моей смерти одну ногу вытащат из болота – другая завязнет». Это опасение усугублялось тем фактом, что отцу трудно было подыскать сотрудников. Были чиновники, честные и преданные своему делу. Но почти не было людей, обладавших подлинным государственным мышлением. Разрыв, происшедший ещё в прошлом веке, между государственным аппаратом и либеральной интеллигенцией приносил свои горькие плоды. Переговоры с лидерами кадетской партии привели к полному разочарованию. Не считаясь ни с чем, Милюков и его коллеги надменно требовали полноту власти (всем известно, что произошло в феврале 1917 года, когда они власть получили). Наконец мой отец сказал Царю: «Я охотнее буду подметать снег на крыльце Вашего дворца, чем продолжать эти переговоры».

К людям крупного масштаба, работавшим с моим отцом, можно отнести министра земледелия Кривошеина, министра финансов Коковцева и товарища министра внутренних дел Крыжановского. Сергей Ефимович Крыжановский был выдающимся деятелем. Проекты государственных преобразований времён моего отца были составлены почти все им лично. В первые годы эмиграции он написал свои воспоминания, ставшие теперь библиографической редкостью. В своей книге он уделяет много внимания преобразованиям, которые П. А. Столыпин собирался осуществить, вернее, к осуществлению которых он уже приступил, но которые были прерваны пулей убийцы. Эти неосуществлённые реформы являются как бы продолжением государственной деятельности моего отца, отразившейся в его парламентских выступлениях.

Одно из этих преобразований касалось в первую очередь выделения части Холмского края из состава Польши. Проект по этому вопросу был составлен Крыжановским, по поручению П. А. Столыпина, в 1908 году. Согласно этому проекту, в состав новой Холмской губернии должны были быть включены лишь местности, в которых население сохранило русский облик. Те же части Холмщины, в которых население было ополячено и окатоличено, должны были остаться за Польшей. Согласно замыслу П. А. Столыпина, к Польше должны были быть прирезаны, взамен отторгнутых от неё частей Холмщины, некоторые части Гродненской губернии, населённые поляками. Речь шла о части Вельского и Белостокского уездов. Таким образом была бы достигнута основная цель размежевания.

Официально вопрос о Холмщине был вызван ходатайствами местного русского населения, желавшего слиться с общерусской стихией. Но Крыжановский высказывает на этот счёт и иные соображения.

«В действительности, – пишет он, – по официально никогда не высказанной мысли, мера эта имела целью установление национально-государствен ной границы между Россией и Польшей, на случай дарования Царству Польскому автономии».

Полное отделение Польши от России отец намечал на 1920 год.

На деле всё пошло по-иному. Проект о Холмщине поступил в конце 1909 года на рассмотрение специальной комиссии Государственной думы. Несмотря на возражения правительства, комиссия расширила пределы будущей Холмской губернии, включив в её состав такие местности, в которых русское население составляло едва 30 процентов. А об уступке Польше части Гродненской губернии депутаты вообще отказались слушать.

«Таким образом, – отмечает Крыжановский, – весь смысл меры выражал собою лишь стремление урезать пределы Польша». Это показывает, что даже трудоспособная Третья дума возвышалась лишь постепенно и с трудом до подлинного понимания наших государственных задач.

Проект был принят в этом искажённом виде нашими законодательными палатами уже после смерти моего отца.

Другое, на этот раз совсем неосуществлённое, преобразование касалось децентрализации – разделения Империи на области, располагающие правами самоуправления, при наличии в этих областях представительных учреждений.

Согласно намерениям П. А. Столыпина, реформа должна была быть осуществлена в областях, представлявших однородное целое, если не всегда в этническом, то по крайней мере в экономическом и бытовом отношении.

Составление проекта о децентрализации мой отец поручил Крыжановскому в 1907 году. Вот что Сергей Ефимович пишет о смысле этой реформы в своих воспоминаниях: «Децентрализация открывала простор местным творческим силам и, что имело немалое значение, давала возможность применять в разных местностях разные системы выборов, приспособленные к особенностям их общественного строя».

Согласно проекту, значительная часть Империи должна была быть разделена на одиннадцать областей. В каждой из них – областное земское собрание и областное правительственное управление. Туда должны были быть привлечены местные деятели. Областные земские собрания, образуемые на общих основаниях, привитых для земских выборов, получали широкое право местного законодательства по всем предметам, не имевшим общегосударственного значения. На первых порах реформа должна была коснуться одиннадцати областей: Прибалтийской и Северо-Западной областей, Польши, Правобережной и Левобережной Украины, Московской области, Верхнего и Нижнего Поволжья, Северной России (две области), Степной области (Западная Сибирь). Остальные части Империи – Казачьи области, Туркестан, Восточная Сибирь, Крым и Кавказ – пока оставались вне введения областного управления.

Проект этот был в 1909 году представлен на рассмотрение Императора с обстоятельно мотивированным на этот счёт докладом П. А. Столыпина. Но, как это бывало порой, реакция Царя была двойственной и нерешительной. Предлагаемым преобразованиям он выразил своё полное одобрение, но решил отложить этот вопрос до того, как окончательно выяснятся результаты сотрудничества правительства с Третьей думой. Оттяжка оказалась равносильной отказу. Убийство моего отца положило конец этому замыслу.

Даже в случае безоговорочной поддержки Царём децентрализация заняла бы много времени и натолкнулась бы, вероятно, на ряд препятствий в наших законодательных палатах. Как пишет Крыжановский, «в последние годы его жизни мысли эти очень пленяли Столыпина. Но говорить о них громко он не решался и, кажется, кроме Кривошеина, да и то лишь впоследствии, никто в тайну их посвящён не был».

А времени терять было нельзя. В ожидании децентрализации надлежало произвести реорганизацию администрации и полиции Империи. Проект этих преобразований был составлен Крыжановским, по поручению Столыпина, в 1907–1908 годах.

Реорганизация администрации соответствовала политическим и социальным требованиям того времени. Состав наших чиновников, служивших в провинции, увеличивался количественно, но не качественно. А между тем с развитием промышленности и техники на местах возникали всё новые задачи. Это было чувствительно особенно на окраинах государства. Поэтому в проекте предлагалось «ограничение русификационной политики и привлечение к управлению окраинами местных элементов».

Преградой к реорганизации на самых низах государственного здания являлась сословная иерархия. Во главе уездов стояли уездные предводители дворянства. Но, по причинам обеднения дворянства ещё в конце прошлого столетия, многим предводителям приходилось служить в городах и появляться в своих уездах изредка. Связь между уездом и дворянством была подорвана. А между тем крепли и добивались права голоса другие слои населения: промышленники и купцы, городская интеллигенция, крестьяне-собственники и т. д. Учитывая это, в проекте предлагалось вместо предводителей дворянства поставить во главе уездов уездных начальников из местной среды, назначенных министром внутренних дел.

Ступенью выше проект предполагал объединение дотоле разрозненного управления в губерниях под руководством губернаторов. Архаическое раздробление властей в губерниях способствовало в 1905 году распространению смуты. Усиление власти губернатора должно было предотвратить повторение таких событий.

Параллельно с этим был разработан проект реорганизации полиции. Численность её в те времена была далеко недостаточной. Сообразуясь с размерами страны, она была в пять раз малочисленнее, чем во Франции, и в семь раз малочисленнее, чем в Великобритании.

В области технических средств для борьбы с беспорядками наша полиция находилась в отсталом состоянии. Это привело к роковым последствиям в пору революционных волнений 1905 года, а затем и в пору Февральской революции.

По словам Крыжановского, «проекты эти получили окончательную редакцию под личным руководством Столыпина, чему он придавал с полным основанием весьма крупное значение».

Настала пора практического осуществления. Ранее, чем представить проекты в законодательные палаты, решено было их рассмотреть в недавно созданном Совете по делам местного хозяйства, по выражению П. А. Столыпина – в «Преддумии». В нём участвовал, наряду с чиновниками, ряд представителей нашей интеллигенции. И тут зачинателей преобразования постигло разочарование. Проект натолкнулся на резкую оппозицию значительного числа членов этого Совета. Как пишет Крыжановский, «оппозиция эта велась, главным образом, за кулисами, вне заседаний Совета, так как против цифр спорить было нельзя. А цифры были оглушающие».

Итак, это преобразование было остановлено на полном ходу. До рассмотрения проектов в Государственной думе дело не дошло. А преемники моего отца отложили это дело в долгий ящик. Административный и полицейский фундамент Империи остался в архаическом состоянии, совершенно неприспособленным к новым требованиям, выдвинутым жизнью. Государству и народу пришлось тяжело за это поплатиться, когда настали грозные времена.

Очевидно, о перечисленных мною вопросах думал мой отец во время агонии, так ярко описанной А. И. Солженицыным. Думал он и о Финляндии, по отношению к которой он не смог найти окончательного удовлетворительного решения. «Сейчас главный неразрешённый вопрос – это Финляндия», – были его последние слова на смертном одре.

Аркадий СТОЛЫПИН. Париж, 1986

П. А. Столыпин. (Некролог, опубликованный в газете «Новое время» 6 сентября 1911 года)

П. А. Столыпин – сын севастопольского героя генерал-адъютанта Столыпина от брака с княжной Горчаковой – родился в 1862 году, детство провёл в имении Средниково под Москвой. По окончании курса в С.-Петербургском университете в 1884 году он начал свою служебную деятельность в Министерстве внутренних дел, через два года причислился к департаменту земледелия и сельской промышленности Министерства земледелия и государственных имуществ, в котором последовательно занимал различные должности и особенно интересовался сельскохозяйственным делом и землеустройством. Затем перешёл на службу в Министерство внутренних дел ковенским уездным предводителем дворянства и председателем ковенского съезда мировых посредников и в 1899 году был назначен ковенским губернским предводителем дворянства. Служба предводителем дворянства близко ознакомила П. А. Столыпина с местными нуждами, завоевала ему симпатии местного населения и дала административный опыт.

В это время он был выбран почётным мировым судьёй по инсарскому и ковенскому судебно-мировым округам. В 1902 году П. А. Столыпину было поручено исправление должности гродненского губернатора, через год он был назначен саратовским губернатором. Начало революционной смуты ему пришлось провести в должности губернатора в Саратове и принять решительные меры против революционной пропаганды и особенно по прекращению беспорядков в Балашевском уезде. В Саратове же он принимал живое участие в деятельности местных благотворительных учреждений. Местный отдел попечительства Государыни Императрицы Марии Фёдоровны о глухонемых избрал его в свои почётные члены.

Когда в 1906 году Совет министров во главе с графом С. Ю. Витте вышел в отставку и новый Совет министров было поручено сформировать И. Л. Горемыкину, П. А. Столыпину был предложен пост министра внутренних дел. С этого времени – 26 апреля 1906 года – П. А. Столыпин являлся до дня своей кончины деятельным руководителем министерства. После роспуска Первой Государственной думы ему было повелено быть 8 июля 1906 года председателем Совета министров с оставлением в должности министра внутренних дед. С этого момента началась талантливая государственная деятельность Столыпина, направленная на умиротворение России путём стойкой борьбы с своеволием и беззаконием и путём разработки и проведения в жизнь новых законов. Став во главе Совета министров, П. А. Столыпин сумел вдохнуть в деятельность Совета единодушие, возвратить государственной власти поколебленный престиж и укрепить его.

Революционные партии террористов не могли примириться с назначением убеждённого националиста и сторонника сильной государственной власти на пост премьер-министра и 12 августа 1906 года произвели покушение на его жизнь взрывом министерской дачи на Аптекарском о-ве. Было убито двадцать, ранено тридцать лиц (в их числе тяжко пострадала дочь и ранен малолетний сын Столыпина), но П. А. Столыпин остался невредим. Провидение сохранило его жизнь, и он с прежней энергией и увлечением отдался всецело государственной деятельности. Горячий приверженец порядка и законности, он шёл прямым путём к скорейшему осуществлению нового уклада государственного строя. Просвещённый политик, экономист и юрист, крупный административный талант, он почти отказался от личной жизни и свою удивительную работоспособность, незнакомую с утомлением, вложил в дело государственного успокоения и строительства. Только летом, и то на самое непродолжительное время, он дозволял себе отдых, уезжая преимущественно в своё имение, но и там не переставал давать направление правительственному механизму государства. Заболев весной 1909 года крупозным воспалением лёгких, он согласился покинуть Петербург только по настойчивым требованиям врачей и провёл в Крыму около месяца. Наибольшее время П. А. Столыпин посвящал руководительству и председательству в Совете министров, созывавшемся обычно не менее двух раз в неделю, и в разного рода совещаниях по текущим делам и по вопросам законодательства. Заседания эти часто затягивались до утра. Утренние доклады и дневные приёмы чередовались у него с личным внимательным просмотром текущих дел, просмотром русских и иностранных газет и тщательным изучением новейших книг, посвящённых особенно вопросам государственного права. Неоднократно он, как председатель Совета министров, выступал в Государственной думе и Государственном совете защитником правительственных проектов. Он всегда являлся блестящим оратором, говорил вдохновенно, сжато и дельно, развивая мастерски и ярко руководящие положения законопроекта или давая ответ и объяснения по различного рода запросам о действиях правительства. В 1909 году он присутствовал при свидании Государя Императора с германским императором в финляндских шхерах. В разное время он совершил несколько поездок по России, знакомился с результатами землеустроительных работ и с работами по хуторскому и отрубному разверстанию. Немало он приложил также стараний к улучшению водоснабжения в Петербурге и к прекращению холерной эпидемии. Государственные заслуги П. А. Столыпина были отмечены в короткое время целым рядом царских наград. Помимо нескольких Высочайших рескриптов с выражением признательности, П. А. Столыпин был пожалован в 1906 году в гофмейстеры, 1 января 1907 года назначен членом Государственного совета, в 1908 году – статс-секретарём.

Как человек П. А. Столыпин отличался прямодушием, искренностью и самоотверженной преданностью Государю и России. Он был чужд гордости и кичливости благодаря исключительно редким качествам своей уравновешенной натуры. Он всегда относился с уважением к чужим мнениям и внимательно – к своим подчинённым и их нуждам. Враг всяких неясностей, подозрений и гипотез, он чуждался интриганства и интриганов и мелкого политиканства. По своим политическим взглядам П. А. Столыпин не зависел от каких-либо партийных давлений и притязаний. Твёрдость, настойчивость, находчивость и высокий патриотизм были присущи его честной, открытой натуре. Столыпин особенно не терпел лжи, воровства, взяточничества и корысти и преследовал их беспощадно; в этом отношении он был горячий сторонник сенаторских ревизий.

П. А. Столыпин был женат на дочери почётного опекуна О. Б. Нейдгарт, имел пять дочерей и сына.

П. А. Столыпин и Государственная дума. (Опубл. в газ. «Новое время» 6 сентября 1911 года)

Столыпин выдвинулся и определился в Думе. Но в то же время он в значительной степени определил собой Государственную думу. Если Государственная дума в настоящее время работает и законодательствует, то этим она, до известной степени, обязана Столыпину. Столыпин интуитивно «чувствовал» Государственную думу. С самого первого же выступления основной тон был взят им совершенно правильно. Если вчитаться в ту первую речь, которую он произнёс по запросу о действиях чинов охранного отделения, то мы найдём в ней целый ряд мелких чёрточек, в точности соответствующих тому облику большого государственного деятеля, который в последующие годы укрепился, развился и сделался популярным в России, но который в Первой Государственной думе не был иным, чем во Второй и Третьей.

«…Оговариваюсь вперёд, что недомолвок не допускаю и полуправды не признаю». Относительно действий Будаговского, царицынского полицмейстера, и калязинской полиции расследование «передано в руки суда»; и если суд «обнаружит злоупотребления, то министерство не преминет распорядиться соответственным образом». Всякое упущение в области служебного долга «не останется без самых тяжёлых последствий для виновных». Но каковы бы ни были проступки и преступления отдельных подчинённых органов управления, правительство не пойдёт навстречу тем депутатам, которые сознательно стремятся дезорганизовать государство. «Власть – это средство для охранения жизни, спокойствия и порядка, поэтому, осуждая всемерно произвол и самовластие, нельзя не считать опасным безвластие». «Бездействие власти ведёт к анархии; правительство не может быть аппаратом бессилия». На правительстве лежит «святая обязанность ограждать спокойствие и законность». Все меры, принимаемые в этом направлении, «знаменуют не реакцию, а порядок, необходимый для развития самых широких реформ». Но как же будет действовать правительство, если в его распоряжении ещё нет реформированных законов?

Очевидно, что для него имеется только один исход: «применять существующие законы впредь до создания новых». «Нельзя сказать часовому: у тебя старое кремнёвое ружьё; употребляя его, ты можешь ранить себя и посторонних; брось ружьё. На это честный часовой ответит: покуда я на посту, покуда».

Итак, программа намечается в высшей степени просто и отчётливо. Для того, чтобы провести необходимые реформы, нужно, прежде всего, утвердить порядок. Порядок же создаётся в государстве только тогда, когда власть проявляет свою волю, когда она умеет действовать и распоряжаться. Никакие посторонние соображения не могут остановить власть в проведения тех мер, которые, по её мнению, должны обеспечить порядок. Дебатирует ли Государственная дума шумливым образом о препятствиях, будто бы чинимых местной администрацией тем лицам, которые поехали оказывать продовольственную помощь голодающим, – ответ приходит сам собой, простой и естественный. Криками о человеколюбивой цели нельзя смутить ту власть, которая знает, чего она хочет: «насколько нелепо было бы ставить препятствие частным лицам в области помощи голодающим, настолько преступно было и бездействовать по отношению к лицам, прикрывающимся благотворительностью в целях противозаконных». Под каким бы предлогом ни проводилось то стремление захватить исполнительную власть, которое является естественным последствием парализования власти существующей, министр внутренних дел, сознавая свою правоту, не будет смущаться: «носитель законной власти, он на такие выходки отвечать не будет».

Все эти тезисы кажутся в настоящее время простыми и само собой разумеющимися. Но если вспомнить, в какой именно период они были произнесены, то мы поймём, что человек, говоривший их, проявлял большую степень государственной зрелости. В те дни в России было очень много безотчётного увлечения Государственной думою, увлечения почти что мистического. Люди, претендовавшие на всестороннее знакомство с всемирной историей и готовившиеся занять министерские посты, разделяли всеобщее опьянение. Они наивно думали, что молодая, только что созванная Государственная дума силой тех речей, которые будут в ней произноситься, переменит движение жизни и из дореформенной России сразу сделает утопическое государство, в коем будут осуществлены и абсолютные политические свободы, и безусловное социальное равенство. Выступить в этот момент с трезвым словом, показать истинные пределы законодательной власти, наметить её соотношение к власти исполнительной и, главное, наметить для исполнительной власти те основные идеи, вне которых она не может ни работать, ни существовать: для всего этого требовался широкий ум, ясное понимание политического момента, глубокое проникновение в основные проблемы государственного властвования. Во Второй думе П. А. Столыпин выступает уже не с принципиальными афоризмами, а с подробной и строго продуманной программой реальной государственной деятельности.

Впоследствии многие из его политических противников, с Милюковым во главе, обвиняли председателя Совета министров в том, что во Второй думе он будто бы выставлял программу иную, не ту, с какой он явился впоследствии в Думу третью. Но ближайшее рассмотрение обоих документов доказывает, что – за малыми исключениями – все основные пункты политического credo намечены были перед Думой кадетски-революционной совершенно так же, как и впоследствии перед Думой националистически-октябристской. Правительство готово работать с Думой. «Его труд, добрая воля, накопленный опыт предоставляются в распоряжение Государственной думы, которая встретит в правительстве сотрудника». Но правительство это, очевидно, сознаёт свой долг: оно должно восстановить в России порядок и спокойствие; «оно должно быть и будет правительством стойким и чисто русским». Что же будет делать это правительство? Правительство будет создавать материальные нормы, «имеющие воплотить в себе реформы нового времени». «Преобразованное по воле Монарха отечество наше должно превратиться в государство правовое».

Для этого правительство должно разработать законопроекты о свободе вероисповедания, о неприкосновенности личности, об общественном самоуправлении, о губернских органах управления, о преобразовании суда, о гражданской и уголовной ответственности должностных лиц, о поднятии народного образования. Но основная задача, «задача громадного значения», первая задача, которую должно решить государство, есть забота о крестьянстве. Необходимо «содействовать экономическому возрождению крестьянства, которое ко времени окончательного освобождения от обособленного положения в государстве выступает на арену общей борьбы за существование экономически слабым, неспособным обеспечить себе безбедное существование путём занятия земледельческим промыслом». Эту задачу правительство считает настолько важной, что оно даже приступило к осуществлению её, не дожидаясь созыва Второй думы. «Правительство не могло медлить с мерами, могущими предупредить совершённое расстройство самой многочисленной части населения в России». К тому же «на правительстве, решившем не допускать крестьянских насилий и беспорядков, лежало нравственное обязательство указать крестьянам на законный выход в их нужде». Правительство ведёт, значит, успокоение и реформы совершенно параллельно. Оно не отступает ни на шаг от возлагаемой на него государственностью обязанности обеспечить гражданский порядок, но оно сознаёт и свой нравственный долг намечать те органические пути развития общественной жизни, путём постепенного упрочения которых беспорядки сделаются ненужными.

Реформы и порядок. Таковы два мотива, проходящие через все думские речи Столыпина. Реформы, может быть, не очень разовые, но зато прочные. Реформы, на которых трудно снискать себе быструю популярность, которые представляют собой «продолжительную чёрную работу», но без которых невозможно создание истинно свободной России. Путь этот скромен, но он хорош тем, что ведёт не к «великим потрясениям», а к «великой России». Ибо аграрный вопрос нужно не «разрешить, а разрешать», хотя бы для этого потребовались десятилетия. Крестьянин должен сделаться личным собственником. Как мелкий земельный владелец, он явится составным элементом будущей мелкой земской единицы. «Основываясь на трудолюбии и обладая чувств ом собственного достоинства, он внесёт в деревню и культуру, и просвещение, и достаток». «Вот тогда, тогда только писаная свобода превратится и претворится в свободу настоящую, которая, конечно, слагается из гражданских вольностей, из чувства государственности и патриотизма».

Но, занимаясь реформою, правительство именно не должно забывать своей обязанности по сохранению порядка. «Когда в нескольких верстах от столицы и от царской резиденции волновался Кронштадт, когда измена ворвалась в Свеаборг, когда пылал Прибалтийский край, когда революционная волна разлилась в Польше, когда начинал царить ужас и террор, тогда правительство должно было или отойти и дать дорогу революции, забыв, что власть есть хранительница государственности и целости русского народа, или действовать и отстоять то, что ей было вверено». Нападки оппозиции, рассчитанные на то, чтобы вызвать у правительства «паралич воли и мысли», «сводятся к двум словам: руки вверх». На эти два слова правительство «с полным спокойствием, с сознанием своей правоты может ответить двумя словами: не запугаете». И затем шёл прекрасный призыв, обращённый к Государственной думе во имя успокоения и умиротворения страны: «Мы хотим верить, господа, что вы прекратите кровавое безумство, что вы скажете то слово, которое заставит всех нас встать не на разрушение исторического здания России, а на пересоздание, переустройство его и украшение». Покуда это слово не будет сказано, покуда государство будет находиться в опасности, «оно обязано будет принимать самые строгие, самые исключительные законы для того, чтобы оградить себя от распада». «Это всегда было, это всегда есть и всегда будет». «Государственная необходимость может довести до диктатуры». Она становится выше права, «когда надлежит выбирать между целостью теорий и целостью отечества».

Только тогда, когда реформы пойдут параллельно с успокоением страны, они явятся выражением истинных нужд государства, а не отзвуком беспочвенных социалистических идей. «Наши реформы для того, чтобы быть жизненными, должны черпать свою силу в русских национальных началах». Такими национальными началами является прежде всего царская власть. Царская власть является хранительницей русского государства, она олицетворяет его силу и цельность; если быть России – то лишь при усилии всех сынов её оберегать эту власть, сковавшую Россию и оберегавшую её от распада. К этой исконно русской власти, к нашим русским корням, к нашему русскому стволу «нельзя прикреплять какой-то чужой, чужестранный цветок». «Пусть расцветёт наш родной цветок, расцветёт и развернётся под взаимодействием Верховной Власти и дарованного ею представительного строя». Вторым исконным русским началом является развитие земщины. На низах должны быть созданы «крепкие люди земли, связанные с государственною властью». Им может быть передана часть государственных обязанностей, часть государственного тягла. Но в самоуправлении могут участвовать не только те, кто «сплотился общенациональным элементом». «Станьте на ту точку зрения, что высшее благо – это быть русским гражданином, носите это звание так же, как носили его когда-то римские граждане, – и вы получите все права». Русским же человеком может быть только тот, кто желает «обновить, просветить и возвеличить родину», кто предан «не на жизнь, а на смерть Царю, олицетворяющему Россию».