Текст книги "Соната Единорога"

Глава 3

Путешествие заняло весь день. Ко избегал лугов – „Здесь, рядом с Границей, любое открытое пространство для перитонов все равно что накрытый стол“ – и постоянно держался под прикрытием деревьев. Сатир шагал, не разбирая дороги. Он вел Джой через лес, потом через колючие заросли ежевики, потом снова через глухую лесную чащу, потом через подлесок, где время от времени попадались испещренные солнцем прогалины. На этих прогалинах порхали неправдоподобно яркие птицы – такие яркие, как будто их нарисовал младший брат Джой, – и голоса их были, как шелест ветра над водой и журчанье воды по камням. Пара маленьких черно-золотых птичек некоторое время следовала за путниками. Они вились и порхали вокруг курчавой головы сатира и что-то щебетали прямо в его волосатые уши. Ко не отвечал – и это немного успокоило Джой, – но слушал очень внимательно.

Несколько раз у Джой возникала твердая уверенность, что за ними внимательно следят. Когда это случилось впервые, девочка резко затормозила и принялась осматриваться, но вокруг никого не было видно. Это происшествие напомнило Джой, как Абуэлита поддразнивала ее и подбивала попытаться увидеть собственное ухо. Мысль об Абуэлите наполнила Джой печалью, и девочка перестала озираться. Но она по-прежнему чувствовала, что кто-то следит за ней и внимательно изучает ее – не то синие деревья, не то ветер.

Через одну из прогалин бежал прозрачный ручей, и Джой присела рядом с ним, крикнув Ко, чтобы тот ее подождал. Вода была холодной и вкусной. От этого вкуса по телу Джой пробежал легкий трепет. Наклонившись к ручью, чтобы попить еще, девочка увидела в воде свое лицо – смуглое, худощавое, совершенно обыкновенное – и по привычке показала ему язык. Но на этот раз из-под ее лица, через него, проступило другое лицо, разбило отражение Джой россыпью хихикающих пузырьков, показало девочке остренький зеленый язычок и рассмеялось с бесстыдной радостью. В этом смехе таилась своя нескончаемая музыка. Джой завизжала, подхватилась и, не разбирая дороги, ринулась следом за сатиром. Она налетела на Ко, чуть не сбив его с ног, и уткнулась ему в плечо. Сатир принялся поглаживать ее по голове грубой, поразительно сильной рукой и приговаривать:

– Ну, успокойся, дочка, старый Ко тут. Что тебя так напугало?

Джой рассказала о происшествии и была взбешена – сатир и сам расхохотался. Он то складывался пополам, то принимался хлопать себя по бокам.

– Дитя, – выдохнул Ко, когда к нему вернулся дар речи, – дочка, это всего лишь ручейная джалла, и ничего больше. Они безвреднее мелкой рыбешки, и на них обычно никто не обращает внимания. У них просто дурацкое чувство юмора, только и всего.

Потом сатир резко посерьезнел и добавил:

– А вот те, которые в реках, – те совсем другое дело. Взрослая речная джалла утащила бы тебя в глубину и сейчас обгладывала бы твои косточки. Никогда – слышишь, никогда! – не подходи к реке, если только с тобой не будет меня или кого-нибудь из Старейших. Ты меня поняла, дочка?

– Да, – прошептала Джой, потом спросила: – Почему вы постоянно называете меня дочкой? Я хочу сказать: если я в чем-то сейчас и уверена, так это в том, что я не ваша дочь.

Испугавшись, что ее слова обидят сатира, Джой поспешно добавила:

– То есть все нормально, я не против – но просто я же все-таки не ваша дочка…

Ко улыбнулся. На мгновение его желтые глаза наполнились теплым золотом и крохотными черными искорками.

– Детка, мне ведь уже стукнуло сто восемьдесят семь! – сказал он. – Когда доживешь до моих лет, имеешь право кого угодно называть так, как тебе заблагорассудится. Я называю тебя дочкой потому, что мне это нравится – вот и вся причина. Ладно, пора двигаться. До Старейших еще далеко. Иди за мной.

Теперь Джой старалась держаться поближе к сатиру. Некоторое время они двигались под сенью синих деревьев, потом снова вышли на относительно открытое пространство, покрытое рощами других деревьев – ниже и стройнее синих. Эти рощицы были рассыпаны по цветущим склонам холмов, словно узор витража. Вид здешних цветов был непривычен Джой, но в их запахе чудилось нечто щемяще знакомое. Этот запах снова заставил Джой подумать об Абуэлите. Об Абуэлите, которая всегда разговаривала слишком громко, потому что постепенно глохла, и которая нарочно говорила по-испански тем больше, чем меньше говорили на этом языке родители Джой. Об Абуэлите, которая любила всякую музыку, но больше всего – песни своей внучки, и которая пахла лучше всех на свете.

Джой даже остановилась, поглощенная собственными мыслями.

„Целая страна пахнет, как Абуэлита! Ох, как же домой хочется – до сих пор я и сама этого не понимала! Абуэлита, это ты меня в это втянула! Не знаю как, но это все ты! Пусть только с тобой ничего не случится до того времени, как я вернусь! Ладно, Абуэлита?“

Джой бросилась вдогонку за Ко. Сатир перехватил ее на бегу и молча указал на скальный выступ, лежащий у них на пути. Тропу неспешно пересекала белая змея. Она была толще ноги Джой и при этом не длиннее той же самой ноги. Цвет змеи напоминал городской снег. И еще у нее было две головы. Одна – та, которая на хвосте, – кажется, спала. Во всяком случае, глаза у нее были закрыты, и эта голова просто волочилась в пыли вслед за телом. Но блестящие черные глаза передней головы были широко открыты. Продвигаясь вперед, змея не переставала искоса наблюдать за девочкой и сатиром, и во взгляде ее смешивалось предостережение и презрение. Ко сделал один лишь шаг в сторону змеи, и глаза рептилии мгновенно вспыхнули пламенем. Змея тут же вскинула голову на жирной шее и обнажила длинные клыки, сочащиеся прозрачной серой слизью. Ко отступил, и змея уползла в кусты по другую сторону дорожки. Даже когда она уже скрылась из вида, Джой слышала, как потрескивают сучки под грузным телом змеи.

– Джакхао, – сказал Ко. – Их никто не любит.

Сатир бодро двинулся дальше, но Джой не тронулась с места – ноги отказывались ее нести.

– У этой зверюги было две головы! – крикнула она вслед сатиру. – Две головы!

– Я же тебе сказал – это джакхао, – отозвался на ходу Ко. – Идем, дочка.

– Я не ваша дочка! – возмущенно крикнула Джой. – Я нездешняя! Мне сейчас полагается спать в своей постели, в моей собственной комнате! Мне нечего делать в местах, где водятся сатиры, и двухголовые змеи, и какая-то летучая дрянь, которая гоняется за тобой и норовит тебя убить, а я даже не знаю, что это такое!

Джой понимала, что у нее истерика, но это понимание было таким же далеким, как и ее дом.

– Что это за место? Кто играет эту музыку? Я просто хотела найти эту музыку – вот и все! Я ничего не сделала!

Ко повернулся и несколько мгновений с бесстрастный видом рассматривал девочку. Потом подошел к Джой и молча обнял ее. Рогатая голова сатира неуклюже ткнулась в грудь девочки, грубая шерсть на руках раздражала ее кожу, и воняло от него хуже, чем от Кении Роулза, ее соседа по парте. Но его объятия были очень нежными, и Джой сама обняла Ко и плакала, пока не успокоилась.

Когда она выплакалась, Ко немного отстранил ее и сказал:

– Я же сказал тебе – это Шей-рах. Это мир – такой же, как и твой, как и множество других, что летят меж звезд, – он погладил Джой по плечу. – А большего я и сам не знаю. Но я веду тебя туда, где ты сможешь узнать больше.

Джой всхлипнула.

– Мои родители проснутся и подумают, что я умерла! Они будут думать, что меня украли, – такое часто случается!

Девочка чуть не расплакалась снова, но кое-как удержалась.

– Ладно, – сказала она. – Ладно. Раз мы идем повидаться со Старейшими, так пошли. Все в порядке.

Дорога вилась по холмам, но даже со всеми этими подъемами и спусками идти по ней было легче, чем через лес. Небо было такого насыщенного синего цвета, что Джой не решалась поднять голову. Ей казалось, что если она сделает это, то упадет вверх и будет вечно падать в это бездонное синее небо. Она принялась расспрашивать Ко о перитонах.

– Я просто увидела что-то вроде тучи. Эта туча надвигалась на меня и издавала этот ужасный звук. Я даже не могу сказать, как на самом деле выглядит хоть один из них.

– Мы никогда не видели перитонов поодиночке, – задумчиво произнес сатир. – Мы даже представить себе не можем такое – один перитон. Они всегда летают огромными стаями – тучами, как ты говоришь, – и охотятся на все, что движется, и все, что поймают, сжирают на месте. После них не остается ничего, вообще ничего – говорят, что перитоны сожрут даже твою тень.

Джой припомнила ощущение леденящей тяжести, охватившее ее, когда она почувствовала тень – лишь тень! – перитонов у себя на плечах, – и девочку пробрала дрожь.

– Ладно, ну их, этих перитонов, – сказала она. – Но эта штука, которая в воде, эта джалла, и эта змея с двумя головами – как ты там ее назвал? И… – На головокружительно чистом небе промелькнула ало-золотая молния, заставив Джой задохнуться на полуслове. Потом девочка поняла, что это была птица. Но птица эта летела так быстро, что скрылась из вида прежде, чем Джой осознала: птица ослепила ее не сиянием, а единственно лишь своей красотою. – И вот это, вот это! – Джой махнула рукой в ту сторону, где скрылась птица. – Вот это! Что здесь за место? На что ни глянешь – все либо грозит тебе смертью, либо разбивает тебе сердце. Что здесь за место?

– Это была мири, – невозмутимо отозвался Ко. – Тебе здорово повезло, что ты увидела мири в первый же день, как попала сюда. На свете есть лишь одна-единственная мири, а когда она стареет, то поджигает свое гнездо и сгорает в нем дотла. А когда огонь гаснет, из пепла встает юная мири. Что ты на это скажешь, дочка?

Джой задрожала.

– Феникс… – прошептала она. – Это феникс. Мы читали о нем в школе. Но его же придумали, он бывает только в сказках. Точно так же, как сатиры – или как там вы себя называете.

Ко пожал плечами и снова почесался.

– Старейшие все тебе объяснят.

– Ага, – мрачно сказала Джой. – Старейшины. Ты бы лучше рассказал мне о старейшинах, пока мы к ним премся.

– К Старейшим, а не к старейшинам, дочка! – Ко расхохотался с искренним удовольствием и взял Джой за руку. – Я не могу тебе рассказать, что такое Старейшие, – промолвил он. – Они – это они сами, они всегда были такими, как есть, все три вида. Я не знаю, как еще можно о них сказать. Они – Старейшие.

– Тебе сто восемьдесят, или сколько там, лет, – сказала Джой. – И что, они старше тебя?

Ко радостно кивнул.

– И их – три разных вида? – Джой представила себе что-то вроде киношных инопланетян с огромными морщинистыми лысыми черепами.

– Одни из них подобны небу, – отозвался Ко. – Другие – огню, а третьи – земле. Но все они – Старейшие.

Джой вздохнула.

– Великолепно, – сказала она. – Но скажи-ка ты мне вот что: эти Старейшие – это они играют музыку? Ту музыку, которая здесь звучит.

Едва Джой произнесла эти слова, как внезапно где-то совсем рядом раздался звук одинокого рога. Мелодия была изящной и печальной, словно падение осеннего листа. Рог подхватил падающий лист, на мгновение взметнул его в небо, а потом отпустил лететь своим путем. В наступившей тишине Ко произнес:

– Нет, дочка, Старейшие не играют музыку. Старейшие и есть эта музыка.

Джой ничего не сказала.

Теперь дорога принялась взбираться вверх, потом нырнула в узкую долину, поросшую колючими деревьями. Их треугольные листья серебрились в солнечном свете. Музыка взмывала и исчезала, когда ей было угодно. Раздвоенные копытца Ко негромко цокали по дороге – и музыка оплеталась вокруг этого цокота цветущей лозой. Иногда казалось, что играет всего один или два рога, а иногда – будто их там десяток или того больше, целый оркестр. Джой пыталась распутать это многоголосие, разложить на отдельные голоса, как учил Джон Папас, – но у нее ничего не получалось.

Стайка небольших зверюшек, дремавших на прогретом солнцем валуне, проснулись и подняли головы – поглядеть, кто это там идет мимо. Джой уже почти без волнения отметила про себя, что зверюшки выглядят точнехонько как драконы с картинок, не считая того, что в этих драконах не больше шести дюймов роста и что они того же песочного цвета, как и камень, на котором они угнездились. Когда Джой взглянула в полуприкрытые глаза самого крупного дракончика, тот мгновенно принял вызов и зашипел, распахнув рыжевато-коричневые крылышки в твердом намерении защищать остальных драконят.

– Это шенди, – бросил Ко. – Раненько они в этом году.

Сатир произнес это таким тоном, каким говорят о приятной неожиданности вроде выглянувшего из-под снега цветка.

По пути K° собирал фрукты – сладкие темно-пурпурные фиги и еще какие-то плоды, которые он называл джавадурами. Они выглядели как помесь манго с авокадо, пахли мокрой псиной, а на вкус напоминали ириски и заварной крем.

Джой, у которой крошки во рту не было после той самой полуночной чашки шоколадного молока, выпитого еще в другом мире, истребила все собранные Ко джавадуры и попросила еще. Сатир полыценно просиял и сказал:

– Тогда посиди здесь и отдохни, дочка. Лучшие джавадуры растут в чаще леса. Здешние им и в подметки не годятся, вот увидишь. Подожди меня здесь.

Джой радостно плюхнулась под дерево с забавной пупырчатой корой – оно напоминало большущий золотой ананас. Девочка мгновенно уснула, и ей приснилась Би-Би Хуанг, ее лучшая школьная подружка. Во сне они почему-то вместе купали младшего брата Джой, Скотта, и Би-Би говорила, что им нужно быть очень осторожными, потому что в мыльной пене иногда прячутся всякие странные штуки, а если они попадут Скотту в нос, он не сможет дышать. Худшего предположения Джой не слыхала за всю свою жизнь. Она принялась было что-то говорить, и вдруг поняла, что ей самой становится все труднее и труднее дышать. Ее душил запах, похожий на вонь горящего мусора, а шею терзала боль. Скотт и Би-Би исчезли, а вместо этого откуда-то появился смутно знакомый голос, и этот голос что-то кричал. Джой открыла глаза.

Холодная колючая рука плотно зажимала ей рот, а другие руки больно схватили ее под мышки. Лишь стукнувшись головой о ветку, Джой сообразила, что ее оторвали от земли и с неумолимой силой тащат наверх. Разгневанный голос продолжал что-то кричать, а окружавшие Джой золотые листья шипели и потрескивали. „Или это были другие голоса?“ В какую-то секунду Джой осознала, что рука, зажимающая ей рот, покрыта чешуей, а потом и эта рука, и все прочее исчезло, и Джой грохнулась через сплетение коротких и толстых ветвей прямиком на землю. На мгновение девочка увидела склонившиеся над ней лица – золотые, с темно-зелеными глазами. Они смахивали на морды рептилий, только не вытянутые, а довольно плоские, и уши их до нелепости напоминали уши плюшевых медвежат. Потом ветви сомкнулись, и лица исчезли.

Когда Джой снова смогла нормально дышать – поначалу ей показалось, что она уже никогда не отдышится, – девочка села и набрала в грудь побольше воздуха, чтобы завопить, призывая Ко. Но вместо крика у нее получился лишь судорожный выдох, потому что оказалось, что она смотрит прямо в разъяренные синие глаза Индиго. Он нависал над Джой – такой же невыразимо прекрасный, как всегда. Но теперь этот гнев, обращенный на Джой, придавал Индиго почти человеческий вид.

– Что это с тобой, дитя из другого мира? У тебя что, совсем мозгов нет?

Джой очумело потрясла головой и принялась растирать шею и плечи. У нее болело все тело, и еще ее начала бить крупная дрожь.

– Нужно совсем не иметь мозгов, чтобы улечься спать под деревом крийяк! – сказал Индиго. – Тебе незаслуженно повезло, что я оказался рядом!

– Что ты здесь делаешь? – прошептала Джой. – Где Ко? Я хочу к Ко…

Индиго фыркнул – на удивление похоже на Джона Папаса – и начал было что-то говорить, но сатир уже оказался рядом и крепко обнял Джой. Руки у него были измазаны липким соком.

– Я здесь, дочка, старый Ко здесь! Ничего страшного с тобой не случилось, ты просто отдохнула маленько.

Но голос сатира при этом дрожал не хуже самой Джой.

– „Отдохнула маленько“! – грубо передразнил его Индиго. – Отдохнула под крийяком – как обед, поданный на свежих зеленых листьях! Что это на тебя нашло, тируджа, что ты позволил ей спать здесь?

Ко уронил голову, и его голос сделался еле слышен.

– Я думал… говорили, что они ушли отсюда. Ты же знаешь, эти крийякви бродят с места на место, и в этом лесу их не видели уже сезона три-четыре… – последние слова он пробормотал, уткнувшись в волосы Джой.

– Они вернулись! – отрезал Индиго. – И тируджайи должны были бы узнать об этом раньше всех прочих!

Джой переводила взгляд то на Индиго, то на Ко. Когда сатир заговорил снова, aro голос звучал уже более твердо.

– Дочка, я не прошу тебя простить меня. Только… только я вправду думал, что эти деревья безопасны. Я действительно так думал.

– Но что они такое? – дрожащим голосом спросила Джой. – Почему они… В смысле – а чего они хотели-то?

Ей до сих пор мерещились застывшие, жадные змеиные глаза на золотых лицах. Они стояли у Джой перед глазами, даже если она зажмуривалась.

– Никто этого не знает, – отозвался Ко. – Никто из тех, кого схватили крийякви, так и не вернулся. Они живут на этих деревьях и ловят моих соплеменников, когда им это удается, – сверху, с веток, как они почти что поймали тебя. Мы никогда не находили костей или… вообще ничего не находили, и мы не знаем… – Он так крепко сжал Джой в объятиях, что у нее заболело еще в нескольких местах.

– Я не верю в это, – сказала Джой. – Вот это, это все, так просто. Я просто не верю ни во что! И в тебя тоже не верю, – заявила она сатиру, но потом все равно уткнулась лицом в его не слишком-то ароматную шерсть.

Она слышала, как Индиго спросил у сатира:

– Куда ты ее ведешь?

– К Старейшим, конечно, – отозвался Ко. – Куда же еще я могу повести чужака?

Когда Индиго снова заговорил, его голос звучал до странности подавленно.

– Они не… – мальчик запнулся, а после паузы заговорил еще тише: – Ты знаешь, что с ними произошло, со Старейшими?

– Они по-прежнему остаются теми, кто они есть! – неожиданно страстно произнес Ко над головой Джой. – Тебе лучше моего известно, что в Шей-рахе может измениться все, но не Старейшие. Я не вижу в них никаких перемен, и мое доверие к ним нисколько не уменьшилось.

Некоторое время Индиго молчал. В конце концов он с несвойственной ему усталостью произнес:

– Ну да, конечно. Какой смысл говорить с тируджей о Старейших? Ладно, веди ее куда хочешь. Но только смотри, не оставляй ее больше под деревом крийяк. Там, по ту сторону Границы, есть один старик, который будет тебе очень признателен.

Джой так и не услышала, как Индиго ушел.

– Мне ужасно стыдно, дочка, – несчастным голосом произнес Ко, когда Джой принялась вертеть головой – проверять, работает ли у нее шея. – Если бы не Индиго…

– Кстати, а он откуда здесь взялся? – тут же поинтересовалась Джой. – Он что, прошел через Границу следом за мной, или как?

Несмотря на глубокое сознание собственного ничтожества, Ко не сумел удержаться от улыбки.

– Разве я тебе не говорил, что через Границу можно путешествовать в обе стороны? Некоторые жители Шей-раха знают твой мир не хуже тебя.

– Так Индиго здешний… – медленно протянула Джой. – Из Шей-раха… – Она снова покачала головой, потом постучала по уху ладонью, словно стараясь вытряхнуть из него воду. – И как я раньше не догадалась? Человек, который так выглядит… Ладненько, – Джой выпрямилась и потерла рот, чтобы избавиться от кислого вкуса, оставшегося после ледяных рук крийякви. – Ладно. Идем.

К вечеру долгая дорога наконец-то пошла под уклон, и Джой разглядела на горизонте очертания леса. Несмотря на расстояние, девочка смогла разобрать, что деревья в нем не синие и не золотые, а красные – не такие, как осенние клены, а густо-рубиновые. В сумерках и стволы, и листья этих деревьев казались почти что черными. „Как будто у них внутри кровь, как у людей, а не всякий там хлороформ“. Когда они подошли поближе, Джой поняла, что этот лес намного больше всех тех лесов, которые они прошли за сегодняшний день, и что Ко ведет ее прямиком в пламенеющую чащу.

– Вот здесь и живут Старейшие, – сообщил сатир. – Мы можем найти их, а можем и не найти, но дом их здесь.

– Можем не найти? – переспросила Джой. – Просто замечательно! Родители наверняка уже подняли на ноги полицию и ФБР, мистер Папас не знает, что со мной случилось, я пропускаю важнейшую контрольную – четвертную, между прочим! – а Скотт небось уже перетащил свое барахло в мою комнату. И ты мне говоришь, что мы можем даже не найти их – тех людей, которые могут отправить меня домой?

– Я сказал, что Старейшие непременно найдут выход, – отозвался сатир. – Поверь мне, дочка: найдем мы их или нет – это не имеет значения. Они все равно знают, что лучше для Шей-раха.

– Для Шей-раха?! – возмутилась Джой. – А как насчет того, что лучше для меня?

– Это одно и то же, – произнес Ко. К нему снова вернулась былая уверенность, утраченная было после встречи Джой с крийякви. Но потом он умолк, а когда заговорил снова, его голос звучал куда менее уверенно: – Старейшие… ну, Индиго говорил… Ты должна запомнить: возможно, они не совсем те, какими были. Но это лишь предположение, имей в виду.

Джой раздраженно хлопнула себя по бедрам.

– Да я даже не знаю, что они из себя представляют!

Но в этот момент из глубины красного леса вынырнула музыка, мощная и непривычная, и породила в душе Джой некое ощущение, подобного которому девочка никогда не испытывала.

– Ну ладно. Ладно, Ко. Как-нибудь разберемся, – сказала Джой. Она впервые обратилась к сатиру по имени.

С того самого момента, как Джой вступила в красный лес – Ко называл его Закатным, – он казался ей живым существом. Даже самые нижние сучья деревьев находились высоко над головой. Тени деревьев дышали теплом. А когда Джой ступала по земле, ей казалось, что она чувствует под ногами биение жизни. Казалось, музыка Шей-раха пульсирует повсюду – не только во всем, что попадалось на глаза девочке, но и в самой Джой – и что она проникает в тот самый потаенный уголок души Джой, где зарождалась ее собственная музыка. В какой-то момент у Джой возникло ощущение, что кто-то огромный заботливо держит ее в рубиновых ладонях, и девочка облегченно перевела дыхание.

В Закатном лесу так и не стемнело по-настоящему, хотя Джой с Ко уже забрались в самую чащу. На самом деле солнце уже село, но лес продолжал светиться, и холоднее в нем не становилось. В этом сияющем спокойствии Джой слышала и торопливое шуршание маленьких лапок, и беззвучный взмах крыльев над головой, и чей-то уверенный, тяжелый топот где-то неподалеку, который в любом другом месте напугал бы ее до полусмерти. Но сатир тянул ее за руку, приговаривая:

– Нам сюда, дочка, – и музыка вторила: „Сюда, сюда, сюда!“

И Джой шла за ними.

А потом красные деревья расступились, подобно высокой траве под ветром, и неожиданно Джой и K° очутились на поляне. В небе кружил водоворот звезд – такой густой, что казалось, будто над Закатным лесом идет снег. Посреди поляны застыли в ожидании Старейшие.

Один из них был величественным и древним, как сами деревья, и таким черным, что ночь блекла по сравнению с ним. Вторая, свинцово-серая, как грозовая туча, невозмутимо наблюдала за приближением девочки. У третьей, более стройной, была изящная бородка. Эта бородка выглядела так, словно ее сделали из морской пены и расшили зеленоватыми светящимися нитями. Они стояли рядом, высоко вскинув головы. Их прекрасные хвосты реяли в алом ночном воздухе, подобно призракам, а длинные витые рога мерцали в свете звезд. А вокруг цвела музыка.

Когда Джой увидела их глаза, сердце у нее дрогнуло и перевернулось от жалости. Распухшие глаза всех трех Старейших были закрыты, затянуты плотной сине-зеленой коркой и блестели, как изумруды. Джой поняла, что Старейшие слепы.