Текст книги "Дневная битва"

– Забери меня, Эверам! – отчаянно голосил кто-то. – Я не буду жить калекой!

– Ступай аккуратно, – предупредила дама’тинг Кева. – Подошвы твоих ног недостойны касаться крови, которую пролили за тебя достославные воины.

Инэвера и Манвах осторожно пошли вперед, огибая кровавые пятна. Кева, закутанная до пят в белый шелк так, что обнаженными остались лишь кисти и глаза, была крупной, кряжистой женщиной на голову выше матери Инэверы.

– Как тебя зовут, девочка? – Голос невесты Эверама звучал гулко и строго.

– Инэвера вах’Касаад ам’Дамадж ам’Каджи, дама’тинг, – ответила Инэвера и отвесила низкий поклон. – Наречена в честь первой жены Каджи.

Ногти Манвах впились в плечо, едва прозвучало это уточнение, и Инэвера задохнулась. Но дама’тинг, казалось, не придала ему значения.

– Поэтому ты, несомненно, считаешь себя особенной, – отрезала Кева. – Если в Красии будет по воину на каждую никчемную девку, носившую это имя, то Шарак Ка завершится.

– Да, дама’тинг, – сказала Инэвера и вновь склонилась, а материнские ногти чуть отпустили ее.

– Ты миловидна, – заметила дама’тинг.

Очередной поклон.

– Спасибо, дама’тинг.

– Хорошенькая всегда пригодится в гареме, если еще не приспособили к полезному делу, – проговорила Кева, глядя на Манвах. – Кто твой муж и какой у тебя род занятий?

– Даль’шарум Касаад, дама’тинг, – с поклоном ответила Манвах. – Я занимаюсь пальмовым ткачеством.

– Первая жена?

– Единственная, дама’тинг.

– Мужчины склонны заводить жен по мере преуспевания, но правильно и обратное, – сказала Кева. – Пыталась ли ты, Манвах из племени Каджи, прирасти, как предписано в Эведжахе, сестрами-женами, которые помогут тебе ткать и принесут мужу больше детей?

– Да, дама’тинг. Много раз. – Манвах стиснула зубы. – Их отцы… не одобрили партию.

Невеста Эверама хмыкнула. Ответ многое сообщил о Касааде.

– Девочка грамотна?

– Да, дама’тинг, – кивнула Манвах. – Инэвера у меня в подмастерьях. Она отличная ткачиха, и я научила ее решать задачи и вести счета. Она по разу прочла Эведжах перед семью столпами Небес.

Взгляд дама’тинг был непроницаем.

– Ступайте за мной.

Она отвернулась и направилась в глубину шатра, не обращая внимания на кровь под ногами. Ее ниспадающие шелковые одежды плыли легко, их не марала ни единая капля. Не смела.

Най’дама’тинг Мелан последовала за ней, ловко огибая кровавые пятна, а Инэвера с матерью замкнули шествие. Шатер представлял собой лабиринт белых матерчатых стен с многочисленными поворотами, которые возникали прежде, чем Инэвера успевала заметить. Пол был уже чист, крики раненых шарумов сделались глуше. За очередным поворотом белое – стены и потолок – вдруг стало черным, как будто день сменился ночью. За следующим – воцарилась такая тьма, что мать Инэверы в черных одеждах даль’тинг едва было видно и даже одетые в белое дама’тинг с помощницей превратились в призрачные силуэты. Кева резко остановилась, и Мелан, обойдя ее, отвела полог, который Инэвера сперва не разглядела. За ним удалось различить лишь каменную лестницу, что спускалась в непроглядный мрак. Камень холодил босые ноги, Мелан задернула полог, и тьма стала полной. Они медленно спускались, и Инэвера обмирала, боясь оступиться и увлечь за собой невесту Эверама.

Лестница оказалась милосердно короткой, хотя Инэвера и правда споткнулась, когда неожиданно достигла низа. Она быстро восстановила равновесие, и никто, похоже, не заметил ее неловкости.

В руке Кевы вспыхнул красный огонь, распространив зловещее свечение, которое позволило видеть друг друга, но не спасло от общего гнетущего мрака. Дама’тинг привела их к череде темных келий, вырубленных в материнской скальной породе. На стенах с обеих сторон были вырезаны метки.

– Жди с Мелан здесь, – бросила Кева Манвах и пригласила Инэверу в келью.

Инэвера поморщилась, когда за ними затворилась тяжелая дверь.

В углу виднелась каменная подставка, и дама’тинг положила на нее светящийся предмет. Он напоминал кусок угля, изрезанный горящими метками, но даже Инэвера поняла: это алагай хора.

Кости демона.

Кева повернулась к Инэвере, в ее руке сверкнул кривой клинок. При красном свете казалось, что он в крови.

Инэвера вскрикнула и попятилась, но сразу налетела на стену крохотной кельи. Дама’тинг поднесла лезвие к носу Инэверы, и та свела глаза, рассматривая.

– Боишься клинка? – спросила дама’тинг.

– Да, дама’тинг, – ответила Инэвера надтреснутым голосом.

– Закрой глаза, – приказала Кева.

Инэверу трясло от страха, но она подчинилась, и сердце ее гулко колотилось в ожидании стали, которая вот-вот пронзит плоть.

Но удар не последовал.

– Представь себе пальму, дочь ткачихи, – велела Кева.

Инэвера не поняла, зачем это нужно, но кивнула. Образ дался легко, благо она ежедневно вскарабкивалась на пальмы, ловко цепляясь за ствол, и собирала ветки для плетения.

– Пальма боится ветра? – спросила дама’тинг.

– Нет, дама’тинг.

– Что она делает?

– Гнется, дама’тинг.

– Эведжах учит нас, что страх и боль суть просто ветер, Инэвера, дочь Манвах. Пусть он веет, не задевая тебя.

– Да, дама’тинг.

– Повтори трижды.

– Страх и боль суть просто ветер, – произнесла Инэвера и глубоко вздохнула. – Страх и боль суть просто ветер. Страх и боль суть просто ветер.

– Открой глаза и встань на колени, – приказала Кева.

Когда Инэвера повиновалась, она добавила:

– Протяни ладонь.

Инэвере почудилось, что рука отделилась от нее, стала чужой, но не дрогнула. Невеста Эверама подняла ткань и надрезала предплечье, оставив яркую кровавую линию.

Инэвера сделала глубокий вдох, но не отпрянула и не вскрикнула. Страх и боль суть просто ветер.

Дама’тинг чуть подняла покрывало и лизнула нож, пробуя кровь Инэверы. Затем вложила его в поясные ножны и сильной рукой сдавила разрез, изливая кровь на горсть черных меченых костей.

Инэвера стиснула зубы. Страх и боль суть просто ветер.

Кости, когда на них пала кровь, засветились, и Инэвера поняла, что это тоже алагай хора. Ее кровь соприкасалась с костями демонов. При мысли об этом она содрогнулась.

Дама’тинг шагнула назад, негромко напевая и встряхивая кости, свечение которых усиливалось с каждой секундой.

– Эверам, податель света и жизни, молю тебя послать сей смиренной слуге знание о том, что грядет. Скажи мне об Инэвере, дочери Касаада из рода Дамаджа клана Каджи.

С этими словами она метнула кости на пол перед Инэверой. Свечение взорвалось вспышкой, и Инэвера моргнула, а свет уменьшился до тусклого, из пульсирующих символов сложились лиственные ветви, из которых сплелась ее судьба.

Дама’тинг ничего не сказала. Она прищурилась и надолго приковалась взглядом к рисунку. Инэвера не могла судить точно, сколько прошло времени, но ее шатнуло – подвели мышцы, не привычные к длительному стоянию на коленях.

Кева заметила движение:

– Сядь на пятки и не шевелись!

Она закружила по келье, рассматривая костный узор под всеми углами. Свечение медленно угасало, но дама’тинг все размышляла.

Пальма на ветру или не пальма, но Инэвера изрядно разнервничалась. Напряженные мышцы сильно ломило, и тревога удваивалась с каждой секундой. Что увидела невеста Эверама? Ее отберут у матери и продадут в гарем? Она бесплодна?

Наконец Кева взглянула на Инэверу:

– Тронешь кости – заплатишь жизнью.

Она вышла. Донеслись приглушенные распоряжения. Послышался топот ног – Мелан куда-то побежала.

Мигом позже в келью вошла Манвах. Осторожно обогнула кости и опустилась на колени за Инэверой.

– Что стряслось? – шепнула она.

– Не знаю, – покачала головой Инэвера. – Дама’тинг рассматривала кости так, будто не понимала смысла.

– Или ей не понравилось, что они сказали, – пробормотала Манвах.

– Что там происходит? – спросила Инэвера, холодея.

– Они зовут дамаджи’тинг Кеневах, – ответила Манвах, породив в Инэвере трепет. – Последнее слово будет за ней. Теперь молись.

Дрожа, Инэвера опустила голову. Ее уже достаточно напугала дама’тинг. Мысль о том, что для оценки явится их главная…

«Пожалуйста, Эверам, – взмолилась она, – позволь мне быть плодоносной и выносить сынов Каджи. Если я буду най’тинг, моя семья не переживет позора. Даруй мне только это, и я навеки отдамся тебе».

Коленопреклоненные, они долго молились при тусклом красном свете.

– Мама? – позвала Инэвера.

– Что? – ответила мать.

Инэвера сглотнула:

– Если я бесплодна, ты все равно будешь меня любить?

На последних словах ее голос сломался. Она не хотела плакать, но почувствовала, что смаргивает слезы.

В следующий миг Манвах обняла ее:

– Ты моя дочь. Я буду любить тебя, даже если ты погасишь солнце.

После нескончаемого ожидания вернулась Кева, сопровождаемая другой невестой Эверама – старшей, худой, с острым взглядом. На ней были белые одежды дама’тинг, но покрывало и платок – из черного шелка. Дамаджи’тинг Кеневах – самая могущественная женщина Красии.

Дамаджи’тинг взглянула на обнявшихся мать и дочь, и те поспешно разделились, утерли глаза и снова опустились на колени. Ничего не сказав, она направилась к костям и долго изучала расклад.

Наконец Кеневах буркнула:

– Забирай ее.

Инэвера задохнулась, когда Кева подскочила к ней, схватила за руку и вздернула на ноги. Она ошалело посмотрела на мать и увидела страх в округленных глазах:

– Мама!

Манвах повалилась ничком, вцепилась в подол белого балахона Кевы, когда дама’тинг оттащила Инэверу.

– Пожалуйста, дама’тинг! – возопила она. – Моя дочь…

– Твоя дочь больше не имеет к тебе отношения, – оборвала ее Кеневах, а Кева брыкнула ногой, высвобождая подол из хватки Манвах. – Отныне она принадлежит Эвераму.

– Тут какая-то ошибка, – беспомощно сказала Инэвера, когда Кева повела ее по дороге, крепко держа за локоть.

Казалось, ее гнали не во дворец, а на порку С ними шли дамаджи’тинг Кеневах и послушница Мелан, най’дама’тинг.

– Кости не ошибаются, – возразила Кеневах. – А ты должна ликовать. Ты, дочь корзинщицы и заурядного шарума, будешь обручена с Эверамом. Разве не видишь, какая честь выпала на долю твоей семьи?

– Тогда почему мне не позволили проститься с родными? Даже с матерью? – Манвах наказывала ни в коем случае не отвечать вопросом на вопрос, но Инэвере было все равно.

– Лучше отсечь их разом, – посоветовала Кеневах. – Теперь они ниже тебя и несущественны. Тебе не позволят видеться с ними во время обучения, а к моменту, когда будешь готова пройти испытание для белых одежд, ты и сама не захочешь.

У Инэверы не нашлось ответа на столь дикое утверждение. Не захотеть увидеть мать? Брата? Это немыслимо. Она затоскует даже по отцу, хотя Касаад, по всей вероятности, вообще не заметит ее отсутствия.

Вскоре показался дворец Каджи дама’тинг. Будучи ровней даже дворцам виднейших Дамаджи, он был окружен двенадцатифутовой меченой стеной, надежно защищавшей как от дневных врагов, так и от алагай. За нею Инэвера не раз видела высокие шпили и огромный дворцовый купол, но никогда не бывала внутри. В большие ворота не входил никто, кроме дама’тинг и их учениц-послушниц. На эти священные земли не смел ступить ни один мужчина, включая самого андраха.

По крайней мере, так Инэвере говорили, но, когда ворота – казалось, распахнувшиеся сами собой – захлопнулись за ними, она углядела двух мускулистых мужчин, которые толкали створки. На них были только белые бидо и сандалии, а волосы и тела блестели от масла. У обоих на лодыжках и запястьях сверкали золотые оковы, но Инэвера не заметила цепей.

– Я думала, во дворец не пускают мужчин, блюдя непорочность дама’тинг, – пробормотала Инэвера.

Невесты Эверама отрывисто расхохотались, как от хорошей шутки. Прыснула даже Мелан.

– Ты наполовину права, – ответила Кеневах. – У евнухов нет ядер, а потому они не мужчины в глазах Эверама.

– Значит, они… пуш’тинги? – уточнила Инэвера.

Кеневах гоготнула:

– Ядер нет, но копья достаточно хороши для мужского ремесла.

Инэвера болезненно улыбнулась, когда они взошли по широким мраморным ступеням, отполированным до девственной белизны. Она съежилась, стараясь казаться как можно меньше и неприметнее, а очередные рабы в золотых кандалах, еще более красивые и крепкие, распахнули огромные двери. Рабы поклонились, и Кева мазнула одного пальцем под подбородком:

– День выдался трудный, Хавель. Придешь в мои покои через час, принесешь горячие камни и благовонные масла, чтобы снять напряжение.

Рабы молча отвесили глубокие поклоны.

– Им запрещено говорить? – спросила Инэвера.

– Они не могут, – ответила Кеневах. – Языки им отрезали вместе с ядрами, и евнухи неграмотны. А потому никому не расскажут о чудесах дворца дама’тинг.

И в самом деле, дворец изобиловал роскошью и богатством, превосходившими всякое воображение Инэверы. Все, начиная с колонн и высокого свода и заканчивая полами, стенами и лестницами, было вытесано из безупречного белого мрамора, отполированного до яркого блеска. Толстые ковры ручной работы, поразительно мягкие под ее босыми стопами, выстилали коридоры, наполняя их красками. На стенах висели гобелены – шедевры, на которых оживали притчи Эведжаха. На мраморных подставках красовались великолепные керамические сосуды, покрытые глазурью, а также всевозможные хрустальные, золотые и серебряные вещицы – от изящных статуэток и филигранных изделий до увесистых потиров и чаш. На базаре такие вещи угодили бы под зоркую охрану; на выручку от продажи любой из них семья кормилась бы десяток лет – но кто во всей Красии осмелится украсть у дама’тинг?

В коридорах встречались другие невесты; они проходили мимо – кто в одиночестве, кто щебечущими стайками. На всех были одинаковые одежды из текучего белого шелка, покрывала и капюшоны – даже вне мужского взора. Поравнявшись с Кеневах, все останавливались и глубоко кланялись, а Инэверу, как ни пытались это скрыть, неизменно награждали любопытными и не особо дружескими, оценивающими взглядами.

Некоторые невесты носили под сердцем дитя. Это стало подлинным потрясением, особенно если учесть, что единственные допущенные к ним мужчины были оскоплены, но Инэвера надела маску торгаша и скрыла удивление. Не стоило испытывать терпения Кеневах подобным вопросом, и, коль скоро ей предстоит здесь жить, ответ не замедлит явиться сам.

Во дворце было семь крыльев – по числу Небесных столпов, и центральное указывало на Анох-Сан, место последнего упокоения Каджи. Это было личное крыло дамаджи’тинг, и Инэверу препроводили в блистательную приемную первой невесты. Кеве и Мелан приказали ждать снаружи.

– Сядь, – указала дамаджи’тинг на обитые бархатом диваны, расставленные перед полированным деревянным столом.

Инэвера робко присела, чувствуя себя мелкой и ничтожной в огромном кабинете. Кеневах устроилась за столом, свела пальцы домиком и уставилась на нее. Инэвера обмякла под строгим взглядом.

– Кева говорит, ты знаешь о твоей тезке, – мрачно произнесла Кеневах, и Инэвера не поняла, насмешка это или нет. – Расскажи, что тебе известно о ней.

– Инэвера – дочь Дамаджа, ближайшего друга и советника Каджи. В Эведжахе сказано: она была так прекрасна, что Каджи влюбился в нее с первого взгляда и заявил, что волею Эверама она будет первой среди его жен.

Кеневах засопела:

– Дамаджах была больше этого, девочка. Намного больше. Возлегши на подушки с Каджи, она нашептала ему на ухо мудрые вещи и вознесла на неописуемые высоты могущества. Сказано, что она говорила голосом Эверама, вот почему ее имя означает также волю Эверама.

– Кроме того, Инэвера была первой дама’тинг, – продолжила Кеневах. – Она вручила нам и лекарство, и яд, и магию хора. Она соткала для Каджи невидимый Плащ и вытравила метки на его могущественных Копье и Короне.

Кеневах взглянула на Инэверу:

– И она придет вновь в канун Шарак Ка, дабы найти следующего Избавителя.

Инэвера ахнула, но Кеневах посмотрела снисходительно:

– Я сотню раз слышала эти ахи от твоих тезок, но ни одна не создала Избавителя. Сколько таких в одном клане Дамаджа? Двадцать?

Инэвера кивнула, и Кеневах хрюкнула. Она извлекла из ящика стола тяжелую книгу с потертым кожаным корешком. От былой позолоты остались только проплешины.

– Эведжах’тинг, – сказала Кеневах. – Ты прочтешь ее.

Инэвера поклонилась:

– Конечно, дамаджи’тинг, хотя я уже много раз прочла Священное Писание.

Кеневах покачала головой:

– Ты читала Эведжах, версию Каджи, а она много лет как изменена, чтобы служить целям дама. Но Эведжах – только половина истории. Ему сопутствует Эведжах’тинг – книга, написанная самой Дамаджах, в которой заключена ее мудрость и представлен отчет о возвышении Каджи. Ты выучишь каждую страницу.

Инэвера взяла книгу. Страницы оказались неимоверно тонкими и легкими, но Эведжах’тинг был таким же толстым томом, как Эведжах, к чтению которого приучила ее Манвах. Девочка прижала книгу к груди, словно защищая от воров.

Дамаджи’тинг вручила ей плотный мешочек из черного бархата. Внутри тренькнуло.

– Твой мешочек с хора, – пояснила Кеневах.

Инэвера побледнела:

– Там кости демонов?

Кеневах мотнула головой:

– Пройдут месяцы, прежде чем ты обретешь навык хотя бы дотрагиваться до настоящих хора, и годы – до того, как тебя допустят в Палату Теней и ты вырежешь собственные кости.

Инэвера распустила тесемки и вытряхнула на ладонь содержимое мешочка – семь глиняных костей, у каждой – свое число граней. Все выкрашены в черный цвет, как кости демонов, и на каждой грани виднелись красные символы.

– Кости способны открыть все тайны мира, если научишься читать их правильно, – сказала Кеневах. – Это напоминание о твоей высокой цели и образец для обучения. Их толкованию посвящена большая часть Эведжах’тинг.

Инэвера ссыпала кости в мешочек, накрепко затянула его и положила поглубже в карман.

– Тебя возненавидят, – предупредила Кеневах.

– Кто, дамаджи’тинг?

– Все. И нареченные, и невесты. Здесь нет женщины, которая обрадуется тебе.

– Почему? – удивилась Инэвера.

– Потому что твоя мать не дама’тинг. Ты не была рождена для белизны, – объяснила Кеневах. – В последний раз кости призвали девушку извне два поколения тому назад. Тебе придется трудиться вдвое усерднее других, если хочешь заслужить покрывало. Твоих сестер тренируют с рождения.

Инэвера переварила новости. За стенами дворца доподлинно знали о благочестии дама’тинг. Похоже, что все и каждый, кроме самих дама’тинг.

– Тебя возненавидят, – продолжила Кеневах, – но и будут бояться. Ты воспользуешься этим, если достанет мудрости.

– Бояться? – переспросила Инэвера. – Во имя Эверама – почему меня нужно бояться?

– Потому что последняя девушка, призванная костями, сидит перед тобою в должности дамаджи’тинг, – ответила Кеневах. – Так было всегда со времен Каджи. Кости показывают, что ты можешь наследовать мне.

– Я стану дамаджи’тинг? – Инэвера не верила ушам.

– Может быть, – подчеркнула Кеневах. – Если проживешь достаточно долго. Другие будут следить за тобой и судить. Кто-то из сестер по учению будет заискивать перед тобой, а кто-то попытается подчинить. Ты должна быть сильнее.

– Я… – начала Инэвера.

– Но ты не должна выглядеть слишком сильной, – перебила ее Кеневах, – иначе дама’тинг спокойно убьют тебя до того, как примешь покрывало, и предоставят костям выбрать другую.

У Инэверы кровь застыла в жилах.

– Для тебя изменится все, девочка, – сказала Кеневах, – но, я полагаю, в конечном счете ты обнаружишь, что дворец дама’тинг не так уж отличается от Великого базара.

Инэвера склонила голову набок, не понимая, шутит ли с ней эта женщина, но Кеневах проигнорировала ее и позвонила в золотой колокольчик. В приемную вошли Кева и Мелан.

– Отведите ее в Каземат.

Кева снова взяла Инэверу за локоть и то ли подняла, то ли стащила с дивана.

– Мелан, ты будешь наставлять ее в обычаях обрученных, – объявила Кеневах. – Двенадцать следующих Ущербов ее промахи будут твоими.

Мелан скривилась, но отвесила глубокий поклон:

– Да, бабушка.

Каземат располагался вне семи крыльев дворца, в подземелье.

Дворец дама’тинг, как всякое крупное здание в Копье Пустыни, уходил вниз на столько же этажей, на сколько возносился. В подземелье оказалось холоднее – и в смысле температуры, и с точки зрения общей роскоши. Здесь не было ни намека на краски, золочение и полировку, отличавшие дворец. Удаленный от солнца Подземный город – не место для показного шика. От него не ждали большого уюта.

Но в подземном дворце было все-таки больше великолепия, чем в глинобитном строении на несколько комнат, которое Инэвера и ее родные называли домом. Высоченные потолки, огромные колонны и арочные проходы придавали величия голому камню, а вырезанные на них метки казались произведениями искусства. Даже вдали от солнца здесь сохранялось приятное тепло, и каменные полы были устланы мягкими коврами с вышитыми по краям метками. Если алагай каким-то образом проникнут в это священнейшее из мест, то невестам Эверама ничто не грозит.

Мимо то и дело проходили дама’тинг, патрулировавшие коридоры. Они кивали Кеве и шли дальше, но Инэвера чувствовала на себе сверлящие взгляды.

Они спустились по лестнице еще на несколько уровней. Воздух стал теплее и влажнее. Ковры исчезли, а мраморный пол разделился на скользкие от конденсата плитки. Портал охраняла дородная дама’тинг, которая откровенно уставилась на Инэверу, как кошка на мышь. Инэвера содрогнулась, когда они вошли в просторное помещение с десятками колышков на стенах. На большинстве висели балахоны вкупе с длинной лентой белого шелка. Впереди Инэвера различила смех и плеск воды.

– Снимай платье и бросай на пол, его сожгут, – скомандовала Кева.

Инэвера быстро сбросила бурое платье и бидо – широкую полоску материи, защищавшую ее естество от вездесущей базарной пыли и песка. Манвах носила черную и научила Инэверу быстро завязывать ее надежным узлом.

Мелан разделась, и Инэвера увидела, что под балахоном и шелковыми шароварами у нее тоже бидо, но гораздо более замысловатое, многократно выплетенное из шелковой ленты в дюйм шириной. На голову был тоже намотан шелк, скрывавший волосы, уши и шею. Лицо оставалось открытым.

Мелан развязала узелок, что находился ниже подбородка, и размотала головной убор. Ее руки действовали быстро, с выученной сноровкой расплетали хитроумное, на взгляд Инэверы, сооружение из ткани. Она постоянно поводила кистями, аккуратно и плотно наматывая на них шелк.

Инэвера была поражена, когда выяснилось, что голова девушки обрита нагло. Гладкая оливковая кожа блестела, как полированный камень.

В конечном счете от головного убора осталась тугая шелковая коса, спускавшаяся по хребту Мелан. Девичьи руки продолжили свой танец за головой, расплетали десятки перехватов, пока не остались две отдельные ленты, тянувшиеся к бидо. Но пальцы послушницы продолжали трудиться.

«Это все один лоскут», – поняла Инэвера, благоговейно следя, как Мелан медленно распускает бидо. Ощущение танца лишь укрепилось, когда Мелан принялась перешагивать через расплетаемые ленты, выбивая босыми пятками устойчивый ритм. Шелк охватывал ее бедра и промежность десятки раз и теперь падал волнами, виток за витком, укладывался петлями.

Инэвера изготовила достаточно корзин, чтобы оценить умение плести, и сейчас лицезрела совершенство. Такой мудреный наряд можно носить весь день, и ни один элемент не разболтается, а человек неискушенный наверняка запорет дело и никогда не распутает связанное.

– Плетеное бидо подобно паутине плоти, которая охраняет девственность, – пояснила Кева, швырнув Инэвере огромный моток тонкого белого шелка. – Ты будешь носить его постоянно, снимая только для омовений и по нужде; сплетать будешь здесь, в нижней палате Каземата. Ты не выйдешь отсюда без него ни при каких обстоятельствах, а если сплетешь неправильно, тебя накажут. Мелан научит, как это делать. Дочь корзинщицы управится без особых трудов.

Мелан фыркнула, а Инэвера с трудом сглотнула и постаралась не глазеть на голый девичий череп. Мелан была старше на несколько лет и очень хорошенькой без головного убора. Она простерла руки – на каждую было намотано не меньше десяти футов шелка. Инэвера сделала то же самое, и обе перешагнули через свои ленты, провисшие между руками, так что шелковые полоски расположились поперек ягодиц.

– Первый оборот называется «Страж Эверама», – сообщила Мелан, туго натягивая шелк и перекрещивая его над лоном. – Семь перекрестов – по числу Небесных столпов.

Инэвера повторила ее действия и умудрилась какое-то время продержаться, пока не вмешалась Кева.

– Шелк перекрутился, начинай заново, – велела дама’тинг.

Инэвера кивнула, обе девушки расплели связанное и начали снова. Инэвера свела брови, изо всех сил стараясь обматываться без изъяна. Кеневах сказала, что бремя ее ошибок ляжет на Мелан, и ей не хотелось, чтобы девушку наказали за ее криворукость. Инэвере удалось дойти до головного плата, когда дама’тинг сделала очередной выговор.

– Не так туго, – сказала Кева. – Ты же завязываешь бидо, а не бинтуешь расколотый череп шарума. Еще раз.

Мелан раздраженно посмотрела на Инэверу, и та вспыхнула, но им пришлось снова все распустить и начать с нуля.

На третий раз Инэвера поймала ритм и вошла в струю. Процесс стал естественным, и вскоре они с Мелан стояли в одинаковых шелковых бидо.

Кева ударила в ладоши:

– Возможно, девочка, из тебя все же выйдет толк. Мелан училась сплетать бидо не один месяц, а она из самых смышленых. Правду я говорю, Мелан?

– Как будет угодно дама’тинг. – Мелан скованно поклонилась, и у Инэверы возникло чувство, что Кева язвит.

– В купальню, – скомандовала Кева. – День кончается, и скоро откроются кухни.

При упоминании еды у Инэверы заурчало в желудке. Она уже много часов не ела.

– Скоро покушаешь, – улыбнулась Кева. – После того, как вы с девочками подадите ужин и отскребете посуду.

Издав смешок, она указала в сторону, откуда доносился плеск и валил пар. Мелан быстро расплела бидо и устремилась туда. Инэвера провозилась дольше – старалась не запутать шелк; затем пошла следом, шлепая босыми пятками по плитке.

Проход закончился большим бассейном с горячей водой. Воздух загустел от пара. Там находились десятки девушек – все наголо обритые, как Мелан. Попадались ровесницы Инэверы, но многие были старше, а некоторые уже почти достигли зрелости. Все они либо стояли и мылись в каменной купальне, либо разморенно сидели на скользких боковых ступенях, сбривая волосы и подрезая ногти.

Инэвера подумала о ведре теплой воды, которым они с матерью обходились для мытья. Их норма позволяла только изредка менять воду. Дивясь, она пошла по купальне; горячая вода ласкала бедра, а кончики пальцев легко бороздили поверхность, будто оглаживали выставленный на рынок шелк.

Их сразу же заметили. Лентяйки сели прямо, уподобившись шипящим змеям, и все глаза в затуманенном помещении приковались к двум девушкам.

Инэвера повернула назад, но путь к отступлению оказался закрыт. Кольцо девушек смыкалось плотнее, исключая бегство и не давая увидеть обеих снаружи.

– Это она? – спросила одна.

– Та самая, которую призвали кости? – подхватила другая.

Вопрошающие затерялись в клубах пара, девицы кружили, рассматривая Инэверу под всеми углами так же, как изучала кости Кева.

Мелан кивнула, и круг еще больше сузился. Инэвера ощутила себя сокрушенной под грузом коллективного взгляда.

– Мелан, что ты…

Инэвера с колотящимся сердцем потянулась рукой.

Мелан поймала ее кисть, вывернула и с силой дернула. Инэвера повалилась на нее, и Мелан сгребла ее густые волосы в горсть, воспользовавшись инерцией падения и погрузив ее голову в воду.

Далекая трескотня, шум воды. Инэвера непроизвольно вздохнула и захлебнулась, но кашлянуть под водой не могла, внутренности свело спазмом. Горячая вода обжигала лицо, и Инэвера отчаянно сопротивлялась, но Мелан держала крепко, и все было тщетно. Она забилась, когда ожгло легкие, но Мелан, как Соли в беседке, применяла шарусак, ее движения были быстры и точны. Инэвера ничего не могла сделать.

Мелан что-то орала в ухо, но вода скрадывала звук, и Инэвера не различала ни слова. Понимала лишь, что неизбежно захлебнется. Это казалось чудовищной нелепостью. Инэвере ни разу не довелось зайти в воду выше колен. В Копье Пустыни вода считалась драгоценностью, а на базаре была и товаром, и валютой. Существовало присловье: «Сверкает золото, но божественна вода». Позволить себе утонуть могли только самые зажиточные граждане Красии.

Она уже теряла надежду, когда Мелан с плеском выдернула ее и поставила прямо. Волосы Инэверы прилипли к лицу; она сотрясалась от кашля и судорожно глотала густой, наполненный паром воздух.

– …явилась сюда, – кричала Мелан, – затеяла беседу с дамаджи’тинг, как с постельной подружкой, и с трех попыток научилась вязать бидо!

– С трех попыток? – переспросила одна девушка.

– Убить ее за это, – добавила вторая.

– Считает себя лучше нас, – сказала третья.

Инэвера затравленно осмотрелась сквозь спутанные волосы, но напоролась на бесстрастные, мертвящие взгляды. Никто и пальцем не пошевелит, чтобы помочь ей.

– Мелан, пожалуйста, я… – пролепетала она, но Мелан усилила хватку и снова погрузила ее в воду.

Инэвере удалось задержать дыхание, но воздух вскоре вышел, и когда Мелан дозволила ей вдохнуть еще разок – она уже билась в очередном приступе паники.

– Не разговаривай со мной! – рявкнула Мелан. – Меня пристегнули к тебе на год, но мы не подруги. Ты воображаешь, что можешь явиться и одним махом занять место Кеневах? Обойти мою мать? Обойти меня? Во мне течет кровь Кеневах! А ты просто… неудачный расклад.

Откуда-то она извлекла острый нож, Инэвера в ужасе вздрогнула, а Мелан черкнула им по волосам, отсекая густые локоны.

– Ты никто.

Она перекинула нож в пальцах, взялась за лезвие и протянула его рукояткой следующей девушке, которая как раз приблизилась.

– Ты никто, – поддакнула та, сгребла очередную прядь волос Инэверы и отхватила ее.

Поочередно подошли все, беря нож и кромсая волосы Инэверы, пока от гривы не осталась лишь тень – уродливая, неровная и окровавленная.

– Ты никто, – произносила каждая в свой черед.

Когда отошла последняя, Инэвера стояла на коленях в воде, сломленная и плачущая. Ее вновь и вновь разбирал кашель, жег горло огнем. Казалось, что в легких осталась капля воды, и они непреклонны в намерении ее выхаркнуть.

Кеневах была права. Дворец дама’тинг почти не отличается от Великого базара, только нет ее заступника Соли.

Инэвера подумала о Манвах и ее последних словах насчет Кришн. Коль скоро ей неведом шарусак, то она разберется с Мелан и остальными так, как поступила ее мать. Опустит очи долу и будет делать, что скажут. Усердно работать. Слушать. Учиться.

А потом, без посторонних глаз, разыщет склад Мелан и запустит вредителей.