Текст книги "Сэр Невпопад из Ниоткуда"

Так что я счел за благо не касаться вопроса о моем происхождении, а сосредоточиться на другом – на том, ради чего, собственно, сюда и явился, – на убийстве свободной гражданки Истерии одним из миньонов Безумного короля Меандра. Возможно, это преступление станет поводом для большой войны, в которой сложит голову тот из присутствующих здесь ублюдков, кто доводится мне папашей. Вряд ли это будет достойным искуплением его вины перед Маделайн и мной, но пусть хоть так расквитается за свои прегрешения. Все лучше, чем никак.

Наконец меня ввели в большой зал, и я торопливо пересек его и дохромал до трона, где рассчитывал увидеть короля. Вообще-то, тронов на постаменте оказалось два, один немного поменьше другого. Для короля и королевы, подумал я. Но где же сама венценосная чета? Троны были пусты. Я огляделся по сторонам. У одной из стен стояли в непринужденных позах и негромко переговаривались между собой несколько рыцарей. Все они были облачены в изящные придворные одежды, у одного на камзоле поблескивали золотые эполеты. У каждого с пояса свисало по короткому мечу. И все. Больше никакого оружия. Впрочем, в этом и необходимости особой не было, учитывая, сколько стражников в полном боевом вооружении стояло у выходов из зала Справедливости.

Но тут взгляд мой упал на огромный гобелен, висевший как раз позади тронов. При виде него у меня аж дыхание перехватило, по коже пробежал холодок. Представьте себе, на гобелене был изображен не кто иной, как феникс! Да-да, именно он, только что возродившийся из собственного пепла! Вглядевшись пристальней, я обнаружил на спине у волшебной птицы какого-то юношу. Мне это удалось не без труда, потому что всадник выглядел совсем крошечным и был едва заметен на фоне гигантской птицы. Да и говоря по правде, именовать его в этой ситуации всадником значило бы сильно ему польстить. Это все равно что блоху назвать жокеем.

– Ах, если б она могла это увидеть! – вырвалось у меня.

При первых же звуках моего голоса атмосфера в зале резко переменилась. До сих пор рыцари весьма оживленно, хотя и вполголоса, что-то обсуждали, но стоило мне заговорить, и в огромном помещении воцарилась гробовая тишина. Я тоже замолчал и сконфуженно взглянул в их сторону.

Один из рыцарей, тот, у кого на плечах сверкали эполеты, быстрым и уверенным шагом приблизился к постаменту, поставил ногу на нижнюю ступень и обратился ко мне с терпеливо-пренебрежительной улыбкой взрослого, говорящего с ребенком:

– Вы не должны были первым начинать разговор, юный сэр. Молодости многое простительно… Но не все.

Рыцарь, несомненно, рассчитывал, что я сей же час повинюсь в своем проступке. Будь у меня хоть капля здравого рассуждения в голове, я бы так и сделал. Но вместо этого выпалил:

– Но короля ведь пока что нет. Вот я и решил, раз он задерживается…

– Короля? – усмехнулся рыцарь. Разговор явно начал его забавлять. В зале послышались смешки. Я оглянулся и заметил, что к рыцарям, которые все так же стояли поодаль, присоединилось несколько придворных дам и девиц. Они тоже приняли участие в общем веселье. Их тоненькое хихиканье отчего-то показалось мне еще более обидным, чем насмешки мужчин. – Король нынче не принимает, юный сэр, – снисходительно пояснил мой собеседник.

– Но я… – Лицо мое, несомненно, в полной мере выразило растерянность, какую я при этом известии испытал. – Я… так понял, что он именно теперь станет выслушивать жалобы и разрешать споры, принимать петиции и… Мне так сказали там, у ворот…

Рыцарь неторопливо прошелся взад-вперед вдоль подиума. Движения его были исполнены природной грации, в стройном, сухощавом теле чувствовалась сила. Волосы его – черные, довольно длинные, чуть тронутые сединой, – сзади, под затылком, стягивал в подобие конского хвоста черный замшевый шнурок. Он остановился напротив меня и вперил в меня холодный, насмешливый взгляд своих умных, проницательных зеленых глаз.

– Король воплощает собой суд последней инстанции. Большинство жалоб, споров и петиций простолюдинов, которые сюда являются, слишком мелки и ничтожны и не стоят высочайшего внимания. Я верховный магистрат его величества, сэр Юстус. Со своими делами, каковы бы они ни были, вам надлежит обращаться ко мне. Я их улажу.

– Но мне сказали, что король сам, лично…

Он меня прервал – вежливо, но твердо. Правда, твердости в его голосе было все ж поболее, чем вежливости:

– Повторяю вам со всей определенностью: поскольку я нахожусь здесь, а того, кто вам сказал заведомую ложь, тут нет, то и обращаться вам надлежит ко мне, а не к нему. И верить не ему, а мне. Если угодно, представьте себе, что адресуетесь к самому королю. Ведь я выступаю от его имени. Таким образом, вы имеете дело почти что с его величеством. Итак… Что привело вас сюда, юный сэр?

Я понял, что дальше упорствовать не имело смысла. Короля мне все равно не увидать, это уж точно. Вдобавок силы вновь меня начали покидать: в ушах раздавался легкий звон, ноги подкашивались. Если б не закуски, которыми я так щедро угостился за королевский счет, не миновать бы мне сейчас голодного обморока.

– Моя мать, – медленно произнес я, – мертва. Ее звали Маделайн, она служила в трактире Строкера.

Я надеялся, что слова мои вызовут у всех собравшихся немедленную реакцию. Не знаю в точности, на что именно я рассчитывал… Во всяком случае, не на молчание, которое воцарилось в зале. И не на равнодушные, отчужденные взгляды…

Единственным, кто выказал подобие вежливого интереса к этому сообщению, был мой собеседник сэр Юстус.

– Какую должность она там занимала? – спросил он.

– Она… – Можно было бы, конечно, и прилгнуть, но сэр Юстус глядел на меня так пристально, и в его бледно-зеленых глазах светилось столько ума и проницательности, что я счел за благо играть начистоту. И ответил, собравшись с духом: – Я… Мне, право, неловко об этом говорить… Да и так ли уж важно, каково было ее ремесло…

– Выходит, она не иначе как шлюхой была, – вставил один из рыцарей, стоявших поодаль, и вся компания встретила его слова дружным хохотом. Мне безумно захотелось проломить их дурацкие головы чем-нибудь тяжелым. Желательно все одновременно.

– Вот именно, – подтвердил я, не пытаясь скрыть злость, которая меня душила. – Шлюхой! – Мне захотелось прибавить еще громче и злее: «И стала ею после того, как много лет назад отряд святош-ублюдков, в котором наверняка состоял и кто-то из вас, подверг ее насилию. Благодаря чему я появился на свет, чтоб вам провалиться!» Вместо этого я с деланным спокойствием и непринужденностью осведомился: – А что такого? Или у кого-то из вас по этой части проблемы?

И снова в зале Справедливости повисло молчание. На сей раз мне почудилось в нем нечто грозное, даже зловещее. Тишину нарушил дородный и высокий рыцарь с жесткими, как щетка, усами. Именно его замечание насчет профессии моей матери минуту-другую назад развеселило все общество.

– Поосторожнее, паренек! – пробасил он.

Но я уже закусил удила. Хотя, учитывая, насколько худо мне было физически и морально – от слабости, голода, от того, что я накануне вымок до нитки и продрог под ледяным дождем, от снедавшей меня жажды мести, от презрения к этим высокомерным негодяям, – я еще очень сдержанно себя повел, невозмутимо проговорив:

– Это всего лишь предположение, милорд.

Сэр Юстус поспешил положить предел этому обмену замечаниями.

– Все живые существа следуют по жизни тем путем, что им предначертан, – изрек он. – И в этом смысле равны между собой. Она жила как разумела, и не нам ее судить. Довольно об этом. – Выразительно взглянув в сторону толстого рыцаря, он перевел взор на меня. – Полагаю, кончина ее была не мирной, но насильственной и именно поэтому вы здесь, юноша?

– Верно. – Сэр рыцарь явно давал понять, что тон в разговоре будет задавать он, мне же следует лишь поддакивать и отвечать на вопросы. – Ее убил один из скитальцев.

– Подданный короля Меандра, – ничуть не удивившись, кивнул сэр Юстус.

– Так вы знаете? Вам известно, что Меандр сейчас в Истерии?

– Ну разумеется.

Остальные рыцари с важным видом закивали головами. Разговор коснулся темы, которая была им небезразлична. Выходит, пребывание в нашем государстве Безумного короля и его войска вызывало у власть предержащих тревогу.

– Ну так вот… Я требую мщения за это злодейство. Ее жизнь была отнята жестоко и преждевременно. Она была свободной гражданкой Истерии. Это… Это не должно сойти с рук ее убийце.

– Справедливое требование, — кивнул Юстус и, помолчав, спросил: – Скажите, ваша мать была молода?

– Сравнительно молода. Хронологически.

– А что, есть еще какие-то другие критерии? – Губы Юстуса тронула легкая усмешка.

– Видите ли, сэр, – без тени улыбки пояснил я, – ремесло, каким зарабатывала на жизнь моя мать, быстро старит женщин. Знаете, годы да невзгоды… И все такое…

– А-а-а, – понимающе кивнул сэр Юстус – Справедливое и честное замечание, ничего не скажешь. При окончательном расчете оно будет учтено, юный сэр.

– Учтено?! При расчете?! – Я даже не пытался скрыть своей озадаченности. – О чем вы, милорд? Не понимаю…

Но сэр Юстус не спешил с ответом. Запустив руку в кожаный мешочек, свисавший у него с пояса, он выудил оттуда пригоршню золотых дюков. Один дюк, да будет вам известно, равен пятидесяти соверенам. Рыцарь небрежно потряхивал монетами, так, словно это была горстка медяков. Я никогда еще не видел такого богатства. У меня аж дух занялся.

Отсчитав десяток дюков, сэр Юстус подошел ко мне, взял за руку и ссыпал все монеты в мою дрогнувшую ладонь.

– Эта сумма, – произнес он, – наверняка покроет понесенные вами убытки, юноша.

Я как последний дурак пялился на золотые, не веря своим глазам. Они так ослепительно блестели у меня на ладони. Небольшая горстка монет на самом деле являла собой весьма значительную сумму. Но я никак не мог понять, за что сэр рыцарь столь щедро мне заплатил. Мне и вообще-то трудно было на чем-либо сосредоточиться. В висках стучало, мысли путались, мне казалось, что моя рука вдруг неестественно вытянулась, и от этого ладонь очутилась где-то очень далеко от туловища, почти у самого пола. Я потряс головой, отгоняя это наваждение, и с усилием произнес:

– Не понимаю…

Сэр Юстус заговорил медленно и стал с необыкновенной отчетливостью выговаривать каждое слово, как будто обращался к слабоумному:

– Это компенсация тех доходов, которые она извлекла бы из занятия своим ремеслом, если бы осталась жива. Именем короля вы получаете возмещение ваших денежных потерь. Данной суммы вполне достанет, чтобы с лихвой их покрыть. Теперь вам все понятно?

– Но… Что же насчет ее убийцы, а? Ведь он виновен в ее смерти!

– Что насчет ее убийцы? – повторил Юстус.

Но если я сделал ударение на слове «убийца», то сэр рыцарь подчеркнул нейтральное «насчет». Моей целью было покарать виновного, а вот у него в голове были одни только счеты и расчеты. Я покосился на свидетелей этой сцены. Все рыцари и дамы, судя по выражению их лиц, явно придерживались тех же взглядов, что и Юстус.

– Он преступник и злодей! – не сдавался я, чувствуя, как во мне снова закипает злость оттого, что приходилось в который уже раз повторять столь очевидные истины. – Он заслуживает смерти!

Тут дородный рыцарь с усами-щетками, с которым мы еще прежде обменялись колкостями, решил меня урезонить:

– Вам в связи с ее смертью выплачена щедрая компенсация, юноша. Чего еще вы добиваетесь?

– Справедливости! – выдохнул я, внутренне передернувшись при мысли о том, что цитирую не кого-нибудь, а негодяйку Астел, женщину, которая лицемерно твердила о воздании посмертной справедливости моей матери, а после огрела меня урной с материнским прахом, чтобы ограбить дочиста. Но что еще я мог им сказать? Передать все чувства, которые меня обуревали, было выше моих сил – слов бы не хватило. Оставалось прибегать к банальностям. Я понимал, что выгляжу в глазах этих господ полным идиотом, но надо же было хоть как-то постоять за себя и за покойную Маделайн.

– Справедливость отмерена вам звонкой монетой, – возразил Юстус, указав пальцем на мою ладонь с дюками.

– Но… Но вы разве не собираетесь выследить этого мерзавца? Я вам могу его описать. Во всяком случае, я точно знаю, какие отметины оставила на его роже моя бедная мать!

– В этом нет необходимости, – возразил Юстус.

– Но как же так?! Это… Я именно за этим сюда пришел, а не за деньгами! Я…

Мои чувства в этот момент раздвоились. Мне ужасно хотелось ссыпать монеты в карман и, поблагодарив щедрого сэра Юстуса, с поклоном удалиться. Суммы, которую он мне передал от имени короля, хватило бы на вполне достойную жизнь. По крайней мере, на первоначальное обзаведение всем необходимым. Но в то же время перед глазами у меня стояла Маделайн, такая, какой я ее лучше всего помнил: молодая, веселая, любящая… И вот она лежит под простыней, неподвижная, окоченевшая, с окровавленными ногтями… Та, что дала мне жизнь…

«Спрячь деньги, идиот! Сунь их в карман и давай двигай отсюда!» – настойчиво твердил мне внутренний голос.

Он дело говорил, и в том, что я к нему не прислушался, поступил вопреки его советам, виновато одно лишь мое недомогание. Ну, еще, конечно, и природное упрямство. Судите сами.

– Но почему вы отказываетесь его преследовать? – вопрошал я. – Моя мать была свободной женщиной! Шлюха или нет, но она являлась полноправной гражданкой Истерии, она не нарушала законов, так отчего же закон ее не защищает, хотя бы посмертно?!

– Чего именно вы от нас ожидаете? Чтобы мы объявили войну королю Меандру?

Под величественными сводами зала Справедливости снова раздались смешки.

Только мне одному было не до смеха. Я даже не улыбнулся. Переведя взгляд с монет на лицо Юстуса, я пожал плечами:

– Ну если иначе его никак не умертвить… Тогда что ж… Тогда, значит, это единственная возможность отомстить за мою мать.

– Послушайте, юный сэр, – вздохнул Юстус. – Нам хорошо известны повадки Меандра, его предпочтения. Странствующий король нигде подолгу не задерживается. В то же время, если ему чинят препятствия, а тем паче развязывают против него войну, он из упрямства остается в пределах столь негостеприимного государства до тех пор, пока не разобьет его армию, пока не разорит его народ. Как видите, при всем своем безумии Меандр вполне предсказуем. Любой попытке его выдворить он противится. Если же игнорировать его присутствие, он вскорости убирается прочь. Его величество король Рунсибел не собирается выказывать Меандру враждебности, вследствие чего мы можем рассчитывать на скорое отбытие странствующего двора из наших краев. Лично я считаю эту тактику единственно верной.

– Как же так?! Эти скитальцы убивают мирных горожан, таких как моя мать, а вы пальцем о палец не хотите ударить, чтобы положить этому конец? От кого же тогда гражданам Истерии ждать защиты?

– Мы призваны защищать государство и власть, юный сэр. И не вам нас этому учить. – Юстус приблизился ко мне, и я отчетливо различил в его холодных зеленых глазах злость и досаду, которые ему теперь едва удавалось скрывать под маской вежливого безразличия. – Прежде чем пускать в ход грубую силу, следует о многом серьезно подумать, многое принять в рассуждение. Существуют властители куда более воинственные и опасные, чем Безумец Меандр. Перед армией короля Рунсибела стоит множество неотложных задач. Некоторые из рыцарей как раз теперь заняты их выполнением за пределами Истерии. Силы наши следует расходовать с разумным расчетом, а не то они быстро иссякнут. И что тогда? Меандр не стоит нашего внимания, поверьте.

– Вы хотите сказать, мать моя его не стоит, – мрачно возразил я. Меня просто тошнило от такого лицемерия, и я продолжил, возвысив голос: – Вот если бы жертвой подданных Меандра стала знатная дама, вы бы по-другому заговорили! Но моя мать была всего лишь трактирной шлюхой. Что вам за дело до ее насильственной смерти?

– Ее профессия всегда, во все времена была сопряжена с известным риском, – невозмутимо подтвердил сэр Юстус – Ей, бедняжке, не повезло, что и говорить, но подобный конец для дам определенного поведения – вещь вполне прогнозируемая. – Я успел так ему надоесть, что он уже почти не скрывал своего раздражения. – Объявлять Меандру войну – затея глупая и опасная. Король Рунсибел воюет, только когда речь идет о безопасности Истерии. А в данном случае стране со стороны Меандра ничто не угрожает. Но ваши чувства мне понятны, и я соболезную вашему горю. Жажда мщения за собственную мать – вещь похвальная. А потому… – Тут он снова полез в кожаный мешок, вынул оттуда еще две монеты и прибавил их к тем, которые лежали у меня на ладони. И пальцы мои собрал в кулак, давая понять, что больше мне рассчитывать не на что. – А потому я добавляю вам еще некоторую сумму, чтобы вы могли нанять опытного воина и с его помощью наказать своего обидчика. Король Рунсибел не в ответе за действия солдат-наемников, так что данный инцидент не скажется на взаимоотношениях его величества с Безумным Меандром. Решение останется за вами.

– Но… но… – Язык плохо мне повиновался. И в голове стоял какой-то вязкий туман. А грудь словно тисками сдавило. – Но… это ведь ваша обязанность!

– Я свои обязанности выполнил, – с раздражением произнес Юстус – И даже с лихвой. Берите деньги, и всего вам наилучшего. Вы и так уже отняли у нас слишком много времени. Подумайте об остальных, о тех, кто, как и вы, ждет справедливости. Прощайте, юный сэр.

«Вот, выходит, как. Бери монеты и проваливай». Рассудок мой принял этот совет с радостью, если не сказать, с ликованием.

Но у меня ведь еще и душа имелась… В которой я хранил образ Маделайн – униженной и презираемой, но такой доброжелательной, открытой, веселой, так свято в меня верившей. Она продавала себя, чтобы одеть и прокормить меня, чтобы обеспечить мне кров. Я появился на свет в результате зверства, учиненного над ней, и стал смыслом и целью ее поруганной жизни. В ушах у меня все еще звучал ее нежный голос, и я подумал, как она была со мной ласкова и терпелива, какая светлая улыбка появлялась на ее лице при виде меня…

И душа сердито подытожила: «И по-твоему, это все, чего она заслуживала? Она так в тебя верила, а ты готов продать светлую память о ней за жалких двенадцать дюков? За горстку золотых? Неужто такова цена сыновней любви? Ведь ты даже и не помышляешь о том, чтобы нанять солдата для расправы над ее убийцей! Ты все на себя решил потратить, все до последнего гроша! Ты принял деньги из рук тех господ, которые над ней надругались, когда она была жива. А теперь они, выходит, так легко от тебя откупились. И ты этому не воспротивишься? Сунешь деньги в карман – и до свидания?!»

Ответ, единственно возможный, единственно приемлемый в данной ситуации, разумный и здравый, отчетливо прозвучал в моей голове: «Да».

Совесть, гнездившаяся в потаенных глубинах моей души, – существо жалкое, хилое и почти безгласное, – наверняка в этот момент с презрением от меня отвернулась. И я ее очень хорошо понимал. Сам себе был противен, поверьте. Знали бы вы, как я себя презирал за слабость и податливость, за отсутствие решимости защитить память женщины, породившей меня на этот свет.

Но самым мерзким мне казалось то… что все это очень скоро закончится. Нет-нет, в ту минуту я и вправду осуждал себя и мысленно посыпал голову пеплом. Но знал при этом, что стоит мне выйти из дворца с дюжиной золотых в кармане, и с самобичеванием будет покончено. Раз и навсегда. На эти деньги я смогу купить достаточно хмельного меда, чтобы утопить в нем свои горести, сколько угодно шлюх, в объятиях которых так легко забыться, бессчетное число ночей под надежным кровом, на мягких перинах. А если распорядиться моим богатством с умом, то можно и дом себе купить, и лавку. Черт возьми, а почему бы в таком случае мне не выкупить заведение Строкера? Управлять трактиром я сумею не хуже самого старика. И тогда жизнь моя потечет в привычном русле, в родных местах, где все будет напоминать о Маделайн…

Конечно, время от времени чувство вины перед ней будет возвращаться. Но наслаждение довольством и благополучием над ним возобладает, это уж точно. Правда и то, что я при всем желании не в силах был совершить поступок, который произвел бы должное впечатление на Маделайн. Она умерла и похоронена, душа ее на небесах, и ей, поди, никакого дела нет до справедливости в нашем земном понимании.

Тут взгляд мой снова переместился на гобелен с огромным фениксом и едва различимой фигуркой человека на могучей спине птицы. Мне отчего-то захотелось запомнить это изображение во всех его мельчайших деталях, чтобы потом в любой момент можно было восстановить его в памяти.

То, о чем я рассуждал выше, промелькнуло у меня в сознании за какой-нибудь миг. Я совсем было собрался поклониться сэру Юстусу, но тут тяжесть, теснившая мне грудь, вдруг трансформировалась в назойливое щекочущее першение в горле. Меньше всего на свете мне хотелось выказать себя перед собравшимися еще более слабым и болезненным, чем меня сотворила природа. Я как мог подавлял отчаянный кашель, рвавшийся наружу из глотки, и, чтобы вполне в этом преуспеть, резко вскинул руку. Я хотел зажать ладонью рот, только и всего. Но стоило мне взмахнуть рукой, как золотые дюки все до одного выскользнули из ладони сквозь пальцы и с веселым звоном посыпались на пол.

Из уст всех собравшихся вырвался вздох изумления. Лицо сэра Юстуса перекосилось от злости. А толстый рыцарь так и вовсе раздулся от негодования и побагровел, как созревший нарыв, который, того и гляди, лопнет. Тут со стороны одной из боковых дверей послышался нервный смешок. Я невольно взглянул туда. Оказалось, к собравшимся придворным только что присоединился королевский шут в своем дурацком колпаке и пестром одеянии. Видя, в каком раздражении пребывают остальные, он присмирел и больше никаких звуков не издавал.

Я сперва никак не мог взять в толк, что такое произошло, из-за чего они все вдруг словно окаменели от злости, и только потом до меня дошло: эти люди решили, что я нарочно швырнул деньги на пол, выразив таким образом вместо подобающей благодарности презрение к тем, от кого их получил. Вот так история!

Я совсем было собрался пуститься в объяснения, шлепнуться на пол и собрать все свои монеты, ползком передвигаясь от одной к другой. Я готов был сто раз извиниться за свою оплошность. Но сэр Юстус меня опередил:

– Да как ты смеешь швырять мне в лицо королевские деньги, шлюхин сын?! – проревел он. – Значит, вот какова твоя благодарность, негодяй?! Я… Я так старался быть к тебе снисходительным, я столько времени на тебя потратил, проявил столько терпения… Мне жаль было тебя, безбородого юнца, калеку и сироту. Но теперь настал конец моему терпению. Вон отсюда! Чтобы духу твоего здесь не было!

Тут мне пришло в голову, что мы с Безумным королем Меандром отлично поняли бы друг друга. Я, в точности как и он, не желал убираться оттуда, откуда меня пытались выгнать. А ведь минуту назад только и мечтал, как бы поскорей унести ноги из зала Справедливости, из дворца и из столицы. Это желание покинуло меня лишь в тот миг, когда Юстус на меня заорал… Я взглянул на него, на его физиономию, искаженную яростью, и с трудом сдержал улыбку.

Прежде мне нечасто доводилось ощущать себя хозяином положения. Теперь же это чувство буквально затопило мою душу, наполнив ее радостью и гордостью за себя. Передо мной стоял рыцарь, окруженный своими высокородными товарищами, и дрожал от злости, причиной которой был я, ничтожнейший из граждан Истерии, незаконнорожденный урод, сын трактирной шлюхи, существо убогое и незначительное, чья жизнь не стоила и волоса с головы любого из этих знатных господ. Но то, что мне удалось вывести сэра Юстуса из терпения, мгновенно возвысило меня в собственных глазах чуть ли не до его уровня. Представляете, насколько я был собой доволен?

Теперь, мысленно восстанавливая в памяти тот эпизод, я склонен думать, что причиной утраты моей привычной осторожности была одна лишь болезнь, которая туманила мне мозг, мешая соображать здраво и взвешенно. Именно из-за лихорадки и легкого головокружения я тогда так распетушился. Но в те минуты я всего этого, конечно, не осознавал. Душа моя ликовала, тело из последних сил противилось болезни.

Мне хотелось как можно полней насладиться своей властью над благородными сэрами. Разозлить их еще больше, если появится возможность. О последствиях для себя я не помышлял, не до того было.

Нет, вы только представьте, я, еще столь недавно бывший объектом их снисходительного участия, их брезгливой жалости, сумел-таки за себя постоять! Так себя с ними повел, что презрительные усмешки без следа исчезли с их надменных лиц! Приятели сэра Юстуса просто оцепенели от изумления, у них в головах попросту не укладывалось, как это я, ничтожнейший из ничтожных, кусок дерьма под их благородными подошвами, осмелился открыто и недвусмысленно выразить им свое презрение. Разумеется, никому из этого сброда и в голову не могло прийти, что я, незаконный отпрыск кого-то из их компании, никогда в жизни не заблуждался насчет душевных свойств доблестного рыцарства. В отличие от большинства истерийских простолюдинов, свято веривших в «чистоту помыслов» и прочую подобную чушь, я хорошо знал, чего они на самом деле стоят, все эти самовосхваления власть предержащих, но помалкивал об этом. Знания – это та же власть, а я не собирался ни с кем делиться даже той малой ее толикой, какая мне перепала на этой земле.

– Как я смею, говорите?! А вы как смеете?! – Я всем телом налег на посох, придерживаясь за него правой рукой, а свободной левой обвел всех присутствующих. – Как вы смеете себя называть благородными рыцарями и защитниками справедливости? Плевать я хотел на ваши подачки! Плевал я на всех вас!

Усатый толстяк аж затрясся от злости, но с места не сдвинулся. Вряд ли сэр рыцарь снизойдет до того, чтобы марать руки о калеку-простолюдина, мелькнуло у меня в голове. Хватая ртом воздух, он пробасил:

– Ты никак забыл, где находишься? И кто ты такой? И кто такие мы? Вот, – и он указал трясущимся пальцем на Юстуса, – достославный сэр Юстус из Хайборна! Я – сэр Кореолис, родом из Срединных земель, которыми владею. А ты откуда взялся, дерзкий и наглый УРОД?

– Я? – Собственный голос показался мне чужим и незнакомым, таким он вдруг сделался густым и полнозвучным, несмотря на то что у меня ужасно болела грудь и отчаянно першило в горле. – А я Невпопад из Ниоткуда, хромоногий шлюхин сын, и самое лучшее, что я вам могу предложить, – это поцеловать меня в мой увечный зад. Милости прошу!

Вот теперь-то, подумал я, они прикажут стражникам вышвырнуть меня за ворота. И только когда Юстус и Кореолис выхватили мечи из ножен, понял, что ошибся.

– А вот теперь-то, – мягко и вкрадчиво проговорил сэр Юстус, – я тебя, Невпопада из Ниоткуда, отправлю в никуда. Или уж по крайней мере ты у меня недосчитаешься своего презренного уха, или руки, или своей хромой ноги…

Голос его звучал так нежно, что я на секунду поверил было в возможность удрать из зала Справедливости невредимым. Принял его слова за очередное предложение убраться восвояси. Но просчитался и в этом: сэр Юстус без дальнейших слов двинулся на меня в наступление. И хотя он был вооружен всего лишь коротким мечом, его намерение сулило мне верную погибель. Короткий широкий клинок, сверкнувший в его руке, выглядел до ужаса острым. Сэр Юстус наверняка в совершенстве владел этим оружием. Выходило, что шансов уцелеть у меня не было никаких. Я не без удивления заметил, что на его правой руке, сжимавшей рукоятку меча, недоставало двух пальцев.

Кореолис также решил принять участие в расправе надо мной. Он подходил ко мне с другой стороны, двигаясь очень медленно – наверняка чтобы не лишать Юстуса удовольствия нанести мне первый удар. Рыцари, наблюдавшие за этой сценой, дружным хором издали возглас одобрения. Воображаю, с каким удовольствием они наблюдали бы за двумя своими товарищами, крошащими хромоногого наглеца простолюдина на мелкие кусочки.

Разумеется, я рассудил, что правильно поступлю, лишив их такой радости. И бросился бежать со всех ног.

Верней, попытался спастись отчаянным бегством. Но из этого у меня ничего не вышло: хромая нога предательски подвернулась, а тут еще голова закружилась, в ушах отчаянно зашумело, и я не смог удержать равновесия. Нет, я, конечно, попытался выпрямиться, уцепился за посох, подтянул к нему ослабевшую нижнюю часть тела, но мои ступни бессильно скользнули по каменному полу, и я свалился на спину, понимая, что пропал. Единственное, на что я еще мог надеяться, – это на то, что Юстус, благороднорожденный сэр, не станет приканчивать лежачего. Однако при взгляде на него и эта последняя моя надежда развеялась как дым: в глазах сэра Юстуса по-прежнему горела кровожадная злоба. Оскорбленный в своих лучших чувствах, он решил нипочем не давать мне спуску. Я должен был ответить за свою дерзость. Остановившись в паре футов от меня, он занес свой меч над головой – в точности как мясник, готовящийся разрубить кабанью тушу.

Представьте, как я себя в тот миг почувствовал. Я был уже почитай что на том свете. И тут сквозь лихорадочную дымку, застилавшую взор, вдруг с совершенной ясностью увидал свой посох, который я по-прежнему держал на отлете, так что рукоятка с драконьей пастью легонько покачивалась в соблазнительной… в восхитительной… в спасительной для меня близости от детородных органов сэра Юстуса, контуры которых выгодно обрисовывала тонкая ткань панталон.

Я нажал на нижнюю кнопку, и четырехдюймовое лезвие с легким щелчком выдвинулось из пасти дракона, едва не коснувшись весьма и весьма уязвимого фрагмента организма сэра Юстуса.

От слуха последнего не ускользнул тонкий звон пружины, и потому сэр рыцарь инстинктивно опустил глаза… И то, что он увидел, заставило его окаменеть на месте. Что же до Кореолиса, то он, не ведая об опасности, которой нежданно-негаданно подвергся его товарищ, подобрался ко мне сбоку и в свою очередь занес над головой свой короткий меч. Не иначе как решил рассечь меня на две половины.

– На вашем месте я бы с этим повременил, – посоветовал я ему с ледяным спокойствием, удивившим меня самого.

Толстяк мгновенно оценил степень опасности, в которую был ввергнут по моей милости сэр Юстус, и лицо его, и без того багровое от злости, стало медленно приобретать пурпурный оттенок. Остальные понемногу подтянулись ближе к месту сражения. Дамы издали сконфуженные смешки и тотчас же отступили на несколько шагов в сторону.

– Ты не посмеешь… Ты… Только попробуй! – просипел Кореолис. В голосе его, однако, не было и тени уверенности. Меч свой он по-прежнему держал поднятым над головой. Но опускать его на мой тощий живот отчего-то не торопился.