Текст книги "Первый крестовый поход: Зов с Востока"

Таким образом, к 1095 году многое было сделано для того, чтобы устранить многолетний раскол между Римом и Константинополем. Хотя собор, провести который предложил несколько лет назад Алексей I, еще только должен был состояться, император и папа наладили хорошие рабочие отношения. В самом деле, если верить последним добавлениям к источнику, датированному XII веком, то к тому моменту они уже разработали подробный план. По имеющимся данным, в начале 1090 года ко двору хорватского короля Звонимира прибыли послы, отправленные совместно Урбаном II и Алексеем I, с обращением к рыцарям помочь оказавшейся в опасности Византийской церкви и покончить с засильем мусульман в Иерусалиме. По-правде говоря, это была генеральная репетиция выступления папы в Клермоне: просьба первого и второго Рима о помощи, притягательная сила Иерусалима и военная служба как проявление преданности церкви. В случае с Звонимиром тем не менее приезд послов не дал желаемых результатов: согласно одной летописи, рыцарей настолько сильно разозлила готовность короля участвовать в «чужой» войне, что они убили его (хотя другие источники указывают, что он мирно скончался от старости){67}67
  F. Sisic (ed.), Letopis Popa Dukljanina (Belgrade, 1928), pp. 413–16; P. Frankopan, 'Co-operation between Constantinople and Rome before the First Crusade: A study of the convergence of interests in Croatia in the late 11th Century', Crusades 3 (2004), pp. 1–13.


[Закрыть].

Стремлением примириться с Константинополем Урбан II позиционировал себя как главу христианского мира, который долгие годы страдал от жестокой конкуренции, скандалов и расколов. Один из очевидцев тех событий написал, что в конце XI века церковь была в состоянии хаоса. «Во всех частях Европы, – писал Фульхерий Шартрский, – мир, добродетель и вера были грубо растоптаны знатью и простолюдинами, в самой церкви и за ее пределами. Было необходимо положить конец всему этому злу»{68}68
  Fulcher of Chartres, I.5.xi, p. 71.


[Закрыть]. Однако, для того чтобы утвердить себя в центре христианского мира, Урбан II нуждался в более широкой и надежной платформе. Одних успехов, которых он добился в своих контактах с греческой церковью, было недостаточно для того, чтобы повысить его шансы на победу в противоборстве с Климентом III, не говоря уже об укреплении его власти по всей Европе.

Однако в середине 1090-х годов ситуация начала меняться. Во-первых, неожиданное развитие событий в Германии предоставило Урбану экстраординарные возможности получить преимущество над антипапой и его самым могущественным сторонником – императором Генрихом IV. Урбану помогли высокопоставленные беглецы из лагеря Генриха, доведенные до отчаяния cамодурством императора. Одной из них стала красивая молодая жена Генриха IV, которая разыскала папу, чтобы пожаловаться на то, что ее вынуждали совершать «много грязных актов прелюбодеяния с таким количеством мужчин, что даже враги простили бы ее бегство [от императора]. Все католики должны были испытывать сострадание из-за такого отношения к ней»{69}69
  Bernold of Constance, pp. 458, 462.


[Закрыть]. В условиях жесткого противостояния, когда сторонники Урбана II отчаянно пытались найти хотя бы что-нибудь, что могло дискредитировать императора, люди с радостью распространяли отвратительные сплетни{70}70
  Herrand of Halberstadt, Epistola de causa Heinrici regis, MGH Libelli, 2, p. 288.


[Закрыть]. Однако намного более ценным перебежчиком стал сын и наследник Генриха IV Конрад, серьезный молодой человек, который решил отречься от отца и вместе со своими вассалами предложить поддержку Урбану II. Конрад устал от нескончаемых распрей в церкви и был обеспокоен своими перспективами из-за военных поражений, который его отец терпел в Северной Италии.

Такое развитие событий резко усилило позиции папы. Урбан II объявил, что проведет собор в марте 1095 года в Пьяченце, центре области, прежде лояльной Генриху IV и относящейся к территории Равенны, где антипапа Климент III был архиепископом. Появление на соборе бежавшей супруги германского императора, осудившей его, вызвало резкие нападки на Климента III. После этого была предложена амнистия всем священнослужителям, до этого поддерживавшим императора. Сразу после окончания собора Конрад встретился с Урбаном II в Кремоне, где он приветствовал папу, изобразив конюха – вел коня понтифика под уздцы в знак своего почтения и выраженной публично покорности{71}71
  MGH Constitutiones et acta publica imperatorum et regum, 2 vols. (Hanover, 1893), 1, p. 564; Bernold of Constance, p. 520.


[Закрыть]. Во время второй встречи через несколько дней Конрад дал клятву защищать папу, его трон и имущество. В ответ Урбан II обещал признать притязания Конрада на императорский трон{72}72
  Bernold of Constance, p. 520.


[Закрыть]. Он также предложил устроить свадьбу своего нового союзника и дочери графа Рожера Сицилийского, главного сторонника Урбана II в Италии. «Если бы такую женитьбу удалось организовать, – писал папа графу Рожеру, – это улучшило бы его репутацию и принесло бы ему выгоды в будущем». Роскошная брачная церемония состоялась в Пизе. Конрад получил от своего богатого тестя щедрые дары{73}73
  Geoffrey Malaterra, IV.23, p. 101; Bernold of Constance, p. 463.


[Закрыть]. Все это помогло Урбану II резко укрепить свои позиции. Из изгоя, вынужденного разбивать лагерь вне стен Рима, он превратился в фигуру, находящуюся в центре европейской политики.

Однако в Пьяченце произошло еще одно событие, которое навсегда изменило позицию папства. Когда собор начал обсуждать церковные дела – определение понятие «ересь», отлучение от церкви короля Франции за прелюбодеяние, проблемы священства, – прибыли послы из Константинополя{74}74
  О соборе в Пьяченце см.: R. Somerville, Pope Urban II's Council of Piacenza (Oxford, 2011).


[Закрыть]. Они принесли ужасные новости: Византийская империя находится на грани катастрофы, и ей требуется срочная помощь. Урбан II сразу разобрался в ситуации – это был его шанс объединить церковь раз и навсегда. Он объявил, что направляется на север – в Клермон.

Историки, исследовавшие Крестовые походы – как средневековые, так и современные, – буквально последовали по стопам папы. Но в чем же заключалась катастрофа, которая произошла на Востоке? Почему так срочно понадобилась помощь? Что пошло не так в Византии? Чтобы понять причины Крестового похода, нам следует обратить взоры не на цепь холмов в центральной Франции, а к имперскому городу Константинополю.

2. Византия восстанавливает силы

Константинополь сразу строился для того, чтобы внушать благоговение. Подобно Риму, столица Византии представляла собой огромный город и производила необычайно сильное впечатление. Взору пришельца, приближающегося к Константинополю со стороны суши, сначала открывались массивные стены и акведуки, по которым в город попадала вода. Достигавшие высоты двенадцать метров стены пролегали от бухты Золотой Рог до побережья Мраморного моря. Перестроенные по приказу императора Феодосия, они могли отразить атаку даже самого могущественного противника. Толщина стен составляла пять метров, их укрепляли пятьдесят шесть башен, с которых открывался вид на дороги, ведущие к городу с запада и севера. Пройти внутрь можно было только через девять хорошо охранявшихся ворот, но и они открывали доступ только за внешние укрепления. Затем путешественник должен был пересечь глубокий ров и пройти через еще одну стену, после чего он оказывался на одной из главных дорог, ведущих к сердцу Константинополя.

Приближение к городу с моря было, пожалуй, еще более впечатляющим. Константинополь расположен на северном побережье Мраморного моря, на мысу, отделяющем Европу от Малой Азии. В этой точке расстояние между ними минимально. С палубы корабля открывается потрясающий вид на памятники, церкви и дворцы. Огромный город простирался настолько, насколько хватало глаз, занимая площадь 30 000 гектаров. Там жили сотни тысяч человек – в десять раз больше, чем в крупнейших городах Европы.

Главные здания Константинополя также поражали воображение. Самым грандиозным из них считался великолепный собор Святой Софии, построенный императором Юстинианом в VI веке. Казалось, что его огромный купол диаметром более тридцати метров и высотой пятьдесят пять метров плывет подобно «небесному шатру». Собор представлял собой чудо архитектурного искусства и потрясал своей красотой. Золотые мозаики сверкали в лучах солнечного цвета, льющихся через окна{75}75
  C. Mango and R. Parker, 'A Twelfth-Century Description of St Sophia', Dumbarton Oaks Papers 14 (1960), pp. 235–40.


[Закрыть]. Константинополь был богат красивыми зданиями и сооружениями: в городе были построены сотни церквей и монастырей, огромный ипподром для гонок колесниц и скачек, бани, Большой дворец и даже зоопарк. В одном из стихотворений, прославляющих Константинополь, говорилось, что когда-то было семь чудес света, а теперь есть семь чудес Константинополя{76}76
  E. Legrand, 'Constantin le Rhodien: Description des œuvres d'art et de l'église des Saints Apôtres, suivie d'un commentaire par Th. Reinach', Revue des Etudes Grecques 9 (1896), pp. 32–65.


[Закрыть].

Такой многолюдный город нужно было снабжать и кормить. За рынками наблюдала и контролировала их работу канцелярия эпарха – правителя Константинополя. Ее служащие проверяли, чтобы веса были приведены к единому стандарту, и следили за единообразием продаваемых продуктов. Качество товаров гарантировалось системой гильдий: зеленщики и торговцы рыбой, мясники и торговцы свечами, изготовители веревок и конской упряжи – все они подчинялись четким правилам и нормам, которые определяли, чем они имеют право торговать и где могут это делать. Существовали даже четкие правила назначения цен, по меньшей мере на важнейшие товары, что позволяло контролировать инфляцию. В результате было обеспечено бесперебойное снабжение города фруктами и овощами, молочными продуктами, мясом и рыбой, а также такими более экзотическими товарами, как специи, воск, изделия из серебра и шелк – именно ими славилась Византия{77}77
  Правила торговли в Константинополе изложены в тексте под названием «Книга эпарха». J. Koder, Das Eparchenbuch Leons des Weisen (Vienna, 1991).


[Закрыть].

Один из путешественников, посетивших Константинополь в XI веке, поражался пестроте его населения и великолепию зданий, а также с удивлением писал о религиозных шествиях. Ему даже посчастливилось стать свидетелем чуда во Влахернской церкви, когда покров на иконе Богородицы сначала поднимается и открывает Ее лик, а потом снова опускается{78}78
  K. Ciggaar, 'Une description de Constantinople dans le Tarragonensis 55', Revue des Etudes Byzantines 53 (1995), pp. 117–40.


[Закрыть]. Другой путешественник, побывавший в столице Византии в конце XI века, не смог сдержать свое восхищение: «Какой знатный и красивый город этот Константинополь! Сколько там монастырей и дворцов, отстроенных с удивительным искусством! Какие любопытные предметы находятся на площадях и на улицах! Было бы длинно и утомительно рассказывать в подробностях о том изобилии всякого рода богатств, золота, серебра, различных материй и святых мощей, которые можно найти в городе, куда во всякое время многочисленные корабли приносят все необходимое для нужд человека. Сверх всего прочего там постоянно содержится и живет, как я полагаю, около 20 000 евнухов»{79}79
  Fulcher of Chartres, I.9.i, p. 79.


[Закрыть].

Константинополь издавна притягивал к себе торговцев и авантюристов, ищущих славы и приключений. Среди них были люди, подобные Болли Болласону, который приехал в Константинополь из Исландии в 1020-х годах, чтобы увидеть столицу Византии своими глазами. «Я давно уже имел намерение отправиться на юг. Я думаю, что мало умножает свои знания тот, кто знаком только с тем, что есть здесь, в Исландии»{80}80
  The Saga of the People of Laxardal (Laxdaela Saga), tr. K. Kunz in: The Sagas of Icelanders (London, 1997), 72, p. 410.


[Закрыть]. Он отправился в Константинополь, расположенный во многих тысячах километров от Исландии. Добравшись до Византии, Болли присоединился к варяжской страже – отряду наемников из Скандинавии, Руси и (с XI века) Британских островов, которые являлись телохранителями императора. «Если их вывести из себя, они сражаются как сумасшедшие, – писал в XI веке один писатель, – они не жалеют себя и не обращают внимания на свои раны»{81}81
  Michael Psellos, ed. And tr. E. Theanauld, Michel Psellos. Chronographie, 2 vols. (Paris, 1926), VII.25, 2, p. 97.


[Закрыть]. Когда Болли в конце концов возвратился в Исландию, он выглядел очень импозантно: «Все они были хороши собой, но Болли превосходил их всех. Он был в тех дорогих одеждах, которые ему подарил король Миклагарда (византийский император). Кроме того, на нем был пурпурный плащ, а за поясом у него был меч Фотбит. Его крестовина и навершие были украшены золотой резьбой, а рукоятка была обвита золотой нитью. На голове у него был золоченый шлем, а на боку – красный щит, на котором был изображен золотой рыцарь. В руке у него была пика, как это принято в других странах. Везде, где они останавливались, женщины оставляли все свои дела и только смотрели на Болли и на его великолепие и на его сотоварищей»{82}82
  Laxdaela Saga, 77, p. 419.


[Закрыть].

Болли был всего лишь одним из многих, кого притянул Константинополь. Харальд Хардрада, который позже стал королем Норвегии и чьи деяния были увековечены в сборнике саг «Круг земной» (Heimskringla), рассказывающих о правителях Норвегии, приезжал в Византию, где служил на галерах, воевал с пиратами в Эгейском море и принял участие в нападении на Сицилию в начале 1040-х годов. Когда Харальд находился на службе у императора, ему в голову пришла остроумная идея использования летающих бомб при штурме осаждаемых городов. Он предложил брать молодых птиц, обмазывать их сосновой смолой, смешанной с воском и серой, после чего поджигать и отпускать. Птицы летели к своим гнездам, находящимся за крепостными стенами в осажденном городе. Для скандинавов служить великому императору Константинополя (или Миклагарда, как звучало его название на древненорвежском языке) считалось почетным. Для многих скандинавов это были честь и серьезное испытание{83}83
  Snorri Sturulson, Haralds Saga, tr. L. Hollander, in Heimskringla: History of the Kings of Norway (Austin, ТX, 1964), 3–6, pp. 579–82.


[Закрыть].

Следует упомянуть и таких людей, как Одо Стигандский, молодой норманн, выучившийся в 1050-х годах в Константинополе на врача и ветеринара, заодно поверхностно овладевший несколькими иностранными языками. Его брат Роберт также прожил в столице несколько лет. Когда он наконец вернулся домой в Нормандию, то привез с собой золото, драгоценные камни и мощи святой Варвары{84}84
  R. Savage (ed.), La Chronique de Sainte-Barbe-en-Auge (Caen, 1906), pp. 23, 57–8.


[Закрыть]. Рыцарей, обладающих боевым опытом, встречали в Византии с распростертыми объятиями. Некоторые из них достигали высоких должностей в императорской армии. Некоторые из предводителей англосаксов, бежавших из Англии после поражения в битве при Гастингсе против войск Вильгельма Завоевателя в 1066 году, также направились в Византию, где надеялись начать новую жизнь{85}85
  K. Ciggaar, 'L'émigration anglaise à Byzance après 1066', Revue des Etudes Byzantines 32 (1974), pp. 338–41.


[Закрыть].

Таким образом, к концу XI века в самом Константинополе и по всей территории империи можно было найти представителей множества народов. В столице жили, ее посещали и в ней торговали армяне, сирийцы, лангобарды, англичане, венгры, франки, евреи, арабы и турки{86}86
  Ciggaar, 'Description de Constantinople', p. 119; Gesta Francorum Iherusalem expugnantium, in RHC, Occ., 3, p. 494; J. Zepos and P. Zepos (eds.), Jus Graeco-Romanorum, 8 vols. (Athens, 1931–62) 1, p. 317; Miklosich and Müller, 6, p. 44; P. Lemerle, N. Svoronos, A. Guillou, D. Papachryssanthou (eds.), Archives de l'Athos: Actes de Lavra (Paris, 1970), no. 48, 1, pp. 258–9.


[Закрыть]. Торговцы из Амальфи даже получили в Константинополе собственный квартал{87}87
  Actes de Lavra, no. 35, 1, pp. 233–5.


[Закрыть]; одному из них император благоволил настолько, что тот удостоился необычной привилегии – ему преподнесли бронзовые двери, отлитые в принадлежавшей императору литейной, чтобы он отправил их в Амальфи. Их и по сей день можно увидеть на входе в собор Святого Андрея{88}88
  M. English Frazer, 'Church doors and the Gates of Paradise: Byzantine bronze doors in Italy', Dumbarton Oaks Papers 27 (1973), pp. 147–8.


[Закрыть]. Византия была космополитична, многонациональна и имела хорошие контакты с миром: торговые пути, активность дипломатов, а также обширные связи проживающих в империи чужеземцев сделали державу ромеев хорошо известной в самых удаленных уголках Европы.

Резкий рост числа иностранцев, посещающих Константинополь и оседающих в нем, был частично вызван экономическими успехами империи, которые, в свою очередь, стали возможны благодаря важным военным победам, одержанным византийскими полководцами в X веке. Им удалось наконец справиться с арабскими пиратами, которые столетиями сильно мешали судоходству в Эгейском море – византийцы систематично разгромили их базы. Компетентные и амбициозные военачальники сначала стабилизировали, а потом расширили границы на Балканах и в Малой Азии. Империя переживала свой золотой век.

В Константинополе велось активное строительство: например, возводили грандиозный монастырский комплекс Святого Георгия в квартале Мангана, включавший больницу, дома для престарелых и бедноты, великолепный дворец и монастырь, в котором впоследствии был похоронен император Константин IХ, приказавший построить комплекс. К услугам все более процветающего населения открывались школы юриспруденции и философии. Богатство купцов росло, в результате чего перед ними открылись двери сената. Частные лица начали использовать свой наличный доход, скупая земельные участки и драгоценности. Политическая стабильность и богатство империи вдохновляли таких людей, как землевладелец из Каппадокии Евстафий Воила, на окультуривание засушливых земель, которые были «засорены и плохо поддавались обработке… на них обитали змеи, скорпионы и дикие звери. Эти земли с любовью превращали в сады и виноградники, орошаемые с помощью водяных мельниц и акведуков»{89}89
  P. Lemerle, 'Le testament d'Eustathios Boïlas (Avril 1059) ', Cinq études sur le Xie siècle byzantin (Paris, 1977), pp. 24–5.


[Закрыть].

Однако примерно в середине XI века развитие Константинополя начало замедляться. Наемники-норманны, которых изначально набирали на службу города-государства в Центральной Италии, поняли, что могут использовать распри между городами Амальфи, Салерно, Капуя, Беневенто и Неаполь с пользой для себя. За несколько десятилетий они превратили их в собственные крепости, источник военной и политической власти. К середине 1050-х годов от норманнов уже исходила угроза византийским провинциям Апулия и Калабрия. Империи угрожали и с других направлений. Константинополь всегда должен был внимательно следить за обширными степными пространствами, лежащими севернее Черного моря. В течение столетий они были заселены кочевыми племенами, которые не представляли опасности, если их контролировать должным образом. Одним из самых агрессивных кочевых народов были печенеги, которые совершали успешные набеги на плохо охраняемые цели. Печенеги жили на северных берегах Дуная. С 1040-х годов они обратили свои взоры на Византию, все чаще атакуя ее границы и сея хаос и разрушения в ее владениях на Балканах.

На востоке угроза исходила от турок, которые становились мощнее в военном отношении с пугающей скоростью. В начале XI века они находились на периферии Багдадского халифата, но их военное мастерство высоко ценили конкурирующие между собой династии мусульманского мира. Вскоре турки оказались вовлеченными в интриги в самом Багдаде. В 1055 году один из вождей турецких племен, Тогрул-бек, стал султаном, то есть светским лидером мусульман-суннитов на Ближнем Востоке. И этим амбиции турок не ограничивались. Еще до того как стать хозяевами Багдада, турецкие отряды двинулись на запад к границам Малой Азии и начали малыми силами вторгаться в византийские владения в Анатолии.

Империя не просто не успевала реагировать на эти угрозы – она оказалась совершенно не в состоянии справиться с ними. Южная Италия была предоставлена сама себе и вскоре оказалась под контролем норманнов, которые после захвата города Бари в 1071 году задумали напасть на Сицилию, которой владели мусульмане. Византийцы также почти не пытались противостоять печенегам. Империя снова и снова прибегала к взяткам, выплачивая печенегам дань в обмен на мир. Какое-то подобие организованной обороны мы видим на востоке, но она была выстроена лишь после того, как нападениям подверглись важные города Трапезунд[12]12
  Трабзон в современной Турции. – Прим. пер.


[Закрыть], Колонея[13]13
  Шебинкарахисар в современной Турции. – Прим. пер.


[Закрыть] и Малатья. В 1067 году отряды турок дошли до города Кесарии (современный Кайсери) в Каппадокии[14]14
  Кайсери в современной Турции. – Прим. пер.


[Закрыть] и разграбили его, осквернив при этом могилу Василия Великого. Они также сорвали и унесли двери собора, покрытые золотом, жемчугом и драгоценными камнями. Это стало последней каплей. Требования предпринять решительные ответные меры звучали повсеместно. Население Византии обратило свои взоры на Романа IV Диогена, полководца, взошедшего на трон после женитьбы на вдове предыдущего императора.

Роман предпринял несколько дорогостоящих военных кампаний, но особых результатов не добился. Летом 1071 года он позволил туркам втянуть себя в сражение недалеко от важной крепости Манцикерт. Император считал, что турецкое войско малочисленно и он его легко разобьет. Однако оказалось, что это была только часть турецкой армии, основными силами которой командовал лично султан Великих Сельджуков Алп Арслан. Слабая разведка, неотлаженный процесс принятия решений и некомпетентное руководство привели к поражению, которое было не очень существенным с военной точки зрения, но унизительным с точки зрения престижа. Сам Роман IV был захвачен в плен и, весь всклокоченный и испачканный пылью, был доставлен к султану, который даже сначала отказался верить, что стоящий перед ним мужчина действительно император. Эта встреча, во время которой Алп Арслан повел себя с очевидной добротой и достоинством, после чего отпустил Диогена, вскоре была воспета писателями и поэтами и быстро превратилась в определяющее событие для истории и идентичности турок{90}90
  О битве при Манцикерте и ее месте в формировании турецкой идентичности см.: C. Hillenbrand, Turkish Myth and Muslim Symbol: The Battle of Manzikert (Edinburgh, 2007).


[Закрыть].

Целью кампании, которая завершилась в 1071 году поражением у Манцикерта, было укрепление восточных границ Византии и защита внутренних областей Малой Азии от разрушительных и деморализующих набегов турок, которые истощали страну. Поражение, как и отсутствие попыток исправить ситуацию, привело к нарастающей панике. Многие византийцы покидали эти области, скрываясь от набегов турецких отрядов в Константинополь. Одним из них был будущий патриарх Николай Грамматик, который оставил Антиохию Писидийскую, чтобы основать новый монастырь в столице. Архидьякон из Кесарии принял такое же решение, забрав ценности из своей церкви в Каппадокии и перебравшись в столицу из соображений безопасности{91}91
  Tabula S. Basilii, in RHC, Occ., 5, pp. 295–8; J. Darrouzès, 'Le mouvement des fondations monastiques au Xie siècle', Travaux et Mémoires 6 (1976), p. 173.


[Закрыть].

Поток беженцев увеличил нагрузку на ресурсы Константинополя. Фактически давление, которое испытывали пограничные провинции, стало причиной беспорядков в финансах империи – налоговые поступления резко сократились. К тому же на кампании, подобные операции в районе Манцикерта, или менее масштабные мероприятия, направленные против печенегов, уходило много денег. Растущая военная нагрузка на империю приводила к ухудшению положения в сельском хозяйстве, поскольку все больше крестьян призывали в армию. Кроме того, сельская местность обезлюдела, так как крестьяне убегали в города в поисках безопасности.

Попытки справиться с нарастающим финансовым кризисом ни к чему не привели. Правительство пыталось скорректировать налоговый дисбаланс, снижая содержание золота в монетах при сохранении их прежней номинальной стоимости. Эта мера могла бы помочь, если бы была проведена правильно, но к 1070-м годам «порча» монеты шла все быстрее, содержание драгоценных металлов уменьшалось почти с каждой эмиссией{92}92
  C. Morrisson, 'La dévaluation de la monnaie byzantine au Xie siècle', Travaux et Mémoires 6 (1976), pp. 3–29.


[Закрыть]. Налоги собирались драконовскими методами. Инфляция стала хроническим явлением: в середине 1070-х годов цена на пшеницу выросла в восемнадцать раз{93}93
  Михаил Атталиат горько жалуется на рост налогов: Michael Attaleiates, p. 284; на постоянный рост цен на зерно: Ibid., pp. 201–4.


[Закрыть].

Экономический кризис сопровождался хаосом в политике. Аристократы выступали против правительства, возмущаясь растущими требованиями и ухудшающимся положением в империи. В конце 1070-х годов в Византии восставал один могущественный магнат за другим, и государство скатывалось в пучину гражданской войны. Несмотря на то что большая часть самых серьезных мятежей в конечном итоге была подавлена, вызванные ими потрясения были велики. И соседи империи не преминули воспользоваться этим обстоятельством в своих интересах. Норманны, став фактическими хозяевами Южной Италии, приступили к подготовке нападения на Эпир – врата к западным провинциям империи. Правящие династии Хорватии и Дукли[15]15
  Средневековое сербское государство, располагавшееся в границах современной Черногории. – Прим. пер.


[Закрыть] искали возможности переориентироваться на Рим. Они обратились к папе с просьбой признать их суверенными правителями – это был недвусмысленный вызов претензиям Византии на контроль в регионе{94}94
  T. Smiciklas (ed.), Codex diplomaticus regni Croatiae, Dalmatiae et Slavoniae (Zagreb, 1905), 1, pp. 139–41; Gregory VII, Register, 5.12, p. 258; P. Stephenson, Byzantium's Balkan Frontier, 900–1204 (Cambridge, 2000), p. 144.


[Закрыть].

В Малой Азии кризис империи предоставил отличный шанс авантюристам. Отряды турок продолжали совершать набеги, проникая далеко вглубь территории Византии и почти не встречая сопротивления. Некоторые из них дошли, например, до города Кизик, расположенного на побережье Мраморного моря, и разграбили его. Узнав об этом, император Михаил Дука впал в глубокое отчаяние{95}95
  Анна Комнина. С. 94–95.


[Закрыть]. Но страсть к грабежу была лишь одной из причин, привлекавших турок на территорию Византии. Другой причиной было ненасытное желание мятежных аристократов обзавестись военной поддержкой. Турецкие отряды принимали участие почти во всех мятежах в этот период. Соперничавшие группировки аристократов часто даже проводили конкурентный отбор за привлечение на свою сторону одной и то же банды наемников{96}96
  Michael Attaleiates, p. 215; Никифор Вриенний. С. 128–130.


[Закрыть]. Казалось, что византийцы прямо-таки сгорали от желания действовать заодно с турками в своих дрязгах друг с другом{97}97
  Michael Attaleiates, p. 306.


[Закрыть].

Сложившаяся к 1081 году ситуация выглядела в высшей степени мрачной для империи. Балканы постоянно подвергались нападениям печенегов и были охвачены мятежами, которые поднимали местные феодалы, отказывающиеся принимать контроль императора над самыми важными городами региона. Одновременно в самом разгаре было большое наступление норманнов, шедших из южной Италии. Его возглавлял Роберт Гвискар, один из самых жестоких и успешных военачальников раннего Средневековья. Турки между тем достигли побережья Босфора. Теперь они получили возможность совершать набеги на соседние регионы. «Византийцы видели, что турки спокойно живут в прибрежных городках и святых храмах (ведь никто не пытался их оттуда изгнать), поэтому находились в постоянном страхе, не зная, что предпринять»{98}98
  Анна Комнина. С. 137.


[Закрыть], – писала Анна Комнина. Когда-то территория Римской империи простиралась от Гибралтарского пролива на западе до Индии на востоке и от Британии на севере до внутренних областей Африки. Теперь от нее остались только небольшие территории вокруг столицы{99}99
  Там же. С. 195–196.


[Закрыть]. «В Малой Азии свирепствовали турки, разрушая города и заливая землю кровью христиан», – писала Анна. Тех, кому посчастливилось избежать мучительной смерти и не попасть в плен, «охватил страх, и они поспешили укрыться от обрушившихся бедствий в пещерах, рощах, горах и холмах»{100}100
  Там же. С. 423–425.


[Закрыть].

Таким образом, Византия, почти уступившая восточные провинции туркам и фактически оказавшаяся на коленях, находилась в кризисе задолго до того, как императорские послы прибыли к папе Урбану II в Пьяченцу, чтобы попросить поддержки в борьбе с турецкой угрозой. Почему же в таком случае Константинополь вдруг отчаянно воззвал о помощи только в 1095 году, если Малая Азия была потеряна почти пятнадцать лет назад? Выбор момента для страстного призыва о помощи и для соответствующей яркой реакции папы был вполне оправдан с точки зрения политики. Призыв Византии диктовался стратегическими интересами, а мотивом реакции Урбана II была, с одной стороны, личная заинтересованность, с другой стороны, желание поставить себя выше соперников в Западной церкви. Таким образом, основная причина Первого крестового похода кроется в запутанной истории кризиса и Realpolitik, связанной с Малой Азией. А высек искру, которая подожгла «костер» похода, молодой человек, взошедший на императорский трон в Константинополе ровно через десять лет после катастрофы при Манцикерте: Алексей Комнин.

В начале 1080-х годов Константинополь остро нуждался в человеке действия, который смог бы остановить сползание империи в пропасть. Мы знаем о нескольких самозваных кандидатах на спасение Нового Рима: Никифоре Вриеннии, Никифоре Вотаниате и Никифоре Мелиссене – совпадающее у всех троих имя означает «тот, кто приносит победу». Они могли бы привести империю к новой эпохе успеха и процветания. Однако им не удалось найти ответы на проблемы Византии. Алексей Комнин, напротив, внушал большие надежды.

Алексей Комнин происходил из уважаемой и занимающей высокое общественное положение семьи. В его венах текла даже императорская кровь: дядя Алексея, Исаак Комнин, занимал византийский трон в течение двух лет в 1057–1059 годах и был свергнут группой недовольных полководцев, личным амбициям которых он уделял недостаточно внимания. Однако, несмотря на то что благодаря своей родословной семья Комнина имела отношение к высшим слоям общества, мало кому могло прийти в голову, что молодой человек, который, как говорилось в одной из хроник, осмелился отправиться на войну с турками, едва начав бриться, будет занимать трон в течение тридцати семи лет и станет основоположником династии, которая пробудет у власти более столетия{101}101
  Там же. С. 58.


[Закрыть].

Единственным человеком, который это предвидел, была мать Алексея. Анна Далассина, жесткая, решительная женщина, происходила из одного из могущественнейших семейств империи, многие члены которого служили Византии, занимая важные посты в гражданской и военной иерархии. У Анны были серьезные виды на своих пятерых сыновей. Старший, Мануил, быстро достиг высокого положения в армии и стал одним из главных военачальников во время неудачного царствования Романа IV Диогена, но погиб в бою. Подъем по карьерной лестнице других сыновей Анны – Исаака и Алексея – был блистательным и неудержимым.

В момент кризиса у амбициозных, способных и верных империи молодых людей появились возможности проявить себя. Братья Комнины оказались благодаря этому в наибольшем выигрыше: старший из двоих, Исаак, был сначала назначен командующим войсками восточных провинций, а после этого стал правителем города Антиохия. Алексея постоянно продвигали по службе за его выдающиеся военные успехи – победы над мятежниками в Малой Азии и на западе Балкан в 1070-х годах.

Потом по Константинополю начали распространяться слухи об амбициях братьев – повод для сплетен дали многочисленные знаки внимания, которым они окружили императора Никифора III и его супругу Марию. По столице гуляли сплетни об интрижке между Алексеем и императрицей, которую описывали как женщину очень яркую: «Была она высокой и стройной, как кипарис, кожа у нее была бела, как снег, а лицо не идеально круглой формы имело оттенок весеннего цветка или розы»{102}102
  Там же. С. 119.


[Закрыть]. В свою очередь, император, глупый старик, пристально следивший за модой, был очарован одеяниями, сшитыми из шикарных тканей, которые Исаак Комнин привез ему из Сирии{103}103
  Никифор Вриенний. С. 167–168.


[Закрыть].

Слухи об амбициях братьев оказались верными. В конце 1080 года Исаак и Алексей пришли к выводу о том, что пришло время им самим вступить в борьбу за престол, потому что их конкуренты при дворе начали открыто интриговать против них. Кроме того, братьев очень насторожили действия ведущих аристократов, в частности Никифора Мелиссена, который уже отчеканил монеты с собственным изображением в качестве правителя и изготовил печать с не допускающей иных толкований надписью: «Никифор Мелиссен, император римлян»{104}104
  W. Wroth, Catalogue of Imperial Byzantine Coins in the British Museum, 2 vols. (London, 1908), 2, p. 539; G. Zacos and A. Veglery, Byzantine Lead Seals (Basel, 1972), nos. 99 (a & b), 100; J. Nesbitt, N. Oikonomides et al. (eds.), Catalogue of Byzantine Seals at Dumbarton Oaks, 7 vols. (Washington, DC, 1991 –), 6, no. 86.1.


[Закрыть]. Такова была реакция Никифора на то, что император обдумывал возможность официально назвать его своим наследником (чтобы задобрить){105}105
  Анна Комнина. С. 108.


[Закрыть].

Исаак и Алексей поняли, что действовать надо быстро. Хотя Алексей был моложе брата, оба решили, что, если переворот увенчается успехом, именно он должен взойти на трон. Женитьба на девушке из семейства Дука позволила Алексею получить поддержку одного из наиболее могущественных кланов Византии. Решающий момент наступил, когда в Константинополе узнали о начале мощного наступления норманнов на западные границы империи в Эпире. На этот раз император действовал решительно, поручив командование основными силами своему лучшему военачальнику – Алексею Комнину. Однако, достигнув со своей армией Фракии, молодой полководец сделал то, чего больше всего опасались все императоры: он повернул обратно на столицу{106}106
  Назначение Алексея в «Алексиаде» не упоминается, что неудивительно, если принять во внимание его решение идти на столицу, а не воевать с норманнами. По этому вопросу см.: Romuald of Salerno, Chronicon, RIS, NS, 7, 1, p. 192. Также: Dandolo, Chronica per extensum descripta, RIS, NS, 12, p. 216; Michael the Syrian, p. 176.


[Закрыть].

Константинополь был защищен мощными укреплениями. Если бы Комнину пришло в голову брать их штурмом, он бы вряд ли добился успеха. Поэтому он договорился с отрядом немецких наемников, которые охраняли Харисийские ворота – один из главных входов в город с запада. После того как условия сделки были согласованы с командиром отряда, тяжелые деревянные ворота распахнулись и братья Комнины вместе со своими сторонниками проникли в город{107}107
  Анна Комнина. С. 110–111; John Zonaras, XVIII.20, 3, pp. 727–8.


[Закрыть]. Алексей и его люди быстро продвигались по улицам столицы, а количество сторонников императора постепенно уменьшалось. Солдаты Алексея подвергли город разнузданному грабежу, почти не встречая сопротивления. Даже Анна Комнина не смогла сдержать ужас от сцен, которые сопровождали продвижение отрядов ее отца: «Ужасы, которые постигли в то время город, при всем желании никто не в состоянии описать! Повсюду тогда подверглись грабежу храмы и святилища, государственное и частное имущество, а крики и вопли раздавались со всех сторон и оглушали граждан. Можно было подумать, что происходит землетрясение»{108}108
  Анна Комнина. С. 125.


[Закрыть].