Текст книги "Великие завоевания варваров. Падение Рима и рождение Европы"

Государство и общество

Последствия экономического развития для укрепления и расширения власти царя в обществе германцев трудно оценить во всей их полноте, однако два основных заключения можно легко вывести. Общее население германской Европы существенно выросло в римский период, когда сельскохозяйственное производство стало более интенсивным и эффективным и появилось, или как минимум наметилось, разделение труда. Однако новые доходы распределялись между царями и воинами неравномерно. Сложности начинаются при попытках определить, как именно распределялась власть в обществе. Более того, из источников следует, что не стоит преувеличивать масштаб этих изменений. Как литературные, так и археологические свидетельства указывают на то, что все остальные, кроме царя и его приближенных, по-прежнему играли свою привычную роль в германском обществе IV века.

Более или менее надежные источники – это рассказы о германской политике в действии. Как заметил видный медиевист, специализирующийся на захвате Рима варварами, из описаний Аммиана следует, что цари не могли так просто раздавать воинам приказы, но были вынуждены «просить» и «убеждать» их следовать им. К тому же мы уже рассматривали случай, когда алеманнский царь был свергнут собственными последователями за то, что не выступил под знаменами Хнодомара. Аммиан открыто утверждает, что это произошло в результате действий жителей (лат. plebs, populus) его собственного кантона. Возможно, это указание на особый политический мир, существующий вокруг дружины царя. Хотя Аммиан не говорит об этом прямо, но в Страсбурге существовало военно-политическое сообщество, власть которого простиралась далеко за пределы своих социальных кругов. Алеманнская армия, собравшаяся там, насчитывала, по сообщениям современников, 35 тысяч воинов. Отряды даже верховных царей состояли из нескольких сотен человек. Аммиан упоминает о 16 царях и королях, собравшихся под Страсбургом, и даже если чисто теоретически мы предположим, что у каждого было свое войско, состоявшее из 200 воинов (хотя большинство из них, разумеется, были не столь многочисленны, ведь Хнодомар был самым влиятельным из правителей), то всего мы получим 3200 бойцов. Участие в войнах, таким образом, было обязательным не только для королей и их личных небольших дружин. Да и обладать высоким статусом могли не только они. Имеются археологические свидетельства того, что количество вещей, которые клали в могилу вместе с покойным, возросло за время существования Римской империи, и этот обычай касался не только небольшого числа богатых княжеских захоронений. Возле этих исключительных захоронений, как правило, имеются многочисленные могилы, в которых нет вообще ничего, немного реже попадаются те, в которых содержится несколько вещей усопшего – обычно глиняная посуда и, как уже упоминалось, оружие для мужчин и украшения для женщин. Однако в позднеримский период количество оружия, находимого в могилах, резко возрастает, хотя и не во всех регионах Древней Германии, что косвенно подтверждает предположение о том, что в жизни мужчин военная служба начинает играть важную роль. О том же говорит и увеличение численности и влияния профессиональных отрядов. Однако общее количество таких захоронений указывает, что не только цари и воины ступили на военный путь к обретению веса в обществе[76]76
  См.: Thompson (1966); ср.: Heather (1991), 177 и далее (и все примечания). Даже если согласиться с предположением Дринкуотера (Drinkwater (2007), 142–144) о том, что было 24 алеманнских правителя кантонов, они не смогли бы собрать более 4800 воинов. О разнообразии материалов в погребениях см.: Steuer (1982); Weski (1982); Harke (1992). О полностью пустых могилах см., например: Heather and Matthews (1991), 62 (о примерах территорий, населенных готами).


[Закрыть].

Многочисленные законодательные источники VI и VII веков дают нам ответ на вопрос, кем были эти люди. Тексты кодексов, написанных в государствах, ставших преемниками Западной Римской империи, обеспечивают нас первым в истории полным описанием социальных групп, имеющихся в обществе германцев. Учитывая дату их составления, все эти документы описывают германские общества, в течение некоторого времени тесно взаимодействовавшие с тем, что осталось от экономических, государственных и социальных институтов Западной Римской империи после ее распада, поэтому с их помощью не так легко установить, какие категории населения имелись в германском обществе IV века. Но по крайней мере – и это общее мнение ученых, а не только мое, – эти более поздние взаимодействия усугубили уже существующее неравенство среди германцев, основанное на уровне дохода или социальном статусе, поскольку завоевание территорий бывшей империи привело к дальнейшему неравномерному разделению приобретенных богатств между будущими королями и их приближенными. И поэтому авторы этих более поздних источников имеют склонность недооценивать социальную и политическую важность социальных групп, не находящихся непосредственно на королевской службе. Соответственно, с их помощью можно установить максимальный уровень неравенства, наличествовавшего в IV веке.

Описания общественных статусов, обнаруженные в этих законодательных материалах, поразительно единообразны. Короли обладали особым статусом, разумеется, и пребывание на королевской службе также обеспечивало человеку более высокое положение. К тому же в кодексах часто упоминается знать. Все эти группы не без оснований можно счесть принадлежащими к миру, схожему с миром царей и их приближенных в IV веке. Однако все кодексы (а мы располагаем судебниками многочисленных королевств-правопреемников) также упоминают класс, стоящий ниже знати, класс свободных людей, обладавших значительными правами и определенными обязанностями. Эти свободные люди стояли над двумя низшими классами: вольноотпущенниками и рабами. Как правило, свободные граждане поступали на военную службу (порой так же делали вольноотпущенники и никогда – рабы), они могли давать свидетельские показания в случае какого-либо разбирательства, и их статус оберегался определенными гарантиями, не позволявшими рабам и вольноотпущенникам пересечь эту грань[77]77
  Беглый обзор законодательных источников вестготских, франкских, лангобардских и англосаксонских королевств указывает на важность этого социального класса; о нем также упоминается в источниках, касающихся более мелких политических образований, например Тюрингии, Баварии и Алеманнии.


[Закрыть].

Значение этого класса свободных граждан постоянно переоценивалось в проникнутых романтическими настроениями исследованиях XIX века, посвященных германскому обществу. Ничто не указывает, к примеру, на то, что они представляли собой несомненное большинство мужского населения, а учитывая их привилегированное положение, я готов поспорить на крупную сумму, что все было с точностью до наоборот. Привилегиями наслаждается меньшинство, а не большинство. По сведениям из отдельных (и не слишком надежных) остготских и лангобардских источников можно предположить, что свободные составляли примерно одну четвертую или пятую долю мужчин, носивших оружие в VI веке (рабы из расчетов исключаются, поскольку у них такой привилегии не было). Соответственно, это означает, что свободные граждане составляли скорее меньшую часть населения. Однако не были они и плодом воображения авторов кодексов. Свободные люди действительно существовали – на западных территориях послеримского периода они играли важную роль в местных сообществах (прежде всего выступая в качестве свидетелей на судебных разбирательствах). Они также упоминаются в письменных источниках, рассказывающих о военных действиях между германскими союзами и Восточной Римской империей[78]78
  О противопоставлении свободных и рабов см.: Heather (1996), 324–325; Прокопий. История войн. 3.8.12 (один элитный воин к четырем подчиненным в готских войсках), 8.26.12 (почти один к одному в лангобардских войсках). Об этих войнах см.: Heather (1996), особенно приложение 1 (обзор данных о двух классах воинов, которые упоминались в римских письменных источниках). О кодексах: Wickham (1992), (2005), часть 3. Послеримское общество не сразу оказалось под властью небольших групп землевладельческих элит, которые господствовали в каролингский период (с IX века и далее): см., например, главу 6 про рост поместий, которые были основой для правящей аристократии в англосаксонской Англии и Северной Франкии. Более общие комментарии: Wickham (2005), часть 2.


[Закрыть]. Если этот класс оставался значимым и в государствах – преемниках Рима, когда дальнейший приток римских богатств усугубил социальное неравенство, то в обществе германцев IV века свободные граждане, по всей вероятности, пользовались куда большим влиянием – до того как процесс социальной дифференциации поднялся на новую ступень. Другими словами, не следует считать, будто социальная стратификация, усилившаяся в римский период, уменьшила социально и политически важный слой германского общества до крошечной группы правителей и их приближенных. В изменяющихся экономических условиях более широкий социальный слой свободных граждан сохранил – или даже приобрел новые – социальные и экономические привилегии. Возможно, именно его представители были владельцами больших и богатых длинных домов, найденных в деревнях III и IV веков на территории Древней Германии, и это их останки обнаружены в не самых богатых, но содержащих личные вещи захоронениях.

Этот довольно сложный вариант социальной стратификации в германском обществе IV века неизбежно приводит нас к последнему и ключевому параметру анализа – балансу между принуждением и согласием в германской политике.

Свидетельства наличия определенной доли принуждения очевидны. У царей имелись собственные дружины. С их помощью они утвердили традицию передачи своей власти по наследству. Эти войска могли также использоваться в качестве силы социального принуждения, что и происходило, как мы видели, в обществе тервингов, когда короли стали преследовать христиан. В упомянутом нами инциденте политика преследования расходилась с интересами деревенского сообщества[79]79
  В деревнях нередко пытались защитить местных жителей-христиан: Страсти св. Саввы Готского. 4.4; Heather и Matthews (1991), глава 4.


[Закрыть]. Предводители тервингов также могли, как мы видели, отправить военные отряды в долгий и опасный поход, чтобы сражаться на стороне Рима в войне с Персией. И что может яснее говорить о том, что не все были согласны с приходом к власти тех или иных военных царей, чем оружие, найденное близ Эйсбёл-Моор?

Однако как цари и их дружины не вытеснили более широкий и имеющий определенные привилегии класс (свободных граждан?), так и политический процесс не мог развертываться без согласия и одобрения тех или иных решений со стороны представителей более многочисленного привилегированного, элитарного класса населения. Как мы видели, царей свергали, если их политика оказывалась непопулярной. Алеманнский царь, отказавшийся примкнуть к Хнодомару, возможно, действительно был устранен собственными воинами, но, скорее всего, об этом позаботились свободные граждане его собственного кантона. Схожим образом последний представитель старой правящей династии из числа тервингов, Атанарих, был свергнут в процессе возведения оборонительных сооружений, когда неприятие его представлений о способах предотвращения угрозы со стороны гуннов переросло в политическое разногласие[80]80
  См.: Аммиан Марцеллин. Деяния. 31.3.8.


[Закрыть]. Оба этих происшествия подчеркивают, что у власти новых военных царей имелись четко очерченные границы.

Более подробно изучить этот вопрос невозможно, однако из имеющихся у нас источников следует, что существовали определенные механизмы, обозначавшие и определявшие эти границы. Для начала, наверное, не следует проводить слишком четкую грань между свободными жителями и воинами царя. Имеются свидетельства того, что в германском обществе важную роль играли возрастные рамки, обозначавшие вполне определенные фазы жизни индивидуума, в соответствии с которыми он получал те или иные права и обязанности. К примеру, пожилых людей, даже обладавших высоким статусом, никогда не хоронили с оружием, и это позволяет нам предположить, что, по всей видимости, для военной службы имелись возрастные ограничения. Что касается женщин, из кодексов следует, что в каждой страте самую важную роль они играли на протяжении детородного периода. Детей, не достигших подросткового возраста, почти никогда не хоронили на кладбищах рядом со взрослыми, из чего опять-таки можно сделать вывод, что возраст и статус шли рука об руку[81]81
  Своды законов вновь демонстрируют нам, как социальная значимость человека менялась на протяжении его жизни. Так, например, больше всего прав у женщины было в детородном возрасте. Возраст много значил и для мужчин: старики могли быть похоронены со шпорами, но никогда с оружием, что дает основание предположить, что у военной службы имелись возрастные ограничения: см.: Hedeager (1988). Детей, как правило, не хоронили на кладбищах, см., например: Siegmund (1998), 179 и далее.


[Закрыть]. Доступных нам исторических источников недостаточно для того, чтобы более детально исследовать этот вопрос, однако весьма вероятно, что по крайней мере некоторые мужчины из числа свободных граждан в молодости традиционно поступали на военную службу в царские дружины.

Возможно, имелись и иные связи между мирами свободных фермеров и царских воинов, о которых нам почти ничего не известно. Деревни, вне всякого сомнения, осуществляли экономическую поддержку правителей и их приближенных; однако, вероятно, ожидалось, что те будут регулярно устраивать пиры не только для своих воинов, но и для более влиятельных свободных граждан, представителей более широкого класса. Если такого рода празднества были обычным делом, значит, между царем и свободными людьми сохранялись связи и взаимные обязательства вплоть до IV века. Опять-таки, в некоторых регионах такие обычаи сохранялись куда дольше, они были в ходу даже в германских государствах – преемниках Римской империи, что подтверждает вероятность их существования в позднеримский период. В ранней англосаксонской Англии ожидалось, что короли, объезжающие свои земли, снизойдут до присутствия на общинных пирах – в обмен на предлагаемые им запасы продовольствия, и такого рода мероприятия нередко закладывали основы для более важных социальных и политических процессов. Достаточно взглянуть на размер, например, алеманнских кантонов – они были слишком малы для того, чтобы их правители оказывались изолированными от остального населения, и я бы предположил, что пиры и прочие формы взаимодействия были неизбежны и, вероятно, очень долго оставались неизменной чертой германского общества, как и прочих потенциально схожих с ними исторических контекстов[82]82
  Об общей значимости совместных застолий для «принципа взаимной выгоды» (см. примеч. 2 на с. 95) см.: Earle (1984), (1991). Свидетельства I века рассматриваются в: Thompson (1965). Об англосаксонской идеологии и реальности см.: Charles-Edwards (1989); Campbell (2000), глава 8.


[Закрыть].

Собрания также играли важную роль в обществе, ограничивая власть царей. Германские политические институты раннеримского периода, как правило, были представлены советами, на которых обсуждалась и определялась политика всей группы (племени). Тацит в своих работах говорит о важности этого института, и очевидно, что это не просто плод его богатого воображения. На мой взгляд, наиболее поразительны доказательства (несколько отдельных случаев, описанных в немногочисленных и крайне обрывочных источниках, относящихся к I и II векам) того, что в качестве наказания за мятеж или для его предотвращения правители империи запрещали германцам проводить собрания племени или же разрешали устраивать их только в присутствии римских наблюдателей. Источники и археологические свидетельства IV века почти не проливают свет на роль собраний в жизни общества, однако по меньшей мере в деревнях собрания по-прежнему проводились, да и решение вестготов искать убежище в Римской империи в 376 году было принято после долгих споров – по всей вероятности, на всеобщем собрании влиятельных членов союза. Процедуры улаживания раздоров, описанные в судебниках возникших позднее государств – преемников Римской империи, также указывают на то, что собрания проводились регулярно и были необходимы для разрешения правовых конфликтов. Учитывая все это, я бы предположил, что традиция проведения собраний не прерывалась и в племенных союзах IV века и они являлись сдерживающим фактором судебной власти царей[83]83
  О раннеримском периоде см.: Thompson (1965), 37 и далее. О римском контроле над собраниями см.: Дион Кассий. 72.19.2, 73.2.1–4. О деревенских собраниях см.: Страсти св. Саввы Готского; Heather и Matthews (1991), глава 4. Решение вестготов см.: Аммиан Марцеллин. Деяния. 31.3.8 (diuque deliberans), также главу 4. Томпсон (Thompson (1965), (1966) делает упор на отсутствие отсылок в источниках VI века (то есть в сочинениях Аммиана) к регулярному проведению советов у готов и других германцев. Замечание верное, но это не доказывает, что они действительно не проводились.


[Закрыть].

Нет доказательств и тому, что германские цари могли развернуть в обществе не требующую ни оправдания, ни подтверждения идеологию, в соответствии с которой они могли бы получить почти неограниченную власть. К примеру, иногда выдвигались предположения, что они наделяли себя сакральным значением, выделяя отдельные кланы, представляя их избранными богами, и все это затрудняло сопротивление их притязаниям. Но прямых доказательств тому почти нет. Ни одно из трех основных слов в германских языках, обозначающих «правителя», не имеет религиозных или культовых коннотаций. Они все, как мы уже видели, сугубо практичны: «предводитель народа», «предводитель войска», «предводитель союза». Германские цари, вне всякого сомнения, прибегали к концепции божественного благоволения – таковое обозначалось словом heilag и его производными в соответствующих ответвлениях германского языка, – однако она появилась позднее и закреплялась с годами. Если правитель выигрывал сражения и получал власть, значит, он наделен благословением богов (heilag). Однако ничто не говорит о том, что власть автоматически передавалась любому, кто объявлял себя «божественным», или мешала кому-то другому подняться на ту же ступень и бросить вызов уже имеющемуся правителю – что нередко приводило к разрушительным последствиям, как утверждают письменные источники. И если узурпатору повезло, значит, он доказал, что теперь благословен он.

Есть лишь один пример того, что исключительности и избранности династии придавалось большое значение, так как ее представители якобы были наделены властью свыше. Такого рода пропаганда умело разворачивалась в начале VI века в Италии при дворе Теодориха, предводителя остготов из династии Амалов. Он был правителем одного из первых государств – наследников Западной Римской империи. Объяснения тому, почему эта династия считалась священной, предложены в «Вариях» Кассиодора и нашли косвенное отражение в «Гетике» Иордана. Однако, если сопоставить эти притязания с настоящей историей династии Амалов, результаты будут весьма поучительны. Эта династия смогла получить немалую власть над готами только за поколение до самого Теодориха или около того (мы рассмотрим этот вопрос подробнее в главе 5), и, когда после его смерти не обнаружилось подходящих наследников мужского пола, от династии быстро избавились. Теодорих доказал, что он heilag благодаря серии блистательных завоеваний, и не в последнюю очередь самой Италии, однако этого было недостаточно для того, чтобы уберечь династию от крайне некомпетентных наследников. Все, что говорилось о роде Амал в тот период, когда Теодорих пытался закрепить власть за своим наследником, которым был его на тот момент несовершеннолетний внук[84]84
  Исследований о сакральности королевской власти много, см., например: Wenskus (1961) и Wolfram (1994). Терминология и концепция понятия heilag достаточно ясна, см., например: Green (1998), глава 7 (лингвистические свидетельства), Pohl (2000) и Moisi (1981) (практическая реализация). О настоящей (а не придуманной) истории рода Амалов см.: Heather (1991), главы 1–2 и часть 3; Heather (1996), главы 6, 8 и 9.


[Закрыть], являлось на самом деле обычной пропагандой.

Доказательства важности разделения на возрастные группы, обязанности присутствовать на пирах, проведения советов и попыток утверждения своеобразных идеологий, методы насаждения которых были довольно ограниченными, лишь в самых общих чертах обрисовывают реалии политической жизни германцев. Однако основная идея ясна. Новая элита эксплуатировала экономическое развитие германских стран римского периода, укрепляя свое социальное влияние, позволив создать в IV веке, по крайней мере в некоторых регионах германской Европы, более крупные и стабильные политические институты; однако мы не должны переоценивать ее возможности. Более широкий социальный класс за пределами круга приближенных царя или короля и его дружинников сохранял свою значимость, как социальную, так и экономическую, и не мог не оказаться вовлеченным в политический процесс. Более того, он по-прежнему превосходил численностью королевских воинов и приближенных, поэтому поддержка этого класса была необходима для проведения масштабных военных кампаний. И в любом случае, как мы видели, между свободными гражданами и представителями царской дружины так или иначе могла существовать связь.

В более широком плане эта социальная группа также должна была в той или иной форме дать свое согласие на создание новых и куда более крупных союзов в позднеримский период. Аммиан приводит такой пример, рассказывая о попытке одного из алеманнских вождей выйти из союза незадолго до битвы при Страсбурге, что привело его к свержению и смерти. О том же говорит и тот факт, что не все старые политические объединения I столетия были уничтожены при создании новых в III и IV веках. У нас есть тому неопровержимые доказательства – касающиеся, правда, только племени франков: римские источники сообщают, что в этот союз вступили некоторые из уже имевшихся объединений, а именно: хатты, батавы, бруктеры и ампсивары. Процесс консолидации, по всей видимости, никогда не был простым; сомнительно, что уже образовавшиеся союзы просто решали вопрос о присоединении к новому голосованием, к тому же постоянно появлялись другие объединения. Аммиан уже упоминает о саллиях. Однако полного разрушения старых союзов для создания новых тоже не требовалось[85]85
  См.: Григорий Турский. История франков. 2.9; о хатах также упоминает Аммиан Марцеллин. Деяния. 20.10. Саллии: Аммиан Марцеллин. Деяния. 17.8; среди большого количества исследований см.: James (1988), глава 1, и относящиеся к проблеме статьи в сборнике Wieczorek et al. (1997). Политические процессы у разных поколений алеманнов не могли быть совершенно разными. Названия старых объединений не сохранились к IV веку, но союз племен не был образован в одночасье, а формировался постепенно. Например, лютинги (племя, чье самоназвание было новым) являлись отдельной независимой группой, которая к IV веку действовала как часть союза племен, см.: Drinkwater (2007), 63 и далее.


[Закрыть].

В череде политических образований, выделяемых в компаративных исследованиях, племенные союзы IV века, скорее всего, были бы связующим звеном между «ранними государствами» и «сложными вождествами». По обычно применяемым для анализа критериям, союзы эти были слишком крупными и стабильными и обладали слишком явственной социальной дифференциацией, чтобы считаться «племенами» или «простыми вождествами». И если присмотреться, станет ясно, что различия между ранними государствами и сложными вождествами заключаются в основном в степени организованности, стабильности, правоспособности и прочих аспектах. Нехватка надежных сведений о германских союзах IV века значительно усложняет попытки более точного их описания, к тому же те данные, которыми мы располагаем, порой приводят исследователя к противоречивым выводам. Масштаб полномочий формировавшихся правительств и, особенно в обществе тервингов, появление правящей династии, – это признаки государства, однако отсутствие придворных, каждый из которых выполнял бы свою функцию, и наличие признаков того, что уцелел более широкий класс элиты общества, скорее указывают на сложное вождество. Однако мы не ставим своей целью непременно найти ответ на этот вопрос. Для нас важен тот факт, что экономическая и социальная трансформации породили новый связующий элемент в германском обществе – по крайней мере, в некоторых регионах близ римской границы, – который был способен консолидироваться для решения определенных задач и даже собрать при необходимости десятки тысяч человек. В политическом плане эти новые структуры (союзы) основывались на уже имеющихся, в том числе существующих ранее социальных институтов, но их возможности и прочность свидетельствовали о том, что к прошлому древней Германии возврата уже нет.

Однако остался незаданным еще один важный вопрос. Что повлекло за собой экономический сдвиг, стоявший за появлением крупных союзов, и как именно экономическое развитие продолжалось при новых политических структурах?