Текст книги "Великие завоевания варваров. Падение Рима и рождение Европы"

Это промежуточное заключение подкрепляется двумя более широкими аспектами, почерпнутыми из письменных свидетельств. Во-первых, рост влияния готов к северу от Черного моря в конечном счете вынудил отдельные местные племена покинуть этот регион. Как мы скоро рассмотрим подробнее, множество карпов, говорящих на дакийском языке (но не все), были допущены на территорию Римской империи в конце III – начале IV века. Набиравшее обороты соперничество между племенами, уже обитавшими в этом регионе, возможно, могло в конечном счете заставить их покинуть свои земли, однако уход карпов куда лучше согласуется с последствиями массовой миграции германцев. Во-вторых, новые жители региона, готы, по-прежнему оставались весьма мобильными, даже после того, как они перебрались на равнины к югу и востоку от Карпат, оставленные карпами. В 330-х годах готское племя тервингов собиралось двинуться со всеми пожитками в Среднедунайский регион, а с 70-х годов, как мы узнаем в следующей главе, они и вовсе обосновались вместе с готами-грейтунгами на территории Римской империи. Сохранение этой мобильности – важный фактор, поскольку, как мы видели, компаративные исследования показали, что миграция – своего рода привычка, сохраняющаяся в культуре, формирующаяся у определенных групп населения. Тот факт, что готы сохраняли свободу передвижения в IV веке, дает нам новые доказательства того, что они – или же их предки – не были оседлым народом и в III веке. Сами по себе эти доводы не были бы достаточно убедительными, однако археологические свидетельства подтверждают, что миграция готов сыграла важную роль в изменении ситуации к северу от Черного моря в III столетии[128]128
  О 230-х годах см.: Аноним Валезия. 1.6.30.376, глава 4. О миграционных привычках см. главу 1.


[Закрыть].

Археологическое наследие холодной войны, более того, позволяет нам вывести дискуссию за рамки исторических источников. Между 150 и 220–230 годами н. э. продолжилась обширная экспансия вельбарской культуры на юго-восток, прежде всего в Полесье и Подляшье, а затем в Волынь и Северную Украину. Этот процесс по географическому масштабу в разы превосходил раннюю экспансию вельбарской культуры, происходившую во времена Маркоманской войны. В то же время вельбарские поселения и кладбища в Западной Померании выходили из употребления, поэтому сдвиг вельбарского центра притяжения был огромен (см. карту 6). Учитывая, что культура готов и, возможно, также ругов (племен, недавно утвердивших свое господство в Причерноморском регионе) зародилась в рамках вельбарской системы в I и II веках, эти находки весьма красноречивы и проливают свет в том числе на маршрут, по которому продвигались отдельные германоязычные племена, оказавшиеся в конечном счете у Черного моря. Череда вельбарских кладбищ, более или менее точно датированных, тянется на юг вдоль верхних притоков реки Вислы, а оттуда – к верхнему течению Днепра (см. карту 6). Это, вне всякого сомнения, хронологически связано с внезапным появлением готских захватчиков под стенами Гистрии в 238 году[129]129
  Если говорить об этих переменах, то они произошли в период В2–С1а/b. Более полный анализ см.: Heather (1996), 43–50, он опирается на источники, упоминавшиеся в примечании на с. 153, сейчас дополнен Shchukin (2005). Куликовски (Kulikowski (2007), 60 и далее) преуменьшает важность археологических свидетельств в целом и не затрагивает феномен расширения вельбарской культуры.


[Закрыть].

Однако поразительным открытием в археологии Северного Понта этого периода было даже не дальнейшее распространение вельбарской культуры само по себе, но порождение ею ряда новых культурных систем, вобравших в себя отдельные ее черты. Самой важной из них была черняховская, которая к середине IV века распространилась по обширной территории между Дунаем и Доном (см. карту 6). Вот еще один случай, в котором датировка и идентичность культуры долгое время служили предметом споров, однако сейчас основные ее характеристики уже установлены. Было обнаружено больше 5 тысяч поселений и многочисленные крупные биритуальные кладбища, и найденные в них остатки не оставляют сомнений в том, что культура эта процветала со второй половины III века по 400 год или чуть дольше. Хронологически, как и географически, остатки ее совпадают с установлением и сохранением готского господства в позднеримский период, которое было зафиксировано в надежных источниках соответствующей эпохи, и теперь считается признанным тот факт, что на основе этой системы можно реконструировать мир, созданный готами – и, возможно, другими германоязычными племенами – к северу от Черного моря[130]130
  Обсуждение этих материалов см.: Kazanski (1991); Shchukin (2005) и более подробный список исследований, упомянутый в: Heather (1996), 47–50.


[Закрыть].

Отдельные черты новой системы сильно напоминают элементы вельбарской культуры, процветавшей на северо-западе (или и вовсе ничем не отличаются от них), однако необходимо признать, что последняя продолжала развиваться по своим законам; вовсе не все ее носители покинули Северную Польшу. Часть посуды полностью идентична – вручную изготовленная вельбарская керамика (по форме напоминающая миски) была особенно распространена на ранних стадиях развития черняховской культуры. Кроме того, многие броши вроде фибул и покрой женской одежды (броши носили парами, на каждое плечо) совпадают с теми, которые встречаются в областях, некогда населенных носителями вельбарской культуры. Отдельные типы домов, в особенности длинные, в которых жили одновременно и люди, и животные (нем. Wohnstallhauser), весьма распространены по крайней мере в отдельных районах в обеих культурах. Особенно поражает – хотя на данный момент полного сравнительного анализа их не проводилось – тот факт, что обе разновидности похоронных обычаев, отличающих вельбарские кладбища от обнаруженных в соседних областях севера Центральной Европы, также встречаются в землях носителей черняховской культуры. На кладбищах представителей обеих этих систем сосуществовали два типа погребений – захоронение и кремация. Население вельбарских регионов, как правило, не хоронило покойников мужского пола с оружием (и вообще с железными предметами), и отсутствие этого обычая являлось также отличительной чертой черняховских ритуалов.

У прочих черт черняховской культурной системы разное происхождение. Вельбарская керамика ручной работы была представлена только на ранних стадиях, затем очень быстро для этой системы стала характерной более сложная посуда, изготовленная на гончарном круге, в общих чертах напоминающая ту, которая использовалась в провинциях Римской империи. Длинные дома, разумеется, пришли к ним из преимущественно германских культур севера Центральной Европы, однако еще одним характерным типом построек во многих черняховских районах были землянки и полуземлянки (нем. Grübenhaus). Они были широко распространены на восточных предгорьях Карпат и далее и не встречались в вельбарской культуре или в северных германских поселениях I и II веков. Археологи также обнаружили на черняховских кладбищах редкие случаи захоронения по сарматским обычаям – вещи покойника складывались на полке, вырезанной в могиле. Таким образом, одно из сарматских племен внесло свой вклад в смесь культур, порожденной иммиграцией северных германцев в земли близ Черного моря.

Интерпретация этих остатков долгое время оставалась спорной. Когда в 1906 году были извлечены первые остатки, отмечалось явное их сходство (в особенности это касалось металлических изделий) с типично германскими, обнаруженными на севере Центральной Европы; об этом заговорили задолго до того, как была изучена и описана вельбарская культура. Эти находки быстро связали с миграцией готов, известной по историческим источникам, и в эпоху нацизма они нередко приводились в качестве нелепых оправданий территориальных запросов Германии в Восточной Европе. Нацистские бюрократы зашли так далеко, что предлагали переименовать отдельные города на побережье Черного моря в честь героев из числа готов, к примеру, название Теодорихшафен – «гавань Теодориха» (великий правитель готов V и VI веков, см. главу 7) предлагалось для Севастополя в Крыму. В общем, «гипотеза вторжения» применялась к археологическим остаткам с большим энтузиазмом. Металлические изделия такого же типа были обнаружены на побережьях Балтийского и Черного морей, следовательно, одно из племен, живших близ первого, захватило затем южные территории, вытеснив оттуда местное население. Если говорить честно, это объяснение получило подтверждение в записях, касающихся ухода карпов.

Однако, даже если забыть о политике, миграция – это слишком простой ответ на загадки, предлагаемые археологическими находками. Влияние вельбарской культуры на черняховскую очевидно, но вместе с тем в ней много элементов совершенно иного происхождения, а предметы и обычаи можно перенести из одного региона в другой без массового оттока населения в качестве основной движущей силы. Вещи можно продавать, а технологии и привычки – перенимать или даже развивать. Появление черняховской культурной системы, несмотря на очевидное сходство ее с вельбарской, не может, таким образом, само по себе служить доказательством миграции. И как мы видели, это ключевой аргумент противников теории о миграции варваров – они утверждают, что обнаруженных параллелей, существовавших между вельбарскими и черняховскими археологическими остатками, недостаточно для того, чтобы кому-то в голову могла прийти мысль о миграции, в особенности если бы рассказа Иордана о маршруте готов не существовало.

Однако, на мой взгляд, уже одних исторических источников – даже если не брать в расчет Иордана – более чем достаточно, чтобы согласиться с тем, что миграция была ключевым фактором в переустройстве понтийского побережья. К тому же археологические свидетельства куда более убедительны, чем утверждают противники теории миграции. Прежде чем приступить непосредственно к изучению источников, необходимо вспомнить, чего именно мы можем ожидать. Если перед вами не один из тех редких случаев, когда пришлые захватчики практически полностью вытесняют или истребляют местное население или являются первыми поселенцами на нетронутой пока земле, то археологические следы, оставленные миграцией, и не будут многочисленными или значительными. Если мигранты смешиваются с коренным населением, сохранятся лишь некоторые, возможно, очень немногочисленные элементы их материальной культуры – лишь те, которые осознанно или подсознательно связывались с глубоко укоренившимися верованиями или поведением. Они, разумеется, никуда не исчезнут. В прочих же сферах жизни мигранты, скорее всего, переймут приемлемые для них элементы местной культуры (как поступают и современные переселенцы) или же их обычаи станут незначительным и ничем не выделяющимся компонентом в новых культурных сочетаниях, созданных соприкосновением исконной и чуждой культур. Другими словами, вряд ли в археологических свидетельствах вы обнаружите нечто большее, чем спорные подтверждения миграции, поэтому неоднозначность находок сама по себе не может служить доказательством того, что миграции не было вовсе.

Однако в нашем случае археологические остатки, подтверждающие наличие миграционных процессов, отнюдь не спорны или недостаточны. И это не только мое мнение, спешу уточнить, но и единодушный вердикт экспертов, кропотливо работавших с найденными материалами на протяжении последнего поколения. Следует также подчеркнуть, что эти эксперты не подвержены влиянию какой-либо идеологии. Два самых авторитетных ученых среди них – это Казимир Годловский и Марк Борисович Щукин, первый поляк, второй русский. Им обоим в ранние годы своей научной деятельности пришлось бороться с однобокими интеллектуальными установками, которые основывались на взглядах, резко расходившихся с их собственными. Работа Годловского продемонстрировала несостоятельность старой догматики (к которой мы вернемся в главе 8), в соответствии с которой «побежденные» славяне всегда занимали территорию Польши. И именно Щукин впоследствии скорректировал время расцвета черняховской культуры, отнеся его к концу III–IV веку, и установил ее связь с готами, вопреки глубоко укоренившейся в советское время «официальной науке», стремившейся приписать археологические свидетельства, говорящие о довольно развитой цивилизации, первым славянам. Более того, после Второй мировой войны ни у поляков, ни у русских не было ни малейшего желания преувеличивать роль, которую сыграли германоязычные племена в Центральной и Юго-Восточной Европе, поэтому этих ученых нельзя обвинить в вовлеченности в интеллектуальные игры с целью продвижения своей карьеры. Причины, по которым они единодушно пришли к выводу о наличии глубинных связей между вельбарской и черняховской культурными системами, не так сложно отыскать.

Если сравнить развивающуюся вельбарскую культуру I и II веков с новыми системами, появившимися к востоку от Карпат и к северу от Черного моря в III веке, обнаруживаются поразительные сходства. Мы имеем здесь дело не с передачей отдельных предметов или технологий, но с куда более яркими культурными чертами, представляющими характерные обычаи и традиции, социальные нормы (женская одежда), социально-экономические установки и стратегии (длинные дома) и даже глубоко укоренившиеся системы верований (обряды захоронения). Интересен также и тот факт, что вельбарская керамика преобладает на ранних стадиях развития черняховской культуры и что вельбарская система за предыдущие поколения распространилась далеко на юго-восток, до самых границ региона, где в конечном итоге и появится черняховская[131]131
  См.: Kazanski (1991); Heather (1996), 47–50; Shchukin (2005).


[Закрыть].

Но все это вовсе не означает, что больше здесь нечего сказать. Было бы неплохо получить монографию, в которой сравнивалось бы соотношение захоронений и случаев кремации на кладбищах этих двух культур с учетом региональных вариаций обрядов, не говоря уже о подробном обсуждении и описании различных методик и стратегий ведения сельского хозяйства в зависимости от конкретного региона огромной территории распространения черняховской системы; которая указала бы, где именно встречаются длинные дома, где преобладают землянки. Если исходить из того, что миграция, как правило, осуществляется по известным маршрутам до тех пор, пока у мигрантов не накопится достаточно информации, то можно определить, где сосредоточилась наибольшая концентрация мигрантов, а где преобладало местное население. Даже с нашими нынешними знаниями по этим вопросам прослеживаются вполне четкие параллели, достаточно глубокие для того, чтобы прийти к следующему выводу: археологические находки действительно подтверждают сведения, имеющиеся в исторических источниках, о том, что миграция варваров с северо-запада сыграла важную роль в революции III века близ северного побережья Черного моря.

Однако, как и в случае с Маркоманской войной, свидетельства о миграционных потоках III века не так полны, как хотелось бы, и достоверность отдельных находок можно, вне всякого сомнения, поставить под вопрос. Тем не менее позиция ярых противников теории о миграции отдает желанием закрыть глаза на очевидное, особенно с учетом того, что и исторические источники, и археологические остатки указывают на ключевую роль миграции в происходящих событиях. В общем и целом у нас предостаточно данных для того, чтобы установить: переселение германцев к речным границам Рима начало постепенно изменять обстановку в варварской Европе с середины II века и обрело еще больший размах в Ш-м. Миграция имела место и на западе, и (в еще больших масштабах) на востоке, и в обоих случаях миграционные феномены происходили наряду с другими политическими и социально-экономическими трансформациями, которые и стали причиной появления новых союзов в Древней Германии IV века. Но признание этого факта – лишь начало. Миграция может принимать самые разные формы и иметь многочисленные и взаимосвязанные причины. Каковы были природа и подлинный масштаб этой миграции германцев III века, как именно осуществлялись сопутствующие ей процессы и, наконец, что именно ее вызвало?

Миграция и германцы

Ни в одном из уцелевших источников начала н. э. не приводятся подробности переселений, ассоциируемых с Маркоманской войной, но есть один рассказ о миграции готов в III веке, сохранившийся в написанной в VI столетии истории готов авторства Иордана, который и сам был отчасти готского происхождения. Он описывает переход готов к Черному морю: «Когда там выросло великое множество люда, а правил всего только пятый после Берига король Филимер, сын Гадарига, то он постановил, чтобы войско готов вместе с семьями двинулось оттуда. В поисках удобнейших областей и подходящих мест [для поселения] он пришел в земли Скифии, которые на их языке назывались Ойум. Филимер, восхитившись великим обилием тех краев, перекинул туда половину войска, после чего, как рассказывают, мост, переброшенный через реку, непоправимо сломался, так что никому больше не осталось возможности ни прийти, ни вернуться. Говорят, что та местность замкнута, окруженная зыбкими болотами и омутами; таким образом сама природа сделала ее недосягаемой, соединив вместе и то и другое. Можно поверить свидетельству путников, что до сего дня там раздаются голоса скота и уловимы признаки человеческого [пребывания], хотя слышно это издалека. Та же часть готов, которая была при Филимере, перейдя реку, оказалась, говорят, перемещенной в области Ойум и завладела желанной землей. Тотчас же без замедления подступают они к племени спалов и, завязав сражение, добиваются победы. Отсюда уже, как победители, движутся они в крайнюю часть Скифии, соседствующую с Понтийским морем»[132]132
  Иордан. Гетика. 4.25–28.


[Закрыть].

Иордан в этом отрывке приводит практически идеальный пример гипотезы вторжения в действии. Один король и один народ все вместе отправляются на поиски нового дома, побеждают народ, уже занимающий желаемые территории, и селятся на них сами. Какая часть этого рассказа, записанного почти через три столетия после описываемых событий, имеет хоть какое-то отношение к реалиям III века?

Миграционный поток

В источниках, более близких по времени написания к изучаемому периоду, уцелело достаточно сведений, чтобы стало ясно: миграционные процессы того времени были куда более сложными, чем представлял Иордан. Прежде всего, в процессе участвовало несколько племен, а вовсе не одни готы. Что еще интереснее – и это куда более существенное отклонение от его видения проблемы – готы и другие народности, двинувшиеся в новые земли, вовсе не действовали как единые, цельные объединения, как предполагает модель Иордана «один король – один народ». Лучше всего это утверждение можно проиллюстрировать на примере готов, поскольку в их случае мы обладаем наибольшим количеством источников, современных событиям. Готские племена действовали в весьма обширном географическом регионе, и действовали они по-разному – шли по земле и морю, встречаются всюду, от устья Дуная, где был убит император Деций, до Крыма (расстояние между ними составляет почти тысячу километров) и далее. В соответствии с протяженностью и разнообразием их передвижений выдвигается целый ряд независимых предводителей, включающий в себя Книву, Аргаита, Гунтериха, Респу, Ведука, Тарвара и Каннабада. Некоторые из них были союзниками, однако в надежных источниках III века нет никаких упоминаний о некоем одном короле, который правил бы всеми готами, – и в особенности так не называют Филимера, о котором писал Иордан[133]133
  Иордан (Гетика. 16–17.90–100) здесь описывает триумф короля Острогота из рода Амалов в III веке. Скорее всего, это выдуманный персонаж, который был изобретен, чтобы объяснить, откуда остроготы (остготы) получили свое название, и затем уже его имя было вплетено в реальные исторические события, см.: Heather (1991), 22–23, 368.


[Закрыть].

Итогом всей этой разрозненной активности в III веке стало создание не одного готского королевства в IV столетии (что было бы естественным следствием хорошо организованного захвата новых земель под командованием общего короля), а нескольких. Нередко выдвигаются предположения, опять-таки с опорой на Иордана, что события, которые мы сейчас анализируем, создали два основных готских политических образования к северу от Черного моря – вестготов и остготов. Однако Иордан переносил принципы политической организации современных ему готов VI века на общество готов IV века. Вестготы и остготы, племена, которые в дальнейшем создали государства, ставшие преемниками Западной Римской империи, были новыми порождениями того века, сформировавшимися фактически на глазах у римлян и на римской почве, как мы вскоре увидим. Ни один из источников того периода не дает нам полного описания мира, сложившегося на понтийском побережье IV века, это было бы слишком просто. Однако через пятьдесят лет или около того, после 375 года, появляется по меньшей мере шесть крупных племен готов, которые в исторических источниках того времени выступают как не связанные друг с другом. Каждая из них, по всей вероятности, появилась из той или иной независимой группы IV века, что предполагает наличие полудюжины или даже сверх того политических образований готов, но никак не всего двух. Этого и следует ожидать, учитывая крайне разнообразную активность готов в III веке. Больше всего достоверных сведений сохранилось именно о готах, однако этот принцип применим и к другим племенам. Участвовавшие в серьезном морском походе 268–269 годов герулы разделились на две отдельные группы – одни отправились с готами в Африку, другие осадили Фессалоники в Македонии. Поэтому миграция в III веке попросту не могла быть такой простой, как предполагает модель Иордана «один король, один народ, одно переселение»[134]134
  Больше деталей: Heather (1991), глава 1 и 84–89.


[Закрыть].

Происходившее в III веке не совпадает с гипотезой вторжения еще в одном аспекте – в наших источниках впервые появляются неизвестные ранее германские племена. Первые упоминания о герулах, гепидах и таифалах встречаются именно в III веке или в самом начале IV-ro. Возможно, что они существовали и ранее, но не привлекали к себе внимания, однако хотя бы на простейшем уровне перечней племен источники I и II веков авторства Тацита и Птолемея кажутся довольно полными, а значит, можно считать отсутствие в них этих названий показательным. Хотя появление новых германских племен в ходе этих бурных событий вовсе не удивительно. Новые группы – алеманны и ютунги – формировались на западе ровно в это же время, и мы точно знаем, что германские племена периодически появлялись и исчезали. Как и любое объединение, их можно было создать и уничтожить, и сведения, которые у нас имеются, похоже, говорят о том, что политическое устройство Германии римского периода было довольно нестабильным. К примеру, в I веке Тацит рассказывает о появлении батавов. Изначально они принадлежали к племени хаттов, однако затем отделились от остальных, получили собственное название и пошли собственным путем в истории. В его труде также подробно описывается уничтожение трех других племен в разные периоды – ампсиваров, хаттов (что показывает, как умно поступили батавы, вовремя отколовшись от них) и бруктеров. Все это делает вполне вероятным вывод о том, что гепиды, герулы и таифалы были действительно новыми племенами, образовавшимися в III веке[135]135
  Батавы: Тацит. История. 4.12; Он же. Германия. 29. Хатты, бруктеры и ампсивары: Он же. Анналы. 58; Он же. Германия. 33.


[Закрыть].

По большому счету, даже у Иордана сохраняется отголосок этих перипетий. Все его рассказы о миграции готов содержат выраженный мотив социально-политической фрагментации. К примеру, в повествовании о странствии Филимера упоминается рухнувший мост, отделивший часть готов от основной группы. В другом разделе он рассказывает о более раннем переселении готов на трех кораблях из Скандинавии. Один из кораблей отстает, и, как утверждает Иордан, в результате этого разделения и появляются в дальнейшем гепиды. Несмотря на крайний скептицизм, который теперь принято проявлять в некоторых кругах по отношению к данному труду, есть вероятность того, что оба эпизода берут начало (хоть и весьма условно) в устных готских преданиях. Если так, то эти рассказы, пусть и описывающие миграцию в терминах «короли и народы», тем не менее доносят до нас куда более важные сведения – главной чертой миграционных процессов в тот период была политическая разобщенность, неоднородность групп, а вовсе не незамысловатое передвижение уже существующих социальных объединений из пункта А в пункт Б[136]136
  О разделении при Филимере см. выше. Бериг: Иордан. Гетика. 4.25–26, 17.94–95. Гоффарт (Goffart (1988), 84 и далее) разумно полагает, что готская устная история стала основой для «Гетики», что умаляет для нас ее значимость, см.: Heather (1991), 5–6, 57–58, 61–62.


[Закрыть].

Археологические свидетельства также отражают этот факт. Заметные сходства между вельбарской и черняховской культурными системами можно вполне закономерно счесть следствием перемещения населения между соответствующими регионами, однако вельбарская система сама по себе не исчезла, а продолжила существовать вплоть до V века приблизительно на тех же землях к северо-западу от региона, впоследствии ставшего территорией черняховской культуры. Археологи также начали выделять ряд промежуточных систем материальной культуры, географически располагавшихся между ними. Продолжаются споры о том, стоит ли рассматривать их как отдельные явления, никак не связанные с двумя основными системами, или же просто как их местные разновидности. Здесь необходимо удержаться от искушения сразу же приписать ту или иную культуру одному из племен, упоминаемых в источниках III–IV веков. Границы распределения материальной культуры могут совпадать с политическими, однако, как мы видели, это нельзя считать истиной априори. Какую бы мы ни интерпретировали материальные остатки – возможно, при ближайшем рассмотрении вся черняховская культурная система в конечном счете может быть реорганизована в объединение нескольких взаимосвязанных региональных групп – благодаря масломецкой (появившейся в 180–220-х годах) и ружиканской и волхнянской группам (220–260-е годы), – несомненным остается одно: материальная культура, порожденная мигрантами и соответствующая новому политическому устройству общества, определенно не была монолитной. Не все вельбарские племена, двинувшиеся на юг, закончили миграцию одинаково. Некоторые пошли по одному историческому пути и в конечном счете создали черняховскую культурную систему и прочие новые политические образования, другие продолжили жить, как жили прежде, но на новых землях, а третьи вообще остались на месте[137]137
  См., например: Borodzej et al. (1989); Kokowski (1995); Shchukin (2005).


[Закрыть].

Таким образом, в III веке мигрировали не целые народы, а несколько меньших групп, каждая из которых до определенного предела действовала независимо от другой, что во многом совпадает с общими характеристиками современных миграционных потоков (см. главу 1). Отдельные перемещения населения, ассоциируемые с Маркоманской войной, вероятно, происходили по тому же принципу. В нападении на Паннонию, послужившем началом войны, определенно участвовали не все лангобарды. Массовая миграция лангобардов в Среднедунайский регион началась только через триста пятьдесят лет, приблизительно в 500 году, а большинство их, вероятно, так и осталось жить на севере близ Эльбы, не отправившись на юг. То же самое верно для продвижения германцев на запад в III веке. Здесь у нас еще меньше письменных исторических источников, однако археологические свидетельства ясно показывают, что Декуматские поля вовсе не были заселены сразу и полностью. Как мы видели в прошлой главе, политическая власть еще не была закреплена в обществе алеманнов IV века, и это, возможно, напоминание о более раннем периоде, когда племена переселялись в новые земли по частям. Некоторые, похоже, двинулись туда вскоре после того, как римляне освободили этот регион в 260 году, однако в прочих местах процесс заселения шел куда медленнее. Материалы, характерные для германских племен на Эльбе, сменились остатками, характерными для региона рек Рейна и Везера, только в самом начале IV века, спустя почти два поколения[138]138
  См.: Drinkwater (2007), главы 2 и 85–89 (и комментарии).


[Закрыть]. Как на востоке, так и на западе, таким образом, имели место несколько миграционных потоков, разрозненных и разнородных, а вовсе не происходил захват огромных территорий «целыми» народами. Но какие именно группы населения отваживались на переселение?

Некоторые из мигрирующих подгрупп были военными отрядами – сравнительно небольшими, состоявшими из нескольких сотен молодых мужчин под предводительством именитого воина, ищущих богатств или славы. Создание небольших, хорошо организованных вооруженных дружин (таких, как та, что была увековечена близ Эйсбёл-Моор), стало характерной чертой германского общества в римский период; часть из них возглавляли цари и короли, в других воины были приблизительно равны. Поэтому вряд ли следует удивляться тому, что отдельные археологические остатки указывают на участие этих воинских объединений в событиях III века. К востоку от Карпат были обнаружены несколько кладбищ ранней черняховской эпохи – Козия-Ясси, Тодирени и Браниште, – где, в отличие от ритуалов, характерных для черняховской и вельбарской культур, мертвецов захоронили с оружием. Остальные предметы, найденные там, приводят нас к выводу о том, что многие из погребенных здесь были германскими захватчиками с севера. Наличие оружия, однако, предполагает, что они пришли из земель, в которых вельбарская система не была распространена, возможно с пшеворских территорий дальше к югу. Кладбища невелики и вполне вписываются в нарисованную нами картину того, как небольшой вооруженный пшеворский отряд направился на поиски богатства[139]139
  См.: Ionita (1976).


[Закрыть]. Было бы очень интересно получить подробное исследование возраста и пола людей, чьи останки были найдены на вельбарских кладбищах, тянущихся вдоль верхнего течения Вислы и Днестра. Возможно, это тоже следы небольших миграционных групп и там захоронены воины примерно одного возраста, что в значительной степени отличалось бы от привычного нам профиля населения. Происходившие на западе события также не противоречат описанной нами картине, особенно учитывая, что Декуматские поля были захвачены не в один заход.

Но не всю миграционную активность в III веке можно объяснить передвижением нескольких групп по несколько сотен человек в каждой. Готский предводитель Книва не смог бы нанести поражение императору Дацию, пусть даже тот правил сравнительно небольшой территорией, если бы за ним не следовало несколько тысяч воинов, а не сотен. Готам и герулам нанес поражение Клавдий близ Фессалоник, и, по имеющимся у нас сведениям, они потеряли в бою несколько тысяч человек. Разумеется, мы вправе проявить недоверие к этим цифрам, однако Клавдий, судя по всему, действительно одержал победу в весьма значимой битве. Да и масштабный морской поход 268–271 годов, частью которого было только что упомянутое столкновение, не мог бы стать причиной стольких проблем и разрушений, если бы участвовавшие в нем силы были значительно меньше, чем можно предположить по возможным потерям в битве с Клавдием[140]140
  О поражении герулов см.: Георгий Синкелл. Хроника. 1.717. О других цифрах, касающихся эгейской экспедиции (2 тысячи судов и 320 тысяч человек) см.: История Августов: Клавдий Готский. 8.1. Поражение Каннабада обернулось гибелью 5 тысяч готов: История Августов: Марк Аврелий. 22.2. Большая часть сведений стала известна благодаря историку Дексиппу. Если в качестве основы для сравнения брать параллель с викингами, то можно считать, что начинали процесс очень небольшие группы и только в случае их успеха в дело вступали куда более крупные миграционные единицы. Но свидетельства III века не позволяют нам утверждать, что такой порядок вещей всегда имел место. Более подробные комментарии по данному вопросу см.: Batty (2007), 390 и далее.


[Закрыть]. Свидетельства, оставшиеся со времен Маркоманской войны, говорят о том же. Часть происходивших событий можно объяснить небольшими столкновениями, в которых участвовали небольшие отряды, но далеко не все. К примеру, до нас дошел рассказ Диона о том, что лангобарды и убии собрали 6 тысяч человек для нападения на Паннонию, и однажды квады, стремившиеся избежать суровых послевоенных ограничений, налагаемых Марком Аврелием, готовились «все вместе переселиться в земли семнонов», лежавшие дальше к северу между Эльбой и Одером[141]141
  Лангобарды: Дион Кассий. Римская история. 72.1.9. Там же. 72.20.2.


[Закрыть]. Римляне не дали предполагаемому переселению состояться, приняв соответствующие контрмеры, и мы не можем знать наверняка, действительно ли все члены племени собирались двинуться на север, однако имеющиеся у нас сведения подтверждают, что германские племена, насчитывающие несколько тысяч человек, вполне могли решиться на переселение.